Текст книги "Зависть: теория социального поведения"

Иные психоаналитические аспекты

Несколько лет назад группа американских психиатров попыталась создать шкалу для измерения враждебности в клинических ситуациях. Они тщательно опросили по 30 пациентов каждого пола; каждое проявление враждебности оценивалось тремя наблюдателями в соответствии со следующими аспектами враждебности: рессентимент, вербальные проявления враждебности, косвенная враждебность, физическая агрессия, недоверие, общая враждебность и сила враждебных импульсов. В свете нашего расследования показательно, что это конкретное исследование совершенно игнорирует зависть, упоминая исключительно рессентимент и описывая его как чувство недовольства действительным или воображаемым дурным обращением. Авторы начинают с обсуждения различных значений термина «враждебность» в психиатрической литературе. Основываясь на исследовании Грейсона, они приходят к выводу, что враждебность, в частности, означает: a) негативное эмоциональное состояние, b) деструктивные импульсы, c) агрессивное поведение и d) реакцию на фрустрацию (неосуществленное желание). Хотя они осознают, что враждебность состоит из определенного числа субконцептов, они ни разу не упоминают о феномене зависти[105]105
  A. H. Buss and others, ‘The Measurement of Hostility in Clinical Situations.’ Journal of Abnormal and Social Psychology, Vol. 52, January 1956, pp. 84 ff.


[Закрыть].

Американский психоаналитик Гарри Стэк Салливан ввел очень глубокое и полезное различие между завистью и ревностью. Оно основано на модели, предполагающей двух– или трехчленные группы.

«Перед тем как продолжить, я хотел бы провести различие в значениях терминов «ревность» и «зависть», которые часто используются как синонимы. Существует фундаментальное различие в чувственных компонентах зависти и ревности, а также существует фундаментальное различие в межличностных ситуациях, в которых происходят эти процессы, так как зависть возникает в группе из двух членов, иногда, возможно, при наличии дополнительной двухчленной группы в составе того, кто испытывает зависть, и его слушателя, в то время как ревность всегда возникает в ситуации, в которой участвует группа из трех и более человек. Я определяю зависть, которая более широко, чем ревность, распространена внутри нашей общественной организации как относящуюся к персональным принадлежностям или атрибутам. Это заместительная активность, в процессе которой человек осознает, что кто-то другой имеет что-либо, чего у него нет. И зависть не перестает быть завистью, когда она переходит с объектов на атрибуты другого человека, потому что зависть может являться активным осознанием субъектом того, что он недостаточно хорош по сравнению с кем-либо еще. Хотя она связана в первую очередь с двумя участниками, один из двух может быть более или менее мифологическим лицом.

Ревность, с другой стороны, никогда не возникает в ситуации группы из двух участников. Это всегда очень сложный, болезненный процесс, охватывающий группу из трех или более человек, из которых один (или более одного) может быть полностью воображаемым.

Ревность – гораздо более острое и разрушительное чувство, чем зависть; в отличие от зависти, она затрагивает не отдельный объект и не отдельный атрибут, а скорее обширную комплексную область межличностных отношений. Несмотря на то что данные труднодоступны, ревность, вероятно, часто возникает в подростковом возрасте…»[106]106
  H. Stack Sullivan, The Interpersonal Theory of Psychiatry, New York, 1953, pp. 347 f.


[Закрыть]

Салливан справедливо признает связь между жалостью к себе и завистью, которую мы уже неоднократно отмечали. Хотя он совершенно не отождествляет одно с другим, он указывает, что жалость к самому себе иногда может занимать место зависти. Жалость к самому себе может возникнуть в самых различных ситуациях, в которых человек, уже низко оценивающий себя, может столкнуться с трудностями. Жалость к самому себе устраняет завистливые сравнения с другими, которые могут подорвать наше самоуважение[107]107
  Op. cit., p. 355.


[Закрыть].

В своем описании феномена рессентимента Салливан отмечает его психосоматические компоненты: «Таким образом, рессентимент – это название для чувственного аспекта довольно сложных процессов, более прямое выражение которых привело бы к репрессивному использованию власти; в силу этого рессентимент обычно имеет очень важные скрытые аспекты. В наиболее затруднительных типах ситуаций в семье эти скрытые процессы осложняются попытками скрыть даже рессентимент, чтобы избежать дальнейшего наказания, а сокрытие рессентимента по причинам, о которых я сейчас не буду говорить, – это один из наших первых чрезвычайно показательных процессов, лежащих в основе сферы, которая носит довольно варварское название «психосоматика». Иными словами, в ходе утаивания рессентимента и постепенного развития эгосистемы, процессов, которые не позволяют человеку осознать собственный рессентимент, он практически вынужден действовать совершенно иными способами, чем те, на которых мы останавливались до сих пор…»[108]108
  Op. cit., p. 213.


[Закрыть]

Вина и стыд

Исходя из психоанализа, Герхарт Пирс различает чувство стыда и чувство вины и с точки зрения их происхождения, и с точки зрения их движущих сил, тем самым создавая пару терминов, которая позволяет ему различать два типа зависти. Из всех конкретных форм и состояний эмоционального напряжения вина и стыд – это два наиболее важных не только в смысле эмоциональной патологии, но и с точки зрения формирования характера и социализации индивида.

Мучительное внутреннее напряжение, которое обозначается термином «вина», всегда возникает при достижении или преодолении барьера супер-эго. Напротив, чувство стыда вырастает из конфликта эго с эго-идеалом. Если изложить это более просто, то мы ощущаем вину, когда совершили что-то или достигли чего-то такого, что желанно с точки зрения элементарных инстинктов внутри нас, но что мы осознаем как несовместимое с официальными нормами нашей группы – несовместимое в том случае, если мы стремимся к его осуществлению. Поэтому вина – это следствие нарушения нормы. Стыд, с другой стороны, возникает, если мы были не в состоянии сделать что-то или достичь чего-то, чего, в соответствии с нашим идеалом, мы должны были иметь возможность достичь. Следовательно, стыд – это показатель неудачи.

Пирс предпочитает более широкий термин «стыд» – термину «чувство неполноценности», потому что последнее подразумевает сравнение с кем-то извне, с другим человеком. В случае стыда человек сравнивает себя, какой он есть, с тем совершенным или, по крайней мере, нормальным образом себя, к которому он стремится. У человека, которого мучает чувство неполноценности, нет потенциала, который он не смог использовать. Человек, которому стыдно, знает или считает, что то, что он сделал, ниже уровня, которого он должен был достичь[109]109
  G. Piers and M. Singer, Shame and Guilt. A Psychoanalytical and Cultural Study, Springfi eld (Ill.), 1953, pp. 6, 11.


[Закрыть].

Далее Пирс замечает, что зависть часто подавляется или сдерживается чувством вины, которое человек испытывает оттого, что он завидует. Этот тип зависти обычно происходит из орального аспекта братской ревности. Бессознательный ход мысли примерно таков: «Другой получает больше, чем я, я должен отнять это у него или убить его». Этот тип зависти, как отмечает Пирс, обычно сопровождается рессентиментом, который может быть настолько сильным, что накладывает отпечаток на личность в целом. Этот рессентимент, который является следствием беспомощности перед лицом власти, направлен против родителей, сознательно или бессознательно обвиняемых в том, что они предпочитают брата (сестру). Рессентимент может быть обращен также просто на образ родительской власти, в конечном счете – на Бога или на судьбу.

Затем Пирс обращает внимание на другой тип зависти. Он считает его следствием процесса созревания и неоральных аспектов соперничества с родителями и братьями (сестрами). В этом случае бессознательная логика такова: «Другой настолько больше и лучше, чем я. Я такой маленький. Я никогда не смогу стать равным ему». Эта форма зависти (завистливое сравнение), в отличие от первой, находится не под контролем чувства вины, а под контролем стыда.

Пирс упоминает также о том, что эти два типа зависти соответствуют двум формам братской ревности, для которых Франц Александер предложил термины «регрессивная» и «прогрессивная»; первая относится к оральной фазе развития ребенка, вторая – к фаллической[110]110
  Op. cit., p. 23 f.


[Закрыть].

Стремятся ли животные избежать зависти?

Около 30 лет назад в своей лаборатории во Флориде Йеркс наблюдал у своих шимпанзе признаки чего-то вроде общественного сознания. Иногда он называл это альтруизмом[111]111
  R. M. Yerkes, ‘Conjugal Contrasts among the Chimpanzees,’ Journal of Abnormal and Social Psychology, Vol. 36, 1941, pp. 175–199. См. также: 'The Life History and Personality of the Chimpanzee,' American Naturalist, Vol. 73, 1939, pp. 97–112. Ibid., ‘Chimpanzees,’ 1943.


[Закрыть]. Способность принимать в расчет другого и способность испытывать по этому поводу угрызения совести (а не только страх) относятся к наиболее важным результатам эволюции. И Йеркс считал, что он нашел следы истории этих чувств у человекообразных обезьян, потому что для человека значительная часть истории его формирования остается скрытой глубоко в бессознательном и в подсознании или же утаивается из скромности и стыда. Возможно, Йеркс размышлял о таких мотивах, как зависть, когда писал об этом: «Ведь в отношении этих материй мы не позволяем себе честности, откровенности и прямоты даже наедине с собой, не то что в разговоре с любопытствующим ученым». Далее Йеркс описывает эксперимент с изолированными парами шимпанзе, состоящими из самца и самки, цель которого состояла в том, чтобы выяснить, могут ли спонтанные действия шимпанзе (а именно, желание схватить лакомый кусочек) сдерживаться чувством, что другое животное будет разочаровано.

На стену клетки, в которой находилась пара шимпанзе, прикреплялся один лакомый кусочек (один банан, яблоко или апельсин). Приманка была небольшого размера, чтобы ее нельзя было разделить. В первой серии экспериментов приманку помещали в деревянный ящик с крышкой. Ящик ненадолго ставили в клетку несколько раз в день. Оба шимпанзе довольно редко пытались достать приманку.

Во второй, более длительной серии экспериментов исследователи использовали деревянную трубу, которая прикреплялась к одной из сторон клетки каждый день в определенное время. Экспериментатор бросал в трубу приманку, и она скатывалась по ней в клетку с десяти– или тридцатисекундным интервалом. Двум шимпанзе подавался сигнал, означавший, что сейчас их будут кормить. Во время первой серии тестов Пан, самец шимпанзе, приходил первым и брал приманку. Самка, Джози, выглядела вполне довольной, явно признавая право Пана брать все, что ему хочется. С другой стороны, Пан, по утверждению Йеркса, явно чувствовал себя неуверенно в ситуации, когда вся еда доставалась ему. «Он стал что-то вопросительно бормотать себе под нос, чего никогда раньше не делал».

Пан подходил к приманке первым до седьмого эксперимента. Но затем Джози успела перехватить приманку до того, как она скатилась в подставленную руку Пана. «Не выражая досады, он отошел от трубы, и она съела приманку. Он не возвращался и не подавал никаких признаков беспокойства или неудовлетворения». Исходя из этого, Йеркс формулирует такой вопрос: «Упомянутая выше похожая на разговор вокализация могла быть указанием на угрызения совести или уважение к подруге. Могла, но была ли?»

На следующий день самка имела возможность брать приманку из трубы; Пан не вмешивался, хотя было видно, что ему тоже хотелось есть. На третий день картина изменилась: оба шимпанзе в ожидании лакомства приблизились к трубе. Джози схватила приманку, и Пан отошел. Однако, откусив один кусочек, Джози отошла от трубы, подбежала к самцу и увлекла его к месту кормления, где она предложила ему себя в качестве сексуального партнера, но безуспешно. Находясь рядом с самкой и явно желая получить приманку, Пан встал перед трубой и взял себе следующий скатившийся вниз банан.

Однако в ходе третьего эксперимента она опять опередила его. Пан немедленно отошел и больше не возвращался к месту кормления. В этот день Джози получила 9 из 10 кусков, предлагавшихся в ходе эксперимента. На следующий день самец еще раз попробовал схватить приманку. Джози прикрикнула на него и в течение следующих дней брала еду почти всегда одна и без вмешательства со стороны Пана.

Когда период течки у самки закончился, социальное поведение пары изменилось. По сигналу оба животных одновременно подбегали к трубе, вытянув руки, чтобы схватить пищу. Теперь Пан демонстрировал свое превосходство и хватал пищу первым, не заботясь о Джози, которая выглядела недовольной. Пан не обращал внимания на ее недовольство, брал приманку, но вел себя по отношению к Джози дружелюбно. На следующий день Джози радостно согласилась с тем, что Пан имеет право первым брать приманку. В один из следующих дней, однако, Йеркс и его коллеги наблюдали у Пана новую форму поведения, которая показалась им очень важной: во время кормления Пан внезапно отбежал в угол вольера и стал пытаться привлечь внимание двух самок из клетки, находившейся примерно в 40 футах от него. Йеркс истолковал это поведение как попытку Пана найти предлог, чтобы отойти от трубы и предоставить подруге возможность схватить приманку; Джози действительно использовала представившуюся возможность.

На следующий день Пан покинул место кормления, не используя в качестве предлога интерес к другим самкам; на этот раз он отбежал к противоположной стороне клетки и уставился в пространство, где, с точки зрения наблюдателей, не было ничего такого, что могло бы привлечь его внимание. Спустя минуту Пан пошел к трубе, где Джози ловила приманку, но, не доходя до нее, изменил направление, сел и стал спокойно смотреть на Джози. Когда Джози закончила ловить кусочки, наблюдатели проверили аппетит Пана с помощью дополнительной порции – совершенно явно ему хотелось есть.

По мнению Йеркса, эти наблюдения доказывают, что Пан испытывал по отношению к самке, которой он хотел предоставить дополнительный шанс, что-то вроде угрызений совести или нечто вроде социальной обязанности заботиться о ней. Следует подчеркнуть, что эксперимент был связан с дополнительным подкармливанием животных лакомствами и не имел отношения к их регулярному распорядку кормления.

Особая значимость этих экспериментов возрастает в связи с тем, что человеческая психиатрия и психология используют концепт пищевой зависти (Futterneid). Легко понять, каким образом пища, самое важное благо для всякого живого существа, могла с точки зрения психологии развития стать решающим фактором при формировании зависти и избегающего зависти поведения. Определяющая роль пищевой зависти в человеческих конфликтах и в рессентименте ясно видна по тому, что конфликты в человеческих группах, которые в течение долгого времени зависели от собственных ресурсов, можно сгладить, предоставив каждому из членов группы неограниченный доступ к большим запасам пищи: например, во время Второй мировой войны на подводных лодках практически не было конфликтов, так как все члены команды имели постоянный доступ к пище.

Другие этологические исследования агрессии

Зоолог Джон Пол Скотт в своей небольшой монографии «Агрессия», посвященной в основном анализу данных неврологии, генетики и психологии животных, по крайней мере, обсуждает ревность, особенно между братьями и сестрами. Основанием для него служат некие клинические исследования, согласно которым мотивы агрессивного поведения часто возникают в результате тесной семейной жизни[112]112
  J. P. Scott, Aggression, Chicago, 1958, pp. 39–41.


[Закрыть]. Скотт считает, что эти явления не происходят с животными, потому что у них нет типичных для людей длительных отношений между членами одной семьи или между родственниками. Скотт упоминает о том, что причина для враждебности может быть не только у «свергнутого с пьедестала» старшего или самого старшего ребенка, но и у младшего ребенка, когда он считает, что старший находится в привилегированном положении. Скотт считает, что поведение родителей не может иметь никакого влияния на братскую ревность, которая в определенной степени даже благотворна для развития личности. Кстати, он рассуждает также и о других формах ревности, например о лишенном внимания муже, который считает, что у жены нет для него времени из-за маленького ребенка.

Скотт, однако, не занимается серьезно темой зависти. Его анализ останавливается на понятии агрессии, которую он определяет как «акт инициирования борьбы». Он пытается объяснить эту форму поведения множественными причинами.

Некоторые из приводимых Скоттом наблюдений за животными имеют определенное значение для нашего понимания ранних стадий зависти. Голодные мыши дерутся из-за еды, когда они могут ее утащить, но не тогда, когда еда привязана или имеет консистенцию порошка. В то время как мыши-самцы никогда не дерутся из-за самок, сексуально мотивированные драки встречаются у обезьян (бабуинов), собак, оленей, бизонов и горных баранов.

То, что у животных бывают драки за территорию, вероятно, имеет большее значение для теории зависти. Такое поведение демонстрируют млекопитающие и птицы. Скотт ссылается на исследование сусликов, согласно данным которого каждая группа американских сусликов, живущих в западных прериях, имеет определенную территорию и не обращает внимания на другие группы, пока те не нарушают границы. Конрад Лоренц также приводит детальные описания территориальных конфликтов между животными[113]113
  Op. cit., p. 7 f.


[Закрыть].

Согласно Скотту, все эти стимулирующие агрессивное поведение ситуации распространяются также и на человека. На основании нескольких экспериментов он делает вывод о том, что агрессия – это усвоенное поведение и что, следовательно, можно воспитать из детей неагрессивных людей, если не разрешать им драться. Мирное и счастливое окружение «автоматически воспитало бы у ребенка привычку решать все проблемы с друзьями и родственниками исключительно мирным путем». Здесь мы опять сталкиваемся с безбрежным оптимизмом американской экспериментальной психологии. Скотт, однако, все-таки напоминает нам, что агрессия вызывается иными причинами, нежели чем просто усвоенное поведение[114]114
  Op. cit., p. 22.


[Закрыть].

Существенно отметить, что Скотт упоминает о различных экспериментах и наблюдениях, которые значительно ограничивают почтенную теорию, объясняющую агрессию фрустрацией (т. е. нереализованными ожиданиями). Нападение является не единственной формой поведения «фрустрированных» животных, а некоторые животные (например, мыши) становятся тем более агрессивными, чем больше успехов они одерживают в бою, т. е. тогда, когда их желания осуществляются[115]115
  Op. cit., p. 32 f.


[Закрыть].

Ранг в иерархии

В 1951 г. Эдуард Баумгартен уже отмечал, что некоторые формы реакции у животных напоминают зависть.

«В качестве примера «борьбы за ранг» в последнее время активно обсуждается очередность подхода к кормушке на ферме. Вероятно, можно провести аналогию между болезненными терзаниями зависти и, с одной стороны, безжалостным и окончательным причислением особи к определенному рангу внутри общественной иерархии животных, а с другой – имеющейся у каждого животного возможностью продвинуться на более высокий ранговый уровень, вступив в борьбу за него. Эта возможность гложет сердце завистливого человека, так же как и чувство унижения оттого, что слабость – физическая или позиционная (нынешний ранг в иерархии) – мешает ему начать борьбу»[116]116
  E. Baumgarten, ‘Versuch ueber mogliche Fortschritte im theoretischen und praktischen Umgang mit Macht,’ Studium Generale, 4th year, 1951, pp. 540–558.


[Закрыть].

Не вполне понятно тем не менее, что конкретно имеет в виду Баумгартен: нам не может быть ничего известно о том, испытывает ли животное, находящееся в самом низу иерархии, что-либо, соответствующее человеческой зависти. Единственным возможным указанием на это было бы поведение, однозначно направленное на то, чтобы нанести ущерб группе и/или животному более высокого ранга, причем такое, которое не приносило бы действующей особи никакой материальной выгоды (например, пищи). Потребовался бы эксперимент, в ходе которого подозревающееся в зависти животное могло бы отобрать у других пищу или уничтожить ее, причем так, чтобы с самого начала его деструктивных действий было бы понятно, что оно делает это не для того, чтобы самому получить эту пищу (было бы еще более убедительно, если бы оно пожертвовало своим собственным кормом). Конрад Лоренц в письме к автору этой книги согласился, что такой эксперимент действительно мог бы служить доказательством наличия у животных чувства зависти. Но пока, насколько мне известно, такого эксперимента не провел ни один этолог.

Возможно, однако, что Баумгартен имел в виду что-то вроде «королевской зависти». Человек высокого ранга не желает, чтобы его подчиненные пользовались теми же привилегиями, что и он. Он прижимист по отношению к запасам и распределяет их так, чтобы никто из подчиненных не чувствовал себя чересчур комфортно. Это тоже зависть, но она осуществляется с позиции действующей власти. Иногда у животных наблюдали поведение, которое можно было бы истолковать как проявление такого рода зависти: животное высокого ранга отказывало в пище и партнере более низко стоящим животным, хотя оно само уже полностью удовлетворило свою потребность в еде и сексе. Оно как будто бы говорило: «Если я вынужден остановиться, то и вы не должны наслаждаться жизнью». Такое поведение, если посмотреть на него с точки зрения психологии развития, определенно содержит элемент зависти.

Баумгартен также упоминает о вызванных завистью актах мщения у животных: «Особенно болезненная форма зависти, связанная с уважением по отношению к «незаслуженным» ранговым различиям, также имеет прототип в животном мире. При благоприятных обстоятельствах самка низкого ранга может перескочить несколько иерархических ступеней и обеспечить себе высокий статус с помощью высокорангового партнера. Это распространяется и на ее потомство. Ранг, которого она таким образом – не вступая в борьбу – добилась, может уважаться в присутствии ее царственного супруга; в его отсутствие самка и детеныш подвергаются утонченному преследованию, чрезвычайно похожему даже в подробностях на дрязги людей из-за места в иерархии. Каждому приходилось слышать изощренные саркастические замечания, скажем, помощника, слуги или подчиненного о глупости его начальника или, например, брюзжание человека, который занимается скучной, нудной и заурядной работой, по поводу людей высокого ранга, облеченных властью, из тех, что обязаны своим успехом моде, веяниям времени или технологической или теоретической системе, которую они либо сами эффектно ввели, либо успешно освоили у всех на глазах»[117]117
  Op. cit., p. 548.


[Закрыть].

Мы считаем выражением социальной справедливости, например, те случаи, когда сильный человек спонтанно приходит на помощь другому, который подвергся нападению кого-то более сильного, чем жертва, но более слабого, чем спаситель. Такое «благородное поведение» можно наблюдать – и это показательно – на школьном дворе, но кроме того, в некоторых группах, состоящих из взрослых, а также среди незнакомых друг с другом людей. А случай, когда кто-то защищает слабейшего члена группы, чтобы он не остался без еды, еще в большей степени относится к предмету нашего исследования. Почему тот, кто сильнее и более благополучен, заботится о слабом или слабейшем, который даже не входит в его ближайшее окружение? Прежде чем начать применять такие претенциозные термины, как «сочувствие», «эгалитарная справедливость», «сострадание» или «благородство», имеет смысл присмотреться к животным.

Много лет назад Конрад Лоренц упоминал о таком поведении животных, которое аналогично моральному поведению у людей. Например, он описывает порядок старшинства во всех колониях галок: если две галки ссорятся, то третья галка, более высокого ранга, чем они, рефлекторно вмешивается на стороне более низкорангового из бойцов.

«В колонии галок высокопоставленные птицы, особенно сам деспот, неагрессивны по отношению к тем, кто стоит гораздо ниже их: они постоянно проявляют раздражение только по отношению к тем, кто стоит сразу после них в иерархии; это особенно относится к деспоту и претенденту на трон, к Номеру 1 и Номеру 2».

Следовательно, то, что кажется нам рыцарством, на самом деле является врожденной реакцией, которая, разумеется, направлена на сохранение вида. Однако она также укрепляет позицию сильнейшего животного по сравнению с теми, кто в данный момент не может соперничать с ним и таким образом направляет свою агрессию на животных, которые находятся ниже их[118]118
  K. Lorenz, ‘Moral-analoges Verhalten geselliger Tiere,’ Universitas, llth year, 1951, p. 548.


[Закрыть].