Текст книги "Остаться человеком (сборник)"

– Вроде бы стабилизировалась.

Верон огрызнулся:

– Это не масса. Что-то происходит с континуумом.

– Подбавить жару? – поступило предложение.

– Я тебе подбавлю.

Их беспокойство передается и мне. Я начинаю ерзать в своем кресле. Озар успокаивает:

– Пока нет причин беспокоиться. Вот если активизируется, тогда все…

Что «все» я так и не поняла. Через час черная точка на экране не шелохнулась. Озар забормотал стихи. Я прислушиваюсь.

 
Мы живем на Земле и не знаем:
Что под нами – огонь или лед?
Может быть, в самом центре иная
Жизнь в неведомых формах цветет.
Человек (это будет наверно)
С волевою морщинкой у губ
Фантастичней героев Жюль Верна
Совершит путешествие вглубь.
Не мечтая о громкой награде
И не зная запретного «нет»,
Он опустится в прочном снаряде
В преисподню неведомых недр.
И, пройдя через толщи породы,
Вдруг разумную жизнь там открыв,
Он протянет своим антиподам
Руку дружбы и ветку олив…
 

Но тогда я не сразу поняла, что это за стихи. Только ночью я вспомнила их и подумала, что неизвестного в мире больше, чем известного, и что пройдет миллион лет, прежде чем люди сравняются с богами.

Вечером разболелась голова, и я осталась в гостинице, хотя Озар приглашал в городской парк. И еще я побоялась быть лишний раз в компании Озара. Шутки шутками, а дело может принять серьезный оборот. А иногда мне кажется, что я сама с собой играю в прятки. Может быть, лучше сразу – с берега в воду с головой? Трудно ли переступить через свое «я»? Вот так рефлектирует молодая, симпатичная и одинокая девушка перед сном.

Да… а черная точка так и осталась торчать на одном месте, и пришлось установить круглосуточное наблюдение за ее поведением.

17.05.20…

Сегодня записывать почти нечего. Черная точка сохраняет свою статичность, несмотря на медленную прибавку мощности лазерных лучей. День тянется медленно, нудно. Я с удовольствием занялась бы чем-нибудь более интересным, но я обязана довести свою миссию до конца. Озар живет своим делом. Он похож на хищника, который выжидает свою добычу, чтобы броситься на нее. Он говорит, что эта точка – коварное и непредсказуемое порождение вакуума и в любой момент может начать «изменение». В первом случае она просто растворится без всяких последствий. Во втором случае все намного сложнее и опаснее. Она взорвется с разрушительными последствиями. Наша Вселенная именно так и произошла.

Дежурство в лаборатории показалось мне утомительным, и я позволила себе взять тайм-аут. И вот я хожу вдоль каменного склона нашей горы и ищу, где он не такой крутой. Иногда сверху падают мелкие камешки. Мне очень хочется взобраться на вершину. Прикинула высоту: метров триста. Чепуха – я поднималась и выше. С восточной стороны склон вполне приемлемый. Весь оброс кустами и деревьями, но меня это не пугает. Когда-то я облазила крымскую Яйлу, поднималась на Ай-Петри. Обстановка похожа. Ну-у, пробуем?

Конечно, в одиночку предпринимать восхождение любой сложности не рекомендуется, но кто может остановить меня? На одном могильном памятнике древнеегипетской женщины были высечены следующие слова: «Вот я ухожу в ту страну, откуда нет возврата, и нет никого, кто бы остановил меня…»

Здорово сказано! Как раз про меня. И я полезла. В платье, в туфлях. Представляете? Цепляюсь за ветки, упираюсь ногами в каменные выступы. Лезла часа два. Один каблук сломался. Порвала подол платья. Руки исцарапаны. Но какое неслыханное удовольствие! Почти счастье! Я на вершине мира – не меньше.

Отсюда невыразимо прекрасный вид. Город, словно в уютных ладонях невысоких гор, кажется игрушечным и гармоничным. Вот на каменистом плато наша станция из двух десятков строений. Еле видны вагончики фуникулера. А небо – совсем рядом. Если поднять голову и подставить разгоряченное лицо навстречу ветру, то кажется, что летишь коршуном над подлунным миром. Большего блаженства трудно вообразить.

Солнце уже касается круглых макушек гор и румянит их. Очень похоже, будто обжаривается праздничный пирог. Вся долина погружается в опаловые сумерки. Чистота красок необыкновенная. Я начинаю мерзнуть. Пора возвращаться. На душе легко-легко, точно я вернулась в детство. Космическая энергия вливается в мой организм и удесятеряет силы.

Спускалась я с большими трудностями, чем при подъеме. Кое-как, пятясь и падая, хватаясь за траву и ветки кустарника, пробуя устойчивость каменных опор, я все-таки сползла с горы и перевела дух.

В гостинице на меня смотрели как на экстравагантную особу, но мне было наплевать, как я выгляжу. Я торжествовала. Я была горда своей победой. Хотя – какая это победа? Триста метров! А все равно… Озар подбегает:

– Ольга, я жду вас. Где вы были? Что за вид?

Пришлось рассказать о своем восхождении. Слушает он внимательно и серьезно. А на лице читается целая гамма чувств. Тут и восхищение мной, и укор, и радость встречи, и грусть. Но я чертовски устала. Поэтому извинилась и пошла приводить себя в порядок. Озар был опечален, но ничего не сказал. Ему очень хотелось провести этот вечер со мной. Мне – тоже. Напоследок он сообщил, что черная точка остается в том же состоянии. Интересно: надолго ли? Ладно, последнее предложение – и гашу свет. Будет ли завтрашний день повторением сегодняшнего? Спокойной ночи!

18.05.20…

Кошмарный день! Сплошные волнения! У меня дрожат пальцы, хочется порвать дневник и забросить его куда подальше. Но с утра я была благоразумной и тихой. Ничто не предвещало последующих драматических событий. Как обычно, Верон командовал. Ассистенты включали и выключали свои установки. Озар был хмур и молчалив. Уж не из-за вчерашнего ли вечера? Но я уловила в его синих глазах холод нежности и теплоту надежд. Я старалась быть с ним приветливой, но не фамильярной. Я закрылась в свою скорлупу одиночества и только наблюдала из-под нее, как другой человек накапливал в себе невысказанные заряды любви. Мне льстила эта игра с огнем. Мне нравилось дразнить Озара, раздувая в его душе пламя и тут же гася его.

Все началось в первом часу. Верон заметил изменения в поведении черной точки. Он закрутился в кресле, тыкал в приборы толстыми пальцами и фыркал. Но я не заметила никаких изменений на экране. Точка по-прежнему торчала почти в центре картинки и не вызывала беспокойства. Но датчики уже уловили что-то, и люди зашевелились. По их восклицаниям я поняла, что точка начала «таять». Я спросила у Озара:

– По какому сценарию?

Он осторожно, точно жалея меня, ответил:

– Ничего не понятно.

Это значит, что точка стала испаряться рывками, неравномерно. На одном мониторе я увидела диаграмму процесса: кривая то вскакивала вверх, то падала вниз, то тянулась горизонтальной прямой.

– Она взорвется? – испуганно прошептала я.

– Пока неизвестно. Для окончательного вывода не хватает информации.

Наступило тягостное молчание. Верон прогудел:

– Попробуем снять избыток энергии. Это должно стабилизировать объект.

Я не поняла, что он имел в виду, но догадалась, что он хочет направить таяние точки в безопасное русло. Изображение на большом экране загустело, подернулось белесоватой дымкой, но точка оставалась неизменной.

– Бесполезно, – растерянно произнес один из помощников.

Верон согласился:

– Черт возьми, нам чего-то не хватает.

Вместе с напряженной тишиной в меня грубо и зримо вошло беспокойство. Не столько за себя, сколько за результаты опыта. Озар придвинулся к Верону и стал что-то доказывать вполголоса. Тот качал седой головой и не соглашался. В неверном свете мониторов и большого экрана лица ученых напоминали ритуальные маски негритянских племен. На миг почудилось, что не было долгого и мучительного прогресса, будто история застряла где-то в пещерном веке, а цивилизация – только сон, приснившийся жрецу неандертальского племени после сытного ужина. Я расслышала слова Озара:

– Не надо прерывать. Давайте понаблюдаем. А вдруг…

А Верон возразил:

– Рискованно. Внутри возникло какое-то поле… Вихри притяжения… Континуум… Стрела времени… Измерения…

О чем они спорят? К кому не подступиться? Какое поле? Обстановка между тем все накалялась. Точку на экране заволокло белым облаком, в котором вспыхивали яркие точечные искорки. И вдруг точка беззвучно вспыхнула миллионами молний. Я ослепла и с головы до ног покрылась противным липким потом.

Верон раздраженно, но настойчиво приказал всем покинуть лабораторию и пройти в убежище здесь же в горе. И добавил:

– Объявляю тревогу на станции.

Озар очутился рядом и торопливо заговорил:

– Остались считанные минуты. Мощность взрыва неопределенна. Расчеты дают противоположные результаты. Но лучше быть от греха подальше. Идите…

– А ты? – спросила я и поняла, что впервые обратилась к нему на «ты».

– Профессор оставляет только меня. Есть один шанс.

– А если – нет?

– Шанс всегда есть. Помните: вечерний город, голубые улицы, фонтан, тесные вагончики фуникулера? Как прекрасно все это! Как давно и прекрасно! Помните…

Он почти насильно извлек меня из кресла и чуть ли не силком погнал к выходу. Я хотела крикнуть о чем-то, но язык прилип к гортани, и я издала только хрипящие звуки. Вот когда мне стало страшно по-настоящему.

Не помню, как я вышла и что я думала при этом. Скорее всего – ничего. Я, как сомнамбула, сидела вместе со всеми в каком-то убежище с каменными стенами. По радио то и дело передавали какие-то сообщения. Люди тихо переговаривались и поглядывали на перекрытие. То же, наверное, чувствовали наши предки в холодных пещерах при неверном свете подвижного костра, когда на воле бушевала гроза и крупицы дождевых брызг залетали в пещеру и, шипя, таяли в огненных языках.

Потом последовал отбой. Потом меня разыскал Озар, и облегченно заявил: – Невероятно, но факт. Взрыв произошел как бы в другом измерении и никак не повлиял на наш мир. Но там что-то произошло с убыванием вакуума. Он куда-то исчезает.

19.05.20…

Это ужасный… ужасный… ужасный день! Лучше бы мне совсем не приезжать сюда и не быть свидетелем неожиданных и страшных событий. Ах, зачем я всегда ищу приключений! Есть же люди, довольствующиеся простыми человеческими заботами. Почему я не как все?

Но теперь я уже не могу вернуться просто так. Да, у меня накопилось много материала для отчета. Но Озар… Дело все-таки в нем. Из-за его исчезновения я не могу оставить станцию.

Нет, сегодня я не могу больше писать. Настроение угнетенное, отвратительное, Я ненавижу сама себя!

20.05.20…

Я разбита… угнетена… (зачеркнуто). Я не знаю, как описать то, что случилось вчера. Рука не подчиняется уму (зачеркнуто). Сейчас я уже пришла в себя и решилась описать этот злосчастный день. Дневник тоже документ. Ну, ладно…

С утра лил дождь. Где-то далеко гремел гром, но молний не было видно. Похолодало. Говорят, дуб распускается. По-моему, погода и события тесно связаны между собой.

Убывание вакуума – это по-настоящему здорово! Это открытие мирового… исторического значения! Но почему на душе так скверно и пусто? Впрочем, я путаю сегодняшнее мое состояние с тем, которое было вчера утром.

Утром я встретила в кафе самого Верона. Он подсел ко мне с бутылкой кефира. Словно бог сошел с Олимпа. Поговорили ни о чем. Сказал, что вторые сутки в лаборатории дежурят сотрудники.

– Озар – неплохой парень. Вы не ошиблись, – и пошел.

Кажется, я покраснела и поспешила на воздух, забыв расплатиться. Вот и рассеянность появилась – не к добру. Озар встретил меня у входа в «гору». Внимательно пригляделся, хотел что-то сказать и не осмелился. Какой он милый сегодня. Сильный, добрый и милый. Сердце кольнула нежность, и с губ чуть не сорвались горячие слова. Но проклятая натура сразу шлепнула меня по лицу, чтобы не зарывалась в своих симпатиях.

Я еще не успела сесть за спиной Озара, как Верон стал объяснять нам:

– Вот данные анализов. Косвенных, конечно. В реакторе больше ничего нет. Сигналы о процессах внутри его поступают. Мы обрабатываем их. Нет сомнения, что мы имеем дело с неизвестным феноменом. Поэтому нашему миру ничего не грозит. Мы стараемся стабилизировать движение вакуума, ибо не знаем последствий этого движения. Для нас важно не допустить экстремальных значений. И другой факт, который невозможно было предсказать. В реакторе время изменило свое направление и появилось некое поле. Пока мы не знаем его свойств. Проявляйте терпение и наблюдайте. Не упускайте ни единого изменения… Готовьтесь к длительной осаде крепости.

Потекли ленивые часы наблюдений. Я уже хотела покинуть лабораторию, как вдруг Озар, поняв мое намерение, взял меня за руку и слегка пожал. Шепнул что-то, и я осталась. Верон удивленно захмыкал.

– Что там происходит? – спросила я Озара.

– Отделение света от тьмы, – улыбнулся он.

Озар что-то сказал Верону. Тот вспыхнул:

– Я вижу, черт возьми! Мы же не боги.

Я спросила у одного из сотрудников:

– Это очень опасно?

– Еще бы, – фыркнул он. – Взлетит на воздух не только лаборатория, но и город, а может быть, и весь земной шар.

На экране белое облачко подобралось почти под верхний край рамки. И вдруг изображение процесса на большом экране исчезло. Кто-то охнул. Верон стукнул кулаком по пульту. Прогремел его повелительный приказ:

– Какого черта? Что там с видеокамерами?

И стал нажимать какие-то кнопки на пульте. Замигали красные лампы на стенах, взвыла сирена. Я приросла к месту, не имея сил подняться.

Кто-то доложил:

– Отключились все датчики. Энергия вырубилась.

Озар обратился к Верону:

– Надо посмотреть. Я спущусь в отсек и сообщу вам обо всем, что увижу.

– Давай, – нехотя согласился Верон.

Озар положил руку на мое плечо. Торопливо выговорил:

– Я знаю, как это сделать. Я быстро… Ольга, я давно хотел сказать тебе, что люблю тебя. Ну, вот и сказал.

И убежал. И мне стало стыдно за все, что могло быть и не случилось. Но все впереди. Тогда я и подумать не могла о том, что произойдёт. А тут я хотела побежать за ним, но осталась стоять, как вкопанная. Страшное оцепенение охватило меня. Я вцепилась в спинку озаровского кресла, чтобы не упасть. Оглушительно стучало сердце. Почему-то дрожит пол. Или это меня трясет нервная лихорадка?

На другом экране мы наблюдали, как Озар прошел по коридору, вошел в первый отсек, во второй и… исчез.

– Верон вскочил на ноги. Прорычал:

– Что там с системой наблюдений?

– Отключилась, – ответили ему. – Все вышло из строя.

Верон упал в свое кресло и задумался, щелкая клавишами компьютера. Долго смотрел на погасшие экраны. Что-то соображал молча, закрыв глаза. Потом как бы очнулся и увидел меня.

– Все, – сказал он грустно. – Он исчез. А мир цел.

– Кто исчез? – почти грубо спросила я.

– Озар. Это было четвертое измерение – вот что, – продолжал Верон, не глядя на меня. – Мы выбили воронку в вакууме. И в нее стало перетекать пространство и время из нашего мира в тот, параллельный. И захватили с собой все наши установки. Их исчезновение в этом измерении абсолютно непредсказуемо. Это, конечно, мировое открытие, но… Я думаю – он сейчас там.

– Где? – одними губами спросила я.

– В другой вселенной. В другом континууме. В другом измерении.

Я потеряла сознание.

22.05.20…

Очнулась я в больнице. Мне запретили разговаривать. И даже вспоминать тот день. Смешно! Разве можно усилием воли выключить память? Озар оказался втянутым этим самым четвертым измерением или чем там еще. Мне было одиноко и тяжело, как никогда. Я корила себя на чем свет за свою зашоренность, за то, что не открылась навстречу его любви. Но прошлое не возвращается в нашем мире.

А ночью бессонница извлекла из памяти его образ. И я снова гляжу в его синие-синие глаза и обращаюсь к нему с самыми важными словами о любви, которой суждено теперь медленно уходить из моей жизни. Но что заполнит оставшуюся пустоту? И я беззвучно повторяю полные драматического смысла его стихи:

«…И любить, и искать новое, и метаться между улыбкой и звездами…»

Большая пещера. В центре ее горит костер в чаще из каменного вала. За пещерой – ночь и гроза. Гром врывается в пещеру и долго мечется в каменных стенах, обессиливая. Сильный ветер иногда забрасывает в пещеру дождевые струи.

У костра на каменистом возвышении, покрытом шкурами животных, сидит почтенный старец. Все его лицо обросло густыми седыми космами. Видны только поблеклые синие глаза, полные нечеловеческой тоски. Он одет тоже в шкуру.

Вокруг него сидят странные существа, чем-то похожие на людей. Но у них по четыре ноги и две руки. Сейчас ноги подвернуты под мохнатые крупы, которые впереди выпрямляются в грудную клетку. Завершают вид сплющенные головы, не похожие на человеческие. Описать их лица – задача невыполнимая. Надо видеть их. У них есть большие и внимательные глаза, светящиеся дремучим разумом.

Они слушают старца. Некоторые качают на руках детенышей или кормят их грудью. Некоторые держат в руках деревянные топоры с каменными лезвиями. Старец время от времени поднимает жилистую руку кверху и, словно в экстазе, повторяет увлеченно в который раз:

– Я говорю вам. Вы еще дикие и темные. Молнии еще не озарили ваш разум. Пройдет много-много лет, прежде чем проснется ваше сознание, и вы начнете понимать мир. Я говорю вам. Есть другой мир. Там на небе. Он такой же прекрасный и светлый, как этот. И там есть звезды. И там есть жизнь. И там живут люди, подобные вам, но ушедшие в своем развитии на многие тысячи лет вперед. Я говорю вам. Я пришел из того мира к вам, чтобы дать вам знания, учить добру и миру. Я говорю вам. Настанет день, тогда я вернусь обратно. Обещайте жить по моим заветам, и вы приобретете смысл существования и радость. Я говорю вам. Это наступит не раньше, чем вы научитесь сами добывать огонь, варить пищу, разводить скот и выращивать злаки, которые вы называете «желтым семенем». Я говорю вам. Живите в мире и любви друг к другу, и не делайте никому зла. И вы станете великими и могущественными под вашим небом. Я говорю вам. Блаженны верующие в меня, ибо они обретут вечное блаженство и бессмертие. Я говорю вам…

Но возраст одолевает старца. Он закрывает глаза и засыпает. Во сне он что-то бормочет. Наиболее догадливые аборигены слушают это бормотание и выдают своим соплеменникам за откровение «пришедшего со звезд».

А старцу снится голубой город и девушка, самая прекрасная на свете. И он зовет ее по имени, и хочет рассказать ей обо всем, что он не успел сделать в иной жизни. Где это было? Когда? И было ли на самом деле?

Конкурс желудков

Граждане судьи, выслушайте меня. Всё расскажу: с чего всё началось и как оно всё было. Ничего не утаю. Вникните в события, и вы поймёте, кто настоящий виновник. Ежели вы согласны, то я начну с того самого утра, когда…

Жена, в конце концов, меня достала. Выложила всё, что накипело на душе:

– Третий месяц на моей шее сидишь. Ни рубля от тебя. Какой ты мужик после этого! Иди хоть сторожем, горе моё…

А мне и без неё тошно. Ещё бы! Мужик в расцвете лет, бывший ударник коммунистического труда. Грамот – целый чемодан. Слесарь, каких на всю область раз-два и обчёлся. Но завод стал, и я в числе многих оказался в неоплачиваемом отпуске на неопределённый срок. А проще – безработным. Только и разница, что трудовая книжка осталась в отделе кадров. Вот так-то! Раньше с доски почёта не слезал, а теперь лишним стал. Обидно до чёртиков.

Ну вот. Не стал я завтракать. Дверью погромче хлопнул, чтоб жене досадить, и подался на улицу. А на улице жизнь бьёт ключом. Народу столько, будто все жители стали безработными. Даже на душе полегчало – не я один такой невезучий. Машины носятся. Магазины всякие. Рекламы. Только мне всё это до фени. Мне работа нужна, а не реклама. Я и без неё знаю, как и чем зубы чистить. Почему-то нет рекламы, где деньги зарабатывать.

Вы думаете, я не искал, где мне свои таланты приложить? Ещё как искал. Все три месяца. Все городские предприятия обегал. Везде одно и то же. Или возраст – свыше сорока. Или иностранным языком не владею. Либо просто рылом не вышел. Нужны сварщики или там менеджеры. Приглашали, правда, в ассенизаторскую бригаду – нечистоты вывозить. Ну, так у меня своя рабочая гордость ещё есть.

Значит, иду я по улице и жалею, что от завтрака отказался. В животе довольно явственное напоминание. И тут меня словно в лоб ударило. Вижу на двух стойках большую афишу. А на ней нарисована красномордая личность, пожирающая блины. Жрёт и ухмыляется, глядя на нас. А ещё на афише большими буквами написан текст:

«Конкурс желудков»! В кафе «Аппетит»! Только один день! Кто за десять минут съест больше блинов. Приз – тысяча долларов. Плата за участие пятьсот рублей. Спешите принять участие. Только один день – 1 июня. Начало в 9 часов утра».

Прочитал я и усмехнулся. Глупость какая-то! Где это видано, чтобы за поедание блинов ещё и доллары платили. Враньё всё это! Но с другой стороны, что значит «больше»? Вот на прошлую масленицу я у тёщи в гостях два десятка блинов умял. Правда, были они не толще газетного листа, но зато со сметаной. А сметана, как смазка, с ней сколько угодно одолеешь.

Задумался я. Или попробовать что ли? Всё равно делать нечего. А вдруг… Тысяча баксов – это не шутки. Как бы они сейчас пригодились! Жена прекратила бы своё пиление.

Кто-то рядом со мной кашлянул. Оглянулся. Тип кавказской национальности с горбатым носом и чёрными глазами навыкате. И он обращается ко мне, кивая на афишу:

– Что, дорогой, хочешь завтра участвовать?

– А вам-то что за дело? – неласково отвечаю ему.

– Вай-вай, конечно, хочешь – на лице написано. Слушай: могу помочь.

– Это как? – заинтересовался я.

– Гарантирую победу. И тысяча зелёных твои.

Ну, я в бизнесе тоже кое-что кумекаю. Я же сообразил, что кафе «Аппетит» выручит за свой конкурс куда больше, чем сумма приза. Поэтому спрашиваю:

– А вам за это что? Какой навар?

– Ничего! Это эксперимент. Ради науки. Понимаешь?

После таких слов хотел я отвернуться от него, но он схватил меня за рукав и почти в самое ухо зашипел, брызгая слюной:

– Слушай, дорогой. Я учёный, профессор гастроэнтерологии. Я открыл способ увеличения аппетита в десятки, сотни раз. Один укольчик, и ты – чемпион.

– У меня, – говорю, – и без укольчика свой аппетит, слава Богу, не жалуюсь.

– Вай-вай, – скривился он. – Погляди на себя – сытый, гладкий. Больше двух десятков блинов тебе не одолеть. А сколько кругом по-настоящему голодных? Нищих, бомжей, пенсионеров, беженцев, гостарбайтеров! Да они тебя в два счёта переедят. Аппетит у него! Нашёл чем хвастаться. Или тебе деньги не нужны? Так и скажи. Тоже мне – миллионер безработный! Я и другому могу предложить свои услуги. Ради науки.

Я ещё продолжал сомневаться и почему-то перешёл, как и он, на «ты».

– А почему я тебе верить должен? Я похож на лоха?

– Пойдём со мной – сам увидишь.

Чёрт меня дёрнул согласиться. Не пошёл бы – ничего и не случилось бы. А, думаю, нищему пожар не страшен, а железу – тупое зубило. Хоть наемся вволю на халяву. Пошёл я. К моему удивлению, это оказалась аптека. Зашли мы с заднего входа и попали в комнату, где лекарства разбирают привезённые. Вспылил я:

– А ты говорил, что ты профессор!

– Неважно, – отмахнулся он. – Давай знакомиться.

И называет свою фамилию – не то Кукинян, не то Хугинян. Я не уловил. Пришлось себя назвать, не выдумывая. Посадил этот «ян» меня в продавленное кресло, погипнотизировал взглядом и заговорил:

– Ты человек просвещенный (ещё бы: когда-то я ПТУ окончил), и должен я тебе всё разъяснить, чтоб потом претензий не было. А дело в том, дорогой, что кровь голодных людей вырабатывает сложное белковое вещество – пептид. Нам удалось выделить его. Стоит человеку принять определённую дозу этого пептида, как аппетит чудовищно возрастает. Чем больше доза – тем дольше его действие. Просто, как дважды два. Жизни твоей ничего не грозит, но какие-то последствия будут. Мы ещё не знаем – какие, потому как эксперимент, а ты – доброволец. За тысячу баксов. Ну… по рукам?

– Чёрт с тобой, – согласился. – Мой желудок – что рашпиль, всё перетрёт.

Тут он подсунул мне договор и авторучку. Вздохнул я и подписал. Дескать, никаких претензий к фирме «Забота» иметь не буду. (Этот «ян», оказывается, в такой фирме работает.) Подписал, почти не читая. Ну и свалял же я дурака тогда! Но если бы всё заранее знать…

Всадил он мне шприц в задницу, влил какой-то гадости, отчего весь нижний бюст зачесался, смазал место укола проспиртованной ватой и сказал:

– Завтра, дорогой, встанешь и себя не узнаешь. Совсем новый человек будешь. Иди смело на подвиг. Я наблюдать буду.

Мы хлопнулись ладонями по-кавказски и расстались. День прошёл без особых событий. Вечером жена опять читала нотации, но ужином накормила. Ничего я ей про конкурс и про договор с «яном» не сказал. Зачем? Может, это всё туфта? Прислушался к желудку – никаких признаков. Обманул меня аптекарь, а зачем? Ну да ладно, чёрт с ним! Подумаешь – Хугинян липовый! Я сам профессор по металлу. Спать всё равно я спал крепко.