Текст книги "Остров. Роман путешествий и приключений"

Глава десятая
Сквозь время и пространство

Ягодка-Малинка,

Медок-Сахарок.

Вышел Иванушка —

Сам Королек.

Вспышка. Темнота. Небытие.

Небытие…

Вспышка…

Саша открыл глаза. Бескрайняя сверкающая в лучах двух солнц стальная равнина расстилалась вокруг. Слева, справа, спереди и сзади была только сталь. Одной ногой он ощущал глубокий холод металла, пальцы сводило космической стужей, под второй ногой сталь была горячей, почти как утюг, – терпеть было невозможно.

«Антимиры, – понял он, – все здесь чуждо человеку…» И принялся прыгать – то на горячее место, то на холодное. Получился странный танец. «Но долго мне не выдержать, – подумал он, – Ну сутки, ну двое я буду так танцевать, а потом что? Свалюсь, и одна моя половина зажарится, другая – заледенеет? Не дождутся тогда от меня известий ученые, если они, конечно, появятся на Земле; вдруг я своим гиперсветовым броском через галактики нарушил-таки причинно-следственные связи, и, может быть, теперь не только ученых, но и мало-мальски грамотных людей подвергают невиданным гонениям? Не премии им миллионные за бомбы, танки и ракеты, не дачи в Подмосковье, а презрение всенародное? Может, палят на кострах академиков с профессорами, а доценты да кандидаты на растопку идут? И никто не будет ожидать моего „Да“ или „Нет?.. А Даша выйдет замуж за какого-нибудь серфингиста? Или парикмахера? Но почему именно за серфингиста? А почему – за парикмахера? Пусть уж лучше выходит за летчика… Да хоть за бродягу!..»

И тут он осознал, что перестал прыгать. Горячее стало прохладным. Холодное значительно потеплело. И металл под ногами заметно завибрировал. Он почувствовал, что стальная равнина стала уползать из-под ног. Саша подумал вдруг: «Что-то происходит, а я без штанов…»

Движение ускорилось, и он увидел, как посредине равнины стала открываться гигантская диафрагма, как в фотоаппарате. Только в сто тысяч раз больше. В открывающемся отверстии стало заметно что-то переливающееся, волнующееся, изумрудное. Он напряг зрение, и точно: это была зеленая весенняя степь, с миллионом тюльпанов. Он знал это место, мальчишкой ездил сюда на пригородном автобусе, рвал охапками красный и желтый таблак (так тюльпаны называли в их местах), а потом рассчитывался за проезд цветами, и даже суровые кондукторы, надорвавшиеся в неравной борьбе с зайцами, улыбались, норовили пристроить тюльпаны где-нибудь в тесном и душном салоне, и все пассажиры, отработавшие вторую смену на посадке картошки, тоже улыбались – и так ехали до самого города и беспричинно улыбались.

Он не стал ломать голову над тем, как попала сюда эта степь, а побежал к этой живой зелени. И не очень удивился, когда увидел Дашу.

– Саша! – закричала она. – Это я!!!

Он кинулся к ней.

– Вижу! Вижу! – кричал он на бегу. – Прости меня!..

Ему нужно было повиниться перед ней, броситься на колени, объяснить, как же случилось так, что он оставил ее одну, не открыл ей этого чепухового галактического секрета, не сказал ей, что в любую минуту может исчезнуть по заданию суровых руководителей эксперимента… Да нет, не это самое главное. Он вообще не имел права влюбляться в нее! А она?..

Она поймет, простит, может, только спросит: ну, как, стоил того секрет? Стоит вечной разлуки страшная научная тайна? Есть ли, в самом деле, здесь жизнь или будем завозить ее с Земли? Потащим в контейнерах зельц рубленый, консервы из рыб частиковых пород, протянем водовод «Каспий – Седьмая галактика», засеем бесхозные планеты рапсом, горохом и соей?..

Он нежно обнял Дашу: «Я очень сожалею, родная! Только сейчас я понял, что нет ничего драгоценнее любви!»

Даша чуть-чуть отстранилась, прошептала драматическим шепотом:

– Я – не Даша, мое имя невозможно произнести ни на одном языке, которыми ты оперируешь, но если ты будешь говорить мне: Наша-Тыр, я буду знать, что ты обращаешься ко мне. Хотя для того, чтобы выговорить мое имя на нашем языке, тебе может понадобиться целый час – так оно длинно, полифонично и многозначно.

– Как же так? – растерялся Саша. – Полное портретное сходство… Откуда?

– Мы только отражаем те образы, которые вы несете в себе. Обычная зеркальная интерференция, ничего больше. В тебе наиболее яркий образ был этот – она показала руками на себя…

Он опять вспомнил, что стоит перед ней без штанов, и принялся стыдливо прикрываться руками.

– Прежде, когда явление зеркальной интерференции не было поставлено на службу интересов нации, дело доходи ло иной раз до трагедий, – продолжала Наша-Тыр. – Не которые межгалактические путешественники – из Запредельного космоса – они уже были у нас семьсот лет назад, увидев наш подлинный облик, начинали вести себя неадекватно – некоторые норовили оседлать, а кое-кто был готов и огонь открыть… Теперь же недоразумения исключены, каждый видит только отражения своих образов и сразу пони мает, что перед ним представитель высокоразвитой цивилизации; мы все не сомневаемся, что принадлежим именно к таким, точно?

Саша кивнул согласно, как жалко, что это не Даша! Но очень на нее похожа, очень. А может, все-таки это она?.. Нет, нет, к сожалению, нет.

– А можно увидеть, как вы выглядите на самом деле? – спросил он с сумасшедшей надеждой: вот сейчас эта Наша-Тыр рассмеется, обнимет его и скажет:

– Ну и разыграла я тебя! А ты поверил, да?

Но она не рассмеялась, кивнула головой, отошла от него на несколько шагов, щелкнула кнопочкой в какой-то коробочке, и молочный туман заволок все вокруг. А когда туман рассеялся, то он увидел прекрасное женское лицо, груди с крупными коричневыми сосками, лавину волос, проливающуюся на… на… конский круп. Он ошеломленно подумал: «Может, правильнее говорить „кобылиный круп?“»

Вслух он спросил:

– Вы кентавры?

– Вы можете так называть, хотя на нашем языке звучит, конечно, иначе, – ответила она. – И потом наш уклад вряд ли соответствует образу жизни мифологических существ. Во всяком случае, как вы себе это представляете, я ведь могу судить о кентаврах только по вашему представлению о них.

– Так вы все мои мысли читаете? – спросил он, пораженный.

– Ну что вы! – возразила она. – Только образы, хранящиеся в вашей памяти. Хотя и мысли ваши декодировать тоже несложно…

– Несложно?

– Конечно. Но этические соображения никогда не позволят мне сделать это…

– Да, теперь у меня не осталось сомнений в том, что вы принадлежите к очень высокоразвитой цивилизации, – сказал Саша. – Не могу представить, чтобы на Земле нашлась хотя бы одна женщина, которая сознательно, по этическим соображениям, отказалась бы от возможности прочитать чужие мысли!

Наша-Тыр ударила копытом, щеки ее налились румянцем.

– Не могу не сказать, что и в нашем обществе подчас находятся люди, которые не могут справиться с подобным искушением, – сказала она и покраснела еще сильнее.

– Все-таки шепните мне на ушко, о чем я думаю, – попросил он. – Я никому не скажу. Пожалуйста! Должен ведь я убедиться в ваших телепатических способностях?

Он попытался сосредоточиться на свершившемся событии – долгожданной встрече с внеземным разумом, но у него, видимо, ничего не получилось.

– Если вы все время будете думать о моей груди, то я не смогу точно прочитать ваши мысли о свершившемся межзвездном контакте, – сказала она негромко, как-то очень по-домашнему. Пришла пора краснеть Саше.

Ну а потом начались встречи с дружелюбным межгалактическим населением, обмен научными достижениями, свершениями в области культуры. Саша читал им стихи Пушкина, сонеты Шекспира в переводе Пастернака. Очень понравилась кентаврам «Москва кабацкая». Они странно аплодировали – руками и копытами – получалось очень громко, от всей души, или от всех копыт?

Действительно, кентавры оказались очень восприимчивым на стихи народом. И трудно было Саше поверить в то, что до его появления здесь понятия не имели о поэзии. Вообще литературного творчества в этой части Вселенной практически не было. Это объяснялось особенностями языка, в котором было двести семьдесят звонких гласных звуков и всего три согласных, и вообще самое короткое слово состояло из шестидесяти двух букв и обозначало «любовь». Но оно, выяснилось чуть позже, имело три тысячи восемьсот двадцать семантических оттенков. Так что, самое короткое стихотворение заняло бы пару толстенных томов. Само название этого невиданного языка было примерно такое: Чаби-Чаряби-Чаряби-Чабский. Поэтому, когда кентавры услышали стихи на лаконичных земных языках, то были просто очарованы и практически мгновенно выучили английский, турецкий, русский и многие другие языки – для них это оказалось плевым делом. Правда, не очень были довольны этим радетели родного языка, и их можно было понять – они не без основания считали свой язык первым в галактике по напевности, по морфологическому богатству, семантической насыщенности и последовательно выступали за развитие своего языка. Но земные языки было уже не удержать. Кентавры попутно одолели и некий олбанский язык, как утверждали они – сочный, выразительный, емкий, и что важно – универсальный, понятный широким слоям населения. «Это язык многонационального общения, – говорили они и добавляли по-олбански: – Нравицца этот язык!»

Саша и не знал, что в его мозгу гнездился и этот неведомый язык, а ведь именно в его голове кентавры черпали земные знания. В знак благодарности они познакомили его с некоторыми основополагающими законами Вселенной – теорией искривленных полей, теорией парного казуизма, законом неадекватного реагирования, правилом перфоратора и многими другими. Кентавры с удовольствием растолковали ему и закон пространственной незыблемости, согласно которому путешествия во времени возможны, но напрасно волновались земные фантасты: изменить прошлое, а тем более будущее – невозможно! Раздави хоть всех бабочек в палеозойском лесу, перестреляй всех динозавров в мезозойской эре, а результаты выборов в парламент не изменятся, сборная по хоккею опять пролетит, как фанера над Конотопом. Возьми револьвер, садись в простенькую машину времени и отправляйся разыскивать ефрейтора Шикльгрубера, но чем бы дело ни кончилось, а придет время и смотри – загорелся рейхстаг.

– Так что ничего исправить невозможно, – ласково говорила ему Наша-Тыр. – Ни в прошлом, ни в будущем, которые, в общем-то, просто-напросто принимать во внимание не следует. Все свершается в едином настоящем времени, в нем и нужно свои теоремы решать, использовать на всю ка тушку то, что тебе в твоем времени дано, а не надеяться на будущее… Будущее обязательно осудит, для того оно и будущее, чтобы казаться лучше прошлого, а в прошлом – мы все там иногда бываем – только потухшие костры, холодные головешки, драные палатки; время – обманная штука, так и хочется сказать, что его нет вообще… А может, и на самом деле нет? Как ты думаешь?

Он не сказал ничего, собираясь с мыслями. Она тоже помолчала с минуту, потом продолжила:

– И это правильно, да? А то напортачишь в своем мире и своем времени, нагадишь во всех углах, а потом через двадцать лет осознаешь, ужаснешься и кинешься исправлять пакости задним числом – шасть в прошлый век – одному там подножку дашь, на другого кирпич уронишь ненароком, третьего отправишь в круиз на «Титанике» – и вот уже совесть мучит меньше, и все, кто тебе руки двадцать лет не подавал, наперебой с тобой раскланиваются, и дети, какие нужно, родились, и мемуары правдивые написаны – ив них не то, что случилось двадцать лет назад, а что исправлено тобой вчера во время полета во время, которое прошло, но, как оказалось, в которое можно вернуться и отредактировать его.

– Так неужели в этом самом законе незыблемости нет никаких лазеек, а? – спросил он с душевной мукой. – Не ужели все было попусту? Многолетняя подготовка, затраченные огромные средства – все коту под хвост? Их молодые жизни – туда же? Их любовь с Дашей – огонек спички, поглощенный огромным костром?.. – тоже зря? Выходит, что все было напрасно, и Даша, которую отделяют от него миллионы парсеков, так никогда и не узнает, куда он подевался – затянула его трясина, или просто сбежал, поджал хвост, как заяц, – и скок, скок за кусты?

Наша-Тыр его успокоила:

– Да вот как раз нашлись среди наших ученых молодые дерзкие головы, которые утверждают, что прежняя доказательная база закона незыблемости не отвечает современным представлениям о строении мира, и что вполне воз можно ограниченное взаимодействие разных временных пластов. Например, вы можете, побывав в завтрашнем дне, узнать биржевые котировки, но воспользоваться этими знаниями для обогащения не удастся – неправедно заработанные деньги будут рассыпаться в труху… Но есть, конечно, и здесь исключения. Без исключений нет жизни…

Саша повеселел:

– Я почему-то всегда уверен, что на любой закон обязательно имеется антизакон, иначе скучно. Не мог мир быть изначально задуман скучно. Для чего его тогда было задумывать? В нем полно загадок, но ровно столько же и отгадок…

– Да, – вспомнил он, – почему вы не отвечали на наши многочисленные сообщения? Вы их не получали?..

– Не все, не все… Но музыкальное послание нам очень пришлось по душе, «Валенки» даже стали хитом сезона, эту замечательную песню крутили по всем каналам, хотя наш народ не очень ясно представляет себе, что такое валенки…

– Валенки вполне могли найти широкое применение на ваших стальных поверхностях, – сказал Саша. – Как вы тут себе ноги… копыта не сбиваете на этих стальных просторах?

Наша-Тыр погрустнела.

– Не от хорошей жизни все это… Поэтому мы не могли ответить на ваши послания… Наши стальные планеты – на самом переднем краю галактической обороны…

– Война? – спросил Саша.

– Не то чтобы война, скорее – тысячелетняя битва за выживание… Наша галактика находится на самой границе с Непонятыми мирами, – начала свой рассказ Наша-Тыр. – Не первое тысячелетие пятимся мы под натиском космической эрозии. Эти силы загадочные и ужасные одновременно. Они колонизируют целые звездные скопления – галактики и метагалактики, приводят их в соответствие с собственными представлениями о мироустройстве; надо сказать, что многое в этом представлении кажется даже привлекательным: строгая унификация прав и свобод, дисциплинирующее единообразие культуры, стандартные и неукоснительно соблюдающиеся наборы социальных благ, тысячелетиями неколебимые идеологические установки. Их города похожи друг на друга, как две капли воды: памятник Гениальному вождю галактики, триумфальная арка в честь Великих Побед, стадион для ликования народных масс в дни официальных праздников, прямые, как стрелы, улицы, огромные прямоугольные площади, на ровной брусчатке которых заметен каждый, даже самый маленький человек. Впрочем, маленьких там не бывает, все стандартного роста. В этих городах удобно жить, у них у всех одинаковые названия, все имеют один и тот же адрес, да и квартиры в домах одинаковы, с одинаковыми телевизором, телефоном, стиральной машиной; для удобства живущих все телефоны имеют один и тот же номер, поэтому, когда вы говорите, вас могут слушать все желающие и наоборот. Вы в принципе можете одновременно разговаривать со всеми. Скрыть там ничего нельзя. Да и что там скрывать – все у всех как на ладони. Но зато все в этом сообществе имеют совершенно равные права и обязанности, поставлены в равные условия: Гениальный вождь Галактики, если у него разольется желчь, лежит в одной десятиместной больничной палате вместе с сантехником, комбайнером, пекарем и шестерыми гвардейцами из его личной охраны. Он вместе со всеми питается в общественных столовых, ездит на работу в переполненном трамвае, правда крыша этого трамвая укреплена специальной броней на случай, если планета подвергнется метеоритной атаке… Людям, утомленным перезрелой демократией, все это кажется привлекательным, но ровно до той поры, пока они не узнают, что обустроенные таким унифицированным образом галактики затем планомерно уничтожаются агрессорами, причем все эти миры они взрывают вместе с собой. Только пепел, только безжизненные планеты, только черное безжизненное пространство остаются на месте некогда цветущих галактик. Уничтожение не может быть полным, если остается в живых тот, кто уничтожает, – считают в Непонятых мирах. – Полная гармония достижима только в полном ничто…

– Что, так никто и не может их понять? – перебил ее Саша.

– Я сказала бы так: никто не хочет понять… Тысячи научных работ, специальных исследований посвящены Непонятым мирам, но все они имеют общий изъян, или, если хотите, достоинство, – проблема в них рассматривается с точки зрения нашей, гуманоидной, логики, в них отстаивается наш миропорядок. Ученые заранее ставят перед собой задачу объяснить, почему же в Непонятых мирах все так чудовищно, почему все так неправильно и как эффективнее бороться с этой вселенской эрозией. Никто не захотел или не сумел взглянуть на мир с изнанки, в самых смелых работах только обозначена необходимость всестороннего изучения врага. В результате эрозия распространяется, все новые и новые галактики попадают в зависимость к Непонятым мирам, из разных уголков Вселенной приходят сообщения, что там постепенно верх берут сторонники унифицированного бытия…

– Так эти самые Непонятые миры – это цивилизация такая, сообщество цивилизаций – что это такое? Нельзя, что ли, в конце концов, их разбомбить, если они такие кровососы? – никак не мог понять Саша.

– Никто однозначно не ответит вам на вопрос – что же представляют собой Непонятые миры, на то они и непонятые. Они очень многообразны, как вообще многообразно зло, – Наша-Тыр старалась не походить на мудреца, снисходительно растолковывающего школяру аксиому. – Вы замечали, что зло превосходит добро в своих проявлениях; если добро это счастливая и немного наивная молодость мира, которая довольствуется самим фактом счастья и молодости, то зло – угрюмая зрелость, тонущая в бесчисленных мерзостях?.. Добро проще зла, оно объяснимее, многим кажется, что добро и логика едва ли не одно и то же. Добро, думаем иногда мы, заложено в самой нашей природе – не нужно особых усилий, чтобы оно восторжествовало, – надо только не очень мешать ему.

Зло изобретательнее добра, оно всегда на поле битвы, оно в полной боевой готовности– и нередко побеждает… А разбомбить Непонятые миры невозможно, ведь там проживают многие миллиарды гуманоидов, виноватых только в том, что покорились злой воле. А кроме того, бомбить – это значит помогать Непонятым мирам, которые сами стремятся к полному уничтожению. Парадокс…

Эмиссары Непонятных миров рыщут по Вселенной в поисках доверчивых планет, их локаторы, телескопы, сканеры денно и нощно ощупывают близкий и дальний космос, они неустанно следят за Конфедерацией Демократии, в которую входит и наша галактика. Вот именно поэтому наши приграничные планеты нам приходится экранировать стальными листами. Получить сообщение из глубин космоса незаметно от врага вполне возможно, а вот отправить вам послание – все равно что указать агрессорам адрес вашей молодой цивилизации. И тогда пиши пропало!

– Мы стоим начеку, – продолжила Наша-Тыр, – но в последнее время эмиссары Непонятых миров проникают на планеты через временные разломы, которые на некоторых планетах называют разломами судеб. Их становится все больше, потому что растет число путешественников во времени, а каждое проникновение в будущее, а особенно прошлое, оставляет после себя такой разлом, долго заживающую рану в ткани времени. В таких местах скапливается много непознанной энергии, проникающей сюда из метагалактических глубин. Эта энергия приводит в движение такие силы, о которых до поры до времени мы даже не подозреваем… Через эти разломы проникают и разведчики Непонятых миров, начинают свою разрушительную деятельность. Они не брезгуют никакой, даже самой малой, пакостью… Они тайно поселяются в домах, чаще всего вблизи от временного разлома, стараются сделать так, чтобы на дома эти обрушивалось как можно больше разных бед, чтобы обитатели этих жилищ жили в постоянном предвкушении несчастий, чтобы жизнь их постепенно превращалась в земной ад. Начинаются, на первый взгляд, случайные происшествия: обрушиваются на то место, где вы минуту назад сидели, многопудовые книжные полки, до этого не одно десятилетие висевшие над диваном и, казалось, укрепленные намертво стальными кронштейнами; приходит время стрельбы незаряженных ружей – даже ржавые, со спиленными курками они начинают палить во все стороны и только чудом не попадают в сердца, а иногда попадают; выползают из-под земли на свет неразорвавшиеся бомбы, и оказывается, что они сто лет ждали своего часа под вашей колыбелькой; на поверхность дачной речки, куда вы жарким полднем отправляетесь смыть потную июльскую пыль, вдруг выныривают страшные, как демоны, рогатые морские мины; отравой становится простая и, казалось бы, целебная хлебная водка, которой лечились в вашей семье три поколения…

– Просто страшно становится от вашего рассказа, – сказал Саша, до конца не уяснивший суть злодейства Непонятых миров. – Хорошо, что на нашей Земле нет пока такой мерзости.

– Думаю, что вы заблуждаетесь, – сухо сказала Наша-Тыр. – Ваш бросок через пространство и время открыл очередной временной разлом, и наверняка первый Ку-Эн-Зим (примерно так на земных языках можно называть разведчиков и диверсантов Непонятых миров) уже на Земле. Можете не сомневаться… Они никуда не торопятся, могут выжидать и вести свою подрывную деятельность на протяжении веков и даже тысячелетий. Они терпеливы…Тем более что на вашей Земле только-только динозавры появились, ваш межгалактический бросок перенес вас в прошлое примерно на семь миллионов лет назад…

– Как хоть они выглядят? Ку-Эн-Зимы? – догадался спросить Саша.

– Мало кому удавалось видеть эти жуткие существа, но даже те, кому это доводилось, не могут точно описать их. Кто уверяет, что они состоят только из одних ушей, кто утверждает, что Ку-Эн-Зим – это огромный глаз, на одной когтистой и мощной лапе… Некоторые рассказывают о других гипертрофированных частях тела, даже о гигантских гениталиях. Ку-Эн-Зимы снабжены специальными детекторами, позволяющими им всегда находиться за вашей спиной. Как бы человек ни старался рассмотреть этого злобного космического пришельца, сделать это невозможно – он неизменно опережает человеческий взгляд. Можно только иногда почувствовать ледяное его дыхание у себя за спиной…Ку-Эн-Зимы, впрочем, иногда могут принимать человеческое обличье. Когда им надо, они становятся даже очень привлекательными.

– Так вы говорите, что борьба с Непонятыми мирами идет не первое тысячелетие и вы все время пятитесь под их натиском… Что же случится, если борьба эта все-таки будет проиграна?..

Наша-Тыр задумалась. Потом сказала грустно:

– Надежда наша только на то, что Вселенная все-таки бесконечна…

– То есть как бы зло ни побеждало, места для добра все равно останется больше?.. Да?

– Примерно так… Но если мы принимаем модель расширяющейся Вселенной, то она по определению должна быть конечна, иначе что же тогда и куда будет расширяться?..

– Да, – сказал Саша удрученно, – пообщался с вами, как меду напился… Вот уж точно, что во многих знаниях многие печали.

– Не грусти, посланец далекой Земли, – принялась его утешать Наша-Тыр, – никто не может отнять у нас веру в гармонию – она обязательно восторжествует!..

Нам в детдоме учитель по физкультуре рассказывал, что на Земле есть заповедная страна, где все люди счастливы, где справедливость, равноправие, честность… Мы, конечно, не верили, хохотали, а физрук уверял, что у каждого в жизни бывает возможность попасть на этот остров, нужно только не проморгать момент… Он тоже говорил про гармонию. Дескать, даже на фронте она есть, даже в бою… Но нам было смешно это слышать, а физрук грозил пальцем: «Многие из вас уже проглядели свою дорогу на остров счастья!..» Извините, но и ваши слова напоминают мне рассказы физрука, в которые он сам не верил…

– Гармония в бою… – задумчиво повторила Наша– Тыр. – Остров счастья… Это точно не об наших стальных планетах… Знаний у нас много, а счастья… его не хватает, как и повсюду…

Еще три недели провел Саша в гостеприимной, но не очень счастливой галактике, из последних сил сдерживающей натиск Непонятых миров. Хозяева звезд и планет Конфедерации Демократии ознакомили гостя с памятниками и достопримечательностями галактики. Он удостоился чести побывать на взрыве сверхновой звезды, которую специально взорвали в честь редкого гостя, – фейерверк получился грандиозный. И только в последний день своего пребывания в галактике Саша узнал, что вокруг этой сверхновой вращалось двести сорок пять обитаемых планет и все они сгорели в ядерном пламени взрыва.

– Как же так? – спросил он, расстроенный до слез. – Ведь там столько миллиардов людей проживало?..

Один из кентавров, мудрый На-Лим-Ты, объяснил ему:

– Во-первых, звездная эта система попала под влияние Непонятых миров и рано или поздно была бы уничтожена самими Ку-Эн-Зимами, а во-вторых, каждую секунду во вселенной гибнет от катаклизмов, войн и просто глупости одиннадцать миллионов населенных разумными существа ми планет – и нами было определено путем непростых манипуляций со временем, что эта планетарная система прекратит свое существование именно из-за неосторожного обращения с оружием массового поражения… Мы взорвали звезду за секунду до этого печального события… Так что мы только на мгновенье ускорили развязку.

– Вы просто-напросто убили их! – возмутился Саша. – Разве нельзя было предупредить, чтобы они не баловались с оружием в руках?..

– Не горячись! – сказал мудрый На-Лим-Ты. – Ты ведь уже знаешь, что невозможно, ну почти невозможно ни чего исправить во времени: в будущем произойдет только то, что произойдет…

– Мне их жалко, – сказал Саша.

Кентавры попросили его подробнее рассказать об этом чувстве.

– Вы не испытываете жалости, – сказал им отважный земной космонавт, – так чего ж вы жалуетесь, что вам сча стья не хватает? А счастья без жалости не бывает…

Кентавры ничего ему не ответили, а он подумал: а все-таки с разумными ли существами довелось ему встретиться в этой далекой галактике?

– Не огорчайся, – успокоил его кентавр На-Лим-Ты, – когда ты за одно мгновенье перенесешься на свою планету, здесь по теории относительности пройдут миллионы лет и на месте взорванной сверхновой расцветет новая цивилиза ция, цивилизованнее прежней.

Ему еще показали Поющую звезду, которая вот уже восемьсот миллионов лет поет одну и ту же, неизвестную кентаврам, песню «Аршин мал алан, брожу по горам…», Туманность влюбленных Ку-Эн-Зимов, где как раз никогда не было разведчиков Непонятых миров, а названа так туманность для того, чтобы лишний раз подразнить врага, полюбовался Саша и на Красные карликовые звезды, которых в спичечном коробке умещалось около двухсот, – в общем, ничего не скрыл от него противоречивый, но, в общем-то, по-своему добрый народ кентавров. Перед самым Сашиным броском в родную галактику хозяева устроили многолюдные проводы. Несметное количество кентавров собралось на огромной площади, а Саша и руководители галактики разместились на гигантской террасе, подвешенной на прозрачных тросах. Говорили речи, поднимали тосты, для чего из созвездия Водолея завезли звездолетами миллион литров сидра, миллион литров сухого вина и две бутылки портвейна Talass – для любителей. Саша выпил портвейна, он был знатоком, и вдруг вспомнил считалочку, что так поразила его однажды в лабиринтах старых дворов Уральска:

 
Кони-кони, кони-кони,
Мы сидели на балконе,
Чай пили, воду пили,
По-турецки говорили:
Чаби, чаряби
Чаряби, чаби-чаби.
 

«Вот он, неистребимый фольклор, который останется в веках, – подумал Саша. – Вот что наверняка будут на протяжении всей своей жизни помнить люди! „Гнев, о богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына, грозный, который ахеянам тысячи бедствий соделал: многие души могучие славных героев низринул…“ – будут помнить в библиотечных склепах, а считалки будут жить до той поры, пока не переведутся сами игры… А разве „игра“ и „жизнь“ – не синонимы?.. Разве не произносим мы часто в конце жизни – „Игра закончена“?.. Финита…»

Саша поблагодарил гостеприимных кентавров, и тут пришло время отправляться на Землю.

Вспышка. Темнота. Небытие.

Небытие…

Вспышка…