Текст книги "Гай Юлий Цезарь. Предпочитаю быть первым…"

Впрочем, надеялся Гай Юлий не только на удачу: во время заточения он прекрасно изучил повадки своих тюремщиков, оснащение их кораблей и прочие подробности, которые могли пригодиться в битве.

Будучи частным человеком, Цезарь воодушевляет моряков Милета рассказами о несметных сокровищах на пиратских кораблях и на следующий день после освобождения из плена выходит в море во главе небольшого флота. Пираты стояли на якоре недалеко от острова, где им попалась знатная веселая добыча. На этот раз Цезарь не имел намерения декламировать разбойникам свои речи, он внезапно напал на пиратские суда, которые даже не успели приготовиться для боя. Согласно Веллею Патеркулу, флот морских разбойников был весьма приличный: «часть их флота он обратил в бегство, часть пустил ко дну, а несколько кораблей и множество людей захватил; радуясь этой ночной экспедиции, он с триумфом возвратился к своим…»

Захваченные сокровища и собственный выкуп Цезарь взял себе, а пленных пиратов заключил в тюрьму в Пергаме. «Сам он отправился к Юнку, наместнику Азии, считая, что тому, как претору, надлежит наказать взятых в плен пиратов, ― описывает дальнейшие действия Цезаря Плутарх. ― Однако Юнк, смотревший с завистью на захваченные деньги (ибо их было немало), заявил, что займется рассмотрением дела пленников, когда у него будет время».

Наместник Азии вместо того, чтобы бороться против морских разбойников, решил заработать на плодах чужой победы. Всех пленных Юнк намеревался продать на рабском рынке. Тогда Цезарь распрощался с наместником и «с невероятной быстротой» вернулся в Пергам, прежде чем туда могли дойти какие-либо указания Юнка. Он приказал вывести пиратов из тюрьмы и всех до единого распять на крестах.

5. Добиться известности: путь Цезаря

После долгих невероятных приключений Гай Юлий Цезарь наконец достиг Родоса. В знаменитой школе Аполлония, сына Молона, юный герой учился недолго. Некоторые обстоятельства изменили его планы, и, собственно, Гая Юлия не прельщали лавры блестящего оратора.

«Цезарь, как сообщают, и от природы был в высшей степени одарен способностями к красноречию на государственном поприще и ревностно упражнял свое дарование, ― рассказывает Плутарх о некоторых способностях и особенностях характера Цезаря, ― так что, бесспорно, ему принадлежало второе место в этом искусстве; однако первенствовать в красноречии он отказался, заботясь больше о том, чтобы стать первым благодаря власти и силе оружия; будучи занят военными и гражданскими предприятиями, с помощью которых он подчинил себе государство, он не дошел в ораторском искусстве до того предела, который был ему указан природой. Позднее в своем произведении… он сам просил не сравнивать это слово воина с искусной речью одаренного оратора, посвятившего много времени усовершенствованию своего дара».

С Плутархом солидарен и Тацит:

«Разумеется, мы простим Гаю Цезарю, что вынашивая великие замыслы и постоянно погруженный в дела, он достиг в красноречии меньшего, чем от него требовал его божественный гений».

Цезарь, ни мгновенья не раздумывая, покинул Родос, как только рядом появилась «горячая точка»: понтийский царь Митридат опять вторгся в римскую провинцию. «Чтобы не показаться безучастным к бедствиям союзников, Цезарь… переправился в Азию, собрал вспомогательный отряд и выгнал из провинции царского военачальника, удержав этим в повиновении колеблющиеся и нерешительные общины» (Светоний).

Молодой Гай Юлий достиг огромной популярности в Азии; он смог, будучи частным человеком, собрать флот и войско; но как Париж был мечтой честолюбивого гасконца из знаменитого произведения Дюма, так и карьера любого римлянина начиналась в Риме. Именно там можно было получить первую выборную должность ― первую ступеньку к власти и славе.

Гай Юлий больше не вернется на Родос, но прежде, чем отправиться в Италию он решил применить полученные на острове знания. В Греции он привлек к суду по обвинению во взяточничестве Публия Антония. Кроме прочего, своими действиями он желал отблагодарить греков за усердную помощь в борьбе с пиратами и войском Митридата. «Цезарь так энергично повел дело, что Антоний обратился с жалобой к народным трибунам в Рим, ссылаясь на то, что в Греции он не находится в равном положении с греками» (Плутарх).

Весьма любопытны подробности возвращения Цезаря в Рим, описанные Веллеем Патеркулом:

«Он поспешил в Италию и, чтобы его не заметили пираты, державшие тогда в своих руках все моря, а их враждебное отношение к себе он заслужил, пересек очень широкий залив Адриатического моря на четырехвесельном судне вместе с двумя друзьями и десятью рабами. Заметив во время плаванья, как ему показалось, пиратские корабли, он разделся и привязал к бедру кинжал, готовый к любому повороту судьбы, но вскоре понял, что это обман зрения: издали он принял деревья за мачты и реи».

Цезарь отдавал себе отчет, что он поднял руку на могущественную организацию, и не только вполне справедливо опасался мести со стороны властителей моря, но и принял все меры предосторожности. Героизм Гая Юлия обдуманный и взвешенный: он не бросается с головой в любую опасность, подобно Александру Македонскому. Цезарь смел, но не безрассуден.

Если римляне, о которых знает весь мир ― Сулла, Марий ― добились известности благодаря громким победам, то Цезарь пока не имел возможности совершить подобное, ― его успехи в Азии вызывали восхищение у тамошних греков и провинциалов-соотечественников, но для Рима, воевавшего со всем миром, значили немного. Цезарю приходилось начинать карьеру практически с «нуля», и он упорно завоевывал симпатии граждан делами на первый взгляд незначительными, не упуская при этом ни малейшей возможности заявить о себе.

«В самом Риме Цезарь, благодаря своим красноречивым защитительным речам в судах, добился блестящих успехов, а своей вежливостью и ласковой обходительностью стяжал любовь простонародья, ибо он был более внимателен к каждому, чем можно ожидать в его возрасте, ― рассказывает Плутарх. ― Да и обеды, пиры и вообще блестящий образ жизни содействовали постепенному росту его влияния в государстве. Сначала завистники Цезаря не обращали на это внимания, считая, что он будет забыт сразу же после того, как иссякнут его средства. Лишь когда было поздно, когда эта сила уже так выросла, что ей трудно было что-либо противопоставить, и направилась прямо на ниспровержение существующего строя, они поняли, что НЕЛЬЗЯ СЧИТАТЬ НЕЗНАЧИТЕЛЬНЫМ НАЧАЛО НИ В КАКОМ ДЕЛЕ. То, что не пресечено в зародыше, быстро возрастает, ибо в самом пренебрежении оно находит условия для беспрепятственного развития».

Напрасно ждали многие, пока у Цезаря закончатся деньги, с помощью которых он ублажал толпу. Они, конечно, закончились, но Гай Юлий влез в долги и остался верен своей тактике. Теперь даже его непомерные долги принесли Цезарю больше известности, чем великолепные победы в Азии.

Любимым зрелищем плебеев являлись гладиаторские бои, римская толпа была исполнена благодарности к каждому, кто баловал ее подобными зрелищами. «Толпа тем охотнее следовала агитации, что Гай Цезарь, ― делает выводы Моммзен, ― поддерживал в ней хорошее настроение безумной роскошью своих игр, где вся утварь, даже клетки диких зверей, были из массивного серебра, и вообще своей щедростью, не знавшей никаких границ именно потому, что она была целиком основана на долгах».

По словам Плутарха, знаменитый римский оратор Цицерон «был первым, кто считал подозрительной и внушающей опасения деятельность Цезаря, по внешности спокойную, подобно гладкому морю, и распознал в этом человеке смелый и решительный характер, скрывающийся под маской ласковости и веселости. Он говорил, что во всех помыслах и образе действий Цезаря он усматривает тиранические намерения. «Но, ― добавлял он, ― когда я вижу, как тщательно уложены его волосы и как он почесывает голову одним пальцем, мне всегда кажется, что этот человек не может замышлять такое преступление, как ниспровержение римского государственного строя».

Первым результатом, как все считали, бессмысленного капиталовложения Цезаря явилась должность военного трибуна. Причем, Гай Юлий был избран большим числом голосов, чем его товарищ ― Гай Помпилий. Подобная технология была непонятна древним, но современные профессионалы пиара и рекламы могут с полным основанием считать Цезаря своим идейным отцом.

Цезарь тут же не замедлил отблагодарить избирателей: он приложил много усилий для восстановления плебейского института народных трибунов, ― их права были урезаны при Сулле.

«Щедро расточая свои деньги и покупая, казалось, ценой величайших трат краткую и непрочную славу, в действительности же стяжая величайшие блага за дешевую цену, он, как говорят, прежде чем получить первую должность, имел долгов на тысячу триста талантов. Назначенный смотрителем Аппиевой дороги, он издержал много собственных денег, затем, будучи эдилом, выставил триста двадцать пар гладиаторов, а пышными издержками на театры, церемонии и обеды затмил всех своих предшественников. Но и народ, со своей стороны, стал настолько расположен к нему, что каждый выискивал новые должности и почести, которыми можно было вознаградить Цезаря» (Плутарх).

После военного трибуната Цезарь получил должность квестора и вместе с ней назначение в Дальнюю Испанию. В ту пору ему было 33 года. Чем Цезарь занимался в провинции? Согласно Светонию он печалился о своей горькой судьбе:

«Там он, по поручению претора объезжая однажды для судопроизводства общинные собрания, прибыл в Гадес и увидел в храме Геркулеса статую Великого Александра. Он вздохнул, словно почувствовав отвращение к своей бездеятельности, ― ведь он не совершил еще ничего достопамятного, тогда как Александр в этом возрасте уже покорил мир, ― и тотчас стал добиваться увольнения, чтобы затем в столице воспользоваться первым же случаем для более великих дел.

На следующую ночь его смутил сон, ― ему привиделось, будто он насилует собственную мать; но толкователи еще больше возбудили его надежды, заявив, что сон предвещает ему власть над всем миром, так как мать, которую он видел под собой, есть не что иное, как земля, почитаемая родительницей всего живого».

И действительно, подобное толкование содержится в соннике Артемидора Далдианского (2 в. н. э.): «Совокупление с матерью… для демагога и политика ― добрый знак, ибо мать означает отечество».

Цезарь оставляет весьма почетную должность в Дальней Испании и направляется в Рим.

6. Реставрация демократии или подготовка переворота

Не сразу понятно, зачем так спешил Цезарь в Рим. Ведь в 33 года ему не на что было рассчитывать: согласно возрастному цензу должность эдила мог занять гражданин, которому шел или исполнился 37-й год, на 40-м году жизни можно только быть избранным претором, и наконец, предел мечтаний ― должность консула ― получали римляне минимум на 43-м году жизни.

Вероятно, у Цезаря был свой план повторения пути Александра Македонского. Некоторые детали проекта просматриваются уже во время пути из Дальней Испании в Вечный город (т. е. Рим). Гай Юлий следовал через латинские колонии и на некоторое время там задержался. Дело в том, что у латинов были очень сложные отношения с сюзереном, ― они требовали прав римского гражданства, но Рим весьма дорожил это правом и не намерен был раздавать его даже италийским соседям. Совсем недавно (90–88 гг.) отгремела кровавая гражданская война, получившая наименование союзнической. Вот он величайший парадокс! Римские союзники сражались с Римом не за право на свободную жизнь, но за право именоваться римлянами и считаться гражданами города, когда-то их покорившего.

Марий и Сулла залили кровью общины союзников, но так и не убили желания получить желанное римское гражданство. И вовсе не случайно Цезарь задержался в местах, являвшихся горючим материалом для новых бунтов. «Несомненно, он склонил бы их на какой-нибудь дерзкий шаг, если бы консулы, опасаясь этого, не задержали на время отправку набранных для Киликии легионов», ― таков вывод Светония.

Что ж, Цезарь, как ни в чем ни бывало, появляется в Риме, но тут у него возникли серьезные семейные проблемы: умирают тетка Юлия и жена Корнелия.

Тетка Цезаря, как мы ранее заметили, приходилась женой Гаю Марию ― вождю партии популяров, которую впоследствии разгромил Сулла. Демократы были побеждены в сражении, частью перебиты, частью находились в бегах, частью затаились, но их идеи жили и поныне. Плебеи боготворили Мария и помнили, как они являлись хозяевами положения в стране, как безнаказанно расхищали имущество потомственной аристократии, а сенаторам и бывшим консулам рубили головы.

Ничто не вызывает больший восторг черни, как неприятности лучших людей! Ностальгия толпы по сладостным временам немного успокоилась, пока властвовал скорый на расправу Сулла. Теперь, когда всесильный диктатор умер, Цезарь решил проверить, насколько живы в сознании народа идеи Мария, и можно ли их использовать в качестве знамени. Расчетливый Цезарь провел свой первый эксперимент, используя смерть тетушки Юлии. Не преминул указать народу, что он сам является весьма достойным гражданином:

Цезарь произнес похвальную речь в честь умершей матроны, ― подобная процедура вполне соответствовала римской традиции. «В речи над Юлией он, между прочим, ― рассказывает Светоний, ― так говорит о предках ее и своего отца: «Род моей тетки Юлии восходит по матери к царям, по отцу же к бессмертным богам: ибо от Анка Марция происходят Марции-цари, имя которых носила ее мать, а от богини Венеры ― род Юлиев, к которому принадлежит и наша семья. Вот почему наш род облечен неприкосновенностью, как цари, которые могуществом превыше всех людей, и благоговением, как боги, которым подвластны и самые цари».

Во время погребения тетки Цезарь решился на неслыханное дело. «Он не только произнес на форуме блестящую похвальную речь умершей, но и осмелился выставить во время похорон изображения Мария, которые были показаны впервые со времени прихода к власти Суллы, так как Марий и его сторонники были объявлены врагами государства. Некоторые подали голос против этого поступка, но народ криком и громкими рукоплесканиями показал свое одобрение Цезарю, который спустя столь долгое время как бы возвращал честь Мария из Аида в Рим» (Плутарх).

Чтобы добраться до власти раньше положенного срока, нужно было сломать старые традиции. Это дело начали до Цезаря: Гая Мария вопреки законов избирали консулом несколько лет подряд, Гней Помпей за свои заслуги получил триумф, не будучи консулом. Цезарь продолжил расшатывать столетние устои, не гнушаясь никакой мелочью. Даже смерть любимой жены он использовал для этих целей.

«Держать надгробные речи при погребении старых женщин было у римлян в обычае, ― читаем у Плутарха, ― в отношении же молодых такого обычая не было, и первым сделал это Цезарь, когда умерла его жена. И это вызвало одобрение народа и привлекло его симпатии к Цезарю, как к человеку кроткого и благородного нрава».

Цезарь достиг некоторых успехов в карьерном росте: в 65 г. его избрали эдилом ― на два года раньше, чем полагалось по возрастному цензу. И он продолжил политику поддержки марианцев ― разгромленных, униженных, влачивших жалкое существование, но представлявших большую часть граждан Рима. Эти акции позволили и спустя два тысячелетия судить о Цезаре, как о вожде демократии, и даже марксисты считали его своим человеком, который боролся с ненавистными богачами и аристократами. Впрочем, он и был своим для любителей различных революций, точно также использовавших низменные инстинкты толпы, чтобы добиться власти. Пожалуй, Цезарь делал все это лишь более виртуозно; он неторопливо выращивал в обществе слой людей, который в определенное время пойдет за вождем куда угодно и против кого угодно; который ради Цезаря сметет прежнее государственное устройство и законы и будет думать, что поступает правильно.

Однако послушаем, как описывает Плутарх процесс создания Цезарем оппозиции древнему сенату:

«Чтобы вновь укрепить и повести за собой марианцев, Цезарь, когда воспоминания о его щедрости в должности эдила были еще свежи, ночью принес на Капитолий и поставил сделанные втайне изображения Мария и богинь Победы, несущих трофеи. На следующее утро вид этих блестевших золотом и сделанных чрезвычайно искусно изображений, надписи на которых повествовали о победах над кимврами, вызвал у смотрящих чувство изумления перед отвагой человека, воздвигнувшего их (имя его, конечно, не осталось неизвестным).

Слух об этом вскоре распространился, и римляне сбежались поглядеть на изображения. При этом одни кричали, что Цезарь замышляет тиранию, восстанавливая почести, погребенные законами и постановлениями сената, и что он испытывает народ, желая узнать, готов ли тот, подкупленный его щедростью, покорно терпеть его шутки и затеи. Марианцы же, напротив, сразу появившись во множестве, подбодряли друг друга и с рукоплесканиями заполнили Капитолий; у многих из них выступили слезы радости при виде изображения Мария, и они превозносили Цезаря величайшими похвалами, как единственного человека, который достоин родства с Марием.

По этому поводу было созвано заседание сената, и Лутаций Катулл, пользовавшийся тогда наибольшим влиянием у римлян, выступил с обвинением против Цезаря, бросив известную фразу: «Итак, Цезарь покушается на государство уже не путем подкопа, но с осадными машинами». Но Цезарь так умело выступил в свою защиту, что сенат остался удовлетворенным, и сторонники Цезаря еще более осмелели и призывали его ни перед чем не отступать в своих замыслах, ибо поддержка народа обеспечит ему первенство и победу над противниками».

7. «Вернусь понтификом, или совсем не вернусь»

В 63 г. умер верховный жрец (великий понтифик) Метел. Эта должность являлась пожизненной и самой высокой в религиозной иерархии Рима. Верховный понтифик осуществлял надзор за фламинами, весталками, обладал большими полномочиями в делах религиозных, и не только. Велико его влияние было и на светскую власть, учитывая то, что в Древнем Риме никто религию не отделял от государства.

Не удивительно, что «два известнейших человека, пользовавшихся огромным влиянием в сенате, ― Сервилий Исаврийский и Катул, ― боролись друг с другом, добиваясь этой должности». Неожиданно конкуренцию им составил Цезарь, выставив свою кандидатуру в Народном собрании.

О том, как проходила борьба за самый высокий религиозный пост, рассказывает Плутарх:

«Казалось, что все соискатели пользуются равною поддержкой, но Катул, из-за высокого положения, которое он занимал, более других опасался неясного исхода борьбы и потому начал переговоры с Цезарем, предлагая ему большую сумму денег, если он откажется от соперничества. Цезарь, однако, ответил, что будет продолжать борьбу, даже если для этого придется еще большую сумму взять в долг. В день выборов, прощаясь со своей матерью, которая прослезилась, провожая его до дверей, он сказал:

– Сегодня, мать, ты увидишь своего сына либо верховным жрецом, либо изгнанником».

Почему изгнанником? Потому, что Цезарь взял такой кредит, что без денежной должности ему оставалось только спасаться бегством. Цезарь прекрасно умел жить в долг, но, видимо, терпение кредиторов истощилось. Светоний подтверждает выводы о бедственном положении Цезаря:

«Он стал домогаться сана великого понтифика с помощью самой расточительной щедрости. При этом он вошел в такие долги, что при мысли о них он, говорят, сказал матери, целуя ее утром перед тем, как отправиться на выборы: «или я вернусь понтификом, или совсем не вернусь». И действительно, он настолько пересилил обоих своих опаснейших соперников, намного превосходивших его и возрастом и положением, что даже в их собственных трибах он собрал больше голосов, чем оба они во всех вместе взятых».

Блистательная победа Цезаря весьма озадачила сенат и знать: они вполне справедливо опасались, что новый великий понтифик может увлечь народ на любую дерзость. Противостояние сената и Цезаря нарастали, борьба не на жизнь, а на смерть началась. Борьба за власть; в сражении за голоса и умы граждан поле боя осталось за Цезарем. Однако его ресурсы истощались.

8. Заговор Катилины

Народной симпатии было явно недостаточно Цезарю, чтобы реализовать свою мечту ― невероятную для обычного человека и обычную для честолюбцев, вроде Александра Великого или Наполеона, ― в общем, для тех, кто не только мечтал, но обладал достаточной энергией и не желал мириться с положением обычного смертного.

Цезарь искал союзников среди влиятельнейших римлян.

После смерти обожаемой Корнелии он вступил в брак с Помпеей, происходившей из рода Помпеев Руфов. Новая жена приходилась дальней родственницей Гнею Помпею Великому ― военачальнику Суллы, герою недавней гражданской войны и самому популярному в то время политику. Повлиял ли новый брак на сближение обоих римских колоссов? Неизвестно, но довольно скоро Цезарь и Помпей превратятся в союзников.

В числе друзей Цезаря оказался и самый богатый человек Рима ― Марк Лициний Красс. Он также был весьма честолюбив и не слишком разборчив в средствах на пути к богатству и власти. Первый совместный проект Цезаря и Красса поражает своим цинизмом настолько, что некоторые историки сомневаются в его реальности. Однако на пути к власти люди совершали и более ужасные дела.

Цезарь долго и весьма плодотворно использовал живших в своем сердце льва и лисицу. Но всенародная любовь, ненависть сената, проблемы с финансированием легальных методов борьбы, а также желание сократить путь к власти толкнула его очень рискованное предприятие. Имя Гая Юлия упоминается в связи с заговором Катилины.

Луций Сергий Катилина происходил из древнего патрицианского рода. Во время гражданской войны сражаясь на стороне Суллы; он лично участвовал в казнях видных марианцев и присваивал себе имущество казненных. Нажитая таким образом собственность довольно скоро ушла на оплату разгульной жизни Катилины. Он ненадолго поправил материальное положение во время наместничества в Африке, опять же не совсем законным способом. Патриций добивался избрания в консулы на 65 г., но не был допущен к соисканию этой должности. Причина была проста: население провинции Африка подало в суд на своего бывшего наместника, обвиняя его в вымогательстве.

Луций Катилина затаил на всех обиду, а он был не из тех, кто долго носит ее в себе. Пользуясь тем, что в Риме не было никакой военной силы, он составил заговор, имевший целью (ни много, ни мало) перебить весь сенат. Судя по описанию этой личности древними авторами, такая затея была вполне в духе Катилины. Возможно пороки Катилины несколько преувеличены, но вожди всех бунтов и революций не отличались чистоплотностью вообще.

Плутарх характеризует его, как человека отважного, предприимчивого и по характеру готового на все. «Помимо других многочисленных и важных преступлений, он некогда навлек на себя обвинение в сожительстве со своей дочерью и в убийстве брата. Опасаясь же суда над собою за это дело, он убедил Суллу вписать убитого как еще живого в число тех, кто должен был умереть. Избрав его своим главою, злоумышленники дали друг другу клятву верности, причем заклали над жертвенником человека и вкусили его мяса. Значительная часть городской молодежи была развращена Катилиной; каждого из них ублажал он постоянно всякими удовольствиями, попойками, даже доставлял им любовниц и, не скупясь, давал необходимые для всего этого средства».

«Луций Катилина, человек знатного происхождения, отличался большой силой духа и тела, но злым и дурным нравом, ― представляет портрет вождя заговора римский историк Гай Саллюстий Крисп. ― С юных лет ему были по сердцу междоусобные войны, убийства, грабежи, гражданские смуты, и в них он и провел свою молодость. Телом он был невероятно вынослив в отношении голода, холода, бодрствования. Духом был дерзок, коварен, переменчив, мастер притворяться и скрывать что угодно, жаден до чужого, расточитель своего, необуздан в страстях; красноречия было достаточно, разумности мало. Его неуемный дух всегда стремился к чему-то чрезмерному, невероятному, исключительному».

Что касается контингента будущего войска Катилины и способа вербовки, то Саллюстий солидарен с Плутархом:

«Более всего Катилина старался завязывать дружеские связи с молодыми людьми; их, еще податливых и нестойких, легко было опутать коварством. Ибо в соответствии с наклонностями каждого, в зависимости от его возраста, Катилина одному предоставлял развратных женщин и юношей, другому покупал собак и лошадей ― словом, не жалел денег и не знал меры, только бы сделать их обязанными и преданными ему».

Способ приобретения союзников был явно в духе Цезаря. Однако Катилина славился расточительностью, денег этому человеку не хватало даже для собственных нужд, ― подобные траты мог профинансировать только самый состоятельный римлянин ― Марк Лициний Красс. Такие выводы служат косвенным подтверждением участия в заговоре Цезаря и Красса.

Самый богатый человек в Риме и самый популярный у плебса политик были весьма ловкими людьми; они использовали любую ситуацию и не могли пропустить в качестве безучастных зрителей назревавший заговор. Цезаря нисколько не смутило то обстоятельство, что сподвижники Катилины были опустившиеся, погрязшие в долгах сулланцы, от которых он, в свое время много претерпел, а в настоящем являлся яростным борцом против порядка, установленного Суллой. Цель оправдывает средства ― девиз вполне подходит Гаю Юлию.

Вместе с тем Цезарь и Красс были достаточно умными людьми, чтобы открыто не стать на сторону Катилины. Они предпочитали из-за ширмы управлять отчаянными головорезами, словно марионетками. Именно потому сведения о их роли в авантюре Катилины чрезвычайно расплывчаты, отрывочны и до конца не ясны. Из античных историков лишь Светоний открыто причисляет Цезаря и Красса к заговорщикам, причем они значатся на первых ролях. Согласно этому автору, предполагалось, что Катилина нападет на сенат и перебьет намеченных лиц. Среди всеобщей смуты Красса должны назначить диктатором, а Цезарю достанется второй по значимости пост ― начальника конницы.

Как часто бывает в подобных авантюрах, мятежный и своенравный исполнитель вышел из под контроля идейных отцов. Убийства неугодных сенаторов Катилине показалось мало: он разработал план поджога Рима в двенадцати разных местах, а во время пожара в город должно было ворваться его войско и устроить небывалую резню.

Красс и Цезарь не оценили излишнее усердие Катилины. Особенно не устраивал такой вариант развития событий Марка Красса, ― этот античный миллионер занимался строительством доходных домов и сдачей их в аренду. Ему принадлежало едва ли не пол-Рима, и потому от перспектив плана Катилины Красс пришел в настоящий ужас. В ночь с 21 на 22 октября 63 г. богатейший домовладелец явился в жилище консула Цицерона и передал ему якобы полученные анонимные письма, в которых содержались советы уехать из Рима, чтобы избежать смерти.

Таким образом, не без помощи Красса, была предотвращена бойня, грозившая гибелью Рима. Вскоре Цицерон арестовал бывших в городе руководителей заговора: Корнелия Лентула, Цетега, Габиния и Статилия. Через два дня в храме Согласия состоялся над ними суд. Большинство сенаторов высказалось за смертную казнь, и лишь Цезарь пытался спасти их из последних сил.

«Неизвестно, оказывал ли тайно Цезарь в чем-нибудь поддержку и выражал ли сочувствие этим людям, но в сенате, когда они были полностью изобличены и консул Цицерон спрашивал у каждого сенатора его мнение о наказании виновных, все высказались за смертную казнь, пока очередь не дошла до Цезаря, который выступил с заранее обдуманной речью, заявив, что убивать без суда людей, выдающихся по происхождению своему и достоинству, несправедливо и не в обычае римлян, если это не вызвано крайней необходимостью, ― описывает Плутарх действия Цезаря. ― Если же впредь до полной победы над Катилиной они будут содержаться под стражей в италийских городах, которые может выбрать сам Цицерон, то позже сенат сможет в обстановке мира и спокойствия решить вопрос о судьбе каждого из них».

Когда все мыслимые и немыслимые средства спасения заговорщиков были исчерпаны, Цезарь принялся призывать сенаторов к человеколюбию. В цицероновской «Четвертой речи против Луция Сергия Катилины» мы находим следующие слова:

Цезарь «полагает, что бессмертные боги определили, чтобы смерть была не казнью, а либо законом природы, либо отдохновением от трудов и несчастий. Поэтому мудрые люди всегда встречали ее спокойно, а храбрые часто даже с радостью. Но тюремное заключение и притом на вечные времена, несомненно, придумано как высшая кара за нечестивое преступление».

Таким образом, Цезарь предвосхитил нынешних противников смертной казни. Забегая вперед, заметим, что он и далее будет беречь жизни римских граждан, которые по его же вине будут вести братоубийственные войны. Цезарю не была чужда высокая мораль и человеческие чувства, но избранный путь заставлял его невольно пренебрегать многими условностями, законами человеческими и божьими.

Предложение Цезаря показалось сенаторам настолько человеколюбивым, что многие отказались от своего мнение. И все же, большинством голосов сенат принял решение о казни заговорщиков, а «человеколюбие» Цезаря едва не стоило ему жизни.

«Когда Цезарь выходил из здания сената, то на него набросилось с обнаженными мечами много сбежавшихся юношей из числа охранявших тогда Цицерона. Но, как сообщают, Курион, прикрыв Цезаря своей тогой, благополучно вывел его, да и сам Цицерон, когда юноши оглянулись, знаком удержал их, либо испугавшись народа, либо вообще считая такое убийство несправедливым и противозаконным… Позже его обвиняли в том, что он не воспользовался представившейся тогда прекрасной возможностью избавиться от Цезаря, а испугался народа, необычайно привязанного к Цезарю» (Плутарх).

Противостояние Цезаря и отцов народа усилилось, через несколько дней Цезарь был вызван в сенат, чтобы защищаться против выдвинутых подозрений». Плутарх не говорит, в чем обвиняли Гая Юлия, но Светоний утверждает, что «он был объявлен сообщником Катилины».

Толпы народа, видя, что заседание затягивается дольше обычного, обступили здание сената и криками требовали отпустить Цезаря.

Сенат был очень напуган проявлением народной любви к Цезарю, ему даже пришлось предпринять дорогостоящие шаги, чтобы хоть как-то исправить ситуацию и вернуть утраченное уважение граждан к высшему государственному органу. По свидетельству Плутарха сенаторы пошли путем того, против кого и боролись: