Текст книги "До дрожи в пальцах…"

Геннадий Нейман
До дрожи в пальцах…

Предисловие

Он харизматичен, но, как и любая яркая индивидуальность, не любит своей внешности.

Он талантлив, но, как и любая одаренность, не знает о своей гениальности.

Он общителен, но в друзьях у него всего два человека, которые будут молчать о том, каков он на самом деле.

Он борец за всеобщую грамотность, за единство формы и содержания, за стиль в литературном творчестве. Если ваше произведение не имеет стилистики, он не будет его читать. Но если вы талантливы, он непременно скажет вам об этом.

Он родился в Питере, но живет в Тель-Авиве.

Он писатель, но его издательство – Интернет.

Впервые издавая отдельным тиражом вне Интернета его избранные произведения, я назову его так, как он известен мне: Геннадий Нейман – великий литератор.

Данную публикацию открывает подборка лирических стихов. На одном из развлекательных литературных порталов его спросили: «Что нравится писать больше – стихи или прозу?» Его ответ был вне формата сайта и поражал предельной серьезностью, потрясающей откровенностью и кристальной честностью: «Стихи… Стихи… Как вам сказать? Стихи пишутся тогда, когда у человека есть любовь, на мой взгляд. Если ее нет, то ничего не пишется. Вернее, конечно, может быть, и пишется, но это чистая техника. Я так не могу писать. Мне проще писать прозу, когда я в нормальном состоянии. Если я вдруг влюбляюсь или, наоборот, у меня какие-то всякие душевные переживания – тогда да, тогда появляется стих. Так что я не знаю, что предпочтительнее. Под настроение». – «Получается, прозу можно писать без вдохновения?» – «Почему? Я говорил не о вдохновении. Я говорил об эмоциях. Когда очень сильное эмоциональное возбуждение, то мне проще писать стихи. Когда я в более спокойном состоянии – я пишу прозу. Но если учесть, что стихи я не пишу уже несколько лет, можно делать выводы».

Не знаю, кто как, а я делаю вывод, что талантливый человек талантлив во всем, вне зависимости от рода деятельности: стихи это, проза или публицистика.

В данном случае талант Геннадия Неймана не может встретиться лицом к лицу с гениальностью Геннадия Неймана. Он может спокойно выслушать разгромные рецензии в свой адрес и молча, вернее, ограничившись безликим «спасибо», отреагировать на хвалебные оды к своим произведениям. Но он не может признать собственный талант и, кажется, не в курсе о собственной гениальности.

Я думаю, что это все от скромности. Или от застенчивости. Или замкнутости.

Еще одна цитата из интервью, датированного 21.11.2001 года: «Геннадий, вы готовы назвать себя состоявшимся писателем или сетератором?» – «Не знаю, не знаю… Поставил перед собой невыполнимую задачу борьбы с сетевой графоманией, хотя сам себя тоже считаю графоманом. В тоже время я – самоед. До сих пор не решил, что именно у меня получается хуже – стихи или проза?»

Данную публикацию продолжит подборка прозаических текстов. Таких же стилистически безупречных, как и стихотворные произведения.

Также в издание вошли сказки. Для них выбран жанр былинных повествований.

В оформлении книги принимали участие лучшие представители стрит-арта. Для них улица – площадка для творчества, асфальт – пьедестал для лидеров, стены заброшенных зданий – выставочная галерея, а свобода является соавтором и движущим мотивом их творческой деятельности. Так же как и лирические герои литературных произведений Геннадия Неймана, они счастливы свободой самовыражения.

Отдельная благодарность ярким представителям андеграундного стрит-искусства: p183 (R.I.P.); Дэну Bi (R.I.P.); Леше Крылу (R.I.P.).

Также благодарю официальный литературный портал Геннадия Неймана за просветительскую деятельность, побуждение к творчеству и за указание на приоритеты писателя, среди которых любовь – как высший дар, свобода – как осознанная необходимость, мужество – как норма жизни, гуманизм – как единственно возможная моральная категория.

Гладышева Ольга

Поэзия

О сомнениях вечных и о любви

 
Мой гордый бес,
Насмешливый и резкий,
Играющий с Любовью в нечет-чет
На равных, независимый и дерзкий,
Зачем тебе нетрезвый звездочет?
Тот звездочет – комедиант и гаер
С коронной фразой:
– Я скучаю, бес…
Он, как и ты, блефует и играет,
Злосчастный Фауст виртуальных пьес.
На мантии давно не звезды – плесень,
Душа заиндевела от порош.
Он сам себе уже не интересен
И сам себе не верит ни на грош.
Но иногда, до хруста стиснув пальцы,
Он ловит в темном небе миражи.
И хочет быть любимым и влюбляться.
На миг. На ночь.
А может быть, на жизнь.
 

27.04.2001

«…тому назад…»

 
…тому назад,
Дотла сгорев и мертвого мертвей,
Я улетал….
 
 
Цвел май – шальной и яркий.
В кустах сирени в одичавшем парке
Несмело распевался соловей.
Лениво, как всегда, текла Нева,
Влюбленные спешили на свиданья,
На каменные плечи изваяний
Ложилась тень от лип, как кружева.
Я улетал, на кон бросая жизнь
Засаленной растрепанной колодой…
 
 
И весь полет мурлыкал «Ностальжи»
Сосед мой слева
В кресле у прохода….
 

27.04.2001

Любительский театр

 
Был Клавдий глуп. Офелия толста.
Суфлер картавил, путался в сюжете.
Пустели в зале лучшие места.
С Гертрудой Призрак пил в пустом буфете
Тайком от режиссера «Каберне».
Статисты затевали перебранку.
Мечтал Лаэрт отправиться в турне
С любовником, желательно – в загранку.
Устав от закулисной немоты,
Главбух с кассиром обсуждали цены…
 
 
А в самом центре этой суеты
на пыльных досках вытоптанной сцены,
тревожа неистлевшие гробы,
ребенком, что напуган страшной сказкой,
метался мальчик:
– Быть? Или не быть?
И плакал от предчувствия развязки.
 

15.05.2001

Кукла

 
Я – кукла из папье-маше,
Смеюсь и плачу по приказу.
Я чем печальней – тем смешней.
В моей раскрашенной душе
И водевиль, и драма сразу.
Мой кукловод в меня влюблен
И, задыхаясь и потея,
Играет гениально он,
Мой кукловод-Пигмалион.
Да я, увы, не Галатея.
Мы с ним вдвоем не первый год,
Но все сильней меня тревожит —
Однажды ночью он уйдет
И куклу новую найдет,
Покрасивей и помоложе.
В душе картонной вечный страх:
Забудут, уберут на полку,
Истлеют чувства в легкий прах,
Оставив сердцу только мрак
И боли острые осколки.
 

15.05.2001

Этот безумный, безумный, безумный мир

 
Подумай сам: до шуток ли, до смеха ли?
Все в мире стало вдруг наоборот —
Остался цирк, а клоуны уехали
И шпрехшталмейстер каждый вечер пьет.
Гимнасточка обкурена, подколота,
За трешку всем дает, кому не лень,
В зверинце сдох от голода и холода
Последний дрессированный тюлень.
Факир индийский подыскал занятие,
Всех ассистенток разогнав взашей:
На рынке собирает «по понятиям»
С братками дань с приезжих торгашей.
Львы перестали слушать укротителя,
Силач не может вес поднять на грудь…
Скучают в зале три усталых зрителя
И двое просят деньги им вернуть.
ПАРРРРАД-АЛЛЕ!!!
Лениво и с огрехами
Бравурный марш гремит ни в такт, ни в лад…
Остался цирк.
А клоуны уехали.
И мир с ума сошел без клоунад.
 

15.05.2001

По тропе, зарастающей мхом

 
По тропе, зарастающей мхом,
среди черных полей
Приходить по ночам, в тишине,
на развалины сердца,
Приходить по ночам. В одиночку.
Пытаясь согреться,
Прижимая ладони к пушистой бесплотной золе.
Словно в детстве, бездумно следить
за искрóй светляка
Прикоснуться к немому звонку на незапертой двери
И – опять не поверить в полынную горечь потери,
Обнимая губами бутоны на нитях вьюнка.
 

15.05.2001

Час Быка

 
Ночь минула. В небе рассвет —
словно пламень.
Я выстроил храм на краю Ойкумены.
Я выстроил храм и на жертвенный камень
налил не вина – бурой крови из вены.
Лишь капище храм без надежды и веры,
и жизни не будет другой после смерти.
Здесь черная месса, здесь запахи серы,
здесь мрачные тени по стенам, как черти.
Покой и уверенность в каменном лике,
но тянет от взгляда морозом по коже.
Ты был моим богом – я нынче расстрига.
Я создал тебя – я тебя уничтожу.
Оплавился идол в безумстве пожара,
чья ярость утроена болью утраты.
От копоти черный, хмельной от угара
я жгу этот храм.
Я спешу в Геростраты.
 

15.05.2001

Я скоро вернусь

 
Отчетливей в воздухе сладкие запахи ладана,
На ближнем погосте расселись
носатые вороны.
Свернуть бы с дороги, уйти —
хоть куда-нибудь в сторону,
Смеясь над судьбой, что до коды
цыганкой угадана.
Летят облака рядом с ветром
белесыми космами,
Сгорают леса языками холодного пламени.
Одень меня в саван из трав.
Не читай поминальную.
Я скоро вернусь – половодьем
и теплыми росами.
 

15.05.2001

Полукровка

 
Мне не разъять тех свадебных колец,
как в водевиль не переделать драму.
В моей крови живут тевтон-отец
и мать, потомок дальний Авраама.
Мне эта боль с рождения дана
в мучительности материнских схваток —
моя неизгладимая вина,
незримое клеймо промеж лопаток.
Мне выпал жребий горек и суров —
замешаны во мне судьбой жестокой
немецкая расчетливая кровь
с бездумным жаром Ближнего Востока.
Как научиться, не сгибаясь жить,
с невыносимым гнетом приговора?
Не вздрагивать спиной от слова «жид»,
как прадед в гетто от щелчка затвора?
Как избежать безумия ночей?
Ведь память генов побороть непросто —
меня пятнает сажа от печей,
где догорают жертвы Холокоста.
Я волоку тысячелетний хлам
двух разных вер – мне никуда не деться…
Я разрываем кровью пополам,
и кровосток проходит через сердце.
 

15.05.2001

Играя жизнь

 
Ты проживаешь жизнь, как бенефис:
весь мир – театр, весь мир – тебе подмостки.
Пусть даже декорации неброски,
играешь все равно, ведь ты артист.
В калейдоскопе смены мизансцен
мелькают дни. От драмы до бурлеска
оттачиваешь мастерство до блеска,
сжимая мир до кубатуры стен.
Плененный пыльным запахом кулис,
покорный раб богини Мельпомены,
ты предан ей – всегда и неизменно,
сплетая быт из скетчей и реприз.
Но там,
внутри,
живет твой вечный страх.
Игра с судьбой – всегда на пораженье.
Твой верный зритель – только отраженье
твое
в трельяжа узких зеркалах.
 

15.05.2001

Диптих

Наталии Демичевой

 
Мотив измены. Под скрипичный ключ
созвучия ложатся диссонансом,
играет полночь – время декаданса.
Мед прошлогодний сахарно-тягуч,
как и слова, забытые небрежно
на смятой и несвежей простыне.
Фонарь луны в распахнутом окне —
он равнодушен и к святым, и к грешным.
 
 
Касаясь пальцем света – белых стен,
рисует колдовские пентаграммы.
Фантазии дневной и скучной драмы
играет полночь на мотив измен
под хор цикад, неумолчно-трескучий,
вершат ночные бабочки полет,
и рассыпает пригоршни нот
безумный дирижер – великий Случай.
 
 
Белесых облаков кордебалет
летит за ветром перелетной стаей.
Какая полночь! От любви шальная!
Мотив измены. Вкус измены. Цвет.
 

 
Мотив измены. Вкус измены. Цвет…
Надломленность жестокого романса —
недвижность гипнотического транса
по осознанью тягостных примет,
вдруг ставших неподъемными ключами
к разгадкам ссор, разлук, подарков, лжи.
Так обрастают плотью миражи,
терзавшие бессонными ночами
 
 
твой мозг. Ты в вечном поиске улик,
в унынии, ты породнен с тоскою,
покоя ищешь – нет тебе покоя
ни днем, ни ночью, ни на краткий миг.
Двулик твой Янус, что ему до муки,
корежащей гримасой жесткой рот.
Да завтра он и вовсе не придет,
найдя в другом спасение от скуки.
 
 
Там, погружаясь в полуночный бред,
из слов и ласк услышит он, быть может,
увидит, ощутит горящей кожей
мотив измены. Вкус измены. Цвет…
 

28.03.2002

Лицедей

 
Опять схожу с ума в объятьях немоты,
безмолвный лицедей, измученный и жалкий.
Охапками несут поклонники цветы,
а я сменял талант на жизнь в меняльной лавке.
Я разменял стихи на мелочь ремесла,
тяжелый кошелек – за крылья над плечами.
Еще была любовь. Но тоже не спасла.
Я разменял ее случайными ночами.
Я выменял успех. Я сам себя раздал.
Восторженный партер, сияющие ложи…
 
 
Но я бегу зеркал и не смотрю в глаза,
и не смываю грим, врастающий под кожу.
 

24.10.2001

Возвращение в Город

 
…смыл дождь в моем дворе
следы моих шагов.
Я здесь отныне гость, не брат.
Помилуй, Боже,
я здесь отныне гость с заморских берегов
с нездешним солнцем опаленной кожей.
Вернуться налегке
в предутренний туман,
в размытость площадей,
соборов
и деревьев,
поняв наверняка: все горе – от ума,
сойти с ума от запаха сирени.
По-прежнему в строю громады тополей,
по-прежнему Нева течет неторопливо.
Сбегает город вниз протоками аллей
к аорте сизой Финского залива.
По Невскому – пешком,
вдыхая про запас
дворов колодцы, шум и —
питерские лица.
Уже не пряча глаз, пройти в последний раз
по садику шальной императрицы.
Рассвет рисует вновь на стеклах витражи,
проснувшись, облака дожди опять пророчат.
Мой город без меня – он дальше будет жить.
А я… что значу я без этой ночи?
 

25.10.2001

Перепрельское

 
Жду перемены участи и чувств
(хотелось бы – зарплаты и работы),
расписан от субботы до субботы
мой график круглосуточных дежурств.
Апрель-насмешник, маятный апрель,
галдящий шумной воробьиной стаей
с утра пораньше.
Снег чернеет, тает,
бесстыдно солнцу обнажая прель
листвы. Из чьих-то окон вдруг Мирей
Матье нежданно: «Чао, бамбино, сорри».
И нет ума – одно сплошное горе,
да в окна ночью – мокрая метель.
Бессонница, кофейник, сигареты…
Уехать! К черту! В глушь! В Саратов! В Тверь!
Карету мне!
Полцарства за карету!
 

06.04.2002

Сказки тем хороши…

Давиду

 
Сказки тем хороши,
что злодею всегда воздается сторицей.
Только ты не герой старых сказок,
и возрастом тоже не мальчик.
Подивись, дурачок, как бесстрастны
в партере жующие лица,
Развлечения для
заглянувшие в наш расписной балаганчик.
Счастье даром, для всех, —
заблуженье и шаг против здравого смысла,
А свобода и честь – лишь слова,
и для сердца гнилая отрава.
В нашей странной стране даже
мудрый глупеет достаточно быстро,
Если принял игру в дурака,
облеченного властью и правом.
Невозможный чудак, посмотри —
вот пылают поленья в камине.
Что ж ты рвешься туда, сквозь веселый огонь,
обжигаясь и плача?
За кирпичной стеной нет бескрайних лесов
и озер темно-синих,
И в больших городах глупых кукол не ждут]
ни любовь, ни удача.
Твой бессмысленный бунт, как всегда,
обречен. Все осталось, как прежде.
Балаган твою горькую жизнь
за гроши превратит в пантомиму.
Лишь угрюмый Пьеро, сосчитав синяки,
не утратит надежды
На волшебные страны,
где можно прожить без личины и грима.
 

26.04.2002

Три сказки

 
Снилось…
…В яблоневый сад налетели вороны,
Порасселись вдоль плетня, каркают беду.
А от дома, через лес – три тропинки в стороны.
По одной из них иду с Чалым в поводу.
Левая ведет в кабак где-то на околице,
Правая – к монастырю, бить кресту челом.
Только что-то нынче мне не пьется и не молится,
Знать, дорога прямиком мне в казенный дом.
Конь поводья рвет из рук и косится бешено,
А кругом – гнилая топь, ржавая вода,
За болотом – старый дуб с трупами повешенных,
И над дубом день и ночь – алая звезда.
Видно, сокол, отгулял ты по тракту с палицей,
Красных девок отлюбил, отмахал мечом.
Образок дрожит в руке и на землю валится,
И качается петля рядом с палачом…
…Сон растаял без следа. Пел сверчок за печкою,
Сквозь немытое окно – небо все светлей,
Конь топтался у крыльца и звенел уздечкою,
Но дышалось мне с трудом, словно был в петле.
Утром выглянул во двор – помолиться впору бы.
Вспомнил руки палача, алую звезду…
За окном не видно дня – все черно от воронов,
И хрипит от страха конь, оборвав узду.
 

 
В заповедных местах есть забытая Богом
и чертом сторожка,
за кипучей рекой, под защитой чужих
неприснившихся снов.
Там и ночью, и днем вековая
старуха прядет у окошка,
охраняя любовь от глазливых молодок
и злых колдунов.
Я прошел сто дорог, износил сто сапог,
сотню съел караваев,
я добрался туда – в заколдованный лес
у изрезанных скал.
Отдавай мне её, слышишь, бабка?
Любовь у тебя забираю.
Я ее сберегу – я полмира прошел,
я тропинку полжизни искал.
И явилась любовь. Счастье с радостью рядом —
извечная свита,
улыбнулась светло – как рублем одарила
меня за труды,
обняла, завлекла и ужалила в сердце змеей
ядовитой
и взлетела с крыльца, громко каркая черною
птицей беды.
Умирает листва, и все ниже алеет
осеннее солнце.
Истончилась кудель, тает легким туманом
под ветром, а прялка все также жужжит
и упрямо над полом кружит веретёнце,
бьется серый клубок, словно сердце,
которое я потерял.
 

 
За живою водой я пришел в этот край родников,
через горы и долы, себе не давая поблажки.
Шесть глотков.
Шесть живительных чистых целебных глотков.
На груди, ближе к сердцу, упрятал
заветную фляжку.
Путь обратный – он тоже опасен и также далек,
а в лесах промышляет немало лихого народа.
Умирающий витязь просил перед смертью
глоток.
Я не дал. Я берег для любимой волшебную воду.
Попрошаек полно на дорогах – ну просто беда,
Вон, калеки-слепцы умоляют помочь на коленях.
Не для нищих вскипает во фляге живая вода.
Я ее берегу – для любимой с глазами оленя.
Вот и дом, где родился.
Да с криком бросается мать —
мол, отец заболел, на тебя вся, сыночек, надёжа…
Значит, время пришло. Старикам все одно
помирать.
Шесть глотков для любимой – веселой, румяной,
пригожей.
Здравствуй, милая! Вот и закончился долгий
мой путь!
Приняла, поклонилась, с улыбкой сказала
«спасибо»,
отпила, побледнела, схватилась рукою за грудь
и застыла навеки безжизненной каменной
глыбой.
 

25.04.2002

Коломбина

 
Какие ветра принесли тебя в призрачный город
Из снега и стали.
Обломок эпохи дель арте,
Моя Коломбина!
Я полон тоски и азарта,
Но кто утолит мой любовный терзающий голод?
Твой грубо накрашенный рот отвращает
кармином,
Твой рваный чулок так контрастенс последним
закатом.
 
 
Ты пьешь свой мартини,
Пятная бокалы помадой,
Давно позабывшая юность и юг Коломбина.
Сквозь старую ширму твой абрис —
Точь-в-точь Афродита.
Сплетаются тени в разломах сырой штукатурки,
На клетках заношенной юбки расставим фигуры,
Лишаясь ума от страстей
королевских гамбитов.
 

11.04.2002

Попытка рока

 
А я всегда твердил себе:
забей, на все забей,
той жизни точно – невпроворот.
Все впереди
и, значит, можно постоять на перекрестке
дорог.
Но покатились дни вперед колесом,
считая за три
каждый прожитый год.
И сотни умных мной прочитанных книг
вдруг оказались не впрок.
Мне как-то стало не хватать свободы
(а кому-то славы, и чинов, и наград).
Я обнаружил, что бутылка – родник,
где бьет живая вода.
И кто-то из моих друзей
отдал свою гитару
в одночасье за автомат.
А кто-то наплевал на все
и улетает каждый день в никуда.
Я закрывал глаза, чтобы не видеть, что вокруг,
как прежде,
дохрена подлецов,
готовых мне устроить мой личный ад,
малюя образ врага.
Но мой бессменный добрый ангел
по ночам все чаще
скалил зубы прямо в лицо,
сменив прекрасные крылья на хвост
и светлый нимб на рога.
А мне еще вчера казалось,
что сегодня день настанет неизбежно светлей.
И что не надо будет объяснять себя
ни умным, ни дуракам.
Да только испокон веков
ложатся навзничь все валеты
под крутых королей
и обеляют экстрасенсы скотов
непобедимостью карм.
И не спасают от недобрых вестей
уже ни выпивка и ни анаша.
А если сплю – тогда под утро
ко мне
приходят страшные сны.
Но я опять иду гулять вразнос в кабак
на три своих
уже последних
гроша,
опять надеясь как-нибудь дотянуть
до недалекой весны.
 

13.07.2002

Аэропорт

 
Солнце плавится в окнах бурлящего аэропорта,
Дожигает в траве, возле взлетно-посадочной,
клевер.
Но пустует опять мое место у правого борта
В самолете, летящем на север, на север, на север.
Стюардесса красива, улыбчива, любит кроссворды,
Обсуждает с пилотом скандалы и песни Вудстока,
Равнодушно идет мимо кресла у правого борта
В самолете, летящем с востока, с востока, с востока.
Облака под крылом проплывают спокойно и гордо,
Отбивают турбины свое деловое стаккато.
Позабытый журнал в мягком кресле у правого борта
В самолете, летящем куда-то, куда-то, куда-то.
Небо слепит глаза и тоскою сжимает аорту.
Летний день горизонтом от края до края распорот.
Сиротливо качнутся ремни возле правого борта
В самолете, летящем в мой город, в мой город,
в мой город.
 

22.08.2002

Утро на одного

 
Утро. Горячий чай. Радионовости.
Два бутерброда. Галстук. Пиджак. Пробор.
Старый автобус на черепашьей скорости.
Выход налево, через Гостиный двор.
Вниз, в переход, мимо сонных газетчиков.
Вдоль по Садовой, бросив взгляд на собор.
Март. Воскресенье. Целая жизнь до вечера.
Марсово поле. Мигающий светофор.
В Летнем саду мерзнут от ветра статуи.
Мост. Постоял, покурил – привычно один.
 
 
И кто его знает, что он там думал, падая
В сизую воду с острым крошевом льдин.
 

02.09.2002

«Да подавитесь!..»

 
Да подавитесь! —
швырнуть себя фантиком. —
Ннн-нате!»
Смотрите! Решайте!
И учтите, что я внутри не такой, как снаружи —
хуже.
Такой я вам нужен?
Такого – ждете? Правда?
Во мне все циклоны бывшего Ленинграда
и нынешнего Санкт-Петербурга
копятся хмуро,
жмурятся,
падая на пропыленные улицы,
ба —
ра —
ба —
ня
в окна словами с градом.
Надо?
Бессмысленно охать и ахать.
Хотите? – Нате!
Пейте! Ешьте меня,
хоть с маслом,
хоть с мясом.
Решайте – разом!
 

02.09.2002

«Сатанею от дней…»

 
Сатанею от дней в полупьяном постыдном бреду.
Возвращаться – как пели когда-то —
дурная примета.
Я приду.
Даже если не ждут – все равно я приду
к тем дверям, за которыми небо пурпурного цвета
рассыпается ранними звездами.
Этот закат
мне напомнит безумный костер, на котором горело
наше быстрое лето.
И ветру вчерашнему в такт
я костяшками пальцев в косяк отстучу тарантеллу.
Отрекаясь от прошлого, выведу новый закон:
время ссадины лечит, а раны все ноют и ноют.
В странных играх с часами поставлена память
на кон – твой немой силуэт
за моей напряженной спиною.
Обманув сам себя, сам себя загоняю в тоску,
в одиночку квартиры, в свое одичалое гетто,
где луна,
как палач,
тянет дуло к больному виску
и шипит в темноте: «Возвращаться —
дурная примета».
Let it be
Продолжается маятных снов канитель.
Хлопнув дверью, припрячу ключи
в ожидании коды.
Вьюжат дни – бесконечная стылая злая метель.
Непогода на улице, и на душе – непогода.
В боль иззябшие пальцы с трудом,
но прощупают пульс:
пусть кровавая рана, но сердце опять не задето.
Я вернусь.
Даже если не ждешь – все равно я вернусь,
снегопадам назло – я не верю в дурные приметы.
 

14.12.2002