Текст книги "Красный сфинкс. Книга вторая"

«Что же касается флагманского корабля, носившего название «Апостол», то он после еще трех недель пути, полного неслыханных треволнений и тягот, отдал якоря в тихой пристани испанского острова святой Изабеллы, затерявшегося в знойных просторах Атлантики. Пентикост предусмотрительно скрыл истинные цели своей экспедиции. Он заявил, что направляется в одно из американских владений Англии, и был чрезвычайно радушно принят губернатором острова и всей тамошней испанской колонией, изнывавшей от жары и скуки. Ему было дано много полезных сведений и советов, которые отважный путешественник принял с изъявлениями самой сердечной благодарности. Более месяца потребовалось на ремонт корабля, изрядно потрепанного жестокими бурями. Наконец, пополнив свои запасы провианта и питьевой воды, «Апостол» собрался в дальнейший путь. По этому случаю гостеприимный губернатор дал прощальный ужин, затянувшийся далеко за полночь. Когда пир подошел к концу, Джошуа Пентикост и его спутники, которым предстоящий поход не позволял излишествовать в потреблении вина, благоговейно преклонили колена и вознесли горячие молитвы к небу, густо усеянному ослепительными южными звездами. Помолившись, они с просветленными лицами вскочили на ноги, зарезали губернатора и его идальго, валявшихся мертвецки пьяными на своих роскошных ложах, вырезали их семьи и челядь, сожгли дотла город Сан-Хуан и подняли над его дымящимися развалинами гордый флаг своей родины…»

«Вечером третьего июня тысяча девятьсот сорок четвертого года, – продолжал Лагин свое повествование (как ни странно, но оно, кажется, понравилось Сталину, иначе откуда бы официальное извещение о Сталинской премии, – Г. П.), – британский конвой, шедший из Персидского залива в составе девятнадцати транспортов и пятнадцати эскортных кораблей, подвергся в Атлантическом океане нападению нескольких немецких подводных лодок. Атака была отбита ценою потери одного транспорта, носившего название «Айрон буль». Две торпеды очень точно врезались в его машинное отделение, он переломился пополам, как сухая щепка, и обе половинки ушли ко дну…»

Спаслись: советский морской капитан Константин Егорычев, английский кочегар Сэмюэль Смит, англичанин Роберт Д. Фаммери и американцы Эрнест Цератод и Джон Бойнтон Мообс. Их выкинуло на неизвестный остров, на котором доживали потомки белых и черных, давным-давно попавших сюда с потерявшегося в океанских просторах корабля Джошуа Пентикоста.

Там же, на острове, оказалось несколько фашистов.

«Старинная головоломка: ехал мужик, а с ним волк, коза и капуста. Надо им через реку переправляться, а с собою в лодку можно взять только или волка, или козу, или капусту. Как же мужику умудриться, чтобы не оставлять наедине ни волка с козой, ни козу с капустой?

А вот другая, самая современная задача: в силу стечения военных обстоятельств на одном острове оказались два англичанина, два американца, советский моряк и три эсэсовца, из которых один – матерый гитлеровец – ранен, но легко, другой, хоть и прикидывается образцовым военнопленным, безусловно, укусит при первой представившейся возможности, третий, кстати сказать, недурно вооруженный, где-то пропадает и с минуты на минуту может нагрянуть. Советскому моряку надлежит в обстановке неприязни со стороны трех из его четырех спутников (ладно, не неприязни, а досадного непонимания) накормить всю перечисленную выше ораву и себя в том числе, тщательно обыскать пещеру, разведать обстановку на острове, принять меры для поимки оставшегося на воле эсэсовца и закончить допрос пленных с таким расчетом, чтобы:

а) ни в коем случае не оставлять майора эсэсовца с глазу на глаз с его фельдфебелем без присмотра упомянутого советского моряка или англичанина-кочегара, дабы не дать им договориться;

б) ни в коем случае не оставлять этих эсэсовцев с американцами без собственного присмотра (Смит, к сожалению, для них не авторитетен), дабы не дать им столковаться в ущерб общему делу союзников, и

в) даже в его, упомянутого советского моряка, присутствии ни в коем случае не допускать посторонних разговоров его союзников с пленными.

Первую головоломку – с козой, волком и капустой – можно было решать и не решать. Вторую решить было необходимо в самом срочном порядке».

И это понятно. Ведь если немецкое командование посчитало необходимым высадить группу эсэсовцев на остров, не обозначенный ни на одной карте мира, и если во главе такой группы поставлен старший офицер – майор, при этом не безродный служака, а сын крупного и влиятельного промышленника, то задание, порученное группе, заслуживает самого пристального внимания.

Капитан Егорычев не ошибся.

Фашисты прибыли на остров для испытания особо секретного оружия.

И оружие это, конечно, атомная бомба. В конце сороковых тема атомной бомбы – тема чрезвычайно актуальная, можно сказать жгучая. К счастью (хотя бы в романе) бомба была уничтожена.

«То-то же! – удовлетворенно заметил Каргас, – (один из героев романа, – Г. П.) – и совсем было собрался спуститься в шлюпку, чтобы проследовать на берег, когда с вершины горы, с которой только что исчезли две фигурки в черном, внезапно взметнулось с чудовищным, не поддающимся описанию грохотом потрясающее ослепительно белое пламя. Гигантский, неправильной формы огненный шар клубился, разрастался вверх и по горизонтали, стал похож то на гриб, то на гигантскую солдатскую каску. Эта каска стремительно вытянулась в сверкающий столб высотой в несколько километров, который затем посерел и растаял уже где-то под самой стратосферой. И только тогда оказалось возможным наглядно представить себе яркость этого удивительного явления: ясный тропический полдень сразу после того, как исчезло удивительное пламя, производил впечатление сумерек! Это пламя было намного ярче солнца!

Затем, всего несколькими секундами погодя, над местом появления пламени возникло облако, которое подтвердило подозрения Каргаса. (Это был, надо вам доложить, весьма бывалый человек, он ездил когда-то в составе какой-то делегации в гости в фашистскую Италию, видывал вулканы, потухшие и действующие, и гора на острове Разочарования, лишь только он ее увидел, чем-то напомнила ему потухший вулкан).

А облако над вулканом быстро темнело. Вот оно стало пепельно-серым, свинцовым, черным. Раздался оглушительный раскат, за ним несколько более слабых, вверх выстрелил черный столб дыма. Широкая крона этого зловещего столба грозно повисла над островом. Потом раздался еще один раскат, и над самым кратером вулкана показалось новое темное, почти черное облако. Вероятно, оно было слишком тяжело, чтобы подняться в воздух. Сильный южный ветер не мог сдвинуть его с места. Оно несколько секунд колыхалось на вершине горы, как гигантская масса студня, потом со скоростью урагана покатилась вниз по ущелью, служившему долиной реки. Его края выдавались над ущельем. Оно имело округлую, шаровую форму с вздувающейся мягкой поверхностью. Теперь оно уже было черное, как смола. Внутри него непрерывно сверкали молнии. Небо покрылось густой пеленой. Некоторое время сквозь нее еще просвечивал темно-вишневый, еле различимый круг солнца, потом и его не стало видно. Наступил полный, ни с чем не сравнимый мрак. Только в страшной туче, уже выскочившей в саму бухту, сверкали молнии да над кратером вулкана пробивались языки багрового пламени, похожие формой своей на солнечные протуберанцы…»

В романе «Атавия Проксима» (1956) новую войну против Советского Союза пытались спровоцировать атавские милитаристы. Но один из дежурных офицеров перепутал рубильники и ядерные заряды, заложенные (для защиты от внешних врагов) по периметру агрессивной страны, взорвались практически одновременно.

«Вечером двадцать первого февраля в тот миг, когда машина, которой правил профессор Гросс, вдруг подпрыгнула и помчалась над автострадой, а из разрушенного тем же загадочным сотрясением почвы подсобного здания 72EOX Особой бактериологической станции в городок Киним выбежала первая крыса и вылетел первый майский жук, повстречавшиеся чете Гроссов на их пути в Мадуа, атавский материк взлетел на воздух и на расстоянии пятидесяти девяти тысяч девятьсот одного километра от Земли превратился в ее второго спутника.

Первым, и до того единственным спутником Земли, как известно, являлась Луна.

В то же время пустынный и ненаселенный полуостров Камарод, отломившийся от континентального атавийского щита, образовал в ста одиннадцати тысячах семи километрах от Земли третий по величине спутник. Через две недели он был назван земными астрономами Атавия Бета в отличие от остальной и основной массы материка, которая, как ближайшая к Земле, получила название Атавия Проксима…»

«Автор считает своим долгом предупредить, – писал в предисловии Лагин, – что многое в событиях, послуживших основой для настоящего повествования, ему самому кажется необъяснимым с точки зрения естественных наук. Во всяком случае, на их современном уровне развития. Речь идет в первую очередь об астрономии, атомистике, метеорологии, баллистике, геологии и небесной механике. Получив гуманитарное, в основном экономическое, образование, автор знает перечисленные выше точные науки в объеме, лишь немногим превышающим содержание общедоступных популярных книг. Поэтому он и не рисковал пускаться в исследование удивительных причин, которые привели к появлению нового небесного тела, давшего название нашему роману».

Фантастом себя Лагин действительно не считал и на титуле «Атавии Проксимы» гриф «научная фантастика» был выставлен, по словам самого писателя, абсолютно наперекор его воле.

«Говоря откровенно, – признавался Лагин, – у меня и без того имеется немалая заслуга перед отечественной литературой: например, я вовремя и навеки перестал писать стихи. Я мог бы, конечно, усугубить свои заслуги, бросив писать и прозу. Но скромность не позволяет мне столь цинично гоняться за заслугами. Мой достойный всяческого подражания характер выработался у меня не сразу. Я работал газетчиком и заведующим складом художественных ценностей, был доцентом на кафедре политэкономии и редактором трех журналов. Найдутся люди, которые с плохо скрытым лицемерием упрекнут меня в том, что я никогда не работал ни верхолазом, ни укротителем тигров. На это я отвечу со столь же плохо скрытым благородством: зато я был и остаюсь сатириком, товарищи!»

О герое другого романа Лагина («Майор Велл Эндъю», 1962) – исследователь фантастики Всеволод Ревич писал так: «Этот майор – Предатель с большой буквы. Потомственный английский аристократ из «твердолобых», первую гнусность он совершает, спасая свою шкуру, но очень быстро становится предателем с убеждениями, то есть еще более гнусным. Кажется, даже сами марсиане – (речь идет о новом нашествии марсиан, – Г. П.) – с некоторым умилением разглядывают столь необыкновенный образец человеческой породы. Велл Эндъю быстренько конструирует нехитрую философию, долженствующую оправдать его поведение. Он мечтает ни много, ни мало о том, как бы с помощью марсиан создать некое Объединенное государство, которым он и ему подобные будут бесконечно управлять».

Еще в одном романе Лагина («Съеденный архипелаг», 1963) – некий коммерсант Свитмердер (переведите-ка это имя буквально, – Г. П.) – берется цивилизовать дикие острова архипелага Блаженного Нонсенса, но скоро выясняет, что ему гораздо выгоднее не запрещать, а поощрять людоедство…

Было время, когда Лагина называли писателем холодной войны.

Что ж, во многом, как уже говорилось, писатель был человеком своего времени.

Над небольшой книжкой «Обидные сказки» (1959) он работал несколько десятилетий – практически до конца жизни, так же, как и над циклом рассказов «Жизнь тому назад», в которых попытался хоть как-то разобраться со своим прошлым.

«Мы познакомились года за два до его безвременной кончины, – вспоминал Аркадий Стругацкий. – Мне посчастливилось провести не один вечер в его гостиной за чаем (гостю доставалось и кое-что покрепче) в прелюбопытнейших беседах на разнообразные темы – от литературных анекдотов до тайн высокой политики, – и я никогда не забуду его, тогдашнего: вот он сидит боком к столу, посасывает пустую трубочку и снисходительно-внимательно слушает меня, а затем принимается говорить сам сипловато-хриплым, еще в довоенные времена, наверное, севшим голосом…»

«Что-то мне это не нравится! – промычал Лагин, тайком от дочки опрокидывая рюмку водки, – вспоминал М. Лезинский. – Что-то тут дело не чисто. Сколько вопросов! Уж не собираетесь ли вы стать моим биографом? Предупреждаю: не так-то будет легко опубликовать что-либо обо мне.

– Это почему же?

– Сам не пойму, вокруг меня какой-то заговор молчания. Как вы думаете, сколько рецензий появилось на белый свет после того, как вышел мой «Старик Хоттабыч»?

Ну и вопрос: откуда я могу знать? На такую книгу, наверное, было не менее ста рецензий. Мне приходилось читать повести самого среднего уровня и рецензии на них, во много раз превышающие объем книги.

– Несколько сот! – ответил я.

– Ни одной, – в тон мне ответил Лагин.

– Не может быть!?

– Все может быть. Лишь в журнале «Звезда», в номере 12-м за 1956 год появилось нечто вроде рецензии. Написал ее некий Л. Ершов…

Отрывок из этой рецензии я тут же переписал. Вот он:

«В конце 30-х годов Л. Лагин создал повесть «Старик Хоттабыч», перекликавшуюся отдельными комическими эпизодами и стилевыми особенностями с романами Ильфа и Петрова. Но все же это была лишь приключенческо-фантастическая, смешная и назидательная повесть для детей с неглубоко разработанной социальной проблематикой. Она свидетельствовала о замирании и вырождении сатирико-юмористического жанра. В «Старике Хоттабыче» социальная соль комических положений без остатка растворилась в авантюрно-фантастической струе или выродилось в плоскую дидактику по типу статей «Пионерской правды»…»

– Невероятно! – воскликнул я.

– Но факт! – горько усмехнулся старый писатель. – В последние годы вот так, мимоходом, стали вспоминать. Не иначе, как смерть мою чуют».

Умер 16 июня 1979 года в Москве.

СОЧИНЕНИЯ:

Старик Хоттабыч. – М.: Пионер. – 1938. – № № 10–12.

Старик Хоттабыч. – М.: Детиздат, 1940.

Патент «АВ». – М.: Огонек. – 1947. – № № 1–20.

Патент «АВ». – М.: Сов. писатель, 1948.

Остров Разочарования. – М.: Мол. гвардия, 1951.

Старик Хоттабыч. – М. – Л.: Детгиз, 1952.

Атавия Проксима. – М.: Мол. гвардия, 1956.

Старик Хоттабыч. Патент «АВ». Остров Разочарования. – М.: Сов. писатель, 1956.

Подлинные записки Фаддея Ивановича Балакирева о его наиболее примечательных приключениях на суше и на море, в подводных и подземных глубинах, на крайнем выступе земной оси, а также на Луне и некоторых небесных светилах с кратким прибавлением о том, почему эти записки написаны и с какой целью ныне публикуются. – М.: Костер. 1958. – № № 6–12.

Майор Велл Эндъю. – М.: Знамя. – 1962. – № 1.

Белокурая бестия. – М.: Юность. – 1963. – № 4.

Съеденный архипелаг. – М.: Сов. Россия, 1963.

Голубой человек. – М.: Сов. писатель, 1967.

Трагический астероид (Атавия Проксима). – М.: Сов. Россия, 1972.

Избранное. – М.: Худож. лит., 1975.

Обидные сказки. – М.: Юность. – 1988. – № 7.

Старик Хоттабыч. – М.: Юрид. лит.; Кооп. «Текст», 1990.

ЛИТЕРАТУРА:

Лезинский М. Литературные заметки. – Новосибирск: Проза Сибири. – 1996. – № 1.

Лагина Наталья. Хоттабыч родился на Севере: Судьба автора знаменитой книги. – М.: Общая газета. – 2000. – 23–29 ноября.

Окулов В. Юбилей Лазаря ибн Иосифа. (В кн.: Окулов В. «Bibliouniversum»). – Иваново: Талка, 2005.

Леонид Дмитриевич Платов (Ломакин)

Родился 1 сентября (14 сентября по новому стилю) 1906 года в Полтаве.

Рано занялся журналистикой. С удостоверением спецкора «Комсомольской правды» объездил весь Советский Союз, побывал в самых отдаленных уголках, встречался с представителями разных профессий. Первая научно-фантастическая повесть – «Дорога циклонов» (1938). За нею – «Трансарктический пассажир», «Аромат резеды», «Господин Бибабо», «Концентрат сна» (все – 1939), «Соленая вода» (1940), «Каменный холм», «По реке Тайн» и «Земля Савчука» (все – 1941). Но главным достижением Платова в научной фантастике были и остались дилогия «Повести о Ветлугине» («Архипелаг исчезающих островов», 1949; «Страна Семи Трав», 1954).

Тематически к повестям об учителе географии Петре Ариановиче Ветлугине примыкает рассказ «Каменный холм» (1962).

В истощенной засухой казахской Голодной степи ссыльный учитель находит остроумный способ напоить людей и животных.

«В земле, по указанию Ветлугина, было вырыто и тщательно уложено мелкими камнями чашеобразное углубление – водоем, куда должна была стекать вода. Узкий желоб выводил воду наружу. Над сводами водоема начали насыпать камни. Их предварительно раздробляли, чтобы гора была возможно более пористой. Весь секрет был в особой укладке камней. По замыслу Ветлугина, насыпная гора должна была представлять собой гигантскую каменную губку. Мало того, что гора вбирала ночью влагу из воздуха и сберегала охлажденную росу до утра, – она препятствовала ее испарению…»

В повести «Архипелаг исчезающих островов» Ветлугин, никуда не выезжая из провинциального Весьегонска, очень точно указывает местонахождение неведомых островов в Северном Ледовитом океане.

Север, север… Край, где всякая география кончается… Но «там еще оставались «белые пятна». Там были реки, истоки которых терялись в непроходимой тайге, горные кряжи, очертания которых обводилась пунктиром, моря, скрытые за сплошной завесой тумана. А в самом центре Арктики находился полюс – заповедная точка, к которой стремилось изо всех сил и которой никак не могло достичь человечество. То было время, когда адмирал Макаров выдвинул лозунг: «К Северному полюсу напролом!», когда по чертежам его строили первый в мире мощный ледокол «Ермак», а семидесятилетний Менделеев писал: «Завоевав себе научное имя, на старости лет я не страшусь его посрамить, пускаясь в страны Северного полюса».

Мечтал о Северном полюсе и молодой студент Ветлугин. Исследование Арктики стало его призванием. Его географические открытия в Арктике должны были со временем прославить Россию! Для этого, конечно, надо было упорно учиться, и ночи напролет молодой Ветлугин просиживал над книгами. Русские ученые давно уже догадывались о том, что плавучие льды, начиная путь на прилегающих к Сибири морях, проходят затем через весь Полярный бассейн. Арктику продувает сквознячком. Судно «Фрам» полярного исследователя Нансена вмерзло во льды в море Лаптевых и тронулось с ними на северо-запад. Нансен надеялся, что его пронесет через полюс. Надежда не оправдалась: «Фрам» прошел значительно южнее полюса. Почему это произошло? Почему Нансен промахнулся? Не следовало ли ему взять правее, то есть начать свой дрейф восточнее – не в море Лаптевых, а в Чукотском или в Восточно-Сибирском море? Не там ли зарождался могучий поток льдов, который спустя два-три года достигал, наконец, полюса?

Вот о чем думал Ветлугин, мечтая в тиши своей маленькой студенческой комнатки повторить плавание Нансена, только держа круче к востоку.

«Однако к этой же мысли пришли и по другую сторону океана.

Из газет Ветлугин узнал о Текльтоне. Предприимчивый американец примерно на меридиане острова Врангеля отправился к полюсу со льдами. Ему не повезло. Вскоре его корабль был раздавлен и пошел ко дну. Текльтону с частью команды удалось добраться до берега, сохранив в непромокаемой клеенке шканечный журнал и другие судовые документы. Отчет о путешествии Текльтона был напечатан, и Ветлугин успел познакомиться с ним накануне своего ареста. В то время в политике он разбирался слабо и участие в студенческой забастовке принял потому, что в ней участвовали его друзья, уважением которых дорожил и с мнением которых считался. Так случилось, что свое замечательное открытие молодой Ветлугин совершил в камере предварительного заключения.

Была ночь. На нарах рядом и наверху вздыхали, храпели, стонали во сне товарищи. Петру Ариановичу не спалось. Он был слишком взбудоражен событиями – шумным митингом, схваткой с полицией. Кровь еще громко стучала в висках. Чтобы успокоиться, он принялся думать об оставленных дома книгах. Мысль повернула от книжного шкафа к письменному столу, на котором лежали раскрытый на середине отчет Текльтона и вычерченная Ветлугиным схема дрейфа. Изучая показания астрономических приборов, с помощью которых день за днем определялись координаты, Петр Арианович попытался восстановить на карте путь корабля. Ему представлялась ломаная линия. Она двигалась вверх, слегка изгибаясь то влево, то вправо. Это напоминало спокойные излучины реки. Так плыли к Северному полюсу льды, подталкиваемые ветром.

Вдруг резкий скачок в сторону!

Что такое? Почему корабль в этом месте сделал зигзаг?

Что за препятствие возникло на пути льдов, с которыми двигался корабль?..»

Исследования Петра Ариановича Ветлугина продолжили его ученики – верные и неразлучные друзья Алексей Ладыгин и Андрей Звонков. Сам же Ветлугин царскими властями был отправлен по этапу на Север, бежал и пропал где-то в снежных неизведанных просторах.

«Иногда мы надеялись, – мечтали друзья, – что узнаем одновременно о Петре Ариановиче и об островах. Разве нельзя было, остановившись по дороге в университет у щита, где вывешивалась «Правда», увидеть заголовок: «Открытие новых островов в северо-восточной части Восточно-Сибирского моря»! А под этим: «С борта корабля. От нашего специального корреспондента. Только что начальником экспедиции П. А. Ветлугиным под грохот салюта поднят флаг Советского Союза на вновь открытом архипелаге… Величественная картина крутых склонов… Конические горы, снежными вершинами упирающиеся в облачное небо…»

В действительности острова, «вычисленные» Ветлугиным, выглядели иначе. Но они действительно существуют, их действительно нашли его ученики.

«Мы были уверены, что земля совсем близко, и все же она открылась внезапно, будто всплыла из воды. В объективе бинокля, освещенные лучами солнца, падавшими сквозь облака, как светлый дождь, чернели пологие склоны с темно-бурыми пятнами мха.

– В тринадцать часов ноль шесть минут прямо по курсу открылись острова, – пробормотал Сабиров, будто заучивая наизусть, и метнулся мимо меня в рубку, чтобы занести эту фразу в вахтенный журнал.

Я уцепился за поручни обоими руками. Волнение не давало дышать, смотреть. Я зажмурился. Потом открыл глаза.

Во все величие развернулась передо мной панорама.

Ослепительный архипелаг лежал прямо по курсу: большой остров рядом, рукой подать, за ним еще два или три острова. Лед искрился в лучах неяркого полярного солнца. Мираж? Нет, это была Земля Ветлугина! Она существовала, и мы стояли перед ней».

«В Арктике действительно существуют острова, сложенные из осадочных пород и ископаемого льда, – подтверждал в послесловии к повести географ В. Назаров. – Они постепенно разрушаются. В море Лаптевых исчезли таким образом острова Васильевский и Семеновский. Мне самому пришлось зимовать на острове Уединения, который быстро меняет свою форму и постепенно уменьшается в размерах. Морской прибой за десять лет обрезал западный возвышенный берег на двадцать – двадцать пять метров. Жилой дом, построенный в 1934 году в двадцати метрах от западного берега, в 1942 году уже висел над обрывом. Его пришлось разобрать, а более легкие постройки, прилегавшие к дому, передвинуть на восток, в глубь острова…»

В повести «Страна Семи Трав» выясняется и судьба самого Ветлугина.

Загадочную берестяную записку снимают с ноги пойманного северного гуся. «Таймыр… идя на юг… воздушному следу… верховьях реки… назыв… детьми солнца… птицей Маук… единоборство… жив… помощи…» А за год до этого ленинградский этнограф Савчук случайно обратил внимание на странный накладной узор, которым нганасаны обшивают верхнюю одежду. «У обстоятельных нганасанов каждая аппликация носит свое особое название, объясняющее ее смысл: «зубы», «прыгающий заяц», «цветы тундры». Нам показали даже какой-то диковинный узор: «спит растянувшись», действительно напоминавший лежащего навзничь человека. Но узор, заинтересовавший нас, был совсем другого характера. По словам Савчука, он выпадал из нганасанского фольклора. Узор этот, в отличие от других, был прерывистым. Сочетание – три кружка, три линии, три кружка – обязательно отделялось интервалом от другого такого же сочетания.

И вдруг я понял! Азбука Морзе!

Три точки, три тире, три точки…»

Путь к исчезнувшему племени, куда попал Ветлугин, нелегок, полон загадок.

«Перебравшись на четвереньках через очередную осыпь, я увидел за поворотом лес. Но это был какой-то причудливый, траурный лес. Здесь главным образом была невысокая в рост человека лиственница. По длинным, свешивавшимся с деревьев «бородам», по прядям черновато-серого мха и лишайника можно было догадаться, что передо мной почтенные старцы древнего мира. Приблизясь, я убедился в том, что это больше, чем старцы, – это трупы деревьев. Верхушки их были обломаны, стволы скорчены, словно бы деревья оцепенели от нестерпимого холода. Ледяные пальцы мороза пообрывали с деревьев листья, кору. Траурный креп висел почти на каждом стволе. Когда я углубился в этот странный лес, – чем дальше, тем деревья становились все выше и выше, то увидел, что кое-где рядом с лиственницей попадаются и осыпавшиеся ели. Чуть поодаль росло несколько берез. Но голые лиственницы казались особенно зловещими. Деревья словно бы застыли в мучительной конвульсии, в том положении, в каком их настигла смерть. Впечатление усугублялось мертвенной неподвижностью всего, что меня окружало…»

Книги Платова читались на одном дыхании.

И сам он всю жизнь оставался образцом писателя.

«Нашим лучшим ныне пишущим советским фантастом является Иван Антонович Ефремов, – писал он мне (декабрь 1957 года). – Читал ли ты его книги «Звездные корабли», «Великая дуга», «Белый рог», «Озеро горных духов»? Чем силен Ефремов? Он ученый с очень широким научным кругозором и, кроме того, прожил яркую, богатую приключениями жизнь: был и моряком, и начальником экспедиции, и т. д. Он свободно берет любую научно-фантастическую тему, потому что у него хорошо организованное научное мышление. Между прочим, так говорил о себе Уэллс: «У меня хорошо организованный мозг». Уэллс был по образованию биологом, даже написал научную работу. Не случайно так хорошо получился у него «Человек-невидимка»…

Я могу тебе назвать еще одного советского фантаста, с которым был знаком: Обручева Владимира Афанасьевича (в «Архипелаге исчезающих островов» – это академик Афанасьев). Характерно, что Обручев, академик, очень свободно обращался с наукой. Понимаешь ли: он мог себе это позволить! В основу «Плутонии» (кстати, написанной, по его словам, в пику Жюлю Верну, который напутал по части геологии в своем романе «Путешествие к центру Земли») положена одна заведомо ошибочная гипотеза столетней давности…

Когда я советовался в 1938 году по поводу своей повести «Дорога циклонов» с Героем Советского Союза Евгением Федоровым, только что вернувшимся с полюса, меня тоже поразило, как легко он находит решение тем «научно-фантастическим» трудностям, с которыми я обратился к нему. Он чувствовал себя запросто в мире научных фактов – вот что важно…»

«Еще 20–30 лет назад, – писал мне Леонид Дмитриевич, – можно было по-дилетантски подходить к научной фантастике, искупая отсутствие твердых знаний богатством выдумки и т. д. Сейчас, сам понимаешь, этого нельзя. Ты можешь быть биологом, а написать об астрономии, это не исключено, но научное мышление у тебя будет уже выработано, найден метод обработки материала. А затем идут фантазия, образный яркий язык, умение представлять характеры людей в сложных жизненных ситуациях. Мой совет тебе: живи с широко раскрытыми глазами, обдумывай жизнь, присматривайся к людям (к людям, а не к проблемам – это относится и к научной фантастике), в центре задуманного произведения поставь человека: ученого, борца, открывателя, новатора. И пиши каждый день – для тренировки. Задача современной советской научной фантастики, по-моему, приобщить широкого читателя к миру науки, научить видеть дальше, заглядывать вперед…»

Когда мы подружились (несмотря на разницу в возрасте), Леонид Дмитриевич, к сожалению, уже почти отошел от фантастики.

«Через несколько дней уеду до осени на Балтику заканчивать новый роман, – сообщал он мне. – Там много будет об Отечественной войне, но есть в романе и современный флот. В войну я служил разъездным корреспондентом в редакции газеты «Красный флот», побывал на Севере, на Каспии, на Балтике и на Дунайской флотилии. Так что перед военными моряками у меня долг, который я хочу, наконец, выплатить».

Он умел выплачивать долги.

Одна за другой выходили его приключенческие книги.

«Секретный фарватер» (1964), «Бухта Потаенная», «Когти тигра», «Предела нет» (1970), «Эхо бури» (1971) и другие. Подвиги морских разведчиков, подводников, матросов, офицеров.

От фантастики это, конечно, было далеко.

«Научного образования у меня нет, – жаловался Леонид Дмитриевич. – Это очень мешает в работе над научно-фантастическими книгами. Более 25 лет я проработал корреспондентом, преимущественно в комсомольской печати и побывал кое-где, а главное, встречался со множеством интересных людей. Это и помогло мне написать несколько книг. – (Уверен, что Леонид Дмитриевич хотел написать: несколько удачных или интересных книг, но он терпеть не мог даже намека на хвастовство, – Г. П.) – И первая моя повесть была приключенческая, об Америке – «Мальчик с веснушками» – и печаталась она в «Комсомольской правде» в 1936 и 1937 годах…»

В квартире Леонида Дмитриевича в Москве на проспекте Мира царил уют.

Хозяин чем-то походил на Дон-Кихота (так, кстати, называл Платова друживший с ним Ефремов). Мне, мальчишке, все у Платова казалось необыкновенным: и стеллажи с собраниями сочинений, и ваза с фруктами на столе, и на окнах какие-то особенные занавески. Я приехал в Москву из Ленинграда после многих личных потрясений, мир казался мне поставленным на голову, а тут – множество чудесных книг, зеленоватая ваза с фруктами, и доброжелательный, внимательный, пристально всматривающийся сквозь очки человек.

«Я тебя узнал, – сказал он неторопливо. – Ты тощий и длинный. Таким я тебя и представлял. Бери яблоки, ешь и рассказывай. Ты типичный астеник, это я так и думал. Учти, – улыбнулся он, – в политике и в искусстве астеники часто становятся страдальцами. Запомни, тебе надо просто жить, не лезть в мистику, в теории, не закапываться в ученых книгах. Просто работай, влюбляйся, качай мышцы, забудь про высокое предназначение. – Он уже знал, что я пишу стихи и что в Ленинграде я побывал у Анны Андреевны Ахматовой. И, конечно, потребовал: – Читай!»