Текст книги "Одноклассники точка"

И как ни странно, он и сегодня остался моим другом.

А ему хватает. Хватает мимолетного внимания, случайной работы ненадолго – долго он нигде не задерживается, не может, и не потому, что пьет – просто не может подолгу делать одно и то же. В театре ли, на стройке – все равно. Только вот из города этого крошечного вырваться никак не может. Не хочет, что там – «не может»…

И ангел его хранит. С ним все время что-то приключается. То бадья с раствором, сорвавшись с крюка, пролетела буквально в миллиметре от него, стоящего на стене из бетонных блоков на высоте трех метров, если бы задела (две тонны!) – звучал бы не Моцарт – Шопен, и не как воспоминание, а как напутствие. Впрочем, задела ведь: только когда спустился, бригадир, с лицом белее извести, подошел и пальцем оттопырил вырванный клок на рукаве робы. «Ни царапины, подумать!..» – и выматерился виртуозно. То перила лестничной клетки в строящемся доме под рукой вдруг уходят, и он летит вниз головой с высоты второго этажа на бетонный пол, а все, кто вышел вместе с ним покурить на площадку, обмирают и боятся подойти к краю: какое удовольствие – смотреть на того, кто только что был жив, сипло травил анекдоты и смеялся вместе со всеми? А он сидит внизу на заднице, ошалело вертит неповрежденной башкой и машинально докуривает чудом уцелевшую сигарету.

В театре только с ним никогда ничего плохого не происходило. Театр для него – святое.

…Но «Реквием» – его-то я помню точно! Пластинка звучала, крутилась сама по себе – как это?! Кому звучал «Реквием»? Кому вослед печально глядел великий Моцарт? Кому пророчил, если оба мы – живы, и каждый по-своему счастлив? Отпевал ли он нашу бесшабашную, бездумную, беспардонную молодость, нашу доморощенную богему, наши бессовестные скитания по казенным общаговским душевым и чужим постелям? Кого, что он отпевал?

Я из маленького городка уехал в краевой центр, у меня не сразу, но как-то в конце концов все сложилось – и в журналистской профессии, которая худо-бедно кормит, и с литературой отношения в конце концов налаживаются, меня начали печатать и даже приняли в творческий союз, и в семье все хорошо. Артур остался там, где мы были с ним вместе: в прошлом. Когда я приезжаю к нему или к другим (мало осталось друзей, мало…) в маленький городок, я испытываю разные чувства. Сильнее всех – одно: ЕГО, ИХ настоящее – мое прошлое. Иногда невыносимо зудит внутри – так хочется в это прошлое, обратно, жить так, как сегодня живет Артур. Это, конечно, театр, но почему-то в его театре меньше условностей, чем в моей – настоящей, сложившейся жизни. Так хочется!..

Только делать-то там, в этом прошлом, нечего.

Прошлое – оно прошлое и есть.

И реквием по нему – отзвучал.

15.03.2015

У водопада
Почти невыдуманная история

Евгению Пузыренко, моему другу, подсказавшему этот сюжет

Про этот случай мне рассказал мой друг. История вышла не с ним, поэтому рассказывал он по памяти. Может, что-то упустил, а может, я чего-то не услышал или не запомнил. Это неважно. Запомнилось главное: яркая и убедительная иллюстрация не слишком оригинальной мысли о бренности сущего и лишнее подтверждение того, что жизнь наша – стремительный росчерк на полотне мироздания, такой стремительный, что не всякому виден.

Впрочем, не стану забегать вперед.

* * *

Евгению Федоровичу Захарову позвонил старый приятель.

– Слушай, тут одна ненормальная компания, мои бывшие коллеги, попросила организовать им поход не куда-нибудь, а на Кинзелюкский водопад. Сможешь?

– О как! – Евгений присвистнул. – У них что – личный вертолетик имеется?

– Говорю же – поход. То есть и вертолетик имеется, но решили – летят до подножия, а дальше – на своих двоих.

Захаров еще раз присвистнул.

– Ну, точно – ненормальные. Экстремалы!.. Хоть представляют, куда собираются? Я там был лет тридцать назад или больше, хорошо помню впечатления. Там по крутому склону карабкаться почти полкилометра. Места дикие, заповедные, ни малейшего намека на тропы. Хотя интересно, конечно. И красиво…

Приятель все это выслушал, спросил:

– Ну, берешься? Я ж потому к тебе и обратился, что ты там был.

Захаров махнул рукой:

– Берусь. Платежеспособны? Сдеру – мало не покажется!

– Об этом не беспокойся – сколько скажешь, столько заплатят.

Договорились в ближайшее время встретиться с группой ненормальных туристов, а Евгений Федорович пока восстановит в памяти – что там и как.

Уже шесть лет Захаров был на пенсии. До этого работал в бригаде монтажников, имел высший разряд по многим строительным специальностям, считался сварщиком-виртуозом. А еще слыл интеллектуалом – и среди коллег по бригаде, и в среде друзей. Последних было не так уж много, зато располагались они в совершенно разных, порой неожиданных, слоях общества. Приятель, который позвонил, при советской власти служил в КГБ, пенсию начал оформлять в ФСК, а уволился уже из ФСБ.

Репутацию интеллектуала Евгений Федорович заслужил благодаря своей страсти к познанию всего, особенно к познанию непознаваемого. Он много читал, неплохо знал историю, часто раскапывал в редких книгах такие исторические факты и детали, о которых знали только сами авторы этих редких книг. А в молодости у Захарова была еще одна страсть: туризм. Самый активный член туристического клуба, он отправлялся в категорийные сплавы по горным рекам, ходил в горы, не гнушался и обычными пешеходными маршрутами. Его интересовало все: лес в любое время года, зеленые или, наоборот, белые вершины Саян, головокружительные кульбиты горных потоков на плато Путорана… В любой компании, в любой группе он был желанным участником: никто так, как он, мастерски не умел травить байки и рассказывать истории во время короткого дневного отдыха или ночевки.

Ему было интересно всюду. Но то, что произошло с ним тридцать два года назад, затмило все прочие впечатления и до сих пор звучало в душе щемящей, тревожной нотой, когда вспоминал. Это был поход на Кинзелюкский водопад.

Евгений Федорович не напрасно подивился отваге коллег своего приятеля, сотрудников службы безопасности. Кинзелюкский горный хребет, расположенный на юге Красноярского края, в высокогорной Тофаларии, считался во все времена местом труднодоступным, прежде туда добирались вообще единицы, теперь водят туристические группы, но и сегодня такие группы – штучны. Поход сложный, требующий не только навыков долгой изнурительной ходьбы под тяжелым рюкзаком, но и хотя бы минимального опыта сплава по горным рекам, подъема в горы по склонам, усыпанным огромными камнями, ночевки в палатках при самых разных метеоусловиях… ну и так далее. Достопримечательностей там много, но прежде всего манит это место своим уникальным водопадом, вторым по величине в России. Впрочем, это так считается, что он – второй, наверняка никто не знает. Только в конце 80-х годов прошлого столетия путешественникам из Украины с помощью теодолита удалось измерить его длину – она оказалась равной 328 метрам. Другой водопад, что считается самым большим в России, Тальниковый на плато Путорана, никому пока измерить не удалось: если Кинзелюкский – труднодоступен, то к Тальниковому и вовсе не добраться без членовредительства. По слухам, длина его превышает 600 метров, но кому и когда удастся это проверить и удастся ли вообще, неизвестно.

Захаров вспоминал, как они небольшой группой в пять человек ходили на Кинзелюк тридцать два года назад. В то время даже не очень хорошие карты раздобыть было большой проблемой. Большая часть таких карт носила гриф «Секретно» или в лучшем случае ДСП, то есть «Для служебного пользования», и хранилась под замком. Выдавались они под строгую ответственность только наделенным специальными полномочиями лицам. Туристы в эту категорию не входили.

Однако какие-то карты все же нашли, маршрут построили, группу собрали, выход зарегистрировали. Поход требовал немалых расходов, потому готовились к нему загодя: копили деньги…

Я не стану описывать ни трудности, ни красоты путешествия, случившегося у Евгения Федоровича три десятка лет назад. Я никогда не ходил в сложные маршруты, никогда не любовался вершинами Восточного Саяна как путешественник, не видел Кинзелюкского водопада. Мой рассказ – пересказ чужих слову слов очевидца, и было бы нечестно самому домысливать и воображать. К тому же сегодня достоверных, документальных описаний тех мест можно найти в интернете немало. Ну и – главное: мой рассказ – не об этом, не о горных и иных красотах и мужестве преодолевающих трудности. Он – совсем о другом.

Шли долго, тяжело, были и вьючные лошади, и нанятые моторные лодки, и многокилометровые пешие переходы, казавшиеся бесконечными, и местами отчаяние – спутник усталости и следствие неутомимых атак беспощадного таежного гнуса. И – пришли. Сначала увидели водопад снизу – он открылся неожиданно, заворожил. Защелкали фотоаппараты, в то время еще пленочные. Но цель была – забраться наверх, своими глазами увидеть Верхнее Кин-зелюкское озеро, откуда и берет начало водопад. Евгений Федорович, тогда еще просто Женька, предупредил товарищей:

– Пленку поберегите. Думаю, главные красоты нас еще только ждут…

В этом походе он был руководителем, и его послушались.

Преодолев 400 с лишком метров почти отвесного склона, вышли, наконец, в цирк, расположенный у подножья Двуглавого пика. Вышли – и замерли. В бирюзовой воде Верхнего озера отражались вершины, на противоположном берегу к воде стремительно сбегали скальные отвесы, а зацепившись за них, на склонах лежал ледник или снежник – издалека было не разглядеть. Здесь и брал свое начало Кинзелюкский водопад, отсюда вода падала вниз и устремлялась в Нижнее Кинзелюкское озеро, дальше – по рекам Тофаларии. Дух захватывало от величия и – главное – первозданности картины. Так было здесь десятки, сотни, а то и тысячи лет назад, и осознание этого опьянило – так, что группа на несколько минут примолкла. А потом снова разом защелкали фотоаппараты.

Женька внезапно почувствовал, как его покидает напряжение, как взамен наваливается усталость. Он повалился на траву, прижался щекой к теплому камню. Рядом с камнем росла крошечная березка… Захаров вдруг понял – что в первый момент царапнуло сознание, как только они поднялись наверх. Перепад высоты по склону составил всего немногим больше 400 метров, но здесь, в цирке, наверху был уже другой климат. Если по берегу Нижнего озера и дальше, в долинах рек, растительность таежная, то здесь, скорее, похожа на альпийские луга. И вот эта березка – она не «подросток», как он сначала подумал, она – карликовая, такие только в высокогорье растут. Почему-то это открытие его взволновало. Он повернулся к ребятам:

– Братцы, а вы понимаете, что мы с вами сейчас на высоте 1600 метров над уровнем моря? Хотя… я не об этом. Главное – мы в другой климатической зоне, понимаете? Вот мы только что там, внизу, – он махнул рукой в сторону водопада, – были в тайге, и вот они – альпийские луга! – он обвел вокруг рукой… и вдруг замер, глядя куда-то мимо голов.

Товарищи, кажется, не оценили его спич. Но приняли, как повод.

– Женька, по этому поводу надо бы выпить. Не каждый год на Кинзелюк ходим, все-таки событие, – группа поддержала инициатора.

Захаров пружинисто встал, спокойно посмотрел на всех.

– Я не против, только давайте сделаем это внизу, ладно? Есть ощущение, что иначе мы со всей своей небогатой выпивкой станем кое для кого закуской, – он показал рукой вдоль берега.

В нескольких сотнях метров от них по берегу не спеша прохаживался медведь, явно держа курс на группу туристов. Даже на большом расстоянии размеры его казались внушительными.

Спускались без паники, но поспешно, подгоняемые адреналином. Уже снизу наблюдали, как хищный абориген подошел к краю скалы, внимательно посмотрел вслед туристам, издал звук, который, заглушаемый шумом водопада, больше походил на мычание коровы, чем на медвежий рык, и отправился восвояси.

На обратную дорогу ушла еще почти неделя. В Красноярск вернулись измотанные, грязные и обросшие, но счастливые на всю жизнь.

* * *

Встреча с группой энтузиастов состоялась у Евгения Федоровича через два дня. Они сидели в небольшом летнем кафе на берегу Енисея, пили – кто пиво, кто чай и, пока ждали главного инициатора похода, говорили о разном. Погода, футбол, пиво, качество жизни… Главный опоздал минут на пять, извинился. Участников было шестеро, Евгений Федорович – седьмой. Приятель тоже пришел на встречу с коллегами, но составить компанию на водопад категорически отказался.

– Не те годы, не то здоровье, – коротко и без улыбки отрезал он.

У Захарова было довольно времени, чтобы внимательно оглядеть каждого. Все – пенсионеры, но все – на десять, а то и пятнадцать лет младше него. Что ж, из органов на пенсию уходят раньше, чем из слесарей-монтажников. Все мужики крепкие, подтянутые, спортивные по виду. Главный (они его так и звали между собой – Главный) был, судя по всему, чуть старше и прежним чином, и возрастом, и держался как старший. Он и начал разговор о деле.

– Евгений Федорович, перед вами группа ненормальных чекистов-пенсионеров, которым шило в известном месте не дает сидеть дома, – он говорил бархатным баритоном, по нему явно плакала оперная сцена. – Ваш друг и наш коллега Борис уже рассказал нам о вас, пояснил – почему именно к вам обратился. Мы благодарны, что вы не отказались стать нашим проводником. В такой поход можно идти только с опытным человеком.

Захаров ответил:

– Ну, опыт мой – тридцатилетней давности, возможно, чего-то уже и не помню. А потом, вы же, как мне Боря сказал, на вертолете туда хотите лететь? – Главный согласно кивнул. – Тогда хлопоты проводника и вовсе к нулю сводятся.

Приятель сделал круглые глаза. «Это ты вот так собираешься деньги зарабатывать?! А еще говорил: «Сдеру – мало не покажется». Ну, брат, ты даешь!» Он этого не сказал, но это ясно читалось в его взгляде.

Захаров спокойно продолжал:

– Они сводятся к формальной ответственности, которую кто-то должен на себя взять. Поскольку я действительно имею некоторый опыт вождения группы, имею разные спортивные разряды, совершенно естественно, что я и должен выступить в этой роли. Это, собственно, и составляет основную долю оплаты моих услуг.

Главный вставил:

– О деньгах я хотел поговорить чуть позже, но продолжайте.

– Хорошо, о них позже. Еще – о роли проводника. У меня сохранились карты, которыми мы пользовались тридцать лет назад, но я понимаю, что цена им сегодня – грош. У вас наверняка есть современные и электронные, и бумажные, и Бог знает какие еще карты, не моим чета, недаром вы те, о ком говорят: «Чекистов бывших не бывает».

Никто не улыбнулся его шутке. Он внутренне поежился, но продолжил дальше:

– Вертолет спокойно доставит нашу группу к подножью Кинзелюка, высадит на берегу Нижнего озера, оттуда наверх – немногим более 400 метров. Склон крутой, но не непроходимый. По моим наблюдениям, все вы в хорошей, вполне спортивной форме, и восхождение проблемы не составит. Ну, вот разве что меня немного одышка помучает, но и это терпимо. Как подниматься, вы тоже наверняка уже знаете, в интернете свидетельств и подробнейших описаний полно… – Он помолчал и, обведя взглядом присутствующих, тихо и внушительно произнес: – Господа офицеры, на фига я вам нужен-то?

Повисла неловкая пауза. Борис безнадежно водил пальцем по столу, не глядя на Захарова. Главный вздохнул, хотел что-то ответить – Евгений Федорович его опередил, подняв руку:

– Не спешите. Давайте я сам скажу. И если скажу неправильно – немедленно уйду. Но я скажу правильно. По своему опыту вождения туристических групп я отчетливо помню: в дальних и сложных походах очень хорошо, когда в группе есть некий… назовем его – центр психологической разгрузки. Это человек, способный не впасть в уныние при любых трудностях, любых неожиданностях, способный часами травить анекдоты и истории из жизни. Это снимает агрессивное состояние, недовольство друг другом, отвлекает от неудач… Борис мне не говорил, но я предполагаю, что группа ненормальных чекистов-пенсионеров не удовольствуется и не ограничится тем, чтобы слетать на денек-другой в заповедное место, по дороге обратно в вертолете хлопнуть водки и вернуться. Наверняка есть в планах и другие достопримечательности, которыми просто грех пренебрегать, располагая временем и деньгами: озеро Медвежье, ледник Кусургашева… Опять же, Борис мне об этом ничего не сказал, но я предполагаю, что меня он рекомендовал как такого человека, о котором я сказал только что – как балагура и штатного неунывайку.

Захаров снова помолчал. Чекисты ждали, переводя тревожные взгляды с него на Главного. У того на лице не было никаких эмоций. Борис смотрел куда-то в сторону.

– Ну, так вот, резюмирую. Если я изложил все правильно, то… Григорий Павлович, – он обратился к Главному, – это – вторая статья ваших расходов на мое содержание. Ну, еще немного возьму за то, что все-таки покажу вам – на какие камни наступать можно, а на какие – не стоит.

Молчание длилось недолго. Первым захохотал своим бархатным баритоном Главный, которого звали Григорий Павлович. Грохнули и остальные.

– Ну, развел ты нас, Евгений Федорович! – отсмеявшись, сказал Главный. – Прямо профессионально развел! Артист!

– Это была презентация, – сказал Захаров, и все снова засмеялись.

– Мне твоя презентация сейчас новых седых волос стоила, – укоризненно произнес Борис. – Ну, думаю, сделал друзьям подарочек! Чуть со стыда не сгорел. Гад ты, Женька. И всегда таким был. За то и люблю!

* * *

Через несколько дней арендованный вертолет доставил группу к подножию Кинзелюкского хребта. Прилететь за туристами он должен был через неделю. Связь условились держать по рации – сотовые операторы в такой глуши не работали. Базовый лагерь разбили на берегу Нижнего Кинзелюкского озера. Полюбовались на водопад снизу, символически выпили, обозначив начало приключения, и завалились спать до утра. 500 километров в воздухе, в шумном вертолете, к особой активности в этот вечер не располагали.

Евгений Федорович, которого группа безоговорочно признала своим руководителем, поднял всех на рассвете. Это не составило труда: чекисты, даже отставные, не привыкли баловать себя лишним сном. В лагере оставили все, что не понадобится при восхождении – разорить лагерь некому, разве что мишка придет… Понадеялись, что этого не случится. Еще перед вылетом, в Красноярске, когда определяли список необходимого снаряжения, Захаров предупредил: оружие взять необходимо, зверь здесь может оказаться – он рассказал о медведе, которого они видели на водопаде тридцать лет назад, – но стрелять только в воздух, пугать, и уж в самом крайнем случае – на поражение.

– Мы не на охоту едем, Евгений Федорович, за это можешь не переживать, – заверил Главный.

К Верхнему озеру поднялись без особых проблем. Захаров с удовольствием открыл, что очень хорошо помнит маршрут, по которому они поднимались когда-то впервые, что маршрут этот практически остался неизменным, новых камней не насыпало, разве что самую малость, и кустарник гуще не стал. Вышли наверх – и он не смог сдержать восторга. Все та же бирюза озера, те же сбегающие к воде скальные отвесы, и ледник или снежник – он остался прежним, даже контур не поменялся. Он молчал, чтобы не выдать волнения. Остальные члены группы восхищались бурно.

– Григорий Павлович, может, отсалютуем? – предложил кто-то.

Захаров тревожно посмотрел на Главного. Тот успокаивающе покачал головой:

– Ну что вы, зачем? Здесь так хорошо, так тихо, а вы – из ружья палить…

Евгений Федорович благодарно улыбнулся ему – и завалился на траву. Обнял теплый камень, прижался к нему щекой… и увидел рядом карликовую березку. Захаров задохнулся. «Господи! Да ведь это – тот самый камень, та самая березка!» Он встал на колени, потянулся к березке… и вдруг его пронзила мысль. «Как?! Как это может быть?! Прошло тридцать два года! Я постарел, я уже шесть лет получаю пенсию – и никто не знает, сколько мне еще осталось получать, но вряд ли долго. За то время, что я здесь был, я успел трижды жениться, родил двоих детей, няньчу внука, у меня умерло столько друзей, что всех и не сразу вспомню… А эта березка – она за эти три десятка лет подросла сантиметров на десять-двенадцать. Как?! Господи… Кто же мы перед этим ледником или снежником, что за тридцать лет не только не растаял – даже очертаний не поменял, кто мы перед этой березкой? Кто мы – перед вечностью?!»

Он, кажется, бормотал уже почти вслух, и его состояние не осталось незамеченным. Главный подошел к нему, встревожено наклонился:

– Евгений Федорович, тебе помочь? Тебе нехорошо? Сердце, может?

Захаров встал.

– Нет-нет, все хорошо… Старую приятельницу встретил, представляешь? – он кивнул на березку, хотел рассказать – и почувствовал: не сможет. Не сейчас. Махнул рукой: – Я потом расскажу, ладно? Вы тут пока погуляйте вдоль озера, пофотографируйте, я здесь побуду. Только не разбредайтесь – мало ли что… Спуск через час.

…Вечером у костра обменивались впечатлениями, достав заветные фляжки. В группе нашелся один прирожденный кулинар, из говяжьей тушенки умудрился сочинить мясо в кисло-сладком соусе по-еврейски. Наконец, трапеза закончилась, водка и коньяк разогнали кровь. Главный обратился к Захарову:

– Евгений Федорович, может, расскажешь историю, как обещал?

Тот отложил ложку, протянул кружку на разлив:

– Как говорил известный персонаж народного писателя, прошу плеснуть. – Подождал, пока кружка вернется. – Ну, слушайте.

Слушали, не перебивая, только изредка подбрасывали дров в костер и подливали спиртного.

– …И вот, понимаете, сегодня я снова встретил ту же березку – а она не изменилась! Я за время, прошедшее с первой нашей встречи, постарел, поседел, заработал гипертонию, получил кучу грамот, объехал полсвета, сменил трех жен… а она в росте прибавила всего сантиметров десять! Я на участке у себя сосну посадил лет пятнадцать назад – так она пол-участка заняла уже и дальше растет. А эта – десять сантиметров…

– Чему же удивляться, Евгений Федорович? – осторожно спросил кто-то. – Она же – карликовая…

– Карликовая… – повторил Захаров и усмехнулся. – Нет, братцы, это мы, это наша жизнь – карликовая. Жизнь наша проходит, кончится скоро, а у нее еще столько впереди… – И повторил, теперь уже вслух: – Кто мы перед этой березкой, перед ледником этим? Кто мы – перед вечностью?..

– И перед Ним, – тихо закончил Главный.

Захаров замолчал, уставился в костер. Один из чекистов протянул разочарованно:

– Ну, вот… А говорили – «балагур»…

Главный посмотрел на него осуждающе:

– Такая история целого представления стоит.

Захаров услышал, встряхнулся.

– Ничего, я вас еще повеселю. Будет еще время. Плесни-ка!

И он повеселил, и было время. Все вышло, как намечали, все закончилось благополучно и счастливо. Туристы вернулись домой тем же вертолетом, тепло распрощались с Евгением Федоровичем.

О них он помнил недолго. А та березка долго сидела в памяти, да и теперь еще сидит, хотя прошло уже почти пять лет. И моему другу эту историю Евгений Федорович Захаров поведал совсем недавно.

– И понял я: жизнь наша – стремительный росчерк на полотне мироздания, – так теперь заканчивал он свой рассказ. – Такой стремительный, что не всякий и разглядит.

19.04.2017