Текст книги "Портрет леди"

Глава 8

Поскольку Изабелле было интересно все яркое и оригинальное, лорд Уорбартон рискнул выразить надежду, что она как-нибудь посетит и его поместье – место старинное и прелюбопытное. Он вырвал у миссис Тачетт обещание, что та привезет племянницу в Локли, и Ральф выразил готовность сопровождать обеих дам, если только отец сможет без него обойтись. Лорд Уорбартон уверил нашу героиню, что прежде ее навестят его сестры. Изабелла о них уже кое-что знала, ибо, проводя долгие часы в беседах с лордом, пока он находился в Гарденкорте, много расспрашивала и о его семье. Когда Изабеллу что-то интересовало, она задавала множество вопросов, а так как ее новый знакомый был словоохотлив, они не оставались втуне. Он сообщил, что у него четверо сестер и двое братьев и что родители их давно умерли; братья и сестры славные люди – «не особенно умны, знаете ли, но простые, и заслуживают всяческого уважения и доверия». Он выразил надежду, что Изабелла познакомится с ними поближе. Один из его братьев принял духовный сан и жил в церковном доме довольно большого прихода в Локли. Лорд считал его отличным парнем, несмотря на то, что они расходились во мнениях по всем возможным вопросам. Он привел в пример некоторые взгляды своего брата, но Изабелле подобные взгляды были знакомы, и она полагала, что их разделяет большая часть рода человеческого. Она полагала, что и сама придерживается многих из них, пока лорд не убедил ее, что она глубоко заблуждается; что на самом деле это невозможно; что она, вне всяких сомнений, только воображала, будто разделяет эти взгляды; но их можно пересмотреть, и если она немного задумается, то обнаружит, что на самом деле они совершенно несостоятельны. Когда Изабелла ответила, что уже не раз серьезно их обдумывала, лорд заявил, что это лишний раз подтверждает так часто поражавший его факт: американцы больше всех в мире подвержены предрассудкам. В этом отношении они – просто настоящие тори[13]13
  Одна из двух партий в английском парламенте (консервативная).


[Закрыть], фанатики, консервативнее американских консерваторов вообще никого нет. Пример ее дяди и кузена вполне подтверждает это: некоторые их взгляды – это же настоящее средневековье! Они исповедуют такие идеи, которых современные англичане стыдятся; кроме того, смеясь, сказал его светлость, им хватает дерзости полагать, будто они знают о нуждах и бедах милой, бедной, глупой старушки Англии больше, чем он, родившийся на этой земле и владеющий – к своему стыду – значительной ее частью! Из всего этого Изабелла заключила, что лорд Уорбартон – аристократ нового образца, реформатор и радикал, презирающий старые порядки. Другой его брат, упрямец и повеса, служил в Индии, и до сих пор от него не было никакого проку, кроме долгов, которые оплачивал Уорбартон – одна из самых дорогих привилегий старшего брата[14]14
  Старший сын в аристократическом роду наследовал все – деньги, титул, имущество – нераздельно.


[Закрыть]. «Впрочем, не думаю, что стану и дальше платить за него, – сказал лорд. – Он живет не в пример лучше меня, купается в неслыханной роскоши и воображает себя джентльменом почище меня. А так как я стойкий радикал, то ратую за равенство и выступаю против привилегий младших братьев». Две его сестры, вторая и четвертая, были замужем. Одна из них сделала очень хорошую партию, а другая, как говорится, «так себе». Муж старшей, лорд Хейкок – славный малый, но, к сожалению, страшный тори, а его жена, как все порядочные английские жены, и того хуже. Другая сестра вышла за мелкого сквайра из Норфолка и, хотя жила с ним без году неделя, успела народить пятерых детей. Сообщая эти и еще многие другие сведения своей американской собеседнице, лорд Уорбартон старался показывать и объяснять ей некоторые особенности английской жизни. Изабеллу часто забавляла его обстоятельность и то, что он, казалось, вовсе не берет в расчет ее собственный опыт и воображение. «Он принимает меня за варвара, – думала она, – который никогда не видел ни ножа, ни вилки»; бывало, она задавала ему самые простые вопросы только ради удовольствия послушать, с какой серьезностью лорд будет на них отвечать. А когда он попадал в эту ловушку, Изабелла замечала:

– Жаль, что вы не видели меня в боевой раскраске и перьях. Если бы я знала, как нежно вы относитесь к нам, бедным дикарям, я привезла бы с собой мой национальный костюм!

Лорд Уорбартон поездил по Соединенным Штатам и знал о них гораздо больше нашей героини. Тут же назвав с присущей ему учтивостью Америку самой очаровательной страной в мире, он, однако, вскользь заметил, что воспоминания о ней позволяют ему предположить, что американцы, прибывшие в Англию, нуждаются в том, чтобы им многое разъяснили.

– Вот если бы вы были со мной в Америке, вы многое растолковали бы мне! – сказал лорд. – Ваша страна озадачила меня; я был совершенно сбит с толку, но главное, все объяснения, которые я слушал, только запутывали дело. Знаете, по-моему, мне часто нарочно морочили голову; американцы это любят. Но моим объяснениям вы можете доверять; все, что я говорю, – чистая правда.

Чистой правдой, во всяком случае, было то, что он умен, образован и знает чуть ли не все на свете. Рассказывал обо всем он необыкновенно интересно и увлекательно, и Изабелла не чувствовала в нем никакой рисовки; он управлял громадным состоянием, но никогда не ставил это себе в заслугу. Ему были доступны все жизненные блага, но он не потерял чувства меры. В его характере соединились добродушная мужская сила и застенчивость, временами почти мальчишеская; эта смесь была благотворной и свежей – казалось, ее можно попробовать на вкус, – и она ничего не теряла в сочетании с добротой, кстати, совсем не мальчишеской, потому что в ней было много здравомыслия и совестливости.

– Мне очень нравится ваш «экземпляр» английского джентльмена, – сказала Изабелла Ральфу после отъезда лорда Уорбартона.

– Мне он тоже нравится… Я очень люблю его, – ответил Ральф, – но еще больше жалею.

Девушка искоса взглянула на кузена.

– Но, мне кажется, единственная его беда в том, что его невозможно хоть за что-нибудь пожалеть. Он производит впечатление человека, который все знает, все имеет, всего достиг.

– Нет, его дела плохи, – настаивал Ральф.

– Надеюсь, вы не имеете в виду состояние его здоровья?

– Нет, что до этого, то он неприлично здоров. Я хочу сказать, что он очень одаренный человек, который только забавляется своим положением. Он не относится к себе всерьез.

– То есть считает себя смешным?

– Гораздо хуже. Он считает себя обузой, сорняком.

– Но, возможно, так и есть, – сказала Изабелла.

– Возможно. Хотя я так не думаю. Но в таком случае, есть ли что-нибудь более жалкое, чем наделенный чувствами и самосознанием сорняк, кем-то посаженный, пустивший корни, но страдающий оттого, что чувствует несправедливость собственного существования? Я-то принимаю беднягу очень даже всерьез; он занимает такое положение, которое будит мое воображение. Огромная ответственность, огромные возможности, огромное уважение, огромное состояние, огромная власть, врожденное право участвовать в общественной жизни великой страны. Но в его голове царит полная неразбериха насчет себя, своего положения, власти и всего прочего. Он жертва нашего переломного времени: в себя он верить перестал, а во что теперь верить, не знает. Когда я пытаюсь подсказать ему (потому что на месте лорда я бы отлично знал, во что верить), он называет меня старомодным и ограниченным. Я знаю, что он и в самом деле считает меня ужасным мещанином; говорит, я не понимаю, в какое время живу. Но уж я-то определенно понимаю все гораздо лучше, чем он, который не может ни уничтожить себя как помеху, ни сохранить как атрибут традиционного уклада.

– Лорд Уорбартон не выглядит жалким, – заметила Изабелла.

– Возможно, не выглядит. Но, без сомнения, будучи человеком неординарным, он часто переживает нелегкие моменты. Да и что это такое, когда про человека с его возможностями говорят: он не кажется несчастным? Кроме того, я просто уверен в этом.

– А я нет, – сказала Изабелла.

– Пусть так, – возразил ее кузен. – Пусть так, хотя ему и следовало бы!

В тот день Изабелла около часа провела на лужайке с дядей, который, как всегда, сидел в кресле с шалью на коленях и держал в руках чашку некрепкого чая. Они беседовали о том о сем, и старик поинтересовался, что она думает об их недавнем госте.

– Он совершенно очарователен, – ответила Изабелла.

– Прекрасный молодой человек, – согласился мистер Тачетт, – но не советую в него влюбляться.

– Хорошо, не буду. Я буду влюбляться не иначе, как по вашей рекомендации. Кроме того, – добавила Изабелла, – кузен обрисовал мне лорда Уорбартона в довольно печальных тонах.

– В самом деле? Не знаю, что такого он тебе сообщил, но ты должна помнить, что Ральф большой фантазер.

– Он считает лорда Уорбартона слишком радикальным… или недостаточно радикальным. Я не совсем поняла, каким.

Старик, улыбаясь, медленно покачал головой и поставил свою чашку.

– Я тоже не знаю. Он зашел очень далеко, хотя очень возможно, что недостаточно далеко. Он, кажется, хочет многое изменить, но при этом сохранить себя. Я полагаю, это вполне естественно, хотя и непоследовательно.

– О, надеюсь, он останется таким, какой он есть, – сказала Изабелла. – Если бы он переменился и стал другим, его друзьям очень бы не хватало его прежнего.

– Что же, – произнес старик. – Надеюсь, он выдержит и будет развлекать своих друзей, как и всегда. Мне бы его сильно недоставало здесь, в Гарденкорте. Приезжая сюда, лорд всегда избавляет меня от скуки. Да и сам, я думаю, не скучает. В обществе сейчас много таких людей – они в моде. Уж не знаю, к чему все они стремятся, может быть, хотят устроить революцию; во всяком случае, надеюсь, они отложат это до моей смерти. Видишь ли, они хотят все перестроить, но я довольно крупный землевладелец и не хочу, чтобы мою жизнь перестроили. Я бы ни за что не переехал сюда, если бы знал об их намерениях, – весело продолжал мистер Тачетт. – Я переехал потому, что считал Англию безопасной страной. А они собираются тут все менять. Это разочарует очень многих.

– А я надеюсь, что будет революция! – воскликнула Изабелла. – С удовольствием посмотрела бы на революцию.

– Объясни-ка мне, пожалуйста, – с легкой иронией проговорил ее дядя, – я все забываю: ты сама-то за либералов или за консерваторов? Я слышал, как ты высказывалась то за тех, то за других.

– Так и есть. Я за всех понемножку. Во время революции – если бы уж она началась – я бы была на стороне консерваторов. Они вызывают больше сочувствия, и у них есть возможность совершать яркие поступки.

– Не уверен, что ты подразумеваешь под «яркими поступками», но похоже, ты всегда совершаешь именно такие, моя дорогая.

– Дядя, вы – чудо. Но вы, как всегда, подтруниваете надо мной! – прервала его девушка.

– Все-таки я боюсь, что в ближайшем будущем тебе не выпадет удовольствия наблюдать здесь революционные события, – продолжил мистер Тачетт. – Если уж ты так жаждешь бурных событий, тебе придется погостить у нас подольше. Видишь ли, когда доходит до дела, им не нравится, чтобы их ловили на слове.

– О ком вы говорите?

– О лорде Уорбартоне и его друзьях – радикалах из высшего класса. Конечно, я знаю только то, что задевает меня. Они шумят о переменах, но не думаю, что ясно все себе представляют. Вот ты да я – мы знаем, что значит жить при демократических порядках. Мне они подходят, но я ведь при них родился. К тому же я не лорд. Ты, несомненно, леди, моя дорогая, но я не лорд. А этой стране, я полагаю, демократия не очень подходит. Демократические принципы действуют ежедневно и ежечасно. Вряд ли они понравятся этим господам больше теперешних. Конечно, если хотят попробовать, это их дело, но мне кажется, они не станут очень усердствовать.

– Вы считаете их неискренними? – спросила Изабелла.

– Нет, англичане очень честные люди, – признал мистер Тачетт, – но создается впечатление, что о демократии у них лишь теоретические знания. Их радикальные взгляды – род развлечения. Развлечения им необходимы, а вкус у них мог бы оказаться гораздо грубее. Ты видишь, в какой роскоши они живут, а все эти прогрессивные идеи – едва ли не самая большая их роскошь. Идеи позволяют им чувствовать себя высоконравственными, но не угрожают их положению. Ведь англичане сильно пекутся о своем положении в обществе. Не верь никому, кто станет убеждать тебя в обратном; а если поверишь, тебя очень скоро поставят на место.

Изабелла очень внимательно следила за мыслями дяди, которые тот излагал легко, вдумчиво, с некоторой долей оптимизма; хотя она не была знакома с английской аристократией, девушка обнаружила, что в целом к ней применимы ее, Изабеллы, представления о человеческой природе. Но лорда Уорбартона ей захотелось взять под защиту.

– Я не верю, что лорд Уорбартон притворщик, – заявила она. – До остальных мне нет дела. А вот лорд… мне бы хотелось его проверить.

– Избави меня Бог от друзей! – продекламировал мистер Тачетт и продолжал: – Лорд Уорбартон – очень приятный… прекрасный молодой человек. Его доход составляет сто тысяч в год. На этом маленьком острове ему принадлежат пятьдесят тысяч акров земли и полдюжины домов. У него постоянное место в парламенте, как у меня за моим обеденным столом. Он обладает изысканным вкусом – интересуется литературой, искусством, наукой и очаровательными молодыми леди. Но самый главный интерес он испытывает к новым взглядам. Они доставляют ему массу удовольствий – возможно, больше, чем что-либо еще, за исключением молодых леди. Его старинный дом – как он его называет? Локли? – очень хорош, хоть наш, на мой вкус, получше. Впрочем, это не имеет значения – у него много и других домов. Насколько я могу видеть, его взгляды никому не приносят вреда, и меньше всего ему самому. Если бы здесь разразилась революция, лорд пережил бы ее абсолютно безболезненно; его бы никто не тронул, оставили бы целым и невредимым – слишком уж он всем нравится.

– Да, лорду не суждено стать мучеником, даже если бы он захотел! – воскликнула Изабелла. – Очень незавидное положение.

– Да, мучеником ему никогда не бывать… если только ты не сотворишь с ним эту штуку, – произнес старик.

Девушка покачала головой; было даже забавно, что в этом жесте сквозило легкое сожаление.

– Из-за меня никто не будет мучиться, – сказала она.

– Надеюсь, и сама ты никогда мученицей не будешь.

– Я тоже надеюсь. Так значит, вам не жаль лорда Уорбартона, как Ральфу?

Дядя посмотрел на племянницу долгим лукавым, проницательным взглядом.

– Несмотря ни на что… Пожалуй, все-таки жаль, – мягко ответил он.

Глава 9

Вскоре с приглашением приехали две мисс Молинью, сестры его светлости; Изабелле сразу понравились эти молодые леди, на которых, как ей показалось, лежала печать некоего своеобразия. Правда, когда она назвала сестер «оригинальными» в беседе с кузеном, тот заявил, что этот эпитет совсем не подходит для двух мисс Молинью, поскольку в Англии найдется пятьдесят тысяч молодых женщин, похожих на них как две капли воды. Однако, хотя таким образом гостьям было отказано в оригинальности, невозможно было не восхититься их необыкновенно мягкими и застенчивыми манерами и самыми, как казалось Изабелле, добрыми на свете глазами.

«На здоровье им, во всяком случае, жаловаться не приходится», – решила наша героиня, которая считала это большим достоинством; к сожалению, о некоторых подругах ее детства такого сказать было нельзя (какими бы они были прелестницами, если бы не их болезненность), не говоря о том, что иногда и сама Изабелла не могла похвастаться прекрасным самочувствием. Сестры Молинью были уже не первой молодости, но сохранили яркий и свежий цвет лица и что-то детское в улыбке. Глаза сестер, которые так восхитили Изабеллу, имели умиротворенное выражение, а котиковые жакеты подчеркивали изрядную округлость их форм. Сестры были необыкновенно дружелюбны, настолько, что почти стеснялись этого; казалось, они немного побаиваются молодую леди, прибывшую с другого конца света, и больше показывали, нежели высказывали свое доброе к ней отношение. Тем не менее они ясно выразили надежду на то, что Изабелла прибудет на ланч в Локли, где они живут вместе с братом, а также на то, что отныне они смогут видеться очень, очень часто. Сестры поинтересовались, не согласится ли она пробыть у них целый день и остаться ночевать; двадцать девятого они ожидают гостей, и, возможно, Изабелла захочет к ним присоединиться.

– Боюсь, среди них не будет никого особенно выдающегося, – сказала старшая сестра, – но смею надеяться, вы полюбите нас такими, какие мы есть.

– Я от вас в восхищении; вы очаровательны именно такие, какие есть, – ответила Изабелла, которая всегда бывала щедра на похвалы.

Гостьи вспыхнули, а кузен после их ухода сказал Изабелле, что если она еще раз скажет что-нибудь подобное этим бедняжкам, они примут это за насмешку. Он был уверен, что сестер еще никто ни разу в жизни не назвал очаровательными.

– Но что же я могу сделать, – ответила Изабелла. – Именно такие тихие, благоразумные, довольные люди мне и нравятся. Хотелось бы и мне быть такой же.

– Боже упаси! – пылко воскликнул Ральф.

– Обязательно постараюсь подражать им, – настаивала девушка. – Интересно посмотреть, каковы они в домашней обстановке.

Несколько дней спустя она получила это удовольствие. Вместе с Ральфом и его матерью Изабелла приехала в Локли. Сестры Молинью сидели в просторной гостиной (одной из многих, как она выяснила позже), сплошь отделанной блеклым ситцем. Одеты они были по этому случаю в черные бархатные платья. В домашней обстановке женщины понравились Изабелле даже больше, чем в Гарденкорте, и она еще раз была поражена, что они просто излучали здоровье. При первой встрече ей показалось, что им недостает живости ума, но сейчас она признала за ними способность глубоко чувствовать. Перед ланчем она некоторое время оставалась с ними наедине, в то время как лорд Уорбартон в другом углу комнаты беседовал с миссис Тачетт.

– Правда ли, что ваш брат такой непримиримый радикал? – поинтересовалась Изабелла. Она знала, что это правда, но мы уже видели, насколько велик был ее интерес к человеческой природе, и сейчас ей хотелось вызвать на разговор сестер Молинью.

– О да, дорогая, он придерживается чрезвычайно передовых взглядов, – сказала Милдред, младшая.

– И в то же время Уорбартон очень благоразумен, – заметила старшая мисс Молинью.

Изабелла взглянула в тот угол гостиной, где находился лорд; было очевидно, что он изо всех сил старается угодить миссис Тачетт. Ральф играл с одной из собак перед пылающим камином, который вовсе не был лишним в огромной старинной зале при прохладной августовской английской погоде.

– Вы полагаете, ваш брат искренен? – с улыбкой спросила Изабелла.

– О, несомненно! – торопливо воскликнула Милдред, в то время как старшая сестра удивленно взглянула на нашу героиню.

– Думаете, он не дрогнет, если придется?

– Что придется?

– Я имею в виду, сможет ли он, скажем, отказаться от всего этого?

– Отказаться от Локли? – переспросила старшая мисс Молинью после небольшой паузы, когда снова обрела дар речи.

– Да, и от других имений тоже. Кстати, как они называются?

Сестры обменялись почти испуганными взглядами.

– Вы хотите сказать… вы имеете в виду, что они требуют больших расходов? – спросила младшая сестра.

– Я думаю, он мог бы сдать один или два дома, – сказала другая.

– Сдать или отдать? – спросила Изабелла.

– Не могу представить, чтобы он отказался от своей собственности, – проговорила старшая мисс Молинью.

– В таком случае боюсь, он обманщик! – воскликнула Изабелла. – И что же, вы не считаете, что его положение ложно?

Ее собеседницы были явно сбиты с толку.

– Положение брата? – пробормотала мисс Молинью.

– Его положение считается очень хорошим, – возразила младшая сестра. – Самое высокое положение в графстве.

– Наверное, вы считаете меня бесцеремонной, – заметила Изабелла, воспользовавшись возникшей паузой. – Полагаю, вы очень почитаете брата и побаиваетесь его.

– Конечно, невозможно не уважать брата, – просто сказала мисс Молинью.

– Если вы его уважаете, значит, он очень хороший человек… потому что вы обе очень хорошие.

– Он необыкновенно добр. Никто даже не представляет себе, сколько хорошего он делает.

– Все знают о его способностях, – добавила Милдред. – И считают их необыкновенными.

– Да, я это вижу, – согласилась Изабелла. – Но на его месте я исповедовала бы более консервативные взгляды. И ничего не стала бы отдавать.

– Я думаю, люди должны придерживаться широких взглядов, – мягко возразила Милдред. – Нас так воспитывали с самого детства.

– Что ж, – произнесла Изабелла. – Это у вас очень хорошо получается. Неудивительно, что вам это нравится. Я вижу, вы питаете слабость к вышивке? – сменила она тему.

После ланча лорд Уорбартон повел Изабеллу осматривать дом, имевший очень благородный вид; впрочем, иного и нельзя было ожидать. Внутри здание было сильно модернизировано – и некоторые, может быть, лучшие его части потеряли свою первозданность. Но когда девушка посмотрела на него из сада, дом – громадный, выкрашенный непогодой во все оттенки серого, вздымающийся над наполненным неподвижной водой рвом – показался ей сказочным замком. День выдался прохладным и пасмурным; всюду были заметны первые признаки осени; бледный солнечный свет падал на стены расплывчатыми бликами, как будто намеренно согревая те места, где сильнее ощущалась болезненность нанесенных временем ран. Викарий, брат хозяина, прибыл к ланчу, и Изабелла поговорила с ним в течение пяти минут – время достаточное для того, чтобы в который раз попытаться найти истового приверженца церкви, – и отказаться от этой попытки как от тщетной. Викарий из Локли был человеком огромного роста, атлетического телосложения, с искренним выражением лица, прекрасным аппетитом и склонностью к внезапным взрывам смеха. От своего кузена Изабелла потом узнала, что до того, как принять сан, викарий был успешным борцом и что до сих пор при случае – конечно, только в кругу семьи – с удовольствием кладет на лопатки своего слугу. Викарий понравился гостье – она была в таком настроении, когда нравится все вокруг; правда, ее воображению пришлось как следует потрудиться, чтобы представить его в роли духовного пастыря. Покончив с ланчем, все общество отправилось на прогулку по окрестностям, и лорд Уорбартон проявил некоторую изобретательность, чтобы увести свою юную гостью от остальных.

– Я хочу, чтобы вы здесь все как следует, по-настоящему осмотрели, – сказал он. – А вы не сможете сделать этого, если вас будут отвлекать всякой болтовней.

Однако его рассказ (при том, что лорд много говорил о доме, который имел любопытную историю) касался отнюдь не только археологических особенностей; время от времени он переходил к вопросам более личным – как в отношении Изабеллы, так и себя самого. Но в конце концов, после довольно продолжительной паузы, лорд вернулся к той теме, которая послужила предлогом для всей беседы.

– Ну что ж, я очень рад, что вам понравился этот старый дом. Мне бы хотелось, чтобы вы еще полюбовались им… чтобы вы задержались у нас ненадолго. Сестры без ума от вас… если это может служить в ваших глазах приманкой.

– В приманках нет необходимости, – ответила Изабелла. – Но боюсь, я не могу принять приглашение. Я совершенно в тетиной власти.

– Вы простите, если я скажу, что не верю в это? Я уверен, вы можете делать все, что захотите.

– Жаль, что я произвела на вас такое впечатление. Это ведь не очень-то хорошее впечатление?

– Не совсем так – ведь это позволяло мне надеяться, – сказал лорд и умолк.

– Надеяться на что?

– Что в будущем я смогу чаще видеть вас.

– Ну, – сказала Изабелла, – чтобы иметь удовольствие видеться с вами, мне не нужно быть такой уж эмансипированной.

– Несомненно. И в то же время мне кажется, что я не очень нравлюсь вашему дядюшке.

– Вы глубоко заблуждаетесь. Он прекрасно о вас отзывался.

– Я рад, что вы говорили обо мне, – сказал лорд Уорбартон. – Но все-таки сомневаюсь, что ему бы понравилось, если бы я зачастил в Гарденкорт.

– Я не могу отвечать за вкусы своего дяди, – отозвалась Изабелла, – хотя, разумеется, и должна по возможности принимать их в расчет. Но что касается меня, то я буду очень рада видеть вас.

– Именно это мне и хотелось услышать от вас. Я просто очарован вашими словами.

– Легко же вас очаровать, милорд, – заметила девушка.

– Нет, вовсе не легко! – Уорбартон на мгновение умолк, а затем добавил: – Но вам это удалось, мисс Арчер.

Эта фраза была произнесена с какой-то неопределенной интонацией, которая насторожила Изабеллу; это показалось ей прелюдией к чему-то важному; она уже слышала такую интонацию раньше и узнала ее. Однако Изабелле вовсе не хотелось, чтобы сейчас эта прелюдия получила продолжение, и поэтому, поборов волнение, она быстро и как можно более приветливо произнесла:

– Боюсь, у меня не будет возможности снова приехать сюда.

– Никогда? – спросил лорд Уорбартон.

– Я бы не стала говорить «никогда». В этом есть что-то мелодраматическое.

– Могу я приехать и повидать вас как-нибудь на следующей неделе?

– Ну конечно. Что может этому помешать?

– Ничего серьезного. Но с вами я никогда не чувствую себя спокойно. У меня такое чувство, будто вы все время судите людей.

– Если бы это было и так, вы от этого не проигрываете.

– Очень приятно слышать это от вас; но даже если я в выигрыше, все равно суровая критика – это не то, что я люблю больше всего. Миссис Тачетт собирается увезти вас за границу?

– Надеюсь, что да.

– Англия вам не очень нравится?

– Это коварный вопрос в духе Макиавелли; он не заслуживает ответа. Просто я хочу побывать в разных странах.

– Там вы продолжите выносить свои суждения, я полагаю.

– Надеюсь, получать удовольствия – тоже.

– Да, но это и доставляет вам самое большее удовольствие. Никак не могу понять, к чему вы стремитесь, – заметил лорд Уорбартон. – Мне представляется, что у вас таинственные цели… и обширные планы!

– Как мило с вашей стороны разработать целую теорию, с которой я совершенно не имею ничего общего! Что таинственного в моем намерении развлечься, как каждый год делают на глазах у всех пятьдесят тысяч моих соотечественников, – в намерении развить свой ум с помощью путешествий?

– Вам не надо развивать ум, мисс Арчер, – заявил ее собеседник. – Это и без того уже страшный инструмент. Вы смотрите на всех нас сверху вниз и презираете.

– Презираю вас? Да вы смеетесь надо мной, – серьезно сказала Изабелла.

– Ну, вы считаете нас, англичан, людьми с причудами, что есть то же самое. Начнем с того, что я не хотел бы выглядеть «чудаком». Ни в коей мере. Я заявляю протест.

– Этот протест – самое причудливое из всего, что я когда-либо слышала, – с улыбкой ответила девушка.

Лорд Уорбартон сделал небольшую паузу.

– Вы обо всем судите как бы со стороны, и вам ни до чего нет дела, – произнес он наконец. – Вам только бы развлекаться!

Вновь в его голосе появились нотки, которые девушка слышала несколько минут назад, но теперь к ним примешалась горечь – эта горечь была такой неожиданной и неоправданной, что Изабелла испугалась, уж не обидела ли она хозяина дома. Ей часто говорили, что англичане очень эксцентричны; она даже вычитала у какого-то остроумного автора, что в глубине души это самый романтичный народ. Неужели лорд Уорбартон внезапно превратился в романтика? Неужели он собирается устроить ей сцену в своем собственном доме, хотя видит ее всего третий раз в жизни? Изабелла быстро разубедила себя, вспомнив о том, как лорд безупречно воспитан; и эту уверенность не пошатнул даже тот факт, что он едва не переступил границу дозволенного – когда восхищался юной леди, доверившейся его гостеприимству. Она оказалась права, положившись на его воспитанность, поскольку лорд слегка улыбнулся и продолжал разговор, причем в его голосе не осталось и следа столь смутившей ее интонации:

– Конечно, я не хочу сказать, что вас занимают только пустяки. Вам интересны высокие материи, слабости и недостатки человеческой природы, особенности целых народов!

– Ну, если так, то мне бы и в своей стране хватило развлечений на всю жизнь, – сказала Изабелла. – Однако нам предстоит еще долгий путь, и тетушка, наверное, скоро засобирается домой.

Она направилась к остальным. Лорд Уорбартон молча шел рядом. Перед тем как они присоединились ко всему обществу, он успел произнести:

– Я приеду к вам на следующей неделе.

Ее будто что-то кольнуло, но, придя в себя, положа руку на сердце она не смогла назвать это ощущение болезненным. Тем не менее она отозвалась довольно холодно:

– Как вам будет угодно.

Причем эта холодность не была кокетством – это состояние было ей присуще даже в меньшей степени, чем, возможно, казалось многочисленным критикам. Она ответила так потому, что была слегка напугана.