Текст книги "Рыцарь пустыни, или Путь духа"

Глава IX. Руперт принимает миссию

Промежуток между первым января и тринадцатым апреля, днем их с Эдит бракосочетания, можно описать вкратце. Все актеры на сцене, кроме тех, что должны появиться из суданской пустыни, и их характеры и цели известны. Остается лишь следовать развитию человеческих сил, которые пришли в движение ради некоего неизбежного конца, каким бы тот ни был.

Выбор даты, 13 апреля, которая к тому же выпадала на пятницу, был одной из черных шуток лорда Дэвена, в чьем доме должна была состояться свадьба: публичный вызов вульгарным суевериям со стороны того, кто всей душой презирал подобные вещи.

Руперт, человек простой и прямой, веривший, что его жизнь направляется свыше, был менее других подвержен подобным вещам, хотя даже он, будь у него выбор, наверняка постарался бы избежать того, что навевало дурные мысли.

А вот Эдит, хотя и была безразлична к любой форме религии, ощущала эти древние, таинственные флюиды и попыталась протестовать, но тщетно. Кузен заявил, что дата его устраивает. К тому же имелись причины, почему брак нельзя было заключить раньше. В субботу, 14 апреля, он должен был на две недели отбыть в Ланкашир, чтобы присутствовать на судебном заседании, которое наверняка затянется и должно рассматриваться на месте, ибо дело касалось угольных шахт. И Эдит сдалась. Приглашения были разосланы на пятницу 13 апреля.

Пока все шло, как и предполагалось. Руперт был в руках Эдит и улыбался ей день напролет, даже не догадываясь, несчастный слепец, что порой своим занудством доводил ее едва ли не до исступления. Однако она прекрасно играла свою роль, отвечая словом на его слово, улыбкой – на улыбку, пусть даже не нежностью – на нежность.

Миссис Уллершоу, отринув свои первоначальные сомнения и страхи, была весела и вдохновлена счастьем своего сына, и при каждом случае заявляла, что полностью довольна его выбором. Лорд Дэвен, судя по всему, тоже был доволен, – а так оно и было, – и не упускал возможности похвалить Руперта за то, какой тот образцовый жених. Несчастный Руперт лишь морщился и передергивался от его сарказма.

Так однажды – это было после одного из ужинов в доме на Гровнер-сквер, которые Руперт ненавидел всеми фибрами души – лорду подвернулась возможность отпустить очередную остроту. Руперт, как обычно, сидел вместе с Эдит в углу комнаты, откуда при всем желании она не могла сбежать, отчего оба служили предметом внимания всей компании.

– Вы только посмотрите на них, – с улыбкой сказал лорд Дэвен, неожиданно входя, и помахал рукой в их сторону.

Все тотчас рассмеялись, и в особенности Дик, который находил эту пару комичной.

– Руперт, встаньте, – сказала Эдит. – Они смеются над нами.

– В таком случае, пусть себе смеются, – проворчал он, однако послушался и вслед за ней покорно направился к середине комнаты.

Пока они шли, чья-то очередная шутка, которой они не расслышали, спровоцировала очередной приступ хохота.

– Что вас так забавляет? – сердито спросил Руперт.

– Ах, Руперт, – ответила леди Дэвен, – они смеются, потому что вы любите сидеть в обществе своей нареченной. Но я не смеюсь. Я наоборот считаю, что так и должно быть.

– Табита высказалась не совсем точно, – вмешался в их разговор лорд Дэвен. – Мы не смеемся над красотой и доблестью, которые так прелестно дополняют друг друга в дальнем углу, мы лишь воздаем им дань нашего веселого и уважительного восхищения. Скажу честно, меня, человека пожилого и циничного, приводит в восторг, когда я вижу людей, столь поглощенных обществом друг друга. Это потому, мой дорогой Руперт, что ты еще не пресыщен жизнью. Француз в этом случае сказал бы следующее: «J'aime éperdument et pour toujours car je n'ai jamais éparpillé mon coeur; le parfait amour c'est la couronne de la vertu»[10]10
  Я влюблен без памяти и навсегда, потому что я никогда не растрачивал свое сердце; совершенная любовь – венец добродетели (фр.).


[Закрыть]. Теперь ты пожинаешь богатый урожай вознаграждения за свою безупречную, как я предполагаю, юность. Счастлив тот мужчина, который, отвергнув соблазн или будучи сам от него отвергнут, сохраняет свою первую большую страсть для своей супруги.

Ответом на этот изощренный сарказм стали новые смешки, ибо все поняли намек, и тем более Руперт, который покраснел до ушей. На помощь ему пришла только леди Дэвен, которая попыталась смягчить его конфуз.

– Ба! – воскликнула она. – Твое остроумие, Джордж, попахивает серой и носит на своем хвосте острое жало. Почему ты насмехаешься над этими молодыми людьми, потому что они честны и не стесняются того, что любят друг друга, как это и должно быть? Не обращайте на него внимания и возвращайтесь в свой уголок, мои дорогие, и я приду и посижу перед вами. Или, по крайней мере, скажите им, что это им должно быть стыдно, ибо они не могут сказать, что не растеряли свои сердца, если я правильно поняла эти французские слова.

Затем во всеобщем веселье, вызванном смешанными метафорами леди Дэвен и ее странным предложением своими пышными формами загородить наших голубков от посторонних глаз, шутка перелетела от них к ней, как она на то и надеялась, и вскоре забылась. А вот ни Руперт, ни Эдит не забыли ее. И больше никогда не сидели вместе в гостиной дома на Гровнер-сквер, даже в отсутствие лорда Дэвена, за что Эдит, ненавидевшая публичные проявления чувств, была искренне благодарна.

Какое-то время после официального объявления о помолвке Руперт и Дик старались по возможности избегать друг друга. Руперт – потому что он так и не простил Дику его поведение на охоте, которое врезалось в его ум сильнее любых туманных намеков об отношениях Лермера и Эдит в прошлом. Кстати, этим намекам он никогда не верил и вскоре, будучи начисто лишен подозрительности, совершенно выбросил их из головы. Что касается Дика, у того имелись собственные причины избегать встреч со своим удачливым соперником, которому все вокруг воздавали почести.

Постепенно, однако, Эдит, жившая в постоянном страхе очередной вспышки страсти со стороны Дика, сумела сгладить различия между ними, по крайней мере внешне, ибо бездна, разделявшая их, была так глубока, что ее вряд ли можно было преодолеть. Более того, ее усилия в этом направлении едва не привели к тому, чего она больше всего хотела избежать, а именно – к открытой ссоре.

Случилось же это вот как. Произошло то, чего давно ожидали: член парламента от округа, в котором жил лорд Дэвен, подал в отставку, и Дик решил бороться за освободившееся место против сильного и популярного кандидата от консервативной партии. Его шансы на успех были не так уж и плохи, потому что этот округ давно был известен своей непредсказуемостью, а общество в целом не слишком благосклонно настроено к партии тори. Лорд Дэвен, который, будучи пэром, не мог принимать активное участие в избирательной кампании, любым доступным ему законным способом использовал свое богатство и влияние, чтобы протолкнуть в парламент своего кандидата.

Когда предвыборная гонка, в подробности которой нам нет необходимости вдаваться, близилась к концу, Дик сам предложил, что ему помогло бы, если бы на одной из встреч с избирателями Руперт выступил и рассказал про Египет и арабов, с которым ему довелось сражаться. Он отлично знал, что хотя сельские жители и ходят на политические дебаты и даже криками поддерживают ту или иную сторону – в зависимости от того, где, по их мнению, лежит их личная выгода, – на самом деле большинству из них куда интереснее волнующие истории из уст того, кого они уважают, нежели политическая полемика кандидатов.

Когда предложение это было озвучено, понятное дело, что Руперт тотчас же отклонил его. Теоретически он был либералом. Вернее, как и большинство честных и серьезных людей, он искренне желал процветания народу и принятия всех мер, которые этому способствуют. С другой стороны, он не был настроен столь радикально, как лорд Дэвен, для которого главным было произвести как можно больше политического шума. А еще он был тем, кого нынче принято называть империалистом: твердо верил в особую миссию Британии среди других народов земли и всей душой желал укрепления мощи империи, ибо это означало справедливость, мир и личную безопасность; освобождало раба и парализовало руки грабителю, давало пшенице возможность расти, а ребенку – смеяться.

Руперт считал, что попав в парламент, Дик вряд ли станет продвигать эти цели, а будет лишь выполнять роль рупора лорда Дэвена. Но тут вмешалась Эдит и попросила Руперта выступить не ради Дика, а ради нее самой. Она пояснила, что для блага семьи было бы полезно, если бы Дик выиграл это место. Это не только открыло для Руперта новые карьерные перспективы, в которых он, к сожалению, нуждался, но и сам Дик был бы ему за это благодарен.

В конце концов, Руперт уступил, забыв или не зная о том, что, будучи офицером в отпуске, он не имел права выступать от имени любой партии, о чем Дик не счел нужным его предупредить.

Встреча с избирателями, последняя в данной кампании, состоялась в зале собраний маленького сельского городка. Зал был набит до отказа, причем среди присутствующих были как сторонники Дика, так и внушительный контингент его противников. Сам кандидат произнес свою речь гладко и довольно убедительно – Эдит и другие не раз убеждались в том, что в карман он за словом не лез – под одобрительные крики сторонников и стоны врагов. На самом деле речь была самая заурядная, если не сказать, пустая, и представляла собой набор избитых фраз, призванных тронуть сердца присутствующих, однако произнесенная гладко и с большим чувством.

Вторым выступал тяжеловесный и нудный член парламента, который, еще до завершения своей речи, был освистан, а некоторые из сидящих на задних скамьях даже начали петь и топать ногами. Затем председатель, зажиточный местный производитель, встал и сказал, что сейчас выступит полковник Уллершоу, кавалер ордена Бани, кавалер ордена за Безупречную службу и турецкого ордена Меджидие (он произнес это как «Джи-джи»), а также множества разных медалей, не говоря уже о том, что он родственник и наследник их самого уважаемого друга и соседа, благородного лорда Дэвена, и потому близок им всем. Доблестный полковник не станет произносить политических речей, ибо на сегодня с них хватит политики (в ответ на это публика разразилась одобрительными криками «Слушайте! Слушайте!»), но расскажет им про войны в Египте, и хотя многие из присутствующих не одобряют войн, об этом им все равно будет интересно услышать, так как в любом случае они заплатили за них из своего кармана. (И вновь «Слушайте! Слушайте!».) Да, он назвал Руперта доблестным воином, в чем они убедятся, когда он расскажет им одну историю, и к великому ужасу Руперта, который буквально извивался на стуле, сидя позади этого ужасного человека, и к веселью Эдит, сидевшей с ним рядом, председатель поведал присутствующим приукрашенную версию подвига, за которую он не получил крест Виктории, а когда закончил, чей-то голос крикнул: «Все верно. Я был там. И видел, как полковник вынес этого солдата!» (И снова раздались бурные одобрительные возгласы.)

Что делать? Под гром рукоплесканий Руперт поднялся с места. Он был не любитель произносить публичных речей, и хотя голос его был громким и звучным, ему в самом начале плохо удавалось завладеть вниманием публики. Первые минут пять Дик и его агент, решив, что это полный провал, начали совещаться, решая, как увести его с трибуны. Эдит буквально сжалась от унижения. Внезапно, когда Руперт пустился в длинные, научные объяснения египетских военных кампаний, кто-то из зала крикнул:

– К черту учебник истории, расскажи нам лучше про Гордона[11]11
  Чарльз Джордж Гордон (1833–1885) – один из самых знаменитых британских генералов XIX века, известный также под именами «Китайский Гордон», «Гордон Хартумский» или «Гордон-Пашá». Ключевая фигура осады Хартума.


[Закрыть].

Руперт тотчас преобразился. Гордон был его любимым героем, человеком, которого он лично знал, любил и уважал. И он начал рассказывать им о Гордоне, о его славной и отчаянной кампании, предпринятой по просьбе правительства, о его мужестве перед лицом численно превосходящего врага, когда он с болью в сердце слишком поздно ожидал посланное подкрепление. О марш-броске, отправленном на его спасение, в котором он, Руперт, принимал участие, рассказал подробности мученической гибели Гордона. Затем, как будто совершенно забыв, зачем он здесь находится и кого пришел поддержать, он разразился красноречивой тирадой в адрес тех, на ком, по его мнению, лежала ответственность за гибель Гордона.

В завершение своей речи, а также в ответ на голос из зала, заявивший, что на самом деле Гордон жив, Руперт процитировал наизусть несколько знаменитых стихотворных строк:

 
Он больше не придет, напрасно мы зовем,
Он больше не придет, свободный от оков
И смертной плоти, и мирских соблазнов,
От лжи политиков и королевских ласк.
 

Прочтя их, он внезапно сел под бурю рукоплесканий, смешанных с криками «Позор!», коими наполнился весь зал.

– Боже милостивый! – яростно воскликнул Дик и добавил, обращаясь к своему агенту: – Боюсь, как бы из-за этой речи мы не проиграли выборы!

– Я бы не удивился, – хмуро ответил тот. – Зачем ты вообще привел его сюда? Уж лучше бы нес обычную партийную болтовню.

– Вы хотите, чтобы мы голосовали за этих пустозвонов, мастер? – выкрикнул кто-то из собравшихся в зале.

За этим, как сообщалось в местной газете (к счастью для Руперта его слова были напечатаны только в ней), последовала «невероятная суматоха», вылившаяся во всеобщую драку. Вне себя от ярости, Дик, работая локтями, проложил себе путь в гуще этой потасовки к Руперту и, потрясая кулаком у его лица, крикнул:

– Черт тебя подери, ты сделал это нарочно! Из-за тебя я лишился места в парламенте, но рано или поздно я расквитаюсь с тобой, мерзкий лицемер…

Он не договорил. В следующий миг тяжелая правая рука Руперта с силой опустилась ему на плечо и заставила сесть в кресло:

– Ты сам не знаешь, что говоришь! – рявкнул Руперт. – Но если ты произнесешь хотя бы одно слово в этом духе, клянусь, я сброшу тебя со сцены.

Чувствуя на своем плече тяжесть его руки, Дик промолчал.

На этом можно завершить наш рассказ об этом трагикомическом случае, который в очередной раз подтвердил, что на партийные митинги лучше не приглашать неопытных и слишком честных помощников. Дик воспринял свой провал крайне болезненно, а вот лорд Дэвен, который по идее должен был прийти в ярость, к великому удивлению Эдит, счел этот случай забавным. Более того, он заявил, что понимает это Дик или нет, но одна только эта восхитительная история стоит всей избирательной кампании.

Поняв, что натворил, Руперт глубоко раскаялся и даже написал Дику письмо с извинениями, в котором «сожалел, что в порыве волнения рассказал правду о Гордоне», и даже позволил ему, при необходимости, «опубликовать текст письма». Дик не воспользовался этим великодушным предложением. Но по совету лорда, он написал ответ, в котором саркастически заявил, что виноват во всем сам, ибо ему следовало помнить, что «те, на чьем счету выдающиеся подвиги, обычно обделены даром произносить публичные речи, и от них нельзя ждать понимания партийных дел, которые крайне редко требуют, чтобы кто-то сорвал последнюю завесу с Правды, какой бы чистой и прекрасной та ни была». В конце письма он в свою очередь принес извинения за любые слова, которые могли быть им сказаны «в порыве волнения».

Таким образом, по крайней мере, внешне, их раздор был улажен. И все же Дик не забыл своего обещания рано или поздно расквитаться с Рупертом, а также тяжесть руки соперника на своем плече, каковая давала о себе знать еще много дней.

В конце предвыборной гонки деньги и интересы Дэвенов все же взяли верх. Дик одержал триумфальную победу с небольшим, но достаточным перевесом в пятнадцать голосов, которые при пересчете дали тринадцать. Через несколько дней он занял место в парламенте, где был доброжелательно встречен другими членами партии, для которых исход этих выборов был крайне важен.

Дику не пришлось долго ждать, чтобы расквитаться с Рупертом. Так случилось, что 11 апреля, за два дня до церемонии бракосочетания, в коридорах парламента он встретился с лордом Саутвиком и разговорился с ним.

– Кстати, – произнес тот, – как жаль, однако, что Уллершоу женится. Потому что у нас есть работа как раз для него.

– И какая же? – навострил уши Дик.

– О, нам нужен кто-то, кто хорошо знает повадки этих наглых арабских шейхов, что живут вдоль границы близ Вади-Хальфы. Секретная миссия, цель – без лишнего шума перехитрить их. Как вы понимаете, я не имею права вдаваться в подробности, хотя вы вряд ли выдадите меня кому-то. Офицер, который будет отправлен туда, должен быть досконально знаком с арабами, знать привычки и обычаи местных дикарей. Как только об этом зашел разговор, тотчас было названо имя Уллершоу, но я сказал, что через два дня приглашен на его свадьбу, а так как мы не могли подобрать для этой миссии никого другого, было решено отложить этот вопрос до завтрашнего дня.

– И когда он должен уехать? – спросил Дик.

– Как можно раньше, потому что дело срочное. Поездом, в пятницу, в семь часов вечера. Увы, это как раз тот день, когда у него свадьба. Ужасно жаль, потому что для него это великолепный шанс, да и для нас тоже.

Дик задумался на мгновение, а потом его осенило.

– Мой кузен Уллершоу – странный малый, – сказал он, – и я не совсем уверен, что, если дать ему это поручение, женитьба встанет между ним и долгом. Насколько много времени зайдет эта миссия?

– О, он вернулся бы уже месяца через три. Хотя, как вы понимаете, она сопряжена с определенным риском. Поэтому нам нужен кто-то с железными нервами.

– Уллершоу обожает риск. Можно сказать, это задание как будто скроено по его мерке. Послушайте, лорд Саутвик, почему бы и вправду не дать ему такой шанс? С вашей стороны это был бы щедрый жест. Жаль лишать его такой возможности лишь потому, что он совершает преступление женитьбы, а супружеское блаженство подождет три месяца. Пошлите за ним и спросите его. Во всяком случае, он оценит такое внимание к себе.

– Будь я женат всего час-другой, я бы о себе такого не сказал, – ответил лорд Саутвик. – Однако есть, конечно, вещи и поважнее. Посмотрю, что на это скажет мой начальник. Скажите, по какому адресу я могу отправить ему телеграмму?

Дик назвал адрес, затем, немного подумав, добавил к нему также адрес лорда Дэвена на Гровнер-сквер, где Руперт, скорее всего, будет завтра днем, заметив, что, по его мнению, будет разумно продублировать обе телеграммы.

– Отлично, – сказал заместитель военного министра, записывая адреса. – Завтра днем этот вопрос так или иначе решится, а пока разрешите откланяться, – сказал он и повернулся, чтобы уйти.

– Всего одно слово, – остановил его Дик. – Буду вам крайне благодарен, если вы не станете называть мое имя в связи с данным вопросом. Разумеется, я желаю ему только добра, но кто знает, как воспримет это его супруга. Не хотелось бы, чтобы потом она меня выбранила бы за это.

– Понял, – с усмешкой ответил лорд Саутвик. – И постараюсь не забыть.

«Вряд ли Эдит будет рада провести свой медовый месяц среди дикарей Судана, – размышлял про себя Дик со злорадной улыбкой, шагая коридорами парламента. – „Сопряжено с определенным риском“. Да, дружище Руперт. Гордон отправился с особой миссией в Судан, и так и не вернулся».

* * *

На следующий день в четыре часа пополудни, когда Руперт выходил из дома матери, чтобы проведать Эдит на Гровнер-сквер, где она пока обитала, посыльный сунул ему в руку телеграмму, в которой говорилось следующее:

«Немедленно явитесь в военное министерство. Должен поговорить с вами о важном деле. Буду ждать до пяти. Саутвик».

Недоумевая, зачем он понадобился, Руперт велел кэбмену отвезти его на Пэлл-Мэлл и через полчаса после получения телеграммы вручил свою визитку. Вскоре его провели, но не к заместителю военного министра, а в другой кабинет, где его ждал статс-секретарь, а с ним лорд Саутвик.

– Быстро, очень даже быстро, полковник Уллершоу, – сказал статс-секретарь. – Замечательное качество в офицере. А теперь садитесь, и я кратко изложу вам основные пункты этого дела. Если вы согласитесь, лорд Саутвик введет вас в курс подробностей. Как я понимаю, вы хорошо знаете район Вади-Хальфы, шиллукских арабов и их вождей? А также, насколько мне известно, говорите по-арабски? Более того, у вас имеется дипломатический опыт, не так ли?

– На все ваши вопросы отвечаю утвердительно, – сказал Руперт.

– Отлично. Эти шиллуки давно мутят воду, грабя и убивая людей в окрестностях Абу-Симбела. Согласно нашим отчетам, с которыми вы можете ознакомиться позднее, главный смутьян – некий мерзавец по имени Ибрагим, он же шейх Пресных Колодцев. Знаете такого?

– Да, сэр, – ответил Руперт с легкой усмешкой, – однажды он угрожал убить меня.

– Охотно в это верю. А теперь послушайте. Нам сообщают, что некоторые из этих шиллукских вождей, включая самого влиятельного, устали от Халифы и его мелких подлостей и готовы заключить с нами мир, если только найдется тот, кого они хорошо знают, а им при этом позолотят ручки. По ряду причин правительство Египта не хочет посылать к ним посольство и даже никого из офицеров, которые там сейчас находятся. Дело в том, что это тотчас дойдет до Халифы, и тот может напасть на них. В этом деле нужен посланник, на первый взгляд, путешествующий по своим собственным делам и даже, если такое возможно, переодетый арабом, который бы незаметно добрался до шиллуков и заключил с ними договор. Думаю, мне не нужно говорить о том, что любой, кто сумеет это сделать, может рассчитывать на благодарность египетского правительства, а со временем его труды будут оценены по достоинству. В общем, полковник Уллершоу, мы подумали и решили, что вы и есть тот самый человек, тем более что вам будет сопутствовать наша полная уверенность в вашем успехе.

– Для меня это высокая честь, – ответил Руперт и даже покраснел. – Я с радостью возьмусь за эту миссию, тем более что я понимаю этих людей, а кое-кого могу даже назвать своими друзьями. Скажу больше, самый влиятельный из них сопровождал меня на охоте, и если кто-то может убедить его, то думаю, это буду я.

– Разумеется, это сопряжено с риском, – многозначительно добавил лорд Саутвик, ибо в данный момент его доброе сердце взяло над ним верх.

– Я не боюсь риска. По крайней мере, мне к нему не привыкать, милорд, – спокойно ответил Руперт.

– Есть еще одна вещь, – продолжал лорд. – Допустим, ваша миссия обернется провалом, а мы не можем исключать такую вероятность: в этом случае, может статься, – ибо мы пока не получили на этот счет четких указаний, – что власти сделают вид, будто ничего не произошло или же используют это как предлог, чтобы напасть на них. Короче, вы не получите никаких письменных инструкций, а все необходимые средства будут вам выданы золотом.

– Я понял, – ответил Руперт. – Мне все равно, при условии, что в результате такого развития событий не пострадает моя репутация и я не понесу за это наказания. Скажите только, – добавил он, внезапно вспомнив про предстоящее бракосочетание, – когда я должен отбыть?

– Завтра вечерним поездом, – сообщил статс-секре-тарь, – ибо условия могут измениться, а дело не допускает отлагательств.

У Руперта от удивления отвисла челюсть.

– Но я завтра в половине третьего женюсь, сэр.

Статс-секретарь и лорд Саутвик переглянулись. Затем лорд заговорил:

– Мы в курсе, полковник Уллершоу, тем более что один из нас имеет удовольствие присутствовать на вашем бракосочетании. И все же, поскольку это в ваших собственных интересах, а тем более, как вы понимаете, в интересах страны, мы сочли необходимым вам первому предложить эту деликатную и ответственную миссию. Понимая вашу ситуацию, мы не требуем от вас, чтобы вы непременно согласились, тем более что в случае вашего отказа, за который мы никогда не станем вас упрекать, у нас есть другой офицер, жаждущий занять ваше месте. В то же время, скажу вам со всей откровенностью, я не думаю, что вы откажетесь, ибо, я уверен, что вы из тех людей, которые ставят долг превыше всех прочих соображений. А теперь, хотя мне не хочется вас торопить, ибо такие решения принимают, лишь тщательно взвесив все за и против, я, тем не менее, вынужден просить вас дать мне ответ, поскольку тот второй джентльмен должен иметь хотя бы двадцать четыре часа на сборы.

Руперт встал и дважды прошелся по комнате из конца в конец. Все это время они не сводили с него взгляда, причем, лорд Саутвик – с тревогой. На втором повороте Руперт остановился напротив статс-секретаря.

– Вы употребили слово «долг», сэр, – произнес он. – И посему не оставили мне выбора. Я принимаю возложенную на меня миссию, ибо считаю это честью для себя.

Лорд Саутвик открыл рот, чтобы что-то сказать, но статс-секретарь его опередил:

– Поскольку полковник Уллершоу ответил согласием, думаю, нам нет смысла терять время на дальнейшие разговоры. Полковник Уллершоу, я благодарен вам за проявленную силу духа, в коей я ничуть не сомневался, как ознакомившись с вашим послужным списком, так и на основе собственного суждения о вас, вынесенного из нашей предыдущей беседы. Вы как истинный солдат ставите долг перед Ее Величеством и страной выше личного счастья и благополучия. Я верю, – нет, скорее, я убежден, – что наша с вами сегодняшняя договоренность станет не просто исходным пунктом, в этом никто не сомневается, но огромным шагом в великой и славной карьере. Всего хорошего. Желаю вам всяческих успехов. Лорд Саутвик сейчас пригласит вас к себе в кабинет, где ознакомит с подробностями дела.

– Это довольно жестоко, – сказал лорд Саутвик, когда дверь за Рупертом закрылась, – все-таки, это день его женитьбы и все такое прочее. Допустим, его убьют, а скорее всего, так и будет…

– Много солдат, столь же доблестных, если не лучше, погибли, исполняя свой долг, – ответил его начальник, напыщенный тип, привыкший брать пример со спартанцев, по крайней мере, когда это касалось других людей. – Как и все остальные, он должен рискнуть. Если у него все получится, присвойте ему звание рыцаря-коммандера ордена Бани или что-то в этом роде.

– Мертвым от орденов никакой пользы, как, впрочем, и их вдовам, – проворчал лорд Саутвик. – Наверно зря мы заговорили с ним о долге. Видите ли, в нем есть нечто от Дон Кихота, а так как ему даже не светит повышение, ни о каком долге не может быть и речи. Он лишь наша последняя надежда и нужен исключительно для того, чтобы проложить путь для подкупа или для нового наступления, о чем, разумеется, ни слова. Не говоря уже о том, что в случае неудачи от него наверняка открестятся, заявив, что он де превысил свои полномочия.

– Послушайте, Саутвик, – натянуто сказал его начальник, – жаль, что это не пришло вам в голову до того, как вы предложили ему эту миссию, кстати, как я понял, с подачи его родственника. В любом случае, решение принято, и назад дороги нет. К тому же, с государственной точки зрения, нам крупно повезло с Уллершоу, так как он – единственная подходящая нам кандидатура, а этот майор, как его там по имени, невежественный и заносчивый тип, в пользу которого можно сказать лишь то, что он знает арабский. Этот бы точно все провалил. Имея перед собой пример того, что случилось несколько лет назад, мы не можем публично брать на себя ответственность. Если его убьют, значит, его убьют, но мы здесь ни при чем. Если останется жив, станет рыцарем-командором ордена Бани и насладится медовым месяцем. А пока выкинем его из головы. У вас есть что-то еще? Нет? В таком случае, позвольте откланяться. Меня ждут дела в Парламенте.