Текст книги "Аллан Кватермэн"

Подземный огонь

Мы плыли. Течение несло нас. Наконец, я заметил, что шум воды сделался слабее. Я мог теперь явственно различить вопли Альфонса. Взяв весло, я ткнул им француза, а он, думая, что наступил конец, заревел еще сильнее. Тогда я тихо и осторожно поднялся, встал на колени и старался ощупать рукой свод, но его не было. Я взял весло, поднял его над головой, насколько мог, наклонял его вправо, влево и ничего не нащупал, кроме воды.

Вспомнив, что у нас имеется с собой маленький фонарь и масло, я разыскал его, осторожно зажег, и когда фитиль разгорелся, огляделся кругом. Первое, что мне бросилось в глаза, – это бледное, искаженное лицо Альфонса, который, полагая, что все кончено, и он видит сверхъестественное явление, испустил ужасный вопль, за что и получил толчок веслом для успокоения.

Гуд лежал на спине, со стеклышком в глазу и смотрел в темноту, сэр Генри, голова которого покоилась поперек лодки, рукой пытался определить скорость течения. Когда свет фонаря упал на старого Умслопогаса, я готов был рассмеяться.

Как известно, мы взяли с собой часть жареной косули. Случилось так, что когда мы бросились все на дно лодки, голова Умслопогаса оказалась в близком соседстве с жарким, и как только он очнулся от потрясения, то почувствовал, что голоден. Он отрезал своим топором кусок мяса и теперь уничтожал его с видом полнейшего довольства. Потом он объяснил мне, что, приготавливаясь к «далекому путешествию», предпочел отправиться туда с сытым желудком.

Как только другие увидели, что я зажег фонарь, все ободрились и оттолкнули Альфонса в дальний конец лодки, с угрозой, что если он не замолчит, успокоить его, бросив в воду вслед за утонувшим Ваквафи поджидать встречи с Анетой в другом мире. Затем мы начали обсуждать наше положение. Прежде всего, по предложению Гуда, мы привязали оба весла для того, чтобы они могли предохранить нас от столкновения со скалой или от внезапного понижения свода. Нам было ясно, что мы находимся в подземной реке, вытекавшей из озера. Такие реки существуют во многих частях света, но, к сожалению, путешественникам не приходилось исследовать их. Река была достаточно широка, мы видели это, так как свет фонаря достигал ее берегов. Когда течение случайно относило нас в сторону, мы могли различить стену туннеля и арки на высоте 25 футов над нашими головами. К счастью для нас, течение было сильнее на середине реки.

Первое, что мы сделали, это условились, чтобы один из нас с фонарем и шестом в руке находился у весел, готовый предупредить нас о всякой опасности. Умслопогас, отлично закусивший, сейчас же взялся за дело в первую очередь. Это было все, что мы могли сделать для собственного спасения. Затем другой из нас занял место на корме, с веслом в руке, чтобы сдерживать лодку и не давать ей удариться о бока пещеры. Устроив это, мы поели немного жареного мяса (мы не знали, долго ли останемся в темноте!) и почувствовали себя в лучшем расположении духа. Я заявил, что положение наше очень серьезно, но не безнадежно, даже если бы слова туземцев, уверявших, что река впадает прямо в недра земли, и оказались верными. Очевидно, река куда-нибудь течет, может быть, по ту сторону гор, и мы должны держаться на лодке, пока приедем «туда», но куда – неизвестно! Гуд зловещим голосом возразил мне, что мы можем сделаться жертвами разных неожиданных ужасов, или река впадает, в конце концов, куда-нибудь в пропасть – тогда наша судьба будет очень плачевна.

– Ладно, будем надеяться на лучшее и готовиться к худшему! – сказал сэр Генри, всегда веселый и остроумный – признак несомненной нравственной силы в тяжелые минуты. – Мы пережили вместе столько опасностей, что, мне кажется, благополучно выпутаемся и теперь!

Мы последовали этому превосходному совету каждый по-своему, за исключением Альфонса, который лежал в каком-то оцепенении. Гуд сидел у руля, Умслопогас на веслах, мне и сэру Генри оставалось только лежать в лодке и думать. Конечно, наше положение было очень курьезно – плыть по подземной реке, подобно душам грешников, переправляемых Хароном через Стикс, как шутил Куртис! Как темно было вокруг нас! Только слабый луч света от нашей лампы озарял темноту. На веслах сидел Умслопогас с шестом в руке, настороже, а за ним, в тени, фигура Гуда, который всматривался в темноту и периодически погружал весло в воду.

– Отлично, – думал я, – вы хотели приключений, милый Аллан, и достукались! Вам надо бы постыдиться в ваши годы, но раз это случилось, как ни ужасно, ваше положение, быть может, вам все равно ничего тут не поделать! И когда все будет кончено, подземная река вовсе не дурное место для вечного успокоения!

Я должен признаться, что нервы мои были напряжены до крайности. Даже холодному, много испытавшему человеку тяжело привыкать к мысли, что ему, быть может, остается жить не более 5 минут! Но, правду говоря, наши опасения были нелогичны, потому что человек никогда не может быть уверен, что с ним случится в следующую минуту, даже сидя в хорошо устроенном доме с двумя полицейскими под окном, охраняющими его покой!

Прошло несколько часов с тех пор, как мы плыли в темноте, а Гуд и Умслопогас были на часах. Дежурство, как мы условились, продолжалось 5 часов. В 7 часов я и сэр Генри сменили других, которые легли спать. Целых три часа все шло благополучно, хотя сэр Генри иногда отталкивал веслом лодку от стен туннеля. Сильное течение несло нас по середине реки, хотя иногда лодка стремилась к одной или другой стороне. Что меня особенно занимало и интересовало, это вопрос: каким образом поддерживался здесь приток свежего воздуха? Он был тяжелый и сырой, но все-таки удовлетворительный. Единственно, чем я объяснил себе это явление, что воды озера содержали в себе достаточное количество воздуха, который проникал в туннель и не застаивался здесь. Около трех часов просидел я у руля, как вдруг начал замечать значительное изменение температуры. Сначала я не обратил на это внимания, но, через полчаса, когда жара все усиливалась, я спросил сэра Генри, замечает ли он, что становится жарко, или это игра моего воображения.

– Замечаю ли я? – ответил он. – Я думаю. Мне кажется, что я попал в турецкую баню!

Проснулись Гуд и Умслопогас, задыхаясь от жара. Все мы вынуждены были снять с себя платье. Умслопогас имел преимущество перед нами, так как ему нечего было снимать, кроме «муша».

Жара все усиливалась, мы едва могли дышать, обливаясь потом. Через полчаса, хотя мы и разделись донага, уже едва могли выносить жар. Это походило на преддверие ада. Я опустил руку в воду и с криком отдернул ее; вода кипела. Маленький термометр показывал 123 градуса. У поверхности воды клубился пар. Альфонс стонал; что мы попали в ад еще при жизни. Сэр Генри предполагал, что мы находились близ подземного вулкана, и, пожалуй, это предположение было верно. Трудно описать наши страдания! Пот высыхал на нас. Мы лежали на дне лодки, физически неспособные управлять ею, к испытывали то же ощущение, которое испытывает рыба, умирающая на земле от недостатка воздуха. Наша кожа начала лопаться, и кровь приливала к голове, стуча, как паровая машина.

Вдруг река повернула налево, и сэр Генри хриплым, задыхающимся голосом позвал меня и указал на ужасное зрелище. На полмили впереди нас поднимался с поверхности воды огромный столб белого пламени, на 50 футов вверх, и падал назад извилистыми каскадами огня. Ужасное извержение газа походило на большой огненный цветок, выросший на поверхности воды. Над ним и кругом него царил мрак. Кто может описать всю красоту и ужас этого зрелища? Хотя мы находились в 500 ярдах от него, но в пещере было светло, как днем, и мы могли видеть свод ее, возвышавшийся на 40 футов над нашими головами.

Скала была совершенно черная, и я мог различить длинные блестящие жилки руды на стенах ее. Но какой это был металл – я не знаю!

Ми неслись прямо к огненному столбу, похожему на горнило печи.

– Держи лодку вправо, Кватермэн, – вправо! – вскричал сэр Генри. Через минуту он упал без чувств. Альфонс давно лежал без сознания. Гуд был близок к этому. Остались только мы двое с Умслопогасом. Мы находились теперь в 50 ярдах от огня. Я заметил, что голова Умслопогаса склонилась на руки. Я остался один, не мог дышать и просто задыхался. Дерево лодки начало гореть. Я видел, как тлели перья одного из убитых лебедей, и понимал, что если мы приблизимся еще на 3–4 ярда к огню, то погибнем безвозвратно.

Я схватил весло, чтобы направлять лодку возможно дальше от огня, и выронил его. Мои глаза готовы были лопнуть, и сквозь опущенные веки я чувствовал страшный жар. Мы очутились как раз напротив огня, вода яростно кипела вокруг. Еще 5 секунд… Мы проплыли мимо… Я потерял сознание. Первое, что я ощутил, очнувшись, – это воздух, освеживший мое лицо. Мои глаза открылись с большим трудом. Я оглянулся. Вдали, наверху, виднелся свет, кругом вас прежняя темнота. Я припомнил все. Лодка плыла по реке, и на дне лодки я увидал голые фигуры моих спутников. Живы ли они? – подумал я. Неужели я остался один в этом ужасном месте? Я сунул руку в воду и снова с криком отдернул ее. Кожа моя была обожжена, а вода довольно холодна, и прикосновение ее к обожженному месту причиняло нестерпимую боль. Я вспомнил о других и брызнул на них водой. К моей радости, все они пришли в себя. Сначала Умслопогас, потом остальные. Они напились води, поглощая ее в большом количестве, как настоящие губки. Было свежо, и мы поспешили одеть платье. Гуд указал нам на край лодки. От жары дерево покрылось пузырями и местами покоробилось. Если бы лодка была выстроена как обыкновенные европейские лодки, она непременно бы рассохлась и пошла бы ко дну, но, к счастью, она была сделана из какого-то туземного дерева и осталась невредимой. Откуда взялось это пламя, мы так и не узнали. Надо полагать, это вулканические газы вырвались из недр земли.

Одевшись и поговорив немного, мы начали осматриваться. Мы плыли по-прежнему в темноте и решили пристать к берегу реки, представлявший обломки скалы, непрерывно обмываемые водой. Тут, на площадке в 7 или 8 ярдов, мы решили отдохнуть немного и расправить члены. Это была ужасное место, но все же давало возможность отдышаться от всех ужасов реки и осмотреть и исправить лодку. Мы выбрали лучшее место, с трудом причалили к берегу и вскарабкались на круглые, негостеприимные голыши.

– Честное слово, – сказал Гуд, первым вышедший к берегу, – вот ужасное место! – Он засмеялся. Сейчас же громовой голос повторил его слова сотню раз. – Мес-то! то… то! – отвечал другой голос где-то со скалы. – Место! место! место!.. то… то-то… – гремели голоса, сопровождаемые хохотом, который повторялся всюду и наконец, замолк так же неожиданно, как начался.

– О, Боже мой! – простонал Альфонс, теряя всякое самообладание.

– Боже мой! Боже мой! Боже мой! – загремело эхо на все лады и голоса.

– Ах, я вижу, что здесь живут дьяволы! – сказал тихо Умслопогас. – Место так и выглядит!

Я старался объяснить ему, что причина этих криков замечательное, интересное эхо, но он не хотел верить.

– Я знаю эхо! – возразил он. – Напротив моего крааля, в стране зулусов, жило такое эхо, и мы говорили с ним. Но здесь эхо как гром, а у меня эхо походило на голос ребенка. Нет, нет, здесь живут дьяволы! Но мне все равно, я не думаю о них! – добавил он, затягиваясь трубкой. – Пускай они ревут, что хотят: они не смеют показать свои лица!

Он замолчал, считая дьяволов недостойными своего внимания. Мы нашли необходимым разговаривать шепотом, но даже шепот раздавался в скалах каким-то таинственным ропотом и замирал в стонал я вздохах. Эхо – прелестная, романтичная вещь, но мы пресытились им здесь, в этом ужасном месте.

Расположившись кое-как на камнях, мы пошли помыть и перевязать, насколько было возможно, наши ожоги. У нас нашлось масло для фонаря, но мы пожалели тратить его для этой цели; разрезали одного из лебедей и жиром его помазали нашу обожженную кожу. Затем мы осмотрели лодку, поправили ее и захотели есть, потому что, по нашим часам, был полдень. Мы уселись в кружок и начали истреблять наше жаркое. Но я съел мало, так как чувствовал себя больным от страданий предшествовавшей ночи. У меня сильно болела голова. Курьезный это был обед! Мрак, окружавший нас, был так глубок, что мы едва видели пищу, которую подносили ко рту. Я нечаянно взглянул назад, так как мое внимание было привлечено каким-то шорохом по камням, и увидел огромных черных крабов. Несколько дюжин этих ужасных животных ползли к нам, вероятно, привлекаемые запахом мяса. Краб – это отвратительное существо – обладает блестящими глазами, очень длинными, гибкими щупальцами и гигантскими клешнями. Они окружили нас со всех сторон. Пораженный этим зрелищем, я вскочил и видел, как один из крабов вытянул свои огромные клешни и дал ничего не подозревавшему Гуду такого щипка, что тот с криком подскочил и разбудил стоголосое эхо. Другой огромный краб ущипнул ногу Альфонса. Можно вообразить последующую сцену. Альфонс орал, за им ревело эхо, повторяя его крики. Умслопогас взял топор и ударил одного краба, который ужасно завизжал, и эхо повторило его визг на разные лады. Затем, с пеной у рта, краб издох. Из разных углов и щелей вылезли сейчас же сотни его приятелей, словно кредиторы на банкрота, и заметив, что животное упало, бросились на него, буквально разорвали на клочья своими огромными клещами и пожрали. Схватив что попало под руку, – камни, голыши, мы убивали одного или нескольких из них, другие хватали и пожирали убитых с пеной у рта, с отвратительным визгом. Они пытались ущипнуть нас или украсть у нас мясо. Один огромнейший краб подполз к лебедю и начал пожирать его. Немедленно налетели другие, и началась отвратительная сцена. Чудовища визжали, бесились, деля добычу, и рвали ее друг у друга! Это было чудовищное зрелище в непроглядном мраке, при ужасной музыке раздражающего нервы эха. Странно было смотреть на крабов! Казалось, все худшие человеческие страсти и желания воплотились в этих животных и довели их да бешенства. Вен эта сцена могла бы служить богатым материалом для новой песни «Дантова Ада», как сказал Куртис.

– Я вижу, молодцы, вы добираетесь до мяса, и нам надо убираться отсюда? – тихо сказал Гуд. Мы не стали медлить, отвязали и столкнули лодку, вокруг которой сотнями копошились ужасные животные, и направились к середине реки, оставив позади себя остатки обеда и визжащую, беснующуюся массу чудовищ полными хозяевами ужасного берета.

– Это и есть здешние дьяволы! – сказал Умслопогас с таким видом, как будто решил наконец задачу, и я был готов, пожалуй, согласиться с ним.

Замечания Умслопогаса походили на удары его топора – всегда метки и в точку.

– Что теперь делать? – спросил сэр Генри.

– Плыть, я думаю! – отвечал я, и мы продолжали путь.

Весь день и вечер мы плыли в темноте, едва различая, когда кончался день и начиналась ночь, пока Гуд не указал нам на звезду, появившуюся вправо от нас, за которой мы наблюдали с большим интересом.

Вдруг звезда исчезла, снова воцарился мрак, и знакомый рокочущий звук воды донесся до нас.

– Опять под землей! – сказал я со вздохом, держа фонарь.

Да, не было сомнения, над нами был опять свод туннеля.

Снова началась и потянулась долгая, долгая ночь, полная опасностей и ужаса. Описывать все наши страхи – не стоит труда. Скажу только, что около полуночи мы наткнулись на отмель, кое-как обошли ее и поплыли дальше.

Так шло время до трех часов ночи. Сэр Генри, Гуд и Альфонс спали, Умслопогас сидел на веслах, я правил рулем, как вдруг заметил, что стены туннеля будто раздвинулись. Потом я услыхал восклицание Умслопогаса и звук ломающихся веток дерева, как будто лодка протискивалась сквозь кустарник и заросли. В следующий момент свежий, живительный воздух повеял мне в лицо, и я почувствовал, что мы выбрались из туннеля и плыли по обыкновенной воде. Я чувствовал, но не видел ничего, потому что темнота была непроницаема, как бывает иногда перед рассветом. Я был счастлив, что мы оставили за собой ужасную реку. Я сидел, вдыхал свежий ночной воздух и ждал рассвета, вооружась всем своим терпением.

Нахмуренный город

Около часу сидел я в молчании и ждал рассвета. Умслопогас ушел спать. Наконец, восток засветлел, и туман поднимался с поверхности воды навстречу восходящему солнцу. Алая полоска разгоралась на востоке. Наступал день.

Я не мог налюбоваться на чудное синее небо. Вода еще была окутана туманом, но, мало-помалу, солнце его растопило, и я увидел, что наша лодка плывет по голубой воде. За восемь или десять миль позади нас остались груды скал, образовавшие собой как бы стену озера, и я увидел, что через это отверстие в скалах подземный поток пробил себе дорогу. Позднее я убедился в этом, и единственным объяснением того, что наша лодка благополучно выбралась из туннеля, может служить необыкновенная сила течения таинственной реки. Теперь мы с проснувшимся Умслопогасом дали лодке иное направление. Заметив какой-то предмет на воде, Умслопогас привлек мое внимание и несколькими ударами весла пригнал лодку к тому месту, где находился плавающий предмет, в котором мы узнали труп человека. Можно представить себе весь мой ужас, когда я узнал в этих искаженных чертах его лица – кого бы вы думали? Нашего бедного слугу Ваквафи, который два дня тому назад утонул, плывя за лебедем. Это было ужасно! Я думал, что мы оставили его позади себя, а, между тем, он плыл за нами и вместе с нами выбрался из подземной реки.

Его вид был страшен, потому что носил следы ожогов, одна рука совершенно скорчена, волосы обожжены. Лицо вздулось, на нем запечатлелось трагическое выражение отчаяния, которое я видел еще в последние минуты его борьбы с течением. Это зрелище очень расстроило меня, и я был очень доволен, когда труп вдруг и без всякой видимой причины начал погружаться в воду, словно исполнив свое назначение. Настоящая причина, несомненно, была та, что газы, наполнявшие труп, нашли свободный выход, и тело затонуло. Только пузыри, да несколько кругов пошли по воде в том месте, где нашел себе вечный покой наш бедный слуга.

Умслопогас задумчиво наблюдал за трупом.

– Зачем он плыл за нами? – спросил он. – Это предвещает недоброе дело тебе и мне, Макумацан!..

Я сердито обернулся к нему. Терпеть не могу этих нелепых предзнаменований и ненавижу людей, которые носятся с предчувствиями и рассказывают свои вещие сны.

В это время проснулись наши остальные спутники и чрезвычайно обрадовались, что мы выбрались из ужасной реки и плывем под ясным небом.

Начались толки, рассуждения, и кончили мы тем, что захотели есть. Из всей нашей провизии жадные крабы оставили нам только несколько кусков дичи, и мы решили пристать к берегу. Но возникло новое затруднение. Мы не знали, где был берег, потому что ничего не видели перед собой, кроме широкого пространства синеватой воды. Заметив, что птицы, летавшие над водой, направлялись влево, мы заключили, что они стремились к берегу, и поплыли по этому направлению. Подул хороший, попутный ветер, мы устроили из одеяла парус, и лодка весело понеслась вперед. Сделав это, мы уничтожили остатки нашей провизии, залили озерной водой и закурили трубки.

Прошло около часу. Гуд, смотревший в подзорную трубу, вдруг объявил, что видит землю, и указал на перемену цвета воды, означавшую, что мы приближаемся к устью реки. Скоро мы увидели большой золотой купол, видневшийся издали в тумане, и пока с удивлением глядели на него. Гуд объявил, что маленькая парусная лодка плывет к нам навстречу. Мы едва могли верить этому удивительному известию, пока не удостоверились собственными глазами.

Следовательно, обитатели этой страны и озера имеют понятие о парусных лодках и обладают некоторой долей цивилизации! Через несколько минут мы ясно увидели, что лодка направляется к нам. Через десять минут она находилась не более, чем в сотне ярдов от нас. Это была маленькая лодка, построенная из досок, на европейский манер, с широким парусом. Все наше внимание было устремлено, конечно, на пассажиров лодки. Их было двое: мужчина и женщина, почти такие же белые люди, как мы.

Мы переглянулись, думая, что ошибаемся. Нет, мы ясно видели их теперь. Они не были красивы, но, несомненно, принадлежали белой расе, как испанцы или итальянцы. Итак, случайно и неожиданно, мы открыли и нашли белых людей! Я готов был закричать от радости, мы пожимали друг другу руки и поздравляли с неожиданным успехом нашего предприятия. Всю жизнь до меня доходили слухи о белой расе людей, живущих внутри страны, и теперь я видел их своими собственными глазами! Действительно, как сказал сэр Генри, старый римлянин был прав, говоря: «Ex Africa semper aliquid novi», что значит: «в Африке всегда можно найти новости».

Человек в лодке был крепкого, хотя и не изящного сложения, обладал черными волосами, орлиными чертами и интеллигентным лицом. Он был одет в темное платье, что-то в виде фланелевой рубашки без рукавов, и в штаны из той же материи. Руки к ноги были обнажены. Вокруг правой руки и левой ноги были надеты кольца из какого-то металла, который я принял за золото. У женщины было нежное, застенчивое лицо, большие глаза и темные вьющиеся волосы. Ее платье было сделано из такого же материала, как у мужчины, и состояло из полотняной нижней одежды (это мы разглядели потом), висевшей до колен, и простого длинного куска ткани, который складками облегал все тело женщины и был перекинут через левое плечо, так что его конец свешивался наперед, оставляя правую руку и часть груди обнаженными. Гуд, у которого на этот счет острые глаза, восхищался ее нарядом. В самом деле, это было и просто, и эффектно.

В то время, как мы с удивлением разглядывали неведомых людей, они с неменьшим изумлением смотрели на нас. Казалось, мужчина сильно испугался и не смел подъехать к нам ближе.

Наконец, он решился приблизиться и сказал нам что-то на языке, звучавшем нежно и красиво, хотя мы не поняли ни слова. Тогда мы попробовали говорить по-английски, по-французски, по-латыни, погречески, по-немецки, на языке зулусов, сисути, кукуана и на многих других диалектах, но безуспешно. Человек в лодке не понимал ничего. Что касается женщины, она стояла неподвижно, смотря на нас, и Гуд обернулся и разглядывал ее через свое стеклышко, что, казалось, очень забавляло ее. Затем, видя, что не добиться от нас толку, мужчина повернул лодку и направился к берегу.

– Лодочка полетела стрелой. Когда она плыла мимо нас. Гуд воспользовался случаем и послал воздушный поцелуй даме. Я испугался, что женщина обидится, но, к моему удовольствию, она не только не обиделась, но, оглянувшись и заметив, что ее супруг или брат, кто бы он ни был, отвернулся, послала Гуду такой же поцелуй!

– Ага! Наконец-то мы нашли язык, который понятен этому народу! – сказал я.

– В данном случае, – добавил сэр Генри, – Гуд неоценимый посредник!

Я нахмурился, потому что решительно не одобрял глупостей Гуда; он знал это и перевел разговор на серьезную тему.

– Для меня ясно, – сказал я, – что этот человек вернется назад с товарищами, и нам надо подумать, как встретить их!

– Весь вопрос в том, как они примут нас? – сказал сэр Генри.

Гуд молчал, но принялся рыться в багаже и вынул маленький четырехъугольный ящичек, сопровождавший нас в путешествии. Мы несколько раз спрашивали Гуда о содержимом ящика, но он отвечал таинственно и уклончиво: все, что заключается в его ящике, когда-нибудь весьма пригодится нам.

– Ради Бога, что вы собираетесь делать. Гуд? – спросил сэр Генри.

– Одеваться! Не думаете ли вы, что я появлюсь в этой новой стране в таком одеянии? – он указал на свое запачканное и поношенное платье, которое всегда было опрятно, как и все вещи Гуда, и чинилось всегда, когда это требовалось.

Мы с возрастающим интересом следили за ним. Первое, что он сделал, это попросил у Альфонса, весьма компетентного в этих вещах, причесать ему бороду и волосы возможно лучше.

Я уверен, если бы у Гуда была теплая вода и мыло, он побрился бы, но, к сожалению, у него не было ничего подобного. Затем он заявил, что мы должны спустить парус у лодки, и под прикрытием его выкупаться, что мы и сделали, к ужасу и удивлению Альфонса, который воздевал руки к небу и восклицал, что «эти англичане просто удивительный народ!»

Умслопогас, как хорошо воспитанный зулус, был очень чистоплотен, но посмотрел на это купанье, как на шутку, и с удовольствием наблюдал за нами. Мы вернулись на лодку, освеженные холодной водой, и обсушились на солнце. Гуд снова открыл свой таинственный ящик, вытащил оттуда прекраснейшую чистую белую рубашку и начал разворачивать свои наряды, заботливо обернутые сначала в коричневую, потом в белую и, наконец, в серебряную бумагу. Мы продолжали наблюдать за ним с величайшим любопытством. Одну за другой Гуд вытащил из ящика все свои вещи.

Перед нами в полном блеске золотых эполет, галунов и пуговиц, лежала полная форма командира королевского флота. Тут был и меч, и трехуголка, даже кожаные сапоги.

Мы буквально онемели.

– Что это? Неужели вы хотите надеть это, Гуд?

– Разумеется! – отвечал он. – Вы знаете, как много значит первое впечатление, особенно для женщин. Хотя бы один из нас будет порядочно одет!

Мы замолчали, пораженные ловкостью Гуда, с которой он так искусно скрывал от нас все эти месяцы содержимое ящика. Одно только мы предложили ему – непременно надеть вниз стальную рубашку. Сначала он возразил, что ему неудобно надевать ее под мундир, но потом согласился. Забавнее всего было удивление Умслопогаса и восторг Альфонса при виде блестящей формы Гуда. Когда же он встал, выпрямился во всем своем блеске, даже с медалями на груди, и любовался на себя в спокойной воде озера, старый зулус не мог долее сдерживать своих чувств.

– О, Бугван! – вскричал он. – Бугван! Я всегда думал, что ты неважный, маленький человек, жирный, как корова, когда она хочет телиться, а теперь ты похож на голубую сою, которая распустила свой нарядный хвост. Право, Бугван, глазам больно смотреть на тебя!

Гуд недолюбливал намеки на свою полноту, хотя во время нашего путешествия он достаточно похудел. В общем, он был доволен восхищением зулуса. Что касается Альфонса, тот был совсем очарован.

– А, monsieur прекрасно выглядит, – блестящий вид военного! О, дамы будут в восторге, там, на берегу. Monsieur удивительно хорошо выглядит! Он напоминает мне моего героя дедушку…

Тут мы прервали излияния Альфонса. Любуясь Гудом, мы почувствовали дух соревнования и принялись, насколько возможно, приводить себя в приличный вид. Мы одели на себя охотничьи куртки, а под них стальные рубашки. Что касается моей наружности, то никакая, самая изысканная одежда не могла сделать ее лучше, но сэр Генри выглядел совсем красавцем в своей куртке и в сапогах. Альфонс также прибрался, как-то особенно подкрутив свои огромные усищи. Даже старый Умслопогас, который ровно ничего не понимал в нарядах, взял масла из фонаря и потер себе кожу, так что она блестела не хуже кожаных сапог Гуда. Потом он надел на себя стальную рубашку, которую сэр Генри подарил ему, и «муша» и, вычистив свой Инкози-каас, стоял в полном параде.

В это время мы снова подняли парус и быстро двигались к берегу, или, вернее, к устью большой реки. Через полтора часа после того, как от нас уплыла маленькая лодка, мы увидели на реке большое количество лодок. Некоторые из них шли на 24 веслах, другие под парусом. Мы скоро различили среди них большой официальный корабль. Люди, находившиеся на корабле, были одеты в какое-то подобие формы. На палубе, лицом к нам, стоял старик почтенного вида с развевающейся белой бородой, с мечом на боку, очевидно, командир корабля. Остальные лодки были наполнены любопытными и кружились около нас.

– Что это значит? – сказал я. – Хотят ли они дружелюбно встретить нас или покончить с нами?

Никто не мог ответить на мой вопрос. В это время Гуд заметил в воде, в 200 ярдах от нас, бегемота и решил, что недурно произвести впечатление на туземцев стрельбой. К несчастно, мы ухватились за эту мысль, вытащили наши винтовки, хотя патронов у нас осталось немного, и приготовились действовать. Бегемотов было четыре, два постарше и два помоложе.

Когда первые лодки находились в 500 ярдах от нас, сэр Генри открыл огонь. Пуля засела между глаз молодого бегемота, он погрузился в воду, оставив за собой кровавый след. В тот же момент я выстрелил в другого, а Гуд в третьего бегемота. Мой выстрел был не совсем удачен, бегемот, разбрызгивая воду, уплыл дальше и яростно захрюкал. Я сейчас же добил его новым выстрелом. Гуд, плохой стрелок, промахнулся, и пуля задела только морду животного. Оглянувшись на туземцев, я заметил, что они, очевидно, не имели понятия о стрельбе, потому что были поражены и изумлены в высшей степени. Сидевшие в лодках начали кричать от страха, некоторые удирали от нас изо всех сил, даже старый джентльмен заметно встревожился и остановил свой корабль.

Но мы не имели времени наблюдать, потому что старый бегемот, раздраженный раной, появился вблизи, грозно поглядывая на нас. Мы выстрелили все разом и тяжело ранили его. Между тем любопытство превозмогло страх зрителей. Некоторые лодки подъехали к нам, и между ними находилась лодка, где сидели мужчина и женщина, которых мы видели два часа тому назад. Огромней, разъяренное животное вдруг выплыло около их лодки и с яростным ревом разинуло пасть. Женщина закричала, мужчина пытался дать лодке другое направление, но безуспешно.

В следующую секунду я увидел огромные красные челюсти и клыки бегемота, вонзившиеся в бок лодки. Лодка опрокинулась, и люди оказались в воде.

Прежде, чем мы успели опомниться, страшное чудовище разинуло пасть, чтобы проглотить женщину, которая боролась в воде. Я выстрелил над ее головой в горло бегемота. Он отплыл в сторону и начал кружиться, а ручьи крови текли из его ноздрей. Не давая ему опомниться, я снова выстрелил и прикончил его. Нашей первой мыслью было спасти девушку, пока мужчина плыл к другой лодке.

Нам это удалось. Под шум и крики зрителей мы посадили ее в нашу лодку.

Теперь все лодки туземцев собрались вместе, на некотором расстоянии от нас, очевидно, для совещания. Мы немедленно схватили весла и двинулись к ним.

Гуд стоял в лодке и, держа треуголку, вежливо раскланивался во все стороны с веселой улыбкой. Главная лодка направилась к нам навстречу. Я видел, что наш вид – в особенности форма Гуда и фигура Умслопогаса – преисполнили удивления почтенного старика.

Он был одет так же, как все, но рубашка его была сделана из чистого белого полотна с пурпуровой каймой. Золотое кольцо было надето на руке и на левом колене.