Текст книги "Мечи с севера"

НОВЫЙ ИМПЕРАТОР

Он остановился в дверях, сквозь которые в полутемную залу проникал янтарный солнечный свет. Взлохмаченный, опоясанный огромным мечом, в эту минуту он был похож на северного бога. Из полумрака ему навстречу с простертыми вперед руками выступила императрица Зоя. Он заметил, что на сей раз она надела на три браслета больше, чем прежде, и что они массивные, из неполированного золота. Ему подумалось, что на вырученные за них деньги можно было бы купить в Хедебю драккар, а в Дублине даже два, ведь там цена на рабочую силу ниже.

– Прекрасное сегодня утро, Зоя, – проговорил он.

– Я посылала за тобой, варяг, – ответила она. В голосе ее сквозило напряжение.

Он прошел мимо нее в палату и уселся на трон. Помолчал немного и сказал:

– Я бы так и так пришел. Когда будущего короля кидают в темницу как какого-нибудь карманного воришку, он вправе попросить объяснений, пусть даже у женщины.

От императрицы потребовалось немало усилий, чтобы не дать своему гневу выплеснуться наружу. В конце концов, она спокойно проговорила:

– Ты сидишь на моем троне, варяг.

Харальд взглянул вниз, как будто сам это только что заметил и улыбнулся:

– Стул у тебя, надо сказать, крайне неудобный. Резьба на нем красивая, спору нет, но сидеть жестко до ужаса. У нас, на севере, даже у пастухов стулья удобней.

Он встал с трона и пнул его ногой, чтобы показать, что он думает и о троне, и о Миклагарде[10]10
  Скандинавское название Византии.


[Закрыть] вообще.

Она уселась и долго пристально смотрела на него широко раскрытыми глазами. Потом сказала:

– Ты мужчина. Ты, конечно, дурак, но в первую очередь ты мужчина. В мире не так уж много настоящих мужчин. Поэтому я и приказала освободить тебя из застенка.

Харальд вдруг устремился к ближайшему алькову и резко отдернул скрывавшую его занавесь. В алькове никого не было.

Он улыбнулся:

– Теперь все не так, как в прошлый раз, женщина.

Она ответила, наклонив голову:

– Да, теперь все иначе, варяг. Теперь я тебе доверяю. В сущности, у меня нет другого выбора, ведь из-за тебя я оскорбила военачальника Маниака.

Он рассмеялся:

– Да, ладно тебе! Маниак и Харальд сын Сигурда – не единственные мужчины в Византии. У тебя же есть еще этот император, Роман, коротышка с башней из золота на голове. Вот ему и доверяй.

Она медленно поднялась с трона.

– Харальд, Роман умер.

Харальд изумленно уставился на нее:

– Да я же только вчера сопровождал его в собор Святой Софии. Он был весел, всю дорогу смеялся над тем, как ему удалось подшутить над камерарием.

– Когда я его видела в последний раз, вскоре после полуночи, он не смеялся, – заметила Зоя.

– А что же он делал? – жестко спросил Харальд, шагнув к ней.

Она опустила глаза.

– То, командир, что делает любой, кто принял яд. Кричал, молился, издавал всякие жуткие звуки.

– Я почти ничего не знаю о том, как умирают от яда, – проговорил Харальд. – Должно быть, ему здорово надоело жить, раз он пошел на такое. Скажи-ка, женщина, а почему ты называешь меня командиром?

Императрица Зоя горделиво выпрямилась:

– Потому, что ты, викинг, теперь командир и есть. Ночью варяги на своей сходке избрали тебя командиром. А потом стали грозить мне, что если ты не будешь освобожден и назначен командиром варяжской гвардии, то они спалят императорский дворец.

Харальд рассмеялся:

– Северяне такие шутники! Не стоит принимать их всерьез. Ради красного словца они еще и не такое скажут.

Зоя нахмурилась:

– Ничего себе шутки! Они вошли с горящими факелами прямо в тронный зал. И к тому же опрокинули пять мраморных фонтанов и выковыряли кинжалами рубиновые глаза у украшавших их фигур львов.

Харальд кивнул:

– Да, я знаю. Иногда они слишком увлекаются. Но должен признаться, что я сам зарился на эти рубины.

– Увлекаются они, видите ли, – сказала она. – Да если бы я не собиралась выйти за тебя замуж, я бы приказала перевешать их как мятежников, а тебя ослепить за подстрекательство к мятежу.

Теперь пришла очередь насупиться Харальду.

– Что-то я плохо стал слышать, особенно по утрам. Наверное, это от удара по голове, полученного при сборе дани в окрестностях Киева.

Зоя шагнула вперед и проговорила напряженным голосом:

– Раз ты не расслышал, я готова повторить. Византия потеряла своего императора. Византия, центр мира, центр христианства, срочно нуждается в сильном человеке, который, заняв трон, смог бы охранять ее. Нет никого, кто подходил бы на эту роль лучше Харальда Сурового, великого военачальника, в жилах которого к тому же течет королевская кровь. Я снова спрашиваю: желаешь ли ты жениться на мне и стать первым человеком в мире?

Харальд вдруг уселся на мозаичный пол и расхохотался, да так громко, что Ульв и Халльдор, заподозрив недоброе, влетели в палату с обнаженными мечами в руках. Увидев их, он сказал, указывая на императрицу:

– Знаете, что она мне предложила?

И снова расхохотался, не в силах продолжать свою речь.

– Он, похоже, заболел, – заявил Ульв. – С каждым может случиться после ночи в застенке. Вставай, брат, мы там тебе поесть припасли.

Халльдор обернулся, чтобы попросить у императрицы разрешения вынести командира варягов тайным переходом, ведущим в казарму, но ее уже не было в палате. Уязвленная харальдовым смехом, она удалилась чуть ли не бегом.

На следующий день, на рассвете, по городу прошли сорок глашатаев, повсюду провозглашавших, что Ее Величество императрица Зоя согласилась выйти замуж за Михаила Каталакта из Пафлагонии и возвести его в сан императора.

Двумя днями позже те же самые глашатаи объявили, что по велению нового базилевса его войско под командованием Георгия Маниака и Харальда сына Сигурда отправится в поход по Эгейским островам, чтобы показать всему миру вновь обретенную мощь Византии.

Харальд услышал эту весть, когда направлялся в казначейство за жалованием для своих людей. Он тут же остановился и улыбнулся глашатаю. А обернувшись, увидел в просвете между занавесями знакомую фигурку в темном и устремленные на него большие черные глаза. Он быстро отдернул занавеску. За ней стояла царевна Мария Анастасия Аргира.

– Ну, малышка, слыхала новости? – радостно воскликнул он. – Мы выходим в море, а может быть, и с врагом сразимся! До чего же надоело без толку топтаться по этому вонючему городу!

Царевна Мария расплакалась и стала бормотать что-то о бесчеловечности войны и о том, что воевать не по-христиански.

Харальд наклонился и утер ей глаза алым рукавом своего нового командирского мундира. И вдруг сказал:

– Неотесанному чужестранцу нельзя было дотрагиваться до царевны. А как насчет военачальника, стоящего наравне с самим великим Георгием Маниаком? Как насчет единственного и неповторимого командира варяжской гвардии?

Она улыбнулась. Он посадил ее себе на плечи и принялся с громким ржанием носиться по темным коридорам. Царевна радостно смеялась. Никогда еще ей не было так весело.

Обо всем этом, конечно, тут же донесли Феодоре, которая проговорила, поджав губы:

– Все как я и думала. Этот викинг хочет сделать девчонку еще глупей, чем она есть. Сейчас с этим ничего не поделаешь, но когда войско отправится в поход, будет совсем другое дело. Я заставлю эту дурочку пожалеть о том, что она опустилась до разговора с каким-то норвежцем.

Придворные дамы усиленно закивали, а камерарии с черными жезлами покачали головами, как будто Харальд действительно принес в их вечный город дьявольское искушение и навлек на горожан гнев Божий.

ПАЛАТА СОВЕТА

Новый император Михаил Каталакт был во многих отношениях прямой противоположностью Романа. Его семья происходила с южного берега Черного моря, и он, смуглый, жилистый и крепкий, больше походил на жителя сирийских пустынь, чем на ромея. Базилевс был в расцвете сил, но виски его уже посеребрила седина.

Глубокие складки у носа и тонких губ придавали его лицу мрачное, даже жестокое выражение. По-гречески он говорил с сильным армянским акцентом, так что иные во Дворце совета неодобрительно качали головами, в душе считая императора варваром, которого не следовало допускать в их среду. Каталакт первым делом распорядился переплавить императорскую корону, которую носил покойный Роман, и сделать другую, ему по размеру. Рисунок новой короны выполнил странствующий художник из Тифлиса. Она была украшена фигуркой орла, сидящего с опущенными крыльями на теле мертвого льва.

Ни художник, ни император не могли объяснить, что значит это изображение, но Михаил Каталакт являл собой великолепное зрелище, когда двумя днями позже отправился в новой короне с крыльями по бокам, хищным клювом спереди и львиным хвостом сзади венчаться со стареющей императрицей.

Это была последняя церемония, в которой харальдовы варяги принимали участие, прежде чем отправиться в поход на отдаленные острова, поэтому они изо всех сил старались оставить о себе добрую память и даже продержались трезвыми до самого захода солнца. Это далось им с трудом, так как гвардейцы-булгары начали праздновать императорскую свадьбу с самого утра.

В полдень Эйстейн подошел к Харальду в трапезной зале и сказал:

– Если мы хотим свести счеты с чернорожими булгарскими обезьянами, сейчас самое время этим заняться. Они валяются по всем улицам и закоулкам, не в силах пальцем пошевелить, не то что поднять копье.

Харальд сурово взглянул на него:

– Эйстейн, друг мой, я отлично понимаю твою мысль. Спасибо, что сказал, но если я решу, что пора посчитаться с булгарами, я позабочусь о том, чтобы они были трезвые и числом втрое превосходили северян. Я свожу счеты только так и никак иначе.

Эйстейн сын Баарда упал на колени и проговорил, прижавшись лбом к башмаку своего командира:

– Харальд, мне стыдно. Если я еще раз скажу подобное, можешь поучить меня уму-разуму тем же способом, каким учил Гирика из Личфилда.

Харальд поднял его и весело сказал:

– Эйстейн, старина, мы многое повидали вместе. Одного нам никогда не увидеть – конца нашей великой дружбы. Пойди, скажи варягам из третьей роты, чтобы сегодня надели шлемы как положено. Они датчане и, чтобы хоть чем-то отличаться от англичан, сдвигают шлемы чуть ли не на затылок. Сам я побаиваюсь идти к ним, как бы они меня чем не шарахнули за такие указания. Так я рассчитываю на тебя?

Эйстейн ответил, посуровев:

– Если какой из данов посмеет не выполнить твой приказ, одним даном на земле будет меньше, уж я об этом позабочусь.

Он направился было к выходу, но Харальд окликнул его:

– Будь с ними помягче. Они неплохие ребята, хоть и бывают не в меру упрямы.

Вечером, когда уже затихал городской шум, за Харальдом послал Михаил Каталакт. Новый император принял его в небольшой внутренней комнате без окон.

Парадные одежды базилевс уже снял и сидел за роскошным столом из серебра с инкрустацией из яшмы и аметистов в одной тонкой полотняной рубахе. Даже свою новую корону он отложил в сторону.

Когда командир варягов прибыл, император, оторвавшись от бумаг, улыбнулся ему и сказал:

– Не кланяйся, не надо, Харальд. А я, с твоего позволения, не буду приветствовать тебя стоя. Сегодняшние церемонии совершенно измучили меня. Если мне удастся пробыть императором достаточно долго, я непременно сокращу церемониал. Он ужасно нудный и делает Византию посмешищем в глазах других народов. Что скажешь?

Харальд хотел было честно сказать, что думает по этому поводу, как вдруг заметил в глазах у императора странный янтарный блеск. Ему почему-то сразу вспомнился лежащий в засаде возле овчарни волк, которого он видел в Курляндии. Поэтому он промолвил лишь:

– Каждый народ имеет право блюсти свой обычай. Я лучше разбираюсь в боевых топорах, чем в церемониале. Как мне советовать тебе в таком деле?

Михаил Каталакт улыбнулся как-то криво и своей рукой налил Харальду вина. Но норвежец покачал головой и сказал:

– Государь, я умру от стыда, если пригублю чашу прежде тебя. Не позорь меня, пей первый.

И он протянул чашу императору, который ошарашено на нее уставился. Потом, через минуту, не раньше, базилевс произнес, качая головой:

– Ты умен, Харальд. К чему нам пить, да еще такое плохо выдержанное вино, нам, которые поклялись друг другу в вечной дружбе. Смотри, я выплескиваю это паршивое вино.

Харальд незаметно отступил чуть в сторону, чтобы вино не попало ему на ноги.

Глаза Михаила вдруг снова приняли волчье выражение.

– Харальд Суровый, скажи мне как мужчина мужчине, что ты подумаешь обо мне, если вдруг услышишь сплетни о том, что это я отравил старика Романа?

Харальд ответил, глядя ему прямо в глаза:

– Думаю, я доверял бы тебе ничуть не меньше, чем раньше. Такие сплетни не могут изменить моего мнения о государе.

Михаил Каталакт поднялся из-за стола.

– Это все, что я хотел знать. Я вижу, что у моих варягов во всех отношениях достойный командир. Покойной ночи. Хорошенько выспись перед дальним походом.

Выходя с поклонами из комнаты, Харальд заметил, что лежавший на полу пергамент, на который попало вино, потемнел и скрючился.

– Покойной ночи, государь, – проговорил он. – Желаю тебе спать так же крепко, как я.

Провожаемый все тем же волчьим взглядом базилевса, он затворил дверь и тут же резко обернулся, как раз во время, чтобы уклониться от удара кривым мечом стражника-булгара. Меч просвистел у него над головой. Харальд тут же ухватил булгара за ворот кольчуги и с силой шарахнул его о каменную стену. Тот без чувств повалился на пол, а Харальд поднял булгарский меч, согнул его об колено и надел стражнику на шею, наподобие ошейника. То-то булгар удивится, когда придет в себя. (А это будет очень и очень нескоро.)

Полюбовавшись делом своих рук, Харальд отправился в казарму.

ЗОЛОТАЯ ЦЕПЬ

Ульв и Халльдор не спали. Оба сидели на ложах, нервно поглядывая на свое развешенное на стене оружие. Завидев Харальда, они вскочили.

– Как хорошо, что ты вернулся живой и невредимый! – сказал Ульв. – Тебе не следует доверять этому типу, императору.

Харальд стянул кольчугу и со смехом улегся в постель.

– Что вы все кудахчете надо мной, как наседки над цыпленком? Что до императора, то он, вроде, не особенно вредный. Нельзя, братцы, всегда думать о людях плохо.

Он повернулся лицом к стене и тут же уснул.

На следующее утро, когда варяги готовились отправиться в порт Контоскалий для погрузки на галеры, в казарму явился старший камерарий в сопровождении протостатора[11]11
  Придворный чин.


[Закрыть] с ларцом черного дерева в руках. Оба поклонились Харальду. Он как раз возился со шнуровкой поножи, так что не обратил на них особого внимания, только дружелюбно кивнул.

Старший камерарий с важностью изрек:

– Нас послал к тебе император мира. Он сожалеет, что тебе вчера была устроена засада. Негодяй-булгар уже получил по заслугам.

Харальд на минутку отвлекся от шнуровки.

– Обидно, что бедняга дважды понес наказание за одну и ту же ошибку. Ни от кого, даже от булгар, нельзя требовать уплаты долга в двойном размере. Надеюсь, он хорошо себя чувствует.

Исполненный сознания важности своей роли как посланца императора, протостатор сухо сказал:

– Для человека, понесшего такое наказание, он чувствует себя совсем не плохо. С Божьей помощью, через несколько недель он снова встанет на ноги.

Потом добавил, еще более официальным тоном:

– Я прислан Его Величеством передать тебе этот ларец, в котором ты найдешь знак его уважения.

Ульв выступил вперед и молвил:

– Не открывай его, брат. Может, там ядовитая змея.

Но Харальд, улыбнувшись ему, открыл крышку ларца. Внутри, на алом шелку, лежала широкая золотая цепь, каждое звено которой было украшено синими, красными и зелеными драгоценными камнями. К концу цепи был прикреплен массивный медальон с портретом Михаила Каталакта в новой короне.

Харальд чуть кивнул.

– Видел я вещи и похуже, – заметил он и бросил цепь Эйстейну. Тот взглянул на нее и кинул дальше, чтобы и другие варяги могли посмотреть. Так ее и перебрасывали из рук в руки.

Протостатор в ужасе воззрился на них.

– Десять ювелиров работали всю ночь, чтобы сделать для тебя эту вещь. Это новый Орден Каталакта, созданный в твою честь. Ты будешь первым, кто наденет его.

Харальд опять занялся шнуровкой.

– Не надену я его, и не мечтай. Я положу его в сундук вместе с другими ценными вещицами, а когда настанет время вернуться в Норвегию, продам и куплю на эти деньги пару-тройку драккаров. Скажи хозяину, чтобы и Георгию Маниаку дал такой же, прежде чем мы отплывем. В противном случае тот решит, что меня ставят выше его, а это никуда не годится.

Кусая от злости губы, старший камерарий все же сказал:

– Мы передадим Его Величеству твою благодарность и твой мудрый совет.

Харальд пожал плечами.

– От моей благодарности никому не горячо и не холодно. А вот совет мой важен. Не забудь его передать.

Когда придворные в раздражении удалились, дивясь полнейшему отсутствию у норвежца всякого понятия о хороших манерах, Харальд сказал Ульву:

– Ну что, брат, говорил я тебе: учись видеть в людях хорошее. Да, император этот славный коротыш. Смотри, как он хочет нам угодить!

ОТПЛЫТИЕ

В тот же день императорские галеры отплыли из гавани, взяв курс на Геллеспонт. Особым распоряжением императора Харальду было дозволено идти на своем драккаре «Жеребец», а Эйстейну сыну Баарда на своем «Боевом ястребе», которые по этому случаю были выкрашены в любимый византийцами пурпурный цвет. (Последнее обстоятельство вызвало бурю негодования со стороны северян, считавших, что драккар должен быть черным, и только черным.)

Золоченая, с высокой кормой галера Маниака шла первой, за ней в трех кабельтовых следовал харальдов драккар. Прочие ромейские и варяжские корабли шли двумя колоннами, параллельно друг другу, чтобы никому не было обидно.

Над залитой солнцем гаванью пели серебряные трубы.

Высыпавшиеся на городские стены византийцы никогда еще не видали такого множества знамен, флагов и вымпелов. Казалось, морская лазурь расцвечена разноцветными драгоценными каменьями. Все вдруг ощутили гордость за свою страну.

Когда флот вышел из гавани на морской простор, вновь зазвучали трубы, кормчие налегли на рули, и корабли перестроились в две шеренги, каждая позади своего флагмана. Увидев это, какой-то старик, стоявший на Мраморной башне, что возле внутренней стены, воскликнул:

– Вот это да! Они очистят моря от всякой нечисти. Наконец-то варвары узнают силу ромеев!

Один из булгар, оставленных охранять город, злобно оттолкнул его древком копья от парапета и прорычал:

– Козел ты старый! Ты что, не понимаешь, что Каталакт затеял все это для того чтобы сбагрить отсюда этих пустоголовых вояк, чтобы ему не мешали тут кое-что поменять? Это надо было сделать еще тысячу лет назад.

Старик подумал:

«Если он поменяет в Граде Константиновом слишком многое, долго ему не прожить».

Но вслух свою мысль не высказал: он же не знал на чьей стороне этот свирепый булгар.

Но был среди провожающих человек, не считавший варягов пустоголовыми вояками. Мария Анастасия Аргира с раннего утра стояла на балконе и молила Бога, чтобы ей хоть на мгновение удалось увидеть Харальда Сурового. Вот и он идет к причалу между Халльдором и Ульвом, а за ними – Эйстейн и Гирик, все со здоровенными топорами; их светлые волосы шевелит морской бриз.

Девочка опустилась на колени и стала горячо молиться о том, чтобы они вернулись живыми и невредимыми. И даже дала обет, что не будет ни есть, ни пить целых три дня, если они возвратятся. Бедняжка не знала, что по приказу Феодоры ее и так три дня продержат без еды и питья.

Харальд, конечно, тоже не знал об этом. Вообще, будучи прирожденным мореходом, он так заскучал в Константинополе, что все его мысли были заняты только предстоящим походом.

Викинг видел радостные толпы народа на стенах, но не испытывал по этому поводу особых чувств, так как знал, что, впади он в немилость, те же самые горожане будут так же радоваться, когда за него на Ипподроме примутся палачи.

В последний раз окинув город орлиным взором, Харальд заметил на каком-то балконе фигурку коленопреклоненной, похоже, молящейся, девочки в темных одеждах, но не обратил на нее внимания: в Византии полно одетых в темное молящихся людей.

Норвежец повернулся и стал опускаться с набережной к причалу. Ничто не омрачало его радости по поводу предстоящего отплытия.

КОРСАРЫ

Примерно через неделю после отплытия северянам начало казаться, что время вдруг замедлило свой бег, а то и вовсе остановилось. Плавание было на редкость однообразным, и в свободное от гребли и установки парусов время людям не оставалось ничего другого, кроме как до боли в глазах вглядываться в пыльные берега, видневшиеся по обеим сторонам за полосой сверкающей на солнце воды. Всем хотелось, чтобы, наконец, хоть что-то произошло. От скуки они то и дело принимались дразнить ромеев, шедших на ближайших к ним галерах, в надежде завязать драку. Узнав об этом, Харальд решил, что настало время взяться за кожаный рупор и посоветовал всем варягам беречь силы для битвы с врагом вместо того, чтобы вызывать на драку своих союзников.

Время от времени он бывал на галере Георгия Маниака, и от его внимания не ускользнуло, что тот постоянно носит поверх своей золоченой кирасы Орден Каталакта. Когда же Маниак спросил его, где его собственный орден, Харальд ответил:

– Спрятан в надежном месте. У нас не принято надевать драгоценности, когда идешь в бой.

На том разговор и закончился. После этого ромей перестал надевать орден.

Наконец, пройдя Геллеспонт, византийский флот вышел на просторы Эгейского моря.

Однажды, рано утром, они повстречали небольшое рыбачье суденышко и окружили его прежде, чем оно успело улизнуть. Втянув темнолицего рыбака на одну из галер, варяги стали расспрашивать его о том, что происходит в тех местах. Но бедняга был так напуган, что поначалу не мог вымолвить ни слова. Халльдор дал ему чашу вина и кусок ячменного хлеба, и тогда рыбак вдруг затараторил на непонятном варягам языке. Маниак прислал на «Жеребец» одного из своих заместителей-ромеев узнать, в чем дело. Тот послушал бормотанье рыбака и сказал:

– Этот пройдоха хочет нас надуть. Нарочно говорит на старолемпосском диалекте. Так еще старик Язон изъяснялся. На самом деле, этот мерзавец – ромей. И поверьте, стоит мне подрезать ему язык, как он заговорит так же правильно, как Михаил Каталакт.

Он достал из ножен кинжал и поднес его ко рту насмерть перепуганного рыбака. Тот немедленно заговорил, как самый что ни на есть чистокровный византиец. Варягов это ужасно развеселило.

– Умоляю, пощади меня, сиятельный! – заныл рыбак. – Я боялся говорить не потому, что я враг тебе, а потому, что знаю: захватившие наш остров корсары убьют меня, если я скажу тебе, где их логово.

На это византиец ответил:

– Презренный трус, ты уже сказал нам все, что нужно. А поскольку ты оскорбил своим бормотанием нашего стратига Георгия Маниака, сейчас я все-таки отрежу тебе язык.

Бедняга пал на колени и воззвал к Богородице о спасении. Тут Харальд выступил вперед и сказал:

– Стоит ли обращаться сразу на самый верх, когда твое прошение может быть удовлетворено нами? Сейчас же замолкни. Противно слушать твои завывания.

Он повернулся к византийцу:

– Убери свой кинжал, воин. Мы узнали все, что нам нужно.

Тот подчинился, однако с большой неохотой. И тут же отправился к Маниаку и передал ему слова Харальда. Тот пришел в неописуемую ярость и принялся метаться по палубе, как раненый лев. Потом приказал прокричать в рупор, чтобы рыбачья лодка была потоплена. Харальд прокричал в ответ:

– Если она пойдет ко дну, я отправлю вслед за ней три галеры.

Галера Маниака тут же удалилась от «Жеребца» на предельной скорости, а варяги дали рыбаку пару золотых монет, угостили его еще чашей вина, а потом спустили в лодку. Вначале он их благодарил, а когда отплыл подальше, стрелой не достать, принялся честить на чем свет стоит, обзывая свиньями, собаками, волосатыми обезьянами и белоглазыми волками.

Харальд улыбнулся:

– Пусть его. Хорошо, что он сказал нам, кто мы есть. А то мне казалось, что за время, проведенное в городе, мы превратились в деревянных болванов.

В тот же день императорский флот подходил к южному берегу Лемпоса. Там оказалось пять низко сидящих галер, явно пиратских, захватив их, войско в несколько этапов высадилось на берег и взяло в плен около двух дюжин зверского вида вооруженных личностей. В схватке погибли два ромейских воина и один варяг. Маниак учинил суд захваченным морским разбойникам и вынес суровый приговор: повесить по четыре корсара за каждого убитого ромея и двух за варяга. Харальду это решение не понравилось, но он знал, что на стороне Маниака византийский закон, а оспаривать справедливость закона равносильно мятежу. За мятеж же все до единого варяги могли быть казнены сразу по прибытии в порт, поэтому он позволил казни свершиться, предварительно убедившись, что ни один из его людей не принимает в этом участия. Маниак также позаботился о том, чтобы оставшиеся в живых пираты были той же ночью освобождены и имели возможность скрыться. В разговоре с Эйстейном сыном Баарда он заметил:

– Не могу не сочувствовать этим парням. По-моему, я понимаю их. Одно время я сам был вроде корсара.

Эйстейн кивнул:

– Меня самого чуть было не вздернули в Клонтарфе за такие дела. Кормил бы я ворон, если бы не оркнейский корабль, который вошел в гавань в самый тот момент, когда на меня накидывали петлю.

– Вот это была бы потеря для всего мира! – хихикнул Ульв.