Текст книги "Мечи с севера"

ТУРКОПОЛЫ

На третий день после выступления из Алеппо войско, пополнившееся реквизированными конями и взятыми под залог кораблей повозками, вступило в небольшую зеленую долину, ведшую к Евфрату. Там устроили привал. Накормили и напоили уставших лошадей, и принялись готовить еду себе. Воины двух составлявших войско полков расположились отдельно друг от друга.

Не успели они пообедать, как вдруг на холме, прямо над ними, появился, поднимая клубы пыли, конный отряд, примерно сотня копейщиков в белых бурнусах и тюрбанах, и тут же двинулся вниз по склону прямо на них.

Было так жарко, что большинство варягов и все до единого ромеи сняли доспехи. Харальд крикнул своим воинам:

– Только шлемы! Только шлемы надевайте! На другое нет времени. Построиться в три ряда! Лучших топорников в первый ряд. Остальные смотрите, куда опускаете меч, под него может попасть ваш же товарищ. Рубите только темнолицых.

Он огляделся по сторонам и широко улыбнулся:

– Среди нас есть арабы?

Светловолосые варяги только рассмеялись в ответ и побежали строиться в боевой порядок, а один, долговязый шотландец, чьи волосы были белы, как снег, хотя ему только-только сравнялось девятнадцать лет, крикнул:

– Эй, командир, я – араб. Ты что, не знал?

Харальд прокричал ему в ответ:

– После дела зайди ко мне в шатер. Тебе полагается двойное жалование за то, что ты воюешь в одном полку с плутами-скандинавами.

Всадники остановились, едва видные в тучах поднятой ими пыли. Их предводитель спешился и, смеясь, пошел вниз по склону. За его спиной развевался широкий плащ.

– Матерь Божья, мы приняли вас за египтян, – сказал он. – Кто еще так беспечно усядется обедать в этом гиблом месте?

Харальд подошел к нему первым, оставив Маниака далеко позади.

– Господи Иисус! А вы-то кто?

Араб отвечал с улыбкой:

– Мы – люди императора, англичанин. Пытаемся разжиться в этих местах чем Бог послал, хотя нам полагается держаться возле порта; мы должны его охранять. Но кто поставит воину в вину желание не надолго свернуть с дороги и добыть что-нибудь для себя?

– Только не я, – сказал Харальд. – Виноват ты разве что тем, что назвал меня англичанином. Я ничего не имею против англичан, но вообще-то я норвежец.

– Для нас вы все на одно лицо, – белозубо улыбнулся араб. – Да и речь ваша схожа. Но если ты не хочешь называться англичанином, это твое право.

Харальд согласился с этим рассуждением и спросил араба, регулярно ли поступает из Византии жалование его воинам.

Тот покачал головой.

– Мы уже три месяца не видели ни одного византийца. Если старушка Зоя знает свое дело, она без промедления должна прислать нам что-нибудь, а то воины помоложе вспомнят Магомета, пойдут на север и присоединятся к туркам.

– При первой же возможности пошлю весть об этом в Константинополь, – сказал Харальд. – А пока заходи в моей шатер, выпьем пива. Ты ведь тоже христианин?

Тут к ним подошел Маниак.

– Он недостоин того, чтобы предлагать ему гостеприимство, – задыхаясь от ярости, прорычал он. – Он не ромей, а всего лишь наемник Его Величества. Скажи ему, чтобы отвел своих вшивых всадников к Алеппо, где им положено быть, и впредь честно отрабатывал свое жалование, как пристало воину.

Араб, поджав губы, отступил назад, посмотрел на Маниака, потом на Харальда, поклонился преувеличенно вежливо и сказал:

– Как скажешь, ромей. Но, да будет тебе известно, мы – не наемники, мы – туркополы, и по своему положению мы ничуть не ниже ромеев. Мы веруем в Христа не меньше вашего, если не больше. Да будет тебе также известно, что мы больше трех месяцев рыщем по пустыне, как шакалы, перебиваясь чем Бог пошлет, потому что за это время не получили из Константинополя ни единой монеты на пропитание.

– Это не мое дело, – заорал Маниак. – А теперь возвращайся туда, где тебе положено нести службу.

Туркопол небрежно, чуть ли не издевательски, салютовал копьем, потом вернулся к поджидавшим его конникам и вскочил в седло.

– Я послушаю твоего совета, ромей, – крикнул он, обернувшись к византийскому лагерю. – Раз вы, византийцы, так стремитесь приблизить свой конец, я обращусь куда следует. Только не будь в претензии, если я направлю свои стопы в Мекку, а не в любезный твоему сердцу Град Константинов, зеленорожий ты осел!

Варяги по достоинству оценили наблюдательность араба, и его последнее замечание было встречено громким хохотом и приветственными криками. Он с серьезным видом поклонился им, сидя в седле, потом повернул коня и, пустив его легким галопом, присоединился к своим спутникам, которые выглядели весьма и весьма рассерженными.

– Ты без нужды нажил себе врага, Маниак, – заметил Харальд.

– А тебя кто спрашивает? – вскинулся тот. – Отправляйся к своим воинам. Ты ничуть не лучше его.

Харальд постоял немного, размышляя о том, стоит или не стоит бить Маниака тут же, между лагерями двух полков. Потом пожал плечами:

– Георгий, коротыш, те, что поставили тебя командовать воинами в походе, поступили неразумно. Им бы оставить тебя во дворце, дать черный жезл, и водил бы ты себе посетителей к старушке Феодоре. По крайней мере, тебе известна дорога в келью этой вороны.

Он повернулся к Маниаку спиной и спокойно пошел к своим воинам. Маниак схватился было за мечи, да передумал. Утер выступивший на лице пот и отправился к своим, проклиная тот день, когда согласился отправиться в поход вместе с варягами.

ХАРАЛЬД ЗАКЛЮЧАЕТ ДОГОВОР

Той же ночью, едва зашла луна, послышался топот копыт, звон литавр и пение тетив: византийский лагерь был окружен неприятелем и оказался в ужасном положении.

Ульв выскочил из шатра и тут же свалился в заросли дикой лаванды с короткой стрелой в ноге. Он попытался выдернуть стрелу, но широкая сторона наконечника при этом так рвала его плоть, что он чуть не потерял сознание от боли. Тогда он потихоньку позвал на помощь Халльдора, говоря, чтобы тот на четвереньках выполз из шатра. Халльдор послушался, и тут же получил стрелу в левое плечо. Он опустился на жесткую как камень землю и процедил сквозь зубы:

– Только дурак-исландец мог в такой момент вызвать друга из шатра!

Харальд слышал все это сквозь сон. Он проснулся и отправился на выручку друзьям, благоразумно прикрываясь щитом. Прежде чем ему удалось до них добраться, в его щит со звоном ударили три стрелы. Харальд посмотрел на Ульва с Халльдором и усмехнулся:

– Если бы Бог хотел сделать человека ползучей тварью, он не дал бы ему ног. Подымайтесь, исландские ваши души, и пойдем отсюда.

Он оттащил стонущих исландцев обратно в шатер, уложил их на ложа и добавил:

– Плохо наше дело, и виноват в этом Маниак, осел зеленорожий.

Он позвал лекаря-византийца перевязать раны Ульва и Халльдора, а сам ужом прополз в шатер Георгия Маниака. Тот крепко спал. Харальд отвесил византийцу затрещину, и тут же зажал ему рот другой рукой. Стратиг проснулся, сел на ложе, попытался было закричать, а когда не вышло, забился, силясь освободиться.

– Не стоит так волноваться, – сказал Харальд. – На нас всего лишь напали турки. Это ничто для человека, отведавшего жала византийских ос.

Когда он почувствовал, что ромей вполне успокоился, то убрал руку, которой зажимал ему рот и проговорил:

– Двое моих лучших воинов ранены. Дело дрянь. Большинство наших людей еще не проснулось, мы окружены врагом. В будущем я сам буду выбирать место для привала. Глупо разбивать лагерь в долине, где неприятель может вот так расстреливать нас с холмов.

Маниак встал со своего ложа.

– Каждый может ошибиться. Разведчики доносили, что ближайшее турецкое войско на расстоянии пятидесяти миль.

– Этих разведчиков надо выпороть, – заметил Харальд. – Им следовало также сообщить тебе, что турки готовы провести в седле всю ночь, лишь бы добыча не ускользнула от них.

– Давай закончим этот разговор, – сказал Маниак, потянувшись к своему шлему и мечам. – Надо построить воинов в боевой порядок, чтобы встретить врага.

Харальд перехватил его мечи и крепко сжал их своей могучей ручищей.

– Сегодня они тебе не пригодятся, Маниак, – сказал он. – Если мы попытаемся биться, каков бы ни был наш боевой порядок, сельджуки пустят вверх горящие стрелы и при их свете перестреляют нас, пока мы будем карабкаться вверх по склонам.

Маниаку было невыносимо видеть свои мечи в руках другого, особенно если этот другой – Харальд. Его просто затрясло от злости. Наконец, он проговорил:

– Вот ты и показал свое истинное лицо, лицо труса, не желающего биться, чтобы отработать свое жалование.

Харальд забросил его мечи в дальний угол шатра.

– Слушай, ромей, мое истинное лицо – это лицо ловкого малого, не склонного к глупым поступкам. Я не стану биться с сельджуками ночью, даже если ваш император предложит мне за это все сокровища Византии. Мне хочется дожить до старости, лет до сорока, а если я сейчас ввяжусь в драку, так точно не доживу.

Георгий Маниак бросил на него злобный взор и спросил с насмешкой:

– И что же нам делать, о мудрый норвежец?

– Ложись-ка ты спать, будь умницей, – ответил Харальд. – А я отправлюсь на переговоры с турками, в одной рубахе, без доспехов. В одном могу тебя уверить: я не позволю, чтобы из-за твоей дурацкой гордости подстрелили еще кого-нибудь из моих людей.

С этими словами викинг вышел на улицу и помчался к себе, стараясь укрываться от неприятеля за шатрами, в которых и засели пущенные по нему турками стрелы. Добравшись до своего шатра, он привязал к посоху кусок белой материи, прихватил рог и вышел наружу, громко трубя и размахивая белым флагом, как рыночный торговец, зазывающий покупателей к своему лотку. Мимо него, совсем близко, просвистели три стрелы. Потом на вершине холма раздалась какая-то команда, и стрелять перестали. Турки зажгли факел, явно чтобы указать дорогу, и Харальд пошел на свет.

Добравшись до вершины холма, он увидел множество всадников в мощных кольчугах, белых плащах и с отменными мечами, какие на севере увидишь нечасто. Среди них виднелся один, судя по всему, предводитель, высокий воин в черно-белых одеждах на спокойном коне, чьи уздечка и седло были богато украшены серебром. Харальд подошел к нему и сказал:

– Я – Харальд сын Сигурда по прозвищу Суровый.

Тот кивнул и проговорил на довольно хорошем греческом:

– Мы это знаем. Иначе, не позволили тебе приблизиться к нам. Мое имя – Абу Фируз, а простой народ прозвал меня Бич Алеппо. Долина окружена тремя сотнями моих всадников.

– Я думал их больше. Такой шум подняли! Но что об этом говорить? Если ты спустишься в долину и сразишься с моими варягами, ты так или иначе потеряешь многих своих воинов. С моей стороны тоже было бы непростительной глупостью позволить своим храбрецам-северянам сцепиться с твоим воинством. Правда, наше войско в худшем положении, чем твое, ведь мы в окружении.

Абу Фируз вежливо выслушал его, время от времени кивая в знак согласия, потом спросил:

– Так что же нам делать, Харальд сын Сигурда?

Харальд улыбнулся, опершись на свой посох:

– Я не из тех, кто бежит от битвы, в которой можно добыть славу. Но если мы сразимся сегодня, о Бич Алеппо, это не принесет славы ни тебе, ни мне. Нам надо прийти к соглашению, разумные люди не позволяют гневу затуманить свой разум. Факел дает много света, и, думаю, ты видишь, что я не гневаюсь. Твоя улыбка показывает, что ты тоже не сердишься.

Абу Фируз сошел с коня. Горбоносый южанин едва доставал Харальду до плеча, но по его повадкам было ясно, что он – отличный воин.

– Пожалуй в мой шатер, – сказал он, – нам надо все обговорить.

Никогда еще Харальду не приходилось видеть шатра богаче: там были и драпировки венецианской парчи, и роскошные ковры, и подушки, на которых Харальд с Абу Фирузом и расположились. Выпив предложенную ему чашу шербета со льдом, Харальд заметил со смехом:

– От этого вина не опьянеешь, но раз попробовав его, ничего другого теплой южной ночью пить не захочешь.

Турок покачал головой:

– Это не вино, сын Сигурда. Мы не пьем вина. Так на чем же мы с тобой порешим?

Харальд почесал в затылке:

– Выкупа я тебе предложить не могу, потому что у меня нет никакой добычи. Маниак, который имеет равные со мной права в войске, послал все до копейки императору. Мы, варяги, имеем при себе только то, что необходимо для ведения войны.

Абу Фируз задумчиво потер подбородок:

– Так ты хочешь перейти на нашу сторону вместе со всеми варягами? В этом будет заключаться наше соглашение.

– Нам это было бы больше по душе, чем воевать на стороне ромеев, – ответил Харальд. – Но, к несчастью, я дал клятву на верность императору ромеев и не могу ее нарушить.

Сельджук кивнул:

– Я рад, что ты такого мнения. Если бы ты пожелал перейти на нашу сторону, предав тем самым своего господина, мне пришлось бы убить тебя, ведь для воина нет более тяжкого греха, чем вероломство. Так что же мы будем делать?

– Вот что мне пришло на ум, – сказал Харальд. – Я могу дать тебе слово, что отныне мы не станем никого обижать, не станем грабить города и проливать кровь в твоих землях.

Абу подумал немного и ответил:

– А как насчет твоих союзников-ромеев? Согласится ли на это их предводитель?

Харальд печально улыбнулся:

– Ты отлично знаешь, что Маниак – известный полководец и вряд ли послушает совета какого-то командира варягов. Уверен, что он попробует разгуляться вовсю, но если мы, северяне, не поддержим его, ему это не удастся. Пусть бесится: под его командой недостаточно воинов, чтобы причинить твоему народу сколь-нибудь серьезное беспокойство. Договорились?

Абу Фируз внимательно посмотрел на него.

– А ты не считаешь это нарушением присяги?

Харальд рассмеялся.

– Нет. Ведь как только мы пройдем твои земли, мои воины снова будут сражаться плечом к плечу со своими товарищами-ромеями.

Абу Фируз кивнул.

– Я не до конца понимаю логику твоих рассуждений, Харальд, но я согласен отвести назад свое войско при двух условиях. Во-первых, ты подробно объяснишь Маниаку, о чем мы с тобой договорились, во-вторых, оставишь для нас в долине повозку с продовольствием. Мы не берем с собой особых припасов, и сейчас у нас не хватает еды. Ты меня очень обяжешь, если согласишься на это условие.

Харальд встал и протянул турку руку, но Абу Фируз сказал:

– У нас не принято скреплять договор рукопожатием. Не обижайся, прошу тебя. Сейчас придет писец и запишет, о чем мы говорили, причем в двух экземплярах, один получишь ты, другой – я. Ты умеешь подписываться?

Харальд пожал плечами:

– Обычно это делает за меня кто-нибудь другой, а я рисую рядом ворона. Это мой герб.

– Ну что же, так мы поступим и на этот раз, – проговорил Абу Фируз. – У нас есть писец – франк, он проследит за тем, чтобы договор был оформлен правильно.

Так византийское войско покинуло долину целым и невредимым и направилось к Мосулу. Георгий Маниак же пришел в такое бешенство, что заболел, и его пришлось целых три дня нести на носилках.

Раны Ульва и Халльдора быстро зажили: оба они были сильны и выносливы, к тому же, прежде чем христианскому воинству выступить из долины, Абу Фируз прислал им своего лекаря с целебными травами и мазями.

Маниак не скрывал раздражения по поводу харальдова договора с сарацинами и при первой возможности послал к Михаилу Каталакту гонца с вестью о «предательстве», совершенном командиром варягов.

СТЕНА МОСУЛА

Путь через пустыню в Мосул оказался трудным. Старик-эмир, правивший в тех местах, был прикован к постели, страдая от малярии и дизентерии, так что истинным правителем города был его старший сын, буйного нрава юноша по имени Камил, люто ненавидевший христиан, особенно ромеев. К нему пришли обиженные туркополы, и он пообещал возместить им недополученное от ромеев жалование, если они ослабят византийское войско на пути в Мосул.

Маниакову воинству приходилось день за днем страдать от налетов былых союзников. Невидимые до последней минуты в тучах пыли, туркополы внезапно появлялись вблизи войска, осыпали его градом стрел и так же стремительно исчезали. Даже в самые жаркие дни нельзя было снять ни кольчугу, ни пододетую под нее стеганную рубаху. Припасы все вышли, некоторые византийские воины забили своих лошадей на мясо. Так что приходилось им брести пешком в тяжелых доспехах, в которых у многих застряло столько коротких турецких стрел, что они больше походили на ежей, чем на людей.

Вдобавок, по приказу Камила были отравлены все колодцы на их пути: в иные были брошены яды, в иные – краска, в иные – трупы овец.

Ко всем бедам на полпути к Мосулу византийское войско набрело на огромное кочевье бедуинов, которые заявили, что они новообращенные христиане и потребовали от византийцев защиты.

Маниак попробовал было отвязаться от них, но бедуины настояли на том, чтобы последовать за его войском, вместе со всеми своими женщинами, детьми, собаками, козами и верблюдами, требуя для себя часть воды и пищи, которую удавалось добыть.

Харальд сказал Маниаку:

– Моя бы воля, я пригрозил бы поджечь их шатры и съесть их верблюдов (хотя не думаю, что они были особенно вкусны), если они от нас не отстанут.

Ромей ответил:

– Наш император будет недоволен, если мы поступим подобным образом с его поддаными-христианами, варяг. Да и тот, кто высказал подобную мысль, вряд ли может рассчитывать на одобрение базилевса.

Харальд не стал больше вмешиваться, но все же поручил Эйстейну сходить к предводителю бедуинов и намекнуть ему, чтобы придумал какой-нибудь другой способ прокормить народ, поскольку варягам надоело довольствоваться половиной пайка.

Бедуин вежливо ответил, что, мол, когда они с Харальдом встретятся на небесах, тот может изложить свои жалобы непосредственно Господу Богу.

Услышав это, Харальд пришел в настоящее неистовство (такое с ним, к сожалению, случалось) и заявил:

– Если я предстану перед тем же самым Богом, что этот мерзкий вор, этот сморчок, то тут же приму другую веру. Отныне, если я услышу, что кто-нибудь из варягов делился едой и питьем с этими немытыми бродягами, он у меня получит сорок ударов ремнем. Как я сказал, так и будет.

Из этого Ульв и Халльдор заключили, что их названный брат не в себе, ведь обычно он отличался спокойным и рассудительным нравом.

В конце концов, войско добралось до Мосула. Увидев его ветхие стены, варяги засомневались, что стоило проделать такой долгий путь ради разграбления столь жалкого городишки.

Когда же они приблизились к городским воротам, со стены на них обрушился настоящий шквал стрел. Пришлось отступить, оставив перед стеной восемь человек убитых. Харальд был так зол, что повернулся к Маниаку, стоявшему в окружении своих заместителей-лохагов на вершине холма, далеко за пределами досягаемости для мосульских стрел, и сказал:

– Как я погляжу, ты не торопишься добыть в бою славу. Отлично. Восемь моих друзей убиты и теперь взятие города стало моим личным делом. Ты обидишь меня, если пошлешь туда своих ромеев. Пойдут только варяги или не пойдет никто.

На это Маниак злобно ответил:

– Существуют правила насчет того, как следует вести осаду, а ты ими пренебрегаешь. Но раз уж ты решил потерять как можно больше воинов, это твое дело. Мы отойдем на полмили и посмотрим, что вы будете делать. Даже у самых глупых животных можно поучиться чему-то дельному.

Под командой Харальда служил некто Мориартак, который утверждал, что он – родня королю Коннаута[13]13
  Одно из королевств Ирландии.


[Закрыть]. Воин этот был невысок ростом, рыжеволос и славился среди варягов необычайной ловкостью. Впервые он обрел известность, в набеге на Кэйтнесс, когда сумел спастись из запертого и подожженного сарая, перепрыгнув через стену с помощью ручки от метлы. Пятеро его товарищей, хоть и были гораздо выше ростом, но не отличались находчивостью, так и погибли в огне. После этого случая ловкача звали не иначе как Мориартак Метельщик, и не было на севере человека, который не знал бы, откуда взялось это прозвище.

От Исландии до Голуэя любой ярл[14]14
  Наместник области у др. скандинавов.


[Закрыть] и хевдинг[15]15
  Военный вождь у др. скандинавов.


[Закрыть] почитал за счастье пригласить Мориартака разделить с ним трапезу, лишь бы тот самолично поведал о своем чудесном спасении из горящего сарая.

Так вот, этот Мориартак и говорит Харальду:

– Командир, я внимательно разглядел эту стену и думаю, что если бы мне достать достаточно длинный и крепкий шест, я бы мог прямо под стрелами добежать до ворот, перепрыгнуть через стену и открыть их вам. Будет потом о чем рассказать сотрапезникам.

– Маниак сбесится, узнав, что мы ведем осаду как какая-нибудь деревенщина, – ответил Харальд.

– Плевать мне на Маниака, – сказал Мориартак. – Ты позволишь мне исполнить задуманное? Видишь ли, прежде чем отправиться на юг, я пообещал матери и сестрам, что прославлю имя нашей семьи настоящим подвигом. Сам понимаешь, прыжок из какого-то коровника – это не то.

– Я только что потерял восемь воинов и больше не хочу пожертвовать ни одним, – проговорил Харальд. – Надо дождаться темноты и атаковать всем сразу. Тогда дело обойдется без потерь, ведь сарацины не могут стрелять в темноте. Нет, Мориартак, придется мне отказать тебе. Но все равно, спасибо за предложение.

Мориартак вдруг шагнул к нему и проговорил каким-то странным голосом:

– Я должен признаться тебе кое в чем, командир. Не хотелось открывать тебе свою тайну, да, видно, без этого не обойтись. Дело в том, что я – берсерк[16]16
  Воины-герои в Скандинавии, обладавшие сверхчеловеческой силой и яростной жаждой битвы.


[Закрыть], как и мои покойные отец и трое братьев.

– Когда ты узнал об этом, малыш? – спросил Харальд, отведя его в сторону.

– В пятнадцать лет, когда в порыве какого-то неистовства убил двух сборщиков податей. Они, стервецы, решили покуражиться над матерью, пользуясь тем, что взрослых мужиков нет дома.

– Ну что же, берсерк так берсерк, – сказал Харальд. – Ты говорил об этом священнику?

Мориартак кивнул.

– Подростком мать водила меня к десяти священникам, включая епископа, те вылили на меня целое озеро святой воды, но потом все как один признали, что дар у меня от Бога, и в Библии нет такого заклинания, чтобы его устранить.

Харальд похлопал его по спине:

– Ну, чему быть, того не миновать. Подбери себе шест понадежней и попытайся исполнить задуманное. Две сотни варягов будут готовы пойти в атаку в тот момент, когда ворота начнут открываться, но до того им придется оставаться вне досягаемости для вражеских стрел. Удачи тебе, берсерк!

Когда Мориартак рванул к городской стене, среди варягов не было ни одного, кто бы не смотрел ему вслед. Тот бежал петляя из стороны в сторону, чтобы сбить с толку вражеских лучников и оглашая окрестность пронзительными криками. Достигнув стены в том месте, где она была всего ниже, он взмыл вверх на своем шесте и, перелетев через стену, пропал из виду.

– Приготовиться к атаке, – скомандовал Харальд. – Щиты держать над головой.

Но ворота так и не отворились. Прождав целый час, варяги отошли назад и в мрачном молчании уселись возле своих шатров.

Потом, когда уже близились сумерки, они увидели, как за стеной взлетел вверх ковш большой осадной катапульты, и что-то тяжелое со свистом понеслось в их лагерь. Предмет этот упал в один из костров, разбросав уголья.

– Это не камень, – заметил Ульв.

– Похоже на кожаный мешок, – сказал Харальд. – Взрывчатых веществ там нет, это ясно. Пусть принесут багор, надо вынуть его из костра. Вдруг турки придумали что-то новое в военном деле?

В мешке было обугленное и разрубленное на куски тело Мориартака. На лице застыла странная улыбка, а рыжая шевелюра была совершенно уничтожена огнем.

– Он забрался так далеко от Кейтнесса и, надо же, все равно погиб в огне, – скрипнув зубами, проговорил Харальд. – Воистину, пути Господни неисповедимы.

– Да, Мориартак скакнул куда дальше, чем прежде, причем без помощи шеста, – отозвался Эйстейн сын Баарда. – Пойдем, отомстим за него.

Тут явился посыльный стратига Маниака и сказал Харальду:

– Наш господин велит тебе и твоим людям оставаться в лагере. Он намерен показать вам, как правильно выполняется приступ города.

– Иди, скажи своему господину, что мы возьмем этот город без его помощи, – ответил тот. – А если он выдвинет из вашего лагеря хоть полдюжины воинов, варяги зададут вам, ромеям, примерную трепку тут же, на виду у турок.

Посыльный с важностью удалился, и вскоре все до единого ромеи уселись на землю спиной к варягам и к городу, как бы показывая, что не желают иметь с этим ничего общего.

Гирик из Личфилда выступил вперед и проговорил:

– Харальд, они предоставляют нам все сделать самим. Надо устроить первоклассное представление, ведь мы сами на это напросились. Что будем делать?

– Надо выбрать самый ветхий участок стены, – сказал Харальд. – И набрать в пустыне как можно больше хвороста. Как совсем стемнеет, десять воинов подбегут к стене с хворостом и факелами, а еще десять – с молотами, долотами и топорами. Если удастся найти на месте какие-нибудь железяки, которые можно использовать как рычаг, прихватим и их. Добравшись до стены, выломим из нее как можно больше камней, поближе к основанию, напихаем в дыру хвороста и подожжем. Когда сцепляющий камни раствор пересохнет, стена растрескается и рухнет. Остальные наши воины должны быть наготове, чтобы ворваться в город через пролом и пробиваться ко дворцу эмира. Ни на что другое не отвлекаться, простых людей стараться без нужды не убивать. Хорошо бы, чтобы они были не слишком враждебно к нам настроены, когда мы захватим Мосул.

Все прошло как по маслу. Еще до рассвета обрушилось десять ярдов стены, а когда прокричали первые петухи, варяги были уже в городе, потеряв всего двоих убитыми, да еще шесть были ранены.