Текст книги "Род"

Генрих Эрлих
Род

Долгий пролог

Волчица выползла из пещеры и невольно зажмурила глаза, ослепленная ярким светом солнца. Она немного помотала головой, как бы пытаясь отогнать ненавистное светило, потом вытянулась в струнку, до дрожи в напряженных задних лапах, подобралась и встряхнулась, разминая застывшие от долгого лежания мышцы.

– Уж и не замечает! – раздался сбоку добродушный голос мужа. – А я когда еще прибежал.

– Не прибежал, а пришел, и не когда, а только что, а уж топал, право, как двуногий, разбудил до времени, – проворчала волчица.

– Так полосатик тяжелый попался, насилу доволок, – извиняющимся тоном пояснил волк.

Волчица отошла в сторонку, пометалась немного в поисках незапятнанного места, едва нашла маленький лоскуток, присела. В который раз подивилась, что из нее что-то вылилось, волчата, казалось, высосали ее всю без остатка. После этого, наконец, соизволила подойти к мужу, который дожидался ее, лежа с гордо поднятой головой возле крупного нетронутого барсука.

– Нежирный, – проворчала волчица.

– Так ведь весна! – воскликнул волк. – Есть давай, очень хочется!

– Мешок с костями! – раздался голос волчицы из вмиг располосованного брюха барсука.

«Косточки, косточки, какие сладенькие косточки! Вот что мне нужно!» – думала волчица, блаженно догрызая последнюю кость. Ее-то собственные истончились, выпирали прутиками сквозь редкую, вылезающими клочьями шерсть. Прикончив лакомство, она оглянулась вокруг – не осталось ли чего, вздохнула с сожалением – ничего, потом благодарно лизнула в нос мужа, давно отвалившегося и уже сонного, и отправилась к ручью. Напившись, побежала на прогулку, намереваясь сделать три положенных круга, малый, средний и большой, около их логова.

Малый круг был по косогору, что начинался от уступа, в котором была их пещера, и полого спускался к крутому, но невысокому обрыву над следующей террасой, такой же пологой и безлесной. По ней пролегал второй круг. Волчица спустилась в три прыжка, привычно и уверенно попадая на каменистые выступы, а внизу на пружинящий мягкий дерн, с молодым задором промчалась по нежной траве и по узкой расселине, проточенной когда-то ручьем, принялась взбираться наверх.

Вот и большой камень, перегородивший русло ручья и направивший его чуть в сторону, где ему приходилось бесстрашно бросаться вниз с кручи, в неизбывной надежде разбить неуступчивый камень и проложить себе гладкий скат. Когда летом надежда вместе с водой немного иссякала, ручей поддерживал ее видом своего предыдущего творения, так неудачно перегороженного упавшим камнем, – всего-то пятьсот весен трудов! Или результатом другой своей шутки – огромной, завалившейся набок елью. Тут и ста весен не потребовалось. Уж как он пестовал невесть каким ветром занесенное сюда семя, как поил своими водами, как наносил землю, чтобы было куда расти вширь корням, как радовался пышной стати своей любимицы, быстро обогнавшей в росте сидевшие на сухом пайке сосны. Только потом из озорства подточил корни и, призвав в помощники ветер, завалил набок. То-то треску было! Он нарочно потом чуть отодвинулся в сторону, чтобы вывороченные корни не загораживали вид на поверженную великаншу.

Волчица постояла, дослушала до конца привычный, из разу в раз повторявшийся рассказ, в который же раз подошла к ели и осмотрела нишу под ее корнями. Нет, правильно она сделала, что отвергла это логово! Стены ее пещеры много надежнее этого кустарника, только-только одевающегося листьями, да и ручей слишком близко, от его нескончаемой болтовни с ума сойдешь. Еще раз похвалив себя, волчица побежала дальше.

Вот и средний круг завершен – она стояла на каменистой площадке точно над их пещерой. Не задерживаясь, она пошла на большой круг – и так потеряла много времени у ручья. Опять вниз, на этот раз по тропке, что вилась между валунов. По ней иногда ходили двуногие, но это волчицу не смущало, да и то сказать, другого удобного пути нет, а двуногие по извечной лени своей всегда находят тропки самые гладкие и короткие. Но за последние два дня по ней никто не проходил, как и по дороге, огибающей их гору. Волчица принюхалась. За всю последнюю луну не прибавилось ни одного чуждого запаха, после той небольшой стаи двуногих на лошадях, что промчалась здесь сломя голову, но это когда было, еще до рождения волчат.

Двуногих волчица не боялась, особенно тех, что жили на ее территории, а это почти день пути во все стороны в глубь гор. Двуногие ее уважали и даже оставляли ей часть добычи после удачной охоты. Не очень-то ей было это нужно, но все же приятно. В свою очередь и она старалась не причинять двуногим никаких неудовольствий, никогда не покушалась на их скот, такой жирный и такой беззащитный, и не пугала их глупых и беспомощных детенышей, которые при одном ее виде начинали истошно визжать, а потом бросались наутек, полагая, вероятно, что могут от нее убежать.

Взрослым же она нарочно показывалась, но не часто, только в ту ночь, когда на небо выкатывалась круглая распухшая луна. В такие ночи двуногие собирались на поляне возле их селения, на которой был установлен высокий обрубок дерева, весь изрезанный и раскрашенный, и что-то кричали, вздымая руки к луне, и выли, пытаясь подражать ей, волчице, и подпрыгивали, встав в круг. Волчица поднималась на вершину скалы, возвышавшейся над селением, и заводила свою песню, обращаясь к луне. Это вызывало неизменный восторг двуногих, они принимались громко кричать, хорошо хоть без визгливых звуков, свойственных их детенышам, а потом присоединялись к ее песне.

Вообще-то, в этот момент двуногие ей только мешали, она бы предпочла излить свою тоску где-нибудь в другом месте, но уж больно вкусен был ягненок, которого она неизменно находила на рассвете привязанным к тому обрубку дерева. Только тогда она и могла полакомиться нежным мясом, ведь ягнята, к сожалению, в лесу не водились.

Были, конечно, и другие двуногие, хотя бы те, что жили за пределами ее территории. Они ее тоже не обижали, но и не уважали, дань не оставляли, а если и оставляли, то не ей. И еще у них были собаки, те ее ненавидели, хотя она их всего лишь презирала. Недостойные родственники, презревшие свободу и пошедшие в услужение за кусок мяса! Да и какие они родственники, только что обличьем немного похожи, а душа совсем другая. Волчица скорее была готова признать родственниками двуногих, обитавших на ее территории. Вот и собак они не держали. Да и зачем? С пришлыми алчными чужаками она сама вполне справлялась, ее же стая свято блюла давний обычай добрососедства, впитанный с молоком матерей и крепко вбитый ударами отцов, так же они передавали его и своим детям.

О детях она вспомнила как раз вовремя, потому что последний, большой круг подходил к концу. С нижней дороги она поднялась все по тому же высохшему руслу ручья – с этой стороны другого пути не было – и теперь карабкалась на вершину скалы. Под ней было селение двуногих, окинуть его хозяйским взором – все ли в порядке у неразумных? – и можно спускаться к логову.

Вдруг откуда-то сбоку в глаз ударил яркий блик. Волчица удивленно обернулась. Отсюда, сверху, расстилавшаяся перед ее глазами долина казалась почти ровной и простиралась до самого горизонта. Волчица слышала рассказы, что это вовсе не долина, на много дней пути в ту сторону не было гор, земля там не дыбилась защитной стеной, а плавно уходила в воду, в безбрежную и неприветливую реку, которая никуда не текла, а лишь безостановочно обрушивалась волнами на землю, в этой реке не было крупной и мягкой рыбы, как в их горных речках, а только мелкая, жесткая и невкусная, и саму воду нельзя было пить. Так ли это, волчица не знала, это была не ее территория.

Еще сверху были видны селения двуногих, черные пятна среди весенней зелени. Было их довольно много, больше, чем на ее территории. Все они были связаны сетью дорог и тропок, прихотливо извивавшихся, подобно ручью или следу зайца. Лишь одна дорога, тянувшаяся через всю долину, была прямой и широкой, как будто тут промчался рассвирепевший огромный кабан.

По дороге двигалась большая стая двуногих, сидевших на лошадях. Впереди, как и положено, вожак. Тут сомнений не было, самой большой и сильный, и лошадь под ним под стать, так что вожак возвышался на две головы над своей стаей, еще выше колыхались перья какой-то невиданной птицы, красные как кровь и пушистые как снег. Вожак был облачен в странную одежду, блестевшую как ручей в лунную ночь, только много ярче, этот блеск перебивал сияние солнца и именно он ослепил на мгновение волчицу. Этого двуногого ни с кем нельзя было спутать, именно он мчался во главе стаи луну назад.

Странные создания двуногие, подумала волчица, все-то куда-то спешат, она могла это понять, когда они преследовали быстроногого оленя, но в тот день никакой добычей впереди и не пахло. Зачем же бежать, изматывая себя до времени? Или с другой стороны посмотреть: зачем нарочно замедлять свой бег? Зачем тащить за собой неподъемную тяжесть, как эти дома на колесах? Вон, шесть лошадей из сил выбиваются, а сидят в том доме хорошо если четыре самки двуногих, а то и вовсе две.

Пока волчица размышляла, конный отряд подъехал к развилке, откуда начиналась дорога в горы. Одна из двух карет свернула на эту дорогу и еще медленнее покатила вперед, рыцарь отобрал десять всадников и последовал за ней. Оставшиеся же спешились и расположились на отдых вокруг второй кареты, из которой никто не вышел, но как только первая карета приблизилась к подошве гор, вновь вскочили на лошадей и быстро помчались по торной дороге.

Впрочем, волчица этого уже не видела. Посетовав на оживленное движение и мягко пожурив себя за неудачный выбор логова, она поспешила вниз, к своим волчатам. Волк блаженно посапывал, изредка подрагивая и перебирая лапами во сне, видно, заново переживал удачную охоту. «Вот ведь создание! – возмутилась волчица. – Сделал дело – и на бок, а там хоть трава не расти! – тут взгляд ее упал на обглоданную барсучью голову, и она немного смягчилась. – Ладно уж, дело-то все же сделал, какое-никакое! Пусть пока спит». И подавив желание растолкать мужа, волчица полезла в пещеру.

* * *

– Государь! Объясни мне, несведущему, почему ты второй уже раз разъединяешь свои силы? Не ты ли учил меня, что силы перед битвой надо собирать в кулак?

Король Картрих с ласковой улыбкой посмотрел на Боули, своего оруженосца. Смышленый отрок, и храбрый, доблестный рыцарь вырастет! Сколько таких он взрастил за свою долгую жизнь! Но Боули был милее всех его сердцу, кроме разве что…, король Картрих поспешил отогнать неприятное воспоминание. Но оно не отставало. Тот тоже был пригож в юности, строен и тонок, как девушка, смышлен и любопытен, предан и храбр и вырос в доблестного рыцаря, возможно, самого доблестного в его воинстве. И его король с радостью учил всяким премудростям, ратному искусству, тяжкой науке управления народами и государством. Выучил – на свою голову! Или не тому учил? Или слишком многое прощал и дозволял разные вольности, вот как тут – обращаться без разрешения.

– Если перевести твои слова с придворного языка на человеческий, то ты, как я понимаю, укоряешь меня за неразумные действия? – недовольно пробурчал король.

Оруженосец зарделся. Ну, точно красна девица, усмехнулся Картрих, и его раздражение стихло. «Неразумным было помчаться в столицу с небольшой свитой при первом известии о мятеже, – сказал он про себя, – но кто мог подумать, что так все повернется, ведь скоро двадцать пять лет, как ничего подобного не было. Никто и не мог, но ты был обязан! – тут же укорил он себя. – На то ты и государь! И не этому ли ты учил того, не ему ли говорил, что как бы тихо ни было в государстве, но отправляясь на войну, надо оставлять за спиной крепкие гарнизоны в крепостях, на всякий случай и для пресечения мятежных мыслей, кои не оставляют подданных даже во времена всеобщего благоденствия. Недовольные всегда сыщутся. И вот – как в воду глядел. Сыскались! С другой стороны, не поспешил бы, не прибыл бы в Кареймсбург сам, и столичный гарнизон вполне мог склониться перед мятежником, и что тогда? Штурмовать столицу? А что было бы при этом с королевой, с долгожданным наследником, которого она донашивала?» Но свои мысли король Картрих оставил при себе.

– Твое недоумение было бы справедливым, если бы речь шла о битве, – сказал он Боули, – но как раз ее я и не хочу. У мятежников пятикратный перевес в силе, – тут он легким движением остановил рвавшегося что-то сказать оруженосца, – я понимаю, что у тебя на уме, что-де раньше превосходство противника в людях, даже и большее, меня не останавливало, что вы все, моя гвардия, – лучшие из лучших и никакой противник вам не страшен. Но ты забываешь, что за нами идут не варвары, которые опасны только числом да всякими хитроумными ловушками, которые они умеют устраивать в своих родных местах, в чистом же поле они падают под нашими мечами, как колосья под серпом жнеца. Те, идущие за нами, такие же мои воины, как и вы, быть может, чуть менее искусные, но не настолько, чтобы бросаться на них очертя голову. И еще у них есть командир… – последнее, впрочем, Картрих не стал говорить вслух.

– Второе, о чем ты забываешь, – продолжил он, – это то, что с нами королева. У нас сейчас одна задача – доставить ее в расположение войска, как только она будет в безопасности, мы соберем все свои силы в кулак…

– И нанесем разящий удар! – воскликнул Боули, сверкая глазами.

– Вам, молодым, только бы драться! – проворчал Картрих добродушно.

Как ни хотел король избежать битвы, но все же понимал, что желание его вряд ли осуществиться, уж больно напорист и настойчив был тот, идущий за ним. С самого начала понимал, с того момента, когда принял тяжелое решение покинуть стены столицы и пробиваться к своему войску. Ладно, пусть не пробиваться, а бежать, сути дела это не меняло, но приложить в себе слово «бежать» Картрих не мог даже в мыслях. Он спасал королеву Гиверу, свою жену и будущую мать наследника престола, в этом он не лукавил ни перед собой, ни перед гвардией, рыцари поверили в искренность его слов и единодушно поклялись защищать свою королеву до последней капли крови.

К сожалению, им представится такая возможность, подумал Картрих, многие прольют эту последнюю каплю. Он не распылял силы, он приносил жертвы, расчетливо приносил своих лучших рыцарей в жертву ненасытному и коварному врагу. Да, расчетливо, признался самому себе Картрих, для того и взял из столицы три королевские кареты. На второй день пути он направил сто рыцарей и десять сотен воинов сопровождения с пустой каретой на запад, в сторону Авариса, столицы его давнего союзника, друга и тестя, короля Гальбы, это было так естественно – искать убежища именно у него, тот должен был непременно поверить в это и устремиться в погоню.

Самому устремиться, с большей частью своих сил, отрядив кого-нибудь из своих сподвижников настичь тех, кто продолжил путь на юг. Дорога эта, огибая горный массив, вела в Долицию, туда направил Картрих свой последний поход и там находилось все его войско. Король должен был призвать войско себе на помощь и для этого отправить в Долицию кого-нибудь из своих майоров с письменным приказом, придав ему надлежащее сопровождение, тот должен был рассуждать точно так же и отправить на перехват легкий, быстроногий и немногочисленный отряд. Немногочисленный в сравнении с его основными силами, так что соотношение, скорее всего, останется прежним, один к пяти.

Вряд ли преследователи знали, что в Долицию есть еще она дорога, более короткая, через горы, Картрих и сам разведал ее совсем недавно. Поэтому на развилке он вновь разделил свой отряд, отправив большую часть по торной дороге. Надежды на то, что преследователи не заметят этого, было мало, хотя попытаться стоило. В любом случае погоня тоже должна была разделиться, большая часть за большей, меньшая за меньшей, все действия своих майоров Картрих знал наперед, ведь это были его ученики.

Картрих окинул взглядом свою свиту, что ж, десять человек на узкой горной дороге вполне могут устоять против пятидесяти. Устоять могут, а вот перебить всех без остатка? Чтобы некому было призвать помощь. О, как было бы хорошо, если бы он мог еще раз разделить силы и остаться лицом к лицу с пятью преследователями, пусть даже с лучшими рыцарями из его – когда-то и совсем еще недавно его – воинства. Тут бы он не сомневался в победе. Разве что тот мог бы остановить его, если бы имел четверых помощников.

Но пока что движение отряда остановил простой камень, раздался резкий скрежет, правое переднее колесо кареты отскочило в сторону, выписало крендель на лужайке, остановилось в раздумье, потом завалилось набок, несколько раз конвульсивно дернулось и успокоилось. Карета же почти не наклонилась, опершись на тот самый камень, о который споткнулось колесо.

– Ось цела? – Картрих сказал это спокойно, но во внезапно наступившей тишине его вопрос прозвучал громовым раскатом.

– Сейчас посмотрю! – зазевавшийся возница был рад скрыться от грозного взгляда. – Целехонька! – раздался его бодрый голос из-под кареты. – Не извольте беспокоиться, ваше величество! Сейчас колесо насадим и поедем быстрее, чем на новом!

В этот момент распахнулась дверца кареты и оттуда высунулась маленькая ручка в светло-серой замшевой перчатке. Боули, опередив короля, спрыгнул с лошади и, подбежав к карете, опустился на одно колено, стряхнул железную рукавицу и протянул свою руку. Тут и Картрих подоспел, буркнул недовольно: «Не во дворце!» – и без всяких галантных вывертов помог спуститься на землю своей жене.

Королева Гивера нисколько не походила на тот божественный цветок, что приводил в трепет всю лучшую часть королевства, на предмет тайных вожделений и явного поклонения всех рыцарей, сейчас ее можно было уподобить перезревшему плоду, к тому же изрядно помятому за несколько дней изматывающей гонки. Но порыв Боули не остался без награды, вслед за королевой из кареты выпорхнула ее любимая фрейлина и наперсница баронесса Арч, она-то и оперлась на руку красивого оруженосца и даже успела мимоходом слегка ее пожать, чисто инстинктивно.

– Как ты, моя королева? – спросил между тем Картрих.

– Все хорошо, ваше величество, – ответила Гивера, – испугаться я не успела, толчок был не слишком силен, не сильнее тех, что доносятся изнутри, – прибавила она тихо.

Могла бы и не осторожничать – придворные отодвинулись на почтительное расстояние, чтобы не слышать разговора царственной четы.

– Чего стоите? – заметив это, закричал Картрих. – Работайте! Мы не можем терять времени! Отдохни, дорогая, – сказал он, вновь повернувшись к Гивере, – скоро мы двинемся в путь.

– Какие дикие пустынные места! – раздался голос баронессы Арч. – Ваше величество, а нет ли здесь злобных черных эльфов?

– Может быть, и есть, – ответил король, думая о своем.

– Ах, я боюсь!

– Людей надо бояться, голубушка, людей, – все также рассеянно произнес Картрих.

– А люди здесь есть, мой государь? – спросила Гивера.

– Люди везде есть, дорогая, – ласково ответил Картрих, – здесь, под стать местам, такие же дикие. Представляешь, они поклоняются животным, каждое племя своему, не только поклоняются, но и искренне верят, что произошли от этого животного. Насколько мне известно, в этих горах обитает один из родов племени ругов, они именуют себя Волками и выводят свой род от Праматери Волчицы. Одно слово – варвары!

– Ах, как страшно! Ах, как интересно! – не преминула встрять баронесса Арч. – А они на нас не нападут?

– Вообще-то они мирные, – сказал Картрих, отвечая на вопрос и в то же время обращаясь к жене, – они и в этом на животных похожи, никогда не нападают первыми на людей. И стараются не попадаться лишний раз на глаза. Но если их задеть, то могут и огрызнуться. А если разозлить или ранить, то и броситься. Я предпочитаю не доводить дело до этого.

Картрих подвел жену к плоскому камню, покрытому толстым слоем мха, усадил ее и оглянулся вокруг. Чуть поодаль вздымалась вертикально вверх, футов на шестьдесят, сплошная скальная стена, в которой виднелась лишь одна узкая расселина. Картрих подошел поближе, раздвинул растущие у входа в расселину кусты орешника, заглянул внутрь. Древний ручей прихотливо проточил скальную породу, так что образовалось некое подобие ступеней, подняться можно, вот только не с его плечами и не в его кованом доспехе. Картрих хотел уже подозвать Боули, чтобы тот вскарабкался наверх и обозрел равнину, но потом передумал – тут его глаз нужен. Он вернулся, вскочил на жеребца и направился чуть назад по дороге, чтобы обогнуть скалу, закрывавшую вид. Сзади раздался цокот копыт, можно и не оборачиваться – это Боули исправно нес свою службу.

Подниматься вверх не было нужды – погоня была видна и отсюда. «Споро, точно как волчья стая, почуявшая добычу», – подумал Картрих и сдвинулся чуть назад, под прикрытие скалы. Там простоял он почти час, в который раз перебирая в памяти события последних месяцев и краем глаза наблюдая за скачущим во весь опор отрядом. Вот он достиг развилки дорог, остановился, несколько всадников проехались туда-сюда, внимательно всматриваясь в следы, потом вернулись обратно, после небольшого совещания отряд стал разделяться на две части.

– Они обнаружили нас, государь! – раздался голос Боули.

– Конечно, – спокойно ответил Картрих, пожалуй, как их бывший командир, он скорее бы испытал разочарование, чем облегчение, если бы погоня промчалась мимо.

– Будет бой! – воскликнул Боули.

– Конечно, – повторил Картрих.

Не спеша двигаться назад, он пересчитывал двигавшихся к ним всадников, – тридцать. «Излишне самонадеянно», – подумал он и повернул, наконец, коня.

Рыцари уже справились с непривычной для них работой, карета стояла чуть в стороне, снятая со злополучного камня, колесо было насажено на положенное место, и теперь карету яростно раскачивали из стороны в сторону, проверяя прочность крепления.

– Все готово, ваше величество! – задорно закричал возница. – Можно двигаться дальше!

Картрих оглянулся вокруг – Гиверы нигде не было.

– Где королева? – крикнул он баронессе Арч.

– Отошла в сторонку, – ответила та, нимало не пугаясь грозного тона.

– Зачем? – воскликнул Картрих.

– Как зачем? – баронесса повела плечами, недоуменно и одновременно возмущенно.

– Нашли, где приличия блюсти! Тут не дворец, мы в походе! – взорвался Картрих. – Куда?

Баронесса скосила глаза на кусты у расселины. Картрих поспешил туда, но жены не обнаружил, лишь на самом верху в устье расселины мелькнул красный сапожок.

– Гивера! – крикнул он, но ответа не дождался. – Вот ведь зловредные создания! – процедил он сквозь зубы, но неожиданно успокоился. – Что ж, это знак, – подумал он и, выйдя из зарослей, окинул взлядом окружающую местность, – место для боя ничем не хуже других, с тридцатью мы и на открытой поляне справимся.

– Королева укрылась в безопасном месте! – обратился он к рыцарям. – Мы примем бой здесь и уничтожим преследующую нас кучку бунтовщиков.

– А как же я? – раздался голос баронессы Арч.

– А ты – марш в карету! Отъедешь в сторону, чтобы не мешаться под ногами! На столько, чтобы я голоса твоего не слышал! – король не соблюдал приличия – на войне как на войне, да и не жаловал он кокетливую баронессу, сам не понимая почему.

– Одна, без защиты? – баронесса по привычке надула губы, но ноги сами понесли ее к карете.

«И то верно!» – подумал Картрих, перебирая взглядом свою свиту. Все рыцари как на подбор, все сгодятся в предстоящей схватке, а битва будет жаркой, лишний меч не повредит.

– Боули! – воскликнул он, приняв решение. – Приказываю тебе сопровождать высокородную баронессу Арч и защищать ее до последней капли крови.

На открытом лице юноши легко читались обида и досада, но вдруг в глазах его мелькнул лукавый огонек.

– Достойно ли, о, государь, мне, простому оруженосцу, сопровождать высокородную даму? – спросил он, склонившись перед королем.

– Да-да, – раздался голос из кареты, – я требую рыцаря, только рыцаря!

«Что же вас, молодых, так тянет в самое пекло, навстречу смерти! Впрочем, сам такой был!» – подумал Картрих и окинул Боули взглядом, в котором была и любовь к юноше, и досада от непредвиденной задержки, и легкая усмешка над хитроумной уловкой.

– Храбрый Боули, сын честных родителей, приблизься и преклони колено! – торжественно возвестил король. Когда же юноша исполнил приказание, он извлек меч из ножен, поднял его вверх, коснувшись лезвием лба, поцеловал его и опустил плашмя на левое плечо коленопреклоненного оруженосца. – В сей высокий миг, в преддверии решительной и возможно смертельной битвы, посвящаю тебя в рыцари! – величаво пророкотал Картрих. – И нарекаю тебя Боули Горским! Да будешь ты защитником для всех слабых и грозой для всех угнетателей, нечестивцев и насильников, да будет крепка твоя рука и чисто сердце и нескончаемы подвиги во имя любви и справедливости, и да хранят тебя за это Боги, и да славится имя твое вовеки веков в земле нашей и до всех пределов!

– Да славится имя нашего собрата Боули Горского! – воскликнули дружно рыцари.

Король Картрих движением руки пресек шумные поздравления, равно как и благодарственную ответную речь нового рыцаря.

– Отъедете с полмили, не больше, – тихо сказал он ему, – там дорога начинает резко забирать вверх, но перед этим местом, как мне помнится, есть довольно большая ровная площадка. Разверните карету и ждите, как здесь все стихнет, быстро возвращайтесь назад. Заберем королеву и отправимся дальше.

– А если?.. – начал Боули.

– Никаких «если» быть не может, – оборвал его король Картрих, – когда все стихнет, вернешься и заберешь королеву.

– Да, мой государь! – воскликнул Боули и, преисполненный радостью от посвящения в рыцари и гордостью от важности порученного, взлетел в седло и поскакал впереди кареты. – О, всемогущий Вседержитель, сделай так, чтобы хотя бы один мятежник бросился за мной в погоню! А еще лучше – два! – молил он Небеса. – Я и против троих возражать не буду, такую я ощущаю в себе силу! Всех повергну, защищу прекрасную даму, исполню приказ государя и спасу королеву, это же – раз, два, три, четыре подвига за один день! Какое славное начало великих дел! – Боули с таким воодушевлением устремился вперед, как будто он уже совершил все эти подвиги.

* * *

Стук колес отъезжавшей кареты заглушил на время цокот погони, но с каждым мгновением он доносился все более явственно – скоро они будут здесь!

Картрих снял с пальца королевский перстень, крупный алмаз в окружении двенадцати столь же крупных, прекрасно ограненных камней, кровавого рубина, солнечного гелиодора, золотистого хризолита, невозмутимого изумруда, чистой бирюзы, глубокого аквамарина, благородного аметиста, небесного сапфира, нежного агата, густо-зеленого александрита, медового топаза, еще одного сапфира, редкой лисьей окраски – полуденное слепящее солнце на фоне радуги. Какие только истории не рассказывали об этом перстне, о его волшебном происхождении и о тайнах, сокрытых в его камнях! На самом деле он сам заказал его вскоре после своих первых громких побед, наковыряв камней из корон поверженных им королей, и поначалу был недоволен результатом – перстень оказался слишком велик и неудобен.

«Истинно королевская вещь! – не принял его претензии ювелир и, тонко улыбнувшись, добавил: – Корона тоже не самый удобный головной убор». Со временем Картрих привык к перстню и снимал его только перед битвой, чтобы не мешал. А еще через несколько лет это действие превратилось в некий ритуал, предвестник и гарант победы. Король Картрих снял кольцо, приложил его ко лбу, прочитал молитву, потом поцеловал перстень и опустил в специальный кармашек на правой стороне доспеха, считалось, что там перстень защищает печень, средоточие жизненных сил, король и сам в это немного верил.

Король Картрих натянул боевые рукавицы и окинул взглядом свое небольшое войско – вместе с ним десять человек, как раз хватит, чтобы выстроить любимый им клин, приносивший ему победу в столь многих битвах, то же, что клин получится ровным, король счел добрым предзнаменованием – и сегодня победа будет за ним. Повинуясь движениям его руки, рыцари выстроились в привычный боевой порядок: двое за королем, трое в третьем ряду, четверо в четвертом. Как только из-за скалы появилась первая лошадиная голова, все дружно опустили длинные тяжелые копья, ощетинившись, как еж, иголками навстречу нападавшим. Но не только это остановило преследователей, они замерли скорее от неожиданности – не чаяли они встретить короля на этой глухой дороге. Картрих не преминул воспользоваться мгновенной растерянностью.

– На колени, презренные бунтовщики! – крикнул он громоподобным голосом. – Это говорю вам я, ваш король! На колени! И тогда я прощу вас, неразумных, соблазненных лживыми речами!

– Ты больше не наш король! – раздался ответный крик. – Мы низвергли тебя и поклялись хранить верность храброму и благочестивому Мортдюку!

– Кто это там такой говорливый? – пророкотал Картрих. – Ну-ка покажись, если ты такой же смелый!

Вперед выступил рыцарь в вороненых доспехах, поверх которых был накинут зеленый бархатный плащ, сбоку у седла висел зеленый же щит с нанесенным золотом изображением крепостной башни.

– Я не боюсь тебя, Картрих! – раздался уверенный голос.

– А, это ты, Таччи, – проворчал король, – ты-то так оказался среди мятежников? Или я тебя не жаловал по заслугам?

– Ты не дал мне полк! – на этот раз ответ прозвучал глухо.

– Ах, вот оно в чем дело! – рассмеялся Картрих. – Но, помнится, я тот полк отдал Мортдюку, почему же ты теперь служишь ему?

– Мортдюк не искал этого назначения, он получил его по заслугам, но со мной ты поступил несправедливо. Мортдюк восстановил справедливость, ныне я командую у него полком левой руки, это мое место по праву! – тут Таччи спохватился, что разговор пошел не в ту сторону, что он вроде как оправдывается перед бывшим королем, а там недалеко и до сомнений, не у него, а у сопровождавших его рыцарей. Он поспешил взбодрить их и крикнул задорно: – Я не боюсь тебя, Картрих! И славные рыцари, что следуют со мной, не боятся тебя! Ты теперь такой же, как все, и каждый из этих рыцарей жаждет схватиться с тобой и заслужить славу победителя несокрушимого некогда короля Картриха!

Рыцари громкими криками подтвердили свою готовность. «Эка воодушевились! – подумал про себя Картрих. – Пора приструнить, пока не распалились еще больше».

– Что ж, – сказал он, – пусть боги рассудят нас! Но площадка здесь тесна для конного ристалища, да и зачем зазря губить лошадей, они еще потребуются победителям. Давайте сойдемся в пешем бою, пусть честный меч покажет, на чьей стороне правда.