Текст книги "Оруэлл"

Школа Святого Киприана

По совету знакомых по Индии для определения дальнейшего жизненного пути Эрика была избрана школа Святого Киприана в графстве Суссекс, в живописной местности на самом берегу пролива Ла-Манш. Главная причина предпочтения именно этой «приготовительной публичной школы» состояла в том, что она являлась неплохим трамплином для поступления в одну из наиболее престижных «полных» средних школ. Само упоминание, что человек является выпускником Итона или Харроу, если и не открывало перед ним карьерные двери настежь, то во всяком случае способствовало служебному, политическому, общественному продвижению.

Школа Святого Киприана, по мнению многих, была «правильной», надежно обеспечивала подготовку к карьерному развитию, чем были озабочены родители, мечтавшие, чтобы их единственный сын пошел дальше отца, а при возможности, учитывая его природные способности, добился видного места в государственной администрации. Опиумный чиновник, которому вскоре предстояла отставка, и его супруга считали все другие виды деятельности, включая и частный бизнес, занятиями менее достойными.

Проблема состояла в том, что за обучение надо было платить немалые деньги – 180 фунтов стерлингов в год, что составляло более трети отцовской пенсии в 438 фунтов. Плата за обучение действительно была огромной, если учесть, что жалованье чиновника составляло тогда 200–300 фунтов в год. Но одновременно это означало, что в школе учатся дети достойных, богатых родителей и обучение там соответствует высшим стандартам английского истеблишмента. Привлекало и то, что в школе учились всего около сотни мальчиков. Обучение продолжалось пять или шесть лет в зависимости от способностей ребенка и желания родителей. В каждом классе было всего 18–20 учеников, тогда как в других школах классы были более многолюдными.

С огромным трудом (соблюдая, однако, достоинство) Блэры убедили владельцев школы, супругов Уилкес, вдвое понизить плату для их отпрыска. Принимая во внимание низкий доход семьи и колониальные заслуги ее главы, а также предполагаемые способности Эрика, Уилкесы пошли на очень редкое исключение – взяли мальчика на льготных условиях, получив от родителей обещание, что он будет образцовым учеником, постоянно помнящим о совершённом для него благодеянии.

О порядках в школе Святого Киприана судить трудно, хотя им была посвящена вышедшая первым изданием в 1938 году критическая повесть соученика и друга Эрика, писателя и литературного критика Сирила Коннолли «Враги обещаний»⁵⁰, вызвавшая, в свою очередь, не просто критический, а дышавший ненавистью к этому учебному заведению отклик самого Эрика, уже ставшего к тому времени Оруэллом, возмущенного, что его товарищ, с которым он продолжал поддерживать дружеские и деловые отношения, признавал, что школа давала неплохое образование (правда, после обращенного к нему негодующего письма самой Сисели Уилкес он публично признал, что «перегнул палку»).

В эмоциональном порыве Оруэлл написал эссе-воспоминания под саркастическим заголовком «О радостях детства» (точнее: «Вот такая была эта радость» – «Such, such were the joys»), использовав первую строку из упоминавшегося стихотворения Блейка. Речь шла здесь отнюдь не о радостях, а о страданиях ребенка. Он датировал свой текст: «1939 – июнь 1948 г.», но совершенно очевидно, что написал его в основном в 1939 году. По здравом размышлении теперешний Джордж Оруэлл решил, что изобразил школьные дни слишком уж безрадостными и даже страшными, а потому не отдал эссе в печать и отложил его в ящик стола, хотя, будучи уже известным писателем и публицистом, легко мог опубликовать его в любом журнале. Впервые эти воспоминания были опубликованы вдовой Оруэлла Соней в Соединенных Штатах через три года после его смерти⁵¹, причем имена руководителей школы, ее название и расположение были изменены. В Великобритании же эта работа была издана только в 1968 году[8]8
  Издательство Варбурга предполагало выпустить очерк еще в 1951 году. Однако из предосторожности рукопись была передана в юридическое агентство, которое проанализировало ее с точки зрения возможности возбуждения исков со стороны тех, кто подвергается критике. Специалист по делам подобного рода Освальд Хиксон дал заключение: «…представляется, что будет невозможно предотвратить идентификацию, потому что, среди прочих причин, школа, о которой рассказывает писатель, неизбежно устанавливается как таковая в связи с собственной авторской идентификацией», – и рекомендовал внести изменения в текст. Таковых оказалось около четырех десятков, что фактически вело к переписыванию всей работы. Издательство вынуждено было временно отказаться от публикации (см.: George Orwell Archive. M/4/G).


[Закрыть] в Лондоне, в четвертом томе собрания статей и писем писателя⁵². Супругов Уилкес к тому времени уже не было в живых.

Первая, американская, публикация эссе вызвала критические отклики. Соученики, включая и Коннолли, бывшие учителя, а также появившиеся исследователи творчества и взглядов Оруэлла доказывали, что автор несправедливо обошелся со своими преподавателями, что об этом свидетельствуют воспоминания других питомцев школы, письма самого Эрика родителям и тот факт, что после окончания школы Святого Киприана Эрик смог поступить в Итон. Э. Гау, бывший учитель Эрика, ставший профессором Кембриджского университета, даже написал в газету «Санди таймс» письмо, в котором решительно опровергал «ужасы», описанные Оруэллом, и убеждал его вдову ни в коем случае не публиковать эссе в Великобритании⁵³.

Как видим, Эрик Блэр с раннего детства испытывал глубокую неприязнь ко всему, что ему навязывали, что пытались его заставить делать против собственной воли. Особенно ненавистны ему были любые формы физического насилия. Воплощением последнего были телесные наказания – порки детей, которые в британской школе начала ХХ века считались естественными[9]9
  Любопытно, что Уинстон Черчилль (он, правда, поступил в начальную школу на 30 лет раньше Эрика, но за эти годы консервативная традиция ничуть не поменялась), несмотря на взрывной и неуживчивый характер, никогда не давал резко негативных отзывов своей школе, несмотря на зубрежку, порки и отрицательные характеристики, направляемые его родителям (см.: Бедарида Ф. Черчилль. М., 2012. С. 33).


[Закрыть].

Эссе-воспоминания ярко свидетельствуют, что если уж Блэру – Оруэллу что-то очень не нравилось, он отнюдь не стремился сдержать эмоции, а, наоборот, давал максимальный выход своим чувствам, порой делая это в парадоксально преувеличенной форме, хотя иногда сознавал, что излишне заострил свои критические стрелы, и позже даже сожалел об этом. Так было, очевидно, и в данном случае, когда он вначале не торопился передавать в печать уже готовое произведение, а затем вообще отказался от его публикации.

С самых юных лет у Эрика стало складываться отнюдь не оптимистическое восприятие действительности. Там, где другие дети усматривали лишь мелкие, случайные неприятности, он видел несовершенство, даже порочность бытия. Не случайно Сирил Коннолли назвал застенчивого Эрика «одним из тех мальчиков, которые, казалось, родились стариками»⁵⁴. Возможно, этот пессимистический настрой, проявившийся еще в детстве, значительно сократил земные дни Оруэлла.

Только после этих замечаний можно попытаться на основании воспоминаний представить жизнь Эрика в школе Святого Киприана – точнее, ее восприятие детским сознанием, таким нервным и чувствительным, во много раз умножавшим трудности и беды. О том, что впечатления о школьных годах были резко отрицательными, свидетельствует тот факт, что еще задолго до «Радостей детства» Эрик не раз упоминал о школе, и каждый раз с вполне определенными негативными интонациями. В первом его романе «Дни в Бирме» о персонаже, в какой-то степени автобиографичном, сказано: «Его воспитывали в третьесортном пансионе, убогом и насквозь фальшивом. Копируя стиль дорогих закрытых заведений, там имелись и аристократичный церковный тон, и крикет, и латынь, и школьный гимн “Жизнь – это матч”, где Бог уподоблялся главному рефери, но не имелось важнейшей ценности дорогих школ – подлинной культуры. Мальчики достигали поразительных успехов в невежестве. Никакими порками не удавалось впихнуть в них отчаянно нудный учебный хлам, а нищие, никудышные учителя не годились на роль мудрых и вдохновляющих наставников».

Унижения Эрика в школе начались с того, что изменение обстановки привело к довольно частому у детей ночному энурезу. Современная медицина считает недержание мочи естественным явлением примерно до четырех-пяти лет. Но у Эрика он возник в восьмилетнем возрасте, в детской спальне пансионата (в каждой комнате ночевали четверо детей). Медики полагают, что к энурезу у детей раннего школьного возраста могут привести эмоциональные нагрузки, внешнее давление, любые важные изменения в окружающей среде. Именно это и произошло с ребенком, когда он оказался в пансионате с жесткой дисциплиной, спартанскими нравами, грубостью учителей, постоянными унижениями и физическими наказаниями.

Эрика впервые выпорол кнутом супруг хозяйки и директорши школы как раз за то, что он мочился в постель, причем выпорол дважды – второй раз, услышав, что ребенок сказал своим товарищам, что ему было не очень больно. Вторая порка была намного более жестокой. Но Эрик возненавидел школу не только за физические наказания, хотя они запомнились наиболее остро, так как особенно унижали его личность. Он крайне болезненно ощущал и то, что кормили невкусно, к тому же давали мало еды (многие выпускники свидетельствовали, что хозяева школы накопили неплохое состояние, экономя на продуктах для детей), и жесткую дисциплину (особенно тот факт, что по утрам детей заставляли мыться в холодном пруду на краю школьного двора), и обязательные занятия тяжелыми видами спорта (особенно Эрику неприятен был футбол с его грязным мячом, непременно попадающим в лицо).

В британских правящих и элитных кругах весьма важным и модным считалось воспитывать детей из самых знатных семей в спартанском духе, учить их «построить свой характер», чтобы уметь достойно преодолевать самые неожиданные трудности и неудачи. Этот принцип воспитания, сам по себе неплохой, будучи возведен в абсолют, часто приводил не к укреплению характера, а к противоположным результатам и даже к тяжелым хроническим болезням, душевным расстройствам, а то и к самоубийствам.

Не исключено, что еще в приготовительной школе у склонного к простудным заболеваниям Эрика началась та легочная болезнь, которая в конце концов свела его в могилу. Именно в первые годы пребывания в школе он стал страдать бронхитами и «желудочным кашлем» (так иногда называют кашель, возникающий из-за заброса содержимого желудка в пищевод). На это, однако, родители и воспитатели не обращали внимания, полагая, что всё пройдет само собой.

В школе Эрик очень скоро ощутил разницу в социальном положении бедных и богатых. Как живший «за счет» школы (на самом деле родители вносили частичную плату за обучение) он подвергался «назидательным» ремаркам учителей и старшеклассников по поводу того, что ему следует демонстрировать образцовое поведение, что учат его из милости и т. п. Эрика попрекали плохой одеждой и почти полным отсутствием «своих» вещей⁵⁵. Принимая во внимание, что в родительском доме Эрику не раз говорили, что у их семьи «благородные» старинные дворянские корни, чувство обиды было у него особенно горьким.

Через много лет в публицистической книге «Дорога на Уиган-Пирс» Оруэлл посвятил фрагменты своему детству. Теперь он уже с открытой иронией писал об этих самых «бывших благородных», которые «теоретически… знают, как стрелять и ездить верхом, но на практике… не имеют лошадей, на которых можно было бы ездить, и ни одной пяди земли, на которой можно было бы стрелять»⁵⁶.

В романе 1936 года «Да здравствует фикус!» Оруэлл сквозь воспоминания своего героя Комстока фактически воспроизводил свои школьные дни, когда все дети были богаче его и он «страдал от их высокомерного поведения так, как взрослый человек никогда не мог бы себе вообразить»⁵⁷. Действительно, подтверждал Коннолли, вместе с ним и с Эриком училась «целая куча [английской] знати», а также сиамский принц и сыновья южноафриканских миллионеров⁵⁸.

Естественными результатами были одиночество и внутреннее неприятие школьных порядков, с которыми ребенок быстро научился внешне мириться, ибо отлично понял, что иначе только еще сильнее отяготит свое существование. Именно таковыми виделись зрелому Джорджу Оруэллу школьные будни его предшественника Эрика Блэра. И не имеет значения, что другие школьники ощущали свое нахождение в школе Святого Киприана менее драматично. В данном случае важно не объективное положение вещей, а его восприятие нашим героем, ибо именно оно оказало значительное влияние на его деятельность и творчество.

Уже на первом году обучения Эрик понял, что такое цензура, и возненавидел ее на всю жизнь. В школе ученики должны были регулярно писать родителям, при этом каждое письмо просматривалось и исправлялось воспитателем. Дети быстро поняли, что письма надо писать бодрые и, главное, ни на что не жаловаться, иначе без неприятностей не обойтись. Вот первое письмо Эрика матери от 14 сентября 1911 года: «Дорогая мать, я надеюсь, ты в полном порядке, спасибо за то письмо, которое ты послала мне и которое я еще не читал. Я думаю, ты хочешь знать, как тут у нас в школе. Нормально. Развлекаемся по утрам. Когда мы в постели. От Э. Блэра»⁵⁹.

Восьмилетний Эрик с первых дней пребывания в школе учился эзопову языку, ибо знал, что его письмо перед отправкой прочитают взрослые. Из письма следовало, что хорошо в школе только утром, в постели, до начала учебного дня. Тем не менее цензор себя выдал: в одном из слов была исправлена грамматическая ошибка.

Как видим, отнюдь не позитивные эмоции были у ребенка с первых дней пребывания в школе Святого Киприана. Однако в действительности его положение и успехи были несравненно лучше, чем он представлял их себе тогда и описывал позже. О том, что годы, проведенные в приготовительной школе, при всем однообразии, тяготах, наказаниях, в том числе физических, не были таким «страшным кошмаром», свидетельствовали и последующие его письма матери, которые проанализировал первый биограф Оруэлла Бернард Крик: «В них нельзя встретить никаких свидетельств о бедах. Ребенок, который находился бы в состоянии постоянного ужаса, писал бы короче и более осторожными словами и фразами, не был бы таким разговорчивым и спонтанным»⁶⁰.

Мы, однако, полагаем, что суждение Крика не вполне справедливо. Письма обычно были краткими и носили самый общий характер. «Свидетельств о бедах» в них нельзя найти, так как эта тема в переписке с родными была запрещена. Некоторые из писем завершались обычными детскими рисунками. Например, в письме от 17 марта 1912 года красовалось нечто вроде военного корабля с британским флагом⁶¹.

Во всяком случае, первые впечатления о невыносимой физической боли, которую причиняет сильный слабому, об испытываемом при этом унижении, о необходимости в некоторых случаях скрывать свои мысли, быть осторожным в высказывании собственных суждений Эрик Блэр получил в приготовительной школе. Другой вопрос, что страх не стал его постоянной привычкой, что он научился его преодолевать, как и сохранять независимость суждений. Так или иначе, но в сознании ребенка откладывались всё новые впечатления, которые потом окажут определенное влияние на творчество писателя Оруэлла.

В школе Эрик сдружился с упоминавшимся уже Сирилом Коннолли, который позже стал известным писателем и издателем журнала «Хорайзен» («Горизонт»), в котором будут со временем публиковаться очерки Оруэлла. Пока же на конкурсе по историческим дисциплинам Эрик завоевал вторую премию, причем его работу высоко оценил привлеченный администрацией внешний «судья». В результате наш герой, так беспощадно и жалостливо описывавший годы в приготовительной школе, заработал стипендию, которая позволяла ему поступить на полное содержание в одну из привилегированных средних школ – Веллингтон, а может быть, даже в Итон.

Сам Эрик не выглядел в глазах окружающих столь несчастным, каким представлял себя позже. Сохранилось несколько фотографий, в частности в публичной библиотеке города Истборна, куда они были переданы бывшими учениками школы Святого Киприана. На одной из них запечатлена большая группа учеников и учителей. И Эрик, стоящий во втором ряду, и его соученики выглядят весьма бодрыми и жизнерадостными. Ничто не свидетельствует о той ужасной атмосфере, которая описана поздним Оруэллом. На другом фото можно увидеть помещения школы, заполненные бойкими детьми, а не теми бледными, страдающими созданиями, какими школьники представлены в воспоминаниях Оруэлла⁶². Так что истина о первых школьных годах Эрика Блэра находилась где-то посередине между его воспоминаниями и свидетельствами других учеников и сохранившихся документов.

Рисунки девятилетнего Эрика Блэра в письмах родным из школы Святого Киприана. 1912 г.

Рисунки девятилетнего Эрика Блэра в письмах родным из школы Святого Киприана. 1912 г.

У Эрика даже появилась подружка, с которой он охотно общался – правда только на каникулах. Джасинта Баддиком была старше Эрика на два года. Познакомились они летом 1914-го в местечке Шиплейк, графство Беркшир, где Джасинта отдыхала с родителями и двумя братьями, а Эрик – с мамой и сестрами. Знакомство произошло не совсем обычно. Джасинта вышла на задний двор возле своего дома и увидела, что прямо за забором стоит на голове мальчик. «Зачем ты это делаешь?» – «Можно увидеть намного больше, если стоишь на голове!»⁶³ На самом же деле Эрик, увидев девочку, которая привлекла его внимание, придумал трюк, чтобы познакомиться.

Джасинта и Эрик стали встречаться, обсуждать поэзию и даже строить планы на будущее. Через много лет Д. Баддиком, ставшая поэтом и художником, будет вспоминать, что Эрик делился с ней мечтой когда-нибудь написать роман, подобный фантазиям Герберта Уэллса. Он был сдержанным и несколько застенчивым, но не чувствовал себя несчастным мальчиком, образ которого, как позже пытался создать, писала Джасинта⁶⁴. И каникулы, и общение с новой знакомой способствовали более оптимистичному настрою будущего Оруэлла.

Джасинта и Эрик рассказывали друг другу «страшные истории» о духах, добрых и злых. Как-то Эрик сообщил подруге, что, по его подсчетам, не меньше половины населения их городка составляют духи. «Их нельзя отличить от людей, потому что они точно так же передвигаются», – убеждал ее Эрик. Образы, которые формировались в его сознании, были обычно страшными или, по крайней мере, отрицательными. Такой стиль мышления сохранился и позже. Знакомые не раз отмечали у Эрика Блэра нечто садистское или даже мазохистское. Во время игр в прятки по вечерам Эрик дразнил Джасинту: «Ты же не можешь точно знать, что это я. В этом углу совсем темно, и вместо меня может оказаться какая-то тень»⁶⁵.

Безусловно, с самого начала в их взаимоотношениях было что-то романтическое, но в основном дети просто радовались совместным прогулкам и играм. В них участвовал и брат Джасинты Проспер, годом младше Эрика. Отца Эрика, Ричарда, Джасинта вспоминала как жесткого, никогда не улыбавшегося старого джентльмена, который с ней ни разу не разговаривал, мать же считала «живой и одухотворенной»⁶⁶. Имея в виду, что семейство Баддиком на социальной лестнице находилось несколько выше Блэров, родители Эрика не возражали против этой дружбы, продолжавшейся несколько лет, пока Джасинта и Эрик не повзрослели.

В 13 лет Эрик окончил пятый, выпускной класс приготовительной школы. Незадолго до окончания, в феврале 1916 года, он блестяще сдал экзамены на получение стипендии в школе более высокой ступени. Более того, подростку была предоставлена возможность пройти сложные и утомительные экзамены, продолжавшиеся три дня, на получение одной из значительных по сумме и считавшихся весьма почетными стипендий для обучения в Итоне. Стипендию могли получить всего 13 человек из 70 кандидатов, отобранных на предыдущих турах. Эрик оказался четырнадцатым и выбыл из игры. Оставалась, однако, надежда, что кто-либо из выигравших стипендию по той или иной причине откажется от нее, и тогда она будет предоставлена следующему по очереди.

Между тем стипендия в другой, несколько менее престижной средней школе – в Веллингтоне – была обеспечена. Но еще до окончания приготовительной школы способности быстро взрослевшего Эрика проявились в полном блеске. Одну за другой он получил премии за отличные знания классических языков – древнегреческого и латыни – и истории (эта премия присуждалась знаменитой школой Харроу и считалась особенно престижной). Правда, впоследствии верный себе Оруэлл высмеял подобные состязания: «Там были такие глупые вопросы, на которые можно было ответить, только зазубрив имя или цитату… Кто был обезглавлен на корабле в открытом море? Кто застал вигов во время купания и убежал с их одеждой?»

Может показаться, что писатель просто издевается. Однако сохранившиеся у Коннолли вопросы этого экзамена по истории полностью подтверждают правоту Оруэлла: «Каковы были обвинения, по которым судили семь епископов?»; «Кто был убит возле Туксбери?» Впрочем, подобные вопросы великолепно тренировали память и в этом смысле были очень полезны, как бы их потом ни проклинал Оруэлл. Хотя, конечно же, они позволяли зазубрить некоторые исторические факты, но не понять исторический процесс во всей его полноте. Но когда и где школьникам удавалось познать исторический процесс?

Во взрослой писательской жизни Оруэлл не раз с возмущением упоминал, как отвратительно поставлено было изучение истории в школах Великобритании. При этом автор ссылался на свой двойной опыт – и школьника во втором десятилетии XX века, и учителя – через 20 лет⁶⁷.

Кроме того, Эрик рано усвоил хитроумные методы, использовавшиеся в школе Святого Киприана, чтобы подготовить выпускников к поступлению в престижное учебное заведение. Совсем нетрудно было узнать от преподавателей или даже от студентов, например, Итонского колледжа, какие вопросы обычно ставятся на вступительных экзаменах. Ведь преподаватели этого пользовавшегося славой заведения были довольно ленивы и если меняли вопросы к следующему году, то в основном путем их перетасовывания. В результате на последнем году обучения в школе Святого Киприана учителя главным образом заставляли своих подопечных зазубривать ответы на возможные вопросы, особо не вдумываясь в их смысл. Результат, как правило, был положительный – в смысле поступления в вожделенный колледж, тогда как уровень знаний оставался близким к нулю. Оруэлл писал в воспоминаниях о школьных «радостях»: «Необходимо было заучить то, что создало бы у экзаменатора впечатление, что ты знаешь больше, чем на самом деле, и не допускать, чтобы твой мозг был загружен чем-то другим»⁶⁸.

Видимо, педагоги действительно шли на такого рода уловки, чтобы обеспечить своим питомцам поступление и в то же время повысить рейтинг собственного учебного заведения. Но сводить процесс обучения, тем более в выпускном классе, только к бессмысленной зубрежке было бы неверно. Просто эта сторона обучения, столь распространенная в школах (и не только в Великобритании), особенно раздражала подростка.

В последние полтора года приготовительной школы Эрик серьезно изменился. Он перестал уклоняться от выполнения учебных заданий, стремился не просто выучить уроки, но и поглубже разобраться в изучаемом материале. У него возникло чувство, что, если ему не удастся поступить в престижный колледж, он предаст своих родителей, возлагавших на него столь большие надежды. Так что в целом результаты обучения Эрика в школе Святого Киприана можно назвать положительными.

Особенно отличился Эрик на выпускных испытаниях. Согласно правилам, проводились они экзаменатором из другого учебного заведения. На сей раз им был опытный и строгий педагог, сотрудник Оксфордского университета Грант Робертсон. Экзамены сдавались по четырем предметам: греческому, латинскому, французскому языкам и английскому языку и литературе. Робертсон прокомментировал результаты следующим образом. Греческий язык: «Блэр и Коннолли, проявили хорошие знания, были почти равными при переводе, но Блэр был явно лучше в грамматике»; латинский язык: «Трудно было предпочесть Блэра или Коннолли по грамматике, но по сочинению Блэр был явно лучше»; французский: «Четыре мальчика – Блэр, Киркпатрик, Коннолли и Грегсон – были очень близки друг к другу, но Блэр был лучше всех в переводе и сочинении». Английское сочинение предусматривало освещение темы «Что собой представляет национальный герой?». Робертсон определил для Коннолли второе, а для Блэра третье место. Судя по его комментарию, его не устроило, что некоторые ученики (явно имелся в виду Эрик Блэр) «уделили большее внимание героизму в целом, а не качествам национального героя»⁶⁹.

Это было весьма показательно. Взрослея, Эрик временами отрекался от своего подросткового показного патриотизма. Казалось, для него теперь становились важнее личные качества героя, нежели его национальность. Это не было прямолинейное движение. Патриотические приступы возобновлялись (только опыт работы в колониальной Бирме навсегда отучит его от бездумного почитания чего-то только потому, что оно «наше», «родное», «отечественное»).

На выпускном вечере был поставлен спектакль по произведению Чарлза Диккенса «Посмертные записки Пиквикского клуба» о компании чудаков, путешествующих по Англии и наблюдающих «человеческую природу», что позволяло представить нравы старой Англии и разнообразие людских типов, смешных, трогательных и даже трагических. Эрику досталась второстепенная роль мистера Уордла – владельца фермы в местечке Дингли-Делл, друга главного героя Сэмюэла Пиквика. Его игрой публика, среди которой было много гостей, осталась очень довольна⁷⁰.

Тем не менее Блэр покидал приготовительную школу с чувством огромного облегчения, как будто его освободили из заключения. Позже он относил к положительным сторонам своего пребывания в ее стенах только то, что научился там твердо встречать и решительно преодолевать неприятности, приспосабливаться к обстоятельствам, но только в случае острой необходимости, и в то же время уметь видеть людей такими, какие они на самом деле. Что ж, эти качества были действительно исключительно важны, но приобретением их дело не ограничилось. В приготовительной школе Эрик Блэр получил неплохое базовое образование.

По окончании школы Святого Киприана Эрик приехал на отдых к родителям. Он с удовольствием проводил время с Джасинтой. Через много лет Джасинта в своих воспоминаниях писала, что Эрик был тогда «особенно счастливым ребенком»⁷¹. Естественно, Джасинта рассказывала о своих встречах с Эриком, доставлявших радость обоим. Посмертно опубликованные крайне отрицательные воспоминания Оруэлла о школьных годах явились для нее большой неожиданностью[10]10
  В журнале «Нью стейтсмен» даже появилась заметка, что Джасинта якобы охарактеризовала это произведение как «сплошную ложь». Возмущенная Джасинта послала в журнал опровержение, призывая оценивать эссе Оруэлла о «радости» не как автобиографическое произведение, а как плод художественного вымысла. «Нью стейтсмен» отказался опубликовать письмо, но экземпляр его сохранился и был использован Б. Криком (см.: Crick B. George Orwell: A Life. London, 1980. P. 80).


[Закрыть].

Промежуток между двумя учебными заведениями продолжался только две недели, во время рождественских праздников. В самом начале января 1917 года Эрик поступил в Веллингтонскую школу.

Основанная в 1858 году королевой Викторией, это была весьма престижная школа в графстве Западный Беркшир, ориентировавшая своих учеников на получение широкого гуманитарного образования. Девизом школы было: «Наша миссия вдохновлять учеников развивать свои таланты, двигаться намного дальше среднего уровня и приобрести страстное желание учиться всю жизнь». Звучало превосходно, но критический ум Эрика Блэра не оценил прелестей школы. «Двигаться дальше среднего уровня» под руководством «средних» (такими они показались новому ученику) преподавателей, ему очень скоро надоело. Перед ним маячили значительно более привлекательные и светлые горизонты.