Текст книги "Аллен Даллес"

Особых дорожных хлопот не было. Везде его принимали американские представители, которым хорошо были известны его родственные связи с бывшим госсекретарем, остававшимся и теперь весьма влиятельной фигурой в США. «Это великая вещь – иметь выдающихся родственников», – писал Аллен в одном из писем домой[50]50
  Grose P. Op. cit. Р. 19.


[Закрыть].

Вернувшись в США, Аллен застал страну, готовившуюся к войне. 7 мая 1915 года германской подводной лодкой был торпедирован и затонул британский пассажирский лайнер «Лузитания», в результате чего погибли около 1200 человек, в том числе 128 граждан США. Значительную часть населения охватил военный азарт, страстное желание отомстить. Одним из последствий происшедших событий было увольнение государственного секретаря Уильяма Брайана, стоявшего на позиции дальнейшего выжидания, и замена его Робертом Лансингом – дядюшкой Бертом, столь близким семье Даллесов.

Возвратившийся в США Аллен сразу же оказался в кругу тех, кто вершил политику страны. Под большим секретом Лансинг скорее не рассказал, а намекнул, что на «Лузитании» действительно находился секретный груз оружия, предназначенного для Великобритании, в чем обвиняла США германская дипломатия и что решительно отрицали американские деятели на официальном уровне. Аллену стало известно, также под большим секретом, что «Лузитания» числилась в списках британского Адмиралтейства как «вспомогательный военный крейсер»[51]51
  Британский автор Колин Симпсон в статье «Гибель “Лузитании”», опубликованной советским журналом «За рубежом» (1972, № 48), писал: «Отказ опубликовать подлинные документы о грузе “Лузитании” помешал американским судам высказаться относительно истинной причины гибели корабля. Вердикт был вынесен в пользу… британского Адмиралтейства. Документ был вручен президенту Вильсону. Затем он был передан в архивы казначейства США в запечатанном конверте с пометкой “Открывать только президенту Соединенных Штатов”. Так тайны “Лузитании” были похоронены надолго». Они действительно были похоронены для общественности, но отнюдь не для американского политического истеблишмента, в который вступал Аллен Даллес.


[Закрыть].Так Аллен начинал непосредственно вступать в мир секретных действий, шпионажа и контршпионажа, пока еще рассматривая его лишь со стороны, но стремясь все более приобщиться к этому миру.

Между тем разведывательной и контрразведывательной службы в США фактически не существовало. В высших кругах собирание тайной информации многие считали делом излишним. А Генри Стимсон, являвшийся одно время государственным секретарем, даже заявил: «Джентльмены не читают чужую почту». Одним из немногих деятелей из числа тех, кто занимался международными делами и считал необходимым собирать тайную информацию, в том числе «читать чужую почту», являлся Джон Фостер, дед Аллена, создавший в свое время в ведомстве отдел разведки, который быстро зачах после его отставки: когда на пост госсекретаря вступил Лансинг, в нем работали три сотрудника и две секретарши… Лансинг, в значительной мере воспитанный под влиянием Фостера, немедленно распорядился о расширении отдела, установлении им связей с американскими посольствами за рубежом и проведении активной работы.

Работа развернулась очень быстрыми темпами. В 1916 году Лансинг реорганизовал отдел в Бюро секретной разведки (Bureau of Secret Intelligence). Хотя официально бюро было включено в Управление информации Госдепа, фактически оно стало самостоятельным подразделением, которому для большей солидности был присвоен шифр U-1. К 1918 году бюро располагало почти 1200 сотрудников, которые анализировали секретную информацию, поступавшую из различных ведомств. Лансинг настоял, чтобы президент дал соответствующие указания министерствам, прежде всего Департаменту казначейства (Министерству финансов) и Почтовой службе, обязав их предоставлять разведывательному подразделению Госдепа любую информацию, которую оно затребует, причем в необходимых случаях нарушая правила неприкосновенности личной переписки, личной информации и т. д.

Бюро возглавлялось специальным помощником госсекретаря, который был подчинен непосредственно Лансингу. На эту должность был назначен близкий к Лансингу дипломат Леланд Гаррисон, обладавший недюжинными способностями и быстротой мышления. В числе сведений, которые получало бюро, была информация, которую сам Лансинг определял как «крайне конфиденциальную»[52]52
  Corson W. The Armies of Ignorance: The Rise of the American Intelligence Empire. N.Y., 1977. P. 74–76.


[Закрыть].

Гаррисон был, по воспоминаниям современников, странной фигурой, но вполне вроде бы соответствовавшей тому роду деятельности, которым он занимался. Один из тех, кто его наблюдал, вспоминал: «Он безусловно был самым загадочным человеком, которого я когда-либо знал. Он был чуть ли не сфинксом, и когда он говорил, а это было редко, его голос был таким тихим, что я должен был напрягаться, чтобы уловить его слова»[53]53
  Anderson S. Lawrence in Arabia: War, Deceit, Imperial Folly and the Making of the Modern Middle East. N.Y., 2013. P. 237.


[Закрыть].

По всей видимости, Лансинг быстро осознал тягу своего молодого родственника к работе в секретной службе, тем более что он сам ею живо интересовался и всячески поддерживал. Не желая торопить события, он познакомил Аллена с прикомандированным к Госдепартаменту британским агентом капитаном Алексом Гонтом, который работал как по линии внешнеполитического ведомства, так и разведки. Лансинг подружился с этим джентльменом: тот часто бывал в его доме и они вместе часто ходили на футбол. Несколько раз Аллена приглашали к Лансингам, когда там был Гонт.

Трудно сказать, по своей ли собственной воле этот седовласый опытный разведчик развязывал язык при молодом человеке, который неотрывно слушал его рассказы, или Гонт выполнял просьбу Лансинга, стремившегося еще больше заинтересовать Аллена шпионскими делами. Гонт, в частности, рассказывал, что на него работают агенты сыскного агентства Пинкертона, которые шныряют в портах, выискивая среди прибывших пассажиров возможных немецких агентов, а также внедряются в компании американцев, придерживающихся антибританских взглядов, и пытаются предотвратить их превращение в германских агентов[54]54
  Srodes J. Op. cit. Р. 45.


[Закрыть]. Гонт делился воспоминаниями о своих тайных миссиях в Германии и в восточноевропейских странах[55]55
  Mosley L. Op. cit. P. 37–38.


[Закрыть].

Немудрено, что Аллен был очарован этим достопочтенным и в то же время хитроумным опытным шпионом. Его намерение посвятить себя разведке укрепилось. Он думал о тех временах, когда своими качествами разведчика сможет достичь уровня Гонта или даже его превзойти. Ему, правда, совсем не нравился «классический» английский язык Гонта, который он считал каким-то странным диалектом. Это было единственным качеством разведчика Гонта, который молодой человек ни в коем случае не желал перенять[56]56
  Ibid. P. 38.


[Закрыть].

Будучи в восторге от Гонта, Аллен в 1916 году подал заявку на сдачу экзамена, намереваясь поступить на службу в Государственный департамент. Покровительства Лансинга не потребовалось: знаний у молодого человека было достаточно, и он успешно прошел по конкурсу. Так начиналась подлинно взрослая жизнь дипломата и разведчика, что в представлении Аллена Даллеса, да и далеко не только его, было неотделимо одно от другого.

Первый опыт

Первым постом во внешнеполитическом ведомстве, который Аллен получил после поступления на службу, была самая низшая должность в Табели о рангах американской дипломатической службы. Он стал секретарем 5-го класса в посольстве США в Вене, столице, идущей ко дну Австро-Венгерской империи. Своего рода символом умирания монархии стала смерть ее 86-летнего императора. Даллес, только что прибывший в Вену, присутствовал вместе со всем составом посольства на похоронах Франца Иосифа в ноябре 1916 года. Думал ли он, что со смертью императора, который правил страной 68 лет, с гибелью его державы, которая уже начала распадаться на ряд национальных государств, наступает принципиально новая эра в развитии мира? Вряд ли такие глобальные мысли приходили в его голову. Он был начинающим дипломатом и предпочитал, особенно не задумываясь, выполнять нехитрые задания своего начальника – посла США при Венском дворе Фредерика Пенфилда. Впрочем, чаще всего задания он получал от помощников посла, почти не знавшего одного из своих младших сотрудников.

В Вене Даллес провел лишь несколько месяцев. В марте 1917 года, когда вопрос о вступлении США в европейскую войну был уже почти решен и предстояла эвакуация американского посольства из Австро-Венгрии, которой в начале следующего месяца США объявят войну, Аллена перевели в соседнюю Швейцарию. Эта тихая центральноевропейская страна в войне не участвовала. Но в ней было очень много эмигрантов из всех воюющих стран, среди которых преобладали политики – в основном революционеры различных направлений. Именно разведывательные службы развивали чрезвычайную активность, причем нередко шпионы и диверсанты маскировались под политических эмигрантов, а последние часто стояли на жалованье разведслужб или же привлекались для исполнения разовых поручений.

В американском посольстве в Берне Аллену задали вопрос, чем он хотел бы заниматься. Он сообщил, что в наибольшей мере тяготеет к анализу разведывательной информации, после чего получил задание тщательнейшим образом присматриваться к эмигрантам и их организациям, выявлять среди них тех, кто под личиной революционеров выполняют поручения правительств воюющих стран (прежде всего Германии и других стран Четверного союза, но также и стран Антанты). Еженедельно Аллен должен был представлять рапорты руководству посольства о том, что ему удалось обнаружить.

Даллеса познакомили с полковником Ральфом фон Деманом, американцем немецкого происхождения, который негласно руководил военной разведкой, предпочитая, чтобы его называли ван Деман (германская фамильная приставка внушала подозрения). Деман вначале действовал автономно, организационно не будучи связанным с государственной службой. Однако в 1917 году в Военном департаменте было образовано отделение военной разведки (Military Intellience Section), и Деман был назначен ее начальником. Его часто называли отцом американской военной разведки. В Берне его сменил полковник Малборо Черчилль, назвавший себя двоюродным братом набиравшего силу британского политического деятеля Уинстона Черчилля. Через много лет Даллес писал: «Многие признают его [Демана] главной движущей силой в создании американской военной разведки». Столь же высоко Аллен оценивал и работу Малборо Черчилля[57]57
  Даллес А. Искусство разведки… С. 67.


[Закрыть]. Это были люди, у которых он учился ремеслу разведки.

Начались посещения Алленом самых различных общественных мест швейцарской столицы – от роскошных отелей и ресторанов до студенческих столовых и собраний в полуразрушенных подвальных помещениях. Но в основном это были дешевые места, так как на разведывательные походы посольство выделяло крайне скромные суммы. Немалую трудность составляло то, что эмиграция была многоязычной. Аллену приходилось в какой-то степени овладевать славянскими языками, чтобы хотя бы понять, о чем идет речь. Ситуацию облегчало то, что немецким и французским он более или менее прилично владел со школьных лет[58]58
  Walter D. Wild Bill Donovan: The Spymaster Who Created the OSS and Modern American Espionage. N.Y., 2011. P. 267–270.


[Закрыть].

По своей инициативе Аллен снял небольшую квартиру и использовал ее не только для отдыха или встреч с не очень дорогими дамами, которые в Берне были в изобилии, но и для знакомства с «нужными людьми». Он писал своему брату, что ему приходилось «развлекать людей весьма странных характеров, которых трудно встретить в отеле или ресторане»[59]59
  Srodes J. Р. 84–85.


[Закрыть].

Так Даллес создавал собственную сеть агентов, которые поставляли ему ценную информацию. В рапортах послу сообщались сведения о передвижениях германских войск и планах их командования, в том числе о подготовляемых наступательных операциях. В одном из докладов шла речь о местоположении германского завода по производству нового вида боевой техники – аэропланов, а в другом – о производстве дирижаблей[60]60
  Kinzer S. Op. cit. P. 23.


[Закрыть].

В своей книге «Искусство разведки» Даллес лишь скупо сообщал, что занимался в Швейцарии «сбором разведывательных данных о том, что происходило за линией фронта в Германии, Австро-Венгрии и на Балканах. Фактически я был в большей степени разведчиком, чем дипломатом»[61]61
  Даллес А. Искусство разведки… С. 23.


[Закрыть].

Нельзя сказать, что Аллен целиком и полностью был занят выполнением разведывательных заданий и отдавался службе, не думая ни о чем другом. Это был молодой, привлекательный мужчина, любивший жизнь во всех ее проявлениях, с удовольствием встречавшийся просто с недавними знакомыми, посещавший вместе с ними увеселительные заведения, самозабвенно игравший в теннис и, разумеется, не отказывавший себе в обществе прекрасных юных дам.

Гросе приводит свидетельство одного из знакомых Даллеса того времени, который вспоминал, что «его компания максимально использовала все удобства окрестных ресторанов, включая привлекательных молодых леди как из местных семей, так и из среды беженцев, а также из большого числа швейцарских девушек, которые заполняли посольства, работая там секретаршами, стенографистками и слугами»[62]62
  Grose P. Op. cit. Р. 29.


[Закрыть].

Материальные возможности у Аллена для развлечений разного рода были. Помимо посольского жалованья, он получал «стипендию» от дедушки Фостера. Последний скончался в 1917 году, и Аллен, искренне любивший деда, горевал и сожалел, что, находясь в Европе, не может проводить его в последний путь. Что же касается материальной стороны, то теперь помощь ему стал оказывать госсекретарь Лансинг.

Одно из свиданий с юной дамой, которое он предпочел деловой встрече, вроде бы лишило Даллеса возможности установления весьма своеобразного и, не исключено, полезного для обеих сторон контакта. По всей видимости, в среде российских эмигрантов знали, что молодой американец работает в посольстве своей страны, хотя о том, что он выполняет шпионские функции, можно было только подозревать.

Позже Даллес многократно рассказывал, что как-то, когда он собирался на романтическое свидание с некой швейцарской девицей, у него зазвонил телефон, и человек, представившийся русским эмигрантом, попросил его на немецком языке связать его с посольством Соединенных Штатов, которому тот должен был передать важные сведения. Сочтя, что свидание с дамой интереснее, Даллес предложил перенести встречу с незнакомым русским на следующий день. Встреча, по его словам, так и не состоялась, ибо на следующий день этот самый русский отправился в специальном вагоне к себе на родину. Этим человеком был, мол, Владимир Ленин[63]63
  Srodes J. Op. cit. Р. 72.


[Закрыть]. Здесь Даллеса явно подвела память. Он принял какую-то собственную фантазию за реальные события. Ведь он не мог не поинтересоваться именем человека, который предлагал ему встретиться. А если бы узнал, что с ним говорит хорошо известный лидер радикального течения в российской социал-демократии, то никак уж не отказался бы от делового свидания и пожертвовал бы встречей с дамой.

Но дело не только в таковой логике, а прежде всего в хронологии. Группа российских эмигрантов отправилась из Швейцарии в Россию 9 апреля, то есть когда Даллес только появился в Берне, не имел еще никаких связей и знакомств и не мог представлять интереса для большевистского руководителя. Вряд ли Аллен сознательно лгал. Человеческая память – вещь чрезвычайно сложная и запутанная, и нередко вспоминающий искренне верит в то, что никак не могло произойти. Так что его ремарка о том, что так он «потерял возможность завести разговоры с коммунистическими лидерами», не имела под собой никаких оснований. Добавим, что никаких «коммунистических лидеров» тогда не было – существовали различные течения социал-демократии. А слепая вера американских историков в правдивость этого рассказа Даллеса[64]64
  См., напр.: Kinzer S. Op. cit. P. 23–24; Chaitkin A. Treason in America: From Aaron Burr to Averell Harriman. Washington, DC, 1999. P. 533.


[Закрыть] – свидетельство их недостаточно критического отношения к источникам.

Любопытно, что Даллес зафиксировал эту не состоявшуюся, явно вымышленную встречу с Лениным в собственной биографической справке, официально фигурировавшей в документации ЦРУ, когда он был директором этого ведомства. В выступлениях перед молодыми сотрудниками ЦРУ он многократно вспоминал эту историю как подлинную в подтверждение того, что никогда нельзя жертвовать установлением новых связей, какими бы незначительными они ни казались. Правда, рассказ о несостоявшейся встрече с Лениным подчас варьировался. Однажды, забыв, видимо, о том, что он рассказывал ранее, Аллен поведал, что его однажды пригласили на какое-то собрание в Цюрихе, где молодой «бородатый русский революционный философ» должен был произнести речь. Этим приглашением Даллес, мол, пренебрег, лишь позже узнав, что «бородатым философом» являлся Ленин[65]65
  GCIAR. CIA-RDP67-00318R000100170002-8; CIA-RDP70-00058R000300020074-5.


[Закрыть].

Более достоверны данные о том, что в Берне Аллен оказался причастным и к кровавым делам. Британский офицер-разведчик, с которым он поддерживал связь по указанию своего начальства, сообщил ему однажды, что девушка-чешка, работавшая в американском посольстве и имевшая доступ к секретным бумагам, являлась агентом врага и передавала информацию австрийцам. Оба разведчика договорились, что девушка должна быть без лишнего шума ликвидирована. Аллен пригласил ее на свидание, а затем, после посещения ресторана, якобы провожая ее домой, передал в руки британских агентов, которые поджидали в условленном месте. Где и каким образом шпионка была убита, Даллес не знал[66]66
  Mosley L. Op. cit. P. 45–46.


[Закрыть]. Можно не сомневаться, что это было далеко не единственное «мокрое дело», к которому имел отношение Даллес, хотя, по-видимому, убийства совершались не им лично, а более приспособленными для этого лицами.

Париж и Берлин

В ноябре 1918 года мировая война завершилась, а вскоре после этого в Париже собралась мирная конференция, на которой присутствовал президент Вильсон. По существу, американскую делегацию возглавлял госсекретарь Лансинг, человек деловой и практичный в отличие от романтичного идеалиста Вильсона, не любившего и не очень хорошо знавшего всевозможные дипломатические хитросплетения.

Покровительствовавший своим родственникам, зная их высокие деловые качества, верность долгу и, главное, ему лично, Лансинг организовал включение в состав вспомогательных служб американской делегации обоих братьев Даллес. Фостер, ставший уже квалифицированным адвокатом, был включен в группу известного финансиста Бернарда Баруха, представлявшего США в комиссии по репарациям, которые должны были выплатить побежденные страны. Между прочим, именно из кругов Баруха исходило более благозвучное слово репарации (возмещения), которое стало употребляться взамен термина контрибуции, который воспринимался как денежное наказание побежденной в войне страны. На океанском лайнере «Джордж Вашингтон» Фостер за игрой в бридж познакомился с заместителем секретаря (министра) по военно-морским делам Франклином Рузвельтом, который через полтора десятилетия станет президентом США и сыграет немалую роль в продвижении и вообще судьбе братьев Даллес.

Что же касается Аллена, то Лансинг просто распорядился о переводе его из Берна в Париж. Покидая Швейцарию, Аллен написал итоговый доклад Государственному департаменту, в котором сосредоточил основное внимание на опасности международного большевизма, считая, что государства, участвовавшие в мирной конференции, должны оказать ему вооруженное сопротивление хотя бы небольшими силами, которые поддержали бы внутренние антибольшевистские формирования[67]67
  Foreign Relations of the United States (далее FRUS). The Paris Peace Conference 1919. Washington, DC, 1942. Vol. 2. P. 481–482.


[Закрыть].

В Париже А. Даллес был включен в состав комиссии по границам, задача которой состояла в составлении проектов новых границ в Европе, главным образом в связи с образованием новых государств – Польши, Чехословакии, Югославии, распадом Австро-Венгрии на два государства и урезанием территорий остальных побежденных стран. Занимался Аллен главным образом границами Чехословакии, но, как он вспоминал, «работал и над проблемами, связанными с революцией в России и мирным урегулированием в Центральной Европе»[68]68
  Даллес А. Искусство разведки… С. 23.


[Закрыть].

Аллен поселился в фешенебельном отеле «Крийон», который стал резиденцией американской делегации.

Поначалу Аллен решил в основном жить в свое удовольствие. Любитель женщин, он стал регулярным посетителем самого элегантного и дорогого парижского борделя «Ла сфинкс» на Монмартре. Это был действительно знаменитый публичный дом, ибо он был расположен в треугольнике литературных кафе и пользовался популярностью у художественной богемы. Правда, в основном он стал известен в начале 30-х годов, но и десятилетием ранее его посещала изысканная публика. Французский журналист и искусствовед так писал об этом заведении: «Все, кто бывал в “Сфинксе”, помнят тихую атмосферу деликатного, любезного и изысканного участия, царившую в рассеянном розовом свете с огромным холлом первого этажа, где клиентов встречали девушки, одетые в легкие платья. Для многих художников, писателей, журналистов, актеров это заведение стало чем-то вроде клуба. Здесь назначались встречи, сюда заглядывали поболтать за стаканчиком в баре»[69]69
  Креспель Ж.-П. Повседневная жизнь Монпарнаса (1905–1930). М., 2000. С. 74.


[Закрыть].

Такая непринужденная обстановка с последующим уединением с доступной (хотя и за высокую плату) девушкой безусловно нравилась Аллену сама по себе, но очень скоро он понял, что может использовать встречи в борделе и для служебных целей – для завязывания полезных знакомств и получения важной, в некоторых случаях даже секретной, информации. Но главным было даже не непосредственное получение информации, а установление связей, которые могли пригодиться самым неожиданным образом. Это было тем более важно, что в борделе бывали такие знаменитости, как Эрнст Хемингуэй, Марсель Пруст, Генри Миллер, Пабло Пикассо и даже принц Уэльский, будущий король Великобритании Эдуард VIII. Плотское удовлетворение было при этих посещениях не самым главным, хотя им отнюдь не пренебрегали, но все же важнее были контакты богатой и тщеславной элиты[70]70
  The Independent. 2009. Nov. 6.


[Закрыть]. Понятно, насколько это было важное место для собирания самой различной информации, в основном пустой, но иногда исключительно важной.

В кругах знакомых ходили слухи, что Аллен во время Парижской конференции сблизился с некой дамой (естественно, не в публичном доме), которая от него забеременела, поговаривали о свадьбе. Однако старший брат смог убедить Аллена, что ему еще жениться рановато, тем более на француженке с сомнительными связями. В результате была найдена некая денежная сумма, которая оказалась достаточной и для аборта, и для того, чтобы, получив возмещение «морального ущерба», эта дама перестала с Алленом встречаться[71]71
  Mosley L. Op. cit. P. 60–61.


[Закрыть].

Это отнюдь не значит, что Аллен в Париже бездельничал. Он участвовал в заседаниях комиссии по пограничным вопросам, вносил свои поправки и уточнения. Он продолжал исправно выполнять, в частности, задания по определению границ Чехословакии, в состав которой была включена Судетская область с преимущественно немецким населением. Аллен понимал, что этим решением и другими постановлениями победителей нарушается провозглашенный президентом Вильсоном принцип права наций на самоопределение. Однако этот абстрактный принцип противоречил установкам лидеров западноевропейских держав, которые стремились максимально наказать страны Четверного союза, потерпевшие поражение в войне.

Молодой дипломат понимал, что вырабатываемые в Париже условия послевоенного мира создают новые противоречия. Он однажды заявил, что пограничная комиссия превратила Чехословакию «в банан, лежащий на лице Европы» (видимо, имелась в виду форма новой страны на географической карте, напоминавшая ему банан)[72]72
  Grose P. Op. cit. Р. 60.


[Закрыть]. Он, разумеется, никак не мог предвидеть дальнейшее развитие событий, которое привело к тому, что Мюнхенское соглашение 1938 года как раз по поводу передачи Судетской области из Чехословакии в состав Германии стало одним из важнейших событий на пути к будущей Второй мировой войне.

Но само по себе искусственное установление послевоенных границ явно вызывало у него тревогу. Через много лет он вспоминал, что сознавал нереалистичность пункта мирного договора о репарациях с Германии, что столь же искусственным ему виделся территориальный передел мира, продиктованный победителями[73]73
  Даллес А. Искусство разведки… С. 25.


[Закрыть]. Пока же Аллен предупреждал Госдепартамент, что проблема немцев в Чехословакии очень сложна, что она может породить трудности, которые пока предсказать невозможно[74]74
  FRUS. Paris Peace Conference 1919. Vol. 2. P. 376–377.


[Закрыть].

Однако оптимистические настроения преобладали. Аллен с удовлетворением наблюдал, с каким энтузиазмом встречали во французской столице его президента. Он внимательно следил за поведением крупнейших мировых лидеров, некоторым из них был представлен, установил массу полезных знакомств. Он писал родственникам на родину, что приобрел огромный опыт и возможности, получил «редкий шанс непосредственно взглянуть на мировую политику»[75]75
  Grose P. Op. cit. P. 65.


[Закрыть].

При всех ограниченностях философских взглядов и конкретных представлений президента Вильсона, которые Аллен, как и его брат не могли не видеть (между собой они нередко критически оценивали излишнюю моралистичность, набожность, пафос главы государства), в целом Даллес считал себя последователем и верным исполнителем воли президента. Он полностью разделял его убеждение, что Соединенные Штаты, выйдя в начале века в первые ряды мировых держав, обладают особой миссией, что американская демократия – это наилучший тип государственного устройства для всех цивилизованных наций, что существуют нации передовые и отсталые, что последние необходимо просвещать, а для этого потребуется длительная миссионерская деятельность, сопряженная с огромными расходами сил и средств. Иначе говоря, Аллен Даллес, как и его старший брат, который оказывал на него немалое влияние, особенно во время их общего пребывания в Париже, все более становился носителем идей американской исключительности и всемирного признания своей страны как образца для других народов, в конечном итоге – для народов всего мира. Воплощением же всемирного зла они, как и их высшие руководители, считали «отраву большевизма», выражавшуюся в идее мировой революции, которую проповедовали Владимир Ленин и Лев Троцкий, а также их последователи за пределами России.

Аллен Даллес полностью одобрял вильсоновскую программу мира – знаменитые «Четырнадцать пунктов», которые президент огласил в Конгрессе еще в январе 1918 года. В число условий были включены всеобщее сокращение вооружений, создание международного объединения наций, предоставление независимости Польше, фактическое введение принципа «открытых дверей» и «равных возможностей» в мировой торговле. Пункт, посвященный России, можно было толковать по-разному, но бесспорным в нем было явное непризнание большевистской власти.

Аллен с огромным интересом и волнением выслушивал выступления Вильсона на пленарных заседаниях конференции, в которых тот настаивал на полном включении в документы своих «Четырнадцати пунктов» и особенно энергично требовал утверждения устава международной организации, которая получила название Лиги Наций. При этом Вильсон опасался, как бы мирный договор с Германией не привел к чрезмерному ослаблению этого государства, в то время как партнеры по конференции премьер Великобритании Дэвид Ллойд Джордж и особенно премьер Франции Жорж Клемансо выступали за превращение Германии во второсортное аграрное государство под контролем Антанты.

Аллен, как и его брат Фостер, с тревогой наблюдал, что позиции Вильсона на конференции слабеют, что он выглядит усталым и больным, часто пропускает заседания, ссылаясь на плохое самочувствие (в этих случаях его заменял Лансинг). Вместе с другими участниками конференции Вильсон 28 июня 1918 года подписал в Версальском дворце мирный договор с Германией, после чего покинул Европу, хотя конференция еще не завершилась и предстояло согласование и подписание мирных договоров с союзниками Германии[76]76
  Чернявский Г., Дубова Л. Президенты США… С. 423–424.


[Закрыть]. Вскоре выяснилось, что изоляционистские настроения в США возобладали, Сенат не ратифицировал устав Лиги Наций, в международную организацию, являвшуюся детищем Вильсона, США так и не вошли, хотя по ряду вопросов с ней сотрудничали. Соответственно Сенат, в котором преобладали республиканцы – противники Вильсона, отказал в ратификации Версальского мирного договора, составной частью которого был Устав Лиги Наций.

Аллен Даллес убеждался в сложности и запутанности как международных отношений, так и переплетения сил в собственной стране. Он все более учился реальной политике, постепенным действиям, достижению ближайших целей на основе максимально собранной информации, важности в этом смысле разведывательных каналов.

Вскоре после того как американский президент покинул Париж, на родину возвратились и братья Даллес. Правда, несколько месяцев перед этим Аллен провел в Берлине, куда в январе 1920 года был направлен Лансингом в качестве заместителя дипломатического представителя США в побежденной Германии. Представительство (не посольство – дипломатических отношений не было) возглавлял Эллис Дризел, который до вступления США в войну уже работал в Берлине. Но Аллена тяготило пребывание в разоренной Германии, где сохранялась неспокойная обстановка и возникали кровопролитные стычки между крайне левыми и крайне правыми. Даже нормальное снабжение продовольствием официального представительства США никак не удавалось наладить.

Одной из важных задач американской внешней политики было установление нормальных межгосударственных отношений с Германией, с которой, как теперь оказывалось, США все еще находились в состоянии перемирия, а не мира из-за отказа Конгресса США в ратификации мирного договора. Именно в связи с этим в Берлин и была направлена американская дипломатическая миссия для переговоров о подписании мира и установления дипломатических отношений, в состав которой был включен Аллен Даллес.

Он внимательно наблюдал за внутренними беспорядками в этой стране, которую стали называть Веймарской республикой по названию города Веймар, в котором заседало Учредительное собрание и была принята германская Конституция. С большим интересом он следил за так называемым Капповским путчем – вооруженным выступлением консервативных сил во главе с промышленником и помещиком Вольфгангом Каппом в марте 1920 года, его неудачей, подавлением рабочих выступлений, последовавших за попыткой переворота. Аллен отнюдь не сочувствовал заговорщикам, но считал, что послевоенной Германии необходима сильная власть, и предпочитал диктатуру консерваторов и военных установлению чего-то, подобного советской власти в России. Именно в таком духе он вместе с Дризелом составлял рапорты о Капповском путче в Госдепартамент[77]77
  FRUS. Paris Peace Conference 1919. Vol. 2. P. 241–243.


[Закрыть].

В Берлине Аллен пробыл недолго. В мае 1920 года его вызвали на родину для доклада, после чего он попросил разрешения провести некоторое время с родными на севере штата Нью-Йорк. Кратковременный отпуск был предоставлен, хотя по всем правилам Аллену таковой еще не полагался. Он не ожидал, что в Госдепартаменте уже было решено, что в Германию он не вернется, а получит новое задание.

Еще до Аллена на родину возвратился Фостер. Он возобновил адвокатскую деятельность, представляя главным образом интересы американского капитала в странах Латинской Америки. Аллен же продолжил работу в Государственном департаменте, занимаясь в основном обработкой разведывательной информации, поступавшей из американских посольств.

В Уотертауне, где Аллен проводил отпуск, он оказался желанным гостем. Его наперебой приглашали на вечеринки, во время которых девушки смотрели на 27-летнего молодого человека как на превосходного кандидата в женихи, а мужчины вступали с ним в серьезные разговоры как с опытным уже, хотя и молодым дипломатом. Одна из девиц, 26-летняя Марта-Кловер Тодд, уже почти старая дева, дочь профессора-языковеда из Колумбийского университета, ему понравилась, он стал за ней ухаживать и уже через несколько дней сделал предложение. Как оказалось, Кловер, как ее обычно называли, в конце войны побывала во Франции, в Париже, где работала на благотворительных началах в приюте для солдат, потерявших зрение. Тогда ей издалека показали молодого дипломата, он произвел на нее впечатление человека тщеславного и напыщенного. Теперь все было по-другому. Аллен вел себя непринужденно, был обходительным и внимательным. Кловер приняла его предложение, и 3 августа 1920 года они обвенчались.