Текст книги "Библейские чтения: Новый Завет"

Послание к Филиппийцам (Послание радости)
13 декабря 1995 года

Мы, родные мои, говорили в прошлый раз о Посланиях апостола Павла к Ефесянам и Колоссянам, которые необходимо читать одно на фоне другого. А сегодня будем пытаться анализировать с вами Послание апостола к Филиппийцам – послание, по многим чертам схожее с теми двумя, о которых речь шла в прошлый раз.

Раньше считалось, что Послание к Филиппийцам – одно из последних по времени. Поскольку апостол говорит, что он пишет его в узах, то предполагалось, что оно написано, когда апостол уже находился в Риме, в последние годы жизни. И, действительно, есть некоторые внешние основания предполагать это. Потому что, например, в первой главе Павел говорит: «…Узы мои о Христе сделались известными всей претории и всем прочим» (Флп 1: 13). Это может быть речь о Риме, но может быть речь и об Эфесе, потому что римская администрация была везде, по всей территории Римской империи. Значит, претория могла быть не только в Риме, но и в Эфесе. В четвертой главе, в конце, он говорит, обращаясь к своим адресатам: «Приветствуют вас все святые, а наипаче из кесарева дома» (Флп 4: 22). Но опять-таки речь здесь может идти о тех христианах, которые жили не в Риме при дворе императора, а в Эфесе при каких-то административных зданиях Римской империи, которые, естественно, связаны с именем цезаря. Поэтому есть современная точка зрения на время написания этого послания, которая связывает его с пребыванием апостола Павла в Эфесе. Мне кажется, что это было бы разумнее – вот так датировать послание. Тогда получается, что оно написано раньше, чем считалось прежде.

Послание к Филиппийцам можно назвать Посланием христианской радости, потому что шестнадцать раз здесь употреблены глагол радоваться или слово радость. В конце послания, в четвертой главе, мы встречаем знаменитую фразу: «Радуйтесь всегда в Господе; и еще говорю: радуйтесь. Кротость ваша да будет известна всем человекам. Господь близко» (Флп 4: 4–5). Вот это «Радуйтеся всегда о Господе; и паки реку (снова говорю. – Г.Ч.): радуйтеся!» потом войдет в Пасхальный канон. Помните все припев 9-й песни? «Ангел вопияше Благодатней: чистая Дево, радуйся! И паки реку: радуйся! Твой Сын воскресе тридневен от гроба, и мертвыя воздвигнувый: людие, веселитеся!»

Значит, та радость, о которой идет речь в послании буквально от первых его стихов и до последних, радость, мысль о которой и чувство которой пронизывает всё послание, – она сродни нашей пасхальной радости. И тут возникает очень серьезный вопрос: а что это такое – та радость, радоваться которой, переживать которую апостол призывает нас всегда? Когда мы сталкиваемся с житейскими трудностями, бедами, болями, несчастьями, мы думаем: а как можно радоваться? Как можно радоваться, когда люди умирают, когда люди погибают, когда война идет, когда видишь страшные, по-настоящему страшные вещи? Как в это время можно радоваться?! Да, действительно, если речь идет о нашей секулярной радости, которой мы радуемся обычно, когда получаем хорошее известие или когда солнце светит и на душе хорошо, этой радостью можно радоваться далеко не всегда. Значит, здесь речь идет о чем-то другом. Когда апостол призывает «всегда радуйтесь», он говорит не о том обычном веселии, которое естественно переживают в определенные периоды своей жизни люди. Но в другие периоды такое веселье абсолютно неуместно, кощунственно. И, наверное, прежде чем толковать это послание, нам надо понять, что же такое – та радость, которую апостол призывает нас переживать и испытывать всегда.

Одновременно со словом радуйтесь Павел употребляет глагольное сочетание стойте в вере. Смотрите: и в конце Первого послания к Коринфянам, обращаясь с последним напутствием, с одним из заключительных поучений к своим читателям, он говорит: «Бодрствуйте, стойте в вере, будьте мужественны, тверды. Всё у вас да будет с любовью» (1 Кор 16: 13–14). В Послании к Галатам он говорит «стойте в свободе». «Стойте в свободе, которую даровал нам Христос» – это 1-й стих 5-й главы. О том же речь идет в нашем сегодняшнем Послании к Филиппийцам: «Итак, братия мои возлюбленные и вожделенные, радость и венец мой, стойте так в Господе, возлюбленные» (Флп 4: 1). И дальше: «Радуйтесь всегда в Господе…» (Флп 4: 4). Значит, «стойте в Господе» и «радуйтесь в Господе» – это примерно одно и то же. В послании, о котором мы говорили прежде – во Втором послании к Фессалоникийцам, он восклицает: «Итак, братия, стойте и держитесь предания, которым вы научены или словом или посланием нашим» (2 Фес 2: 15). И все эти призывы апостола имеют один источник – то место из книги Исход, где Моисей говорит народу Божиему: «…Не бойтесь, стойте, и увидите спасение Господне, которое Он соделает вам ныне; ибо Египтян, которых видите вы ныне, более не увидите во веки. Господь будет поборать за вас, а вы будьте спокойны» (Исх 14: 13–14).

Итак, становится мало-помалу ясно, что та радость, о которой говорит апостол, – это есть устойчивость, уверенность в том, что Господь рядом, в том, что Господь защитит, в том, что Господь проведет нас через любое испытание. Значит, это не радость хлопанья в ладоши, а устойчивость и уверенность, внутренняя убежденность в том, что Он здесь, в том, что Он в самый страшный момент защитит нас. Это отсутствие отчаяния, отсутствие уныния – вот что такое та радость, о которой здесь говорит апостол.

Причем здесь очень важно обратить внимание на следующую особенность: он не говорит «стой в вере» или «радуйся», а он говорит «стойте» и «радуйтесь». Значит, это нечто, что возможно только в Церкви, только в ее стенах, только когда человек не оставлен один на один со всеми своими испытаниями и проблемами. Тогда радость, о которой говорит апостол, – это совершенно особое состояние уверенности, устойчивости и убежденности в том, что Господь не оставит нас, которое можно пережить только в Церкви. Это та радость, которую испытывали святые, на чью долю выпало значительно больше испытаний, чем на нашу долю, и чья жизнь была полна многих бед, серьезных, страшных, временами непереносимых. Мы прекрасно знаем, что эти люди не смеялись и не хлопали в ладоши каждый день. Мы знаем, что они переживали в какие-то периоды своей жизни моменты той светской, той секулярной радости, которую за радость принимаем мы. Но мы знаем, что и в другие моменты жизни они не отчаивались в отчаянных обстоятельствах. Как тот же апостол Павел говорит: «…Мы в отчаянных обстоятельствах, но не отчаиваемся» (2 Кор 4: 8). Вот это и есть та радость.

Кроме того, я думаю, что те люди, которым приходилось когда-то сталкиваться со святыми, знают, что эта встреча всегда вселяет уверенность. Вот такая особая уверенность вселялась в сердце каждого, кому доводилось сталкиваться с матушкой Магдалиной из братства Малых сестер Иисуса. Такая устойчивость, уверенность и радость возникала у тех, кто встречался с матерью Терезой из Калькутты и митрополитом Сурожским Антонием. Эти встречи всегда приносили человеку какое-то удивительное состояние: чувство особой устойчивости, чувство особой уверенности, которое очень трудно описать в словах, но которое, наверное, лучше всего всё-таки описывается словом радость – при том, что очень часто встречи эти происходили действительно в отчаянных обстоятельствах для того человека, который приходил к матушке Магдалине, к митрополиту Антонию, к кому-то другому.

У меня есть сейчас замечательная новая книга, она называется «Я видел епископа Нектария». Это сборник интервью с теми людьми, которые застали при жизни владыку Нектария и встречались с ним (был такой греческий епископ в ХХ веке, который почитается греками в настоящее время; примерно так же нами почитается преподобный Серафим Саровский). Он, владыка Нектарий, стал подлинно народным святым сегодняшней православной Эллады. Так вот, главное чувство, которое охватывает, когда читаешь эту книгу, – что те, кто сталкивался с владыкой Нектарием, каким-то особым образом переживали эту радость встречи с Богом.

Значит, для того чтобы понять, что такое та радость, к которой призывает нас апостол, надо, наверное, всё-таки это чувство пережить самим. Пока оно не пережито, понять, чту это такое, или просто невозможно, или почти невозможно. Наверное, это та радость, воспоминание о которой доходит до нас, когда читаешь летопись Серафимо-Дивеевской обители[10]10
  См. Серафим (Чичагов), митр. Летопись Серафимо-Дивеевского монастыря. СПб., 1903.


[Закрыть] – огромную двухтомную летопись, в которой собраны свидетельства живых людей, сталкивавшихся при жизни с преподобным Серафимом. Этот особый вид радости, устойчивости и чувство уверенности переживали люди, которые оказывались рядом с преподобным Серафимом, которые приходили к нему. Понять это нам просто необходимо для того, чтобы не считать христиан какими-то весельчаками в неподобающих обстоятельствах, как может показаться при чтении апостола Павла. Или, наоборот, чтобы не считать христиан мрачными людьми, которые почему-то не следуют указаниям апостола Павла всегда радоваться, или радость которых уж очень мрачна.

И очень важно, наверное, понять, что самые неверующие, крайне скептически настроенные по отношению к Богу люди, оказываясь рядом с таким святым человеком, как Серафим Саровский, что-то испытывают и что-то переживают. Потому так и ценны живые свидетельства прикосновения к святому, что очень часто они проистекают из уст людей, к Церкви, к вере, к Богу, казалось бы, никакого отношения не имеющих. Люди рассказывают о своей встрече и недоумевают, почему им рядом с этим человеком было так хорошо, так спокойно, так радостно, почему они рядом с ним испытывали уверенность в себе, в будущем, в обстоятельствах. Об этом постоянно говорят совершенно неверующие люди. Вот это прикосновение к святому – оно всегда нас ввергает в мир подлинной христианской радости. Не случайно же один современный богослов, толкуя слова из Нагорной проповеди «Блажени чистии сердцем, яко тии Бога узрят», воскликнул: «Дважды блаженны чистые сердцем, ибо они увидят Бога и Бог сделает Себя видимым через них». То есть, прикасаясь к святому, мы начинаем чувствовать Бога, и нас охватывает то особое чувство, которое, может быть, не самым удачным образом, апостол называет словом радость.

Но здесь надо понять, что главное в христианстве словами не выразимо, что главное в христианстве словом можно только обозначить, но не выразить. Не очень удачно, не очень точно обозначить – для одного: чтобы, сталкиваясь с этим на опыте, мы понимали, чту это такое, но не более. И когда мы в жизни с такой особой радостью сталкиваемся, то сразу вспоминаем тексты из посланий апостола Павла, прежде всего – из Послания к Филиппийцам, и понимаем: да, вот это и есть та радость, о которой говорит апостол. Но для того, чтобы понять это, повторяю, нужен личный опыт встречи, личный опыт контакта.

Дальше в Послании к Филиппийцам апостол приводит совершенно удивительный гимн в честь Спасителя. Трудно сказать, кто является автором этого текста: сам апостол или же он цитирует до него бытовавший в первой Церкви, в Церкви его времен гимн литургического характера, использовавшийся тогда во время богослужения. Возможно, этот текст был написан апостолом и затем превратился в гимн. Возможно, это гимн, который он цитирует в готовом виде. Вопрос остается открытым. Вот эти стихи: «Ибо в вас должны быть те же чувствования, какие и во Христе Иисусе: Он, будучи образом Божиим, не почитал хищением быть равным Богу, – написано в Синодальном переводе, – но уничижил Себя Самого, приняв образ раба…» (Флп 2: 5–7). Вот это «не почитал хищением быть равным Богу», конечно, не вполне понятно. По-гречески это выражение тоже не очень понятно. Вероятно, оно значит примерно следующее: не считал добычей то, что Он равен с Богом; не держался ревниво за то, что Он равен Богу; не вцепился в Свое равенство Богу. Давайте вот так переводить. Значит, Христос, будучи образом Божиим, не вцепился в Свое равенство Богу, «но уничижил Себя Самого, приняв образ раба, сделавшись подобным человекам и по виду став как человек; смирил Себя, быв послушным даже до смерти, и смерти крестной. Посему и Бог превознес Его и дал Ему имя выше всякого имени, дабы пред именем Иисуса преклонилось всякое колено небесных, земных и преисподних, и всякий язык исповедал, что Господь Иисус Христос в славу Бога Отца» (Флп 2: 7–11).

Самое важное место здесь – как раз то, которое так трудно переводится. И опять мы сталкиваемся с этим потрясающим и вечно всплывающим на поверхность явлением в христианстве: самое главное с трудом поддается выражению в словах. Он не вцепился в Свое равенство Богу, а Он его спокойно отдал, это равенство, уничижив Себя, став Человеком и во всём приняв на себя человеческую природу. Когда читаешь этот гимн, довольно быстро начинаешь слышать в нем отголоски пророчества Исайи, прежде всего – 42-й и 53-й глав книги Исайи, где говорится об уничиженном Отроке Божьем, Который принимает на Себя образ раба, Который добровольно отдает Себя на поругание, Который предает душу Свою на смерть.

Здесь речь идет о том, что Христос, в Котором, как мы знаем из Послания к Колоссянам, вся полнота Божия пребывает телесно, добровольно отказывается от Своего равенства Богу, добровольно становится Человеком, добровольно на Себя принимает те испытания, через которые Он проходит, и Свою смерть. И об этом же кратко рассказывается в Евангелии, когда мы читаем о крещении Иисуса в водах Иордана. В тот момент, когда Он опускается в воды Иордана, опускается до уровня не просто человека, а язычника, – именно тогда в Нем открывается полнота Божия. Значит, в момент наибольшего унижения в Нем более всего обнажается эта присутствующая в Нем полнота Божества. И нам очень важно понять, зачем здесь приведен этот текст, имеющий самостоятельную ценность, звучащий от начала до конца как вполне законченное сочинение, песнопение или текст для чтения. Вы знаете, что этот текст всегда читается во время Литургии в дни Богородичных праздников и, в отличие от многих текстов апостольских посланий, воспринимается, повторяю, как что-то абсолютно самостоятельное. Так зачем этот текст включен в Послание к Филиппийцам?

Павел говорит о том, что христианин живет не для себя, а для других. И, развивая эту мысль, восклицает: «Не о себе только каждый заботься, но каждый и о других. Ибо в вас должны быть те же чувствования, какие и во Христе Иисусе» (Флп 2: 4–5). И дальше следует этот гимн. То есть, если ты хочешь быть христианином, ты должен быть не для себя, а для других и должен переживать те же чувства, что и Иисус, Который, несмотря на то, что в Нем присутствует телесно вся полнота Божия и не считая это чем-то таким Своим, за что надо держаться ревниво, смирил Себя и добровольно отдал Себя на смерть. Именно поэтому и Бог превознес Его, именно в силу того, что Он сумел отказаться от Себя Самого, отказаться от Своего «Я».

И здесь Павел говорит о том, что сам он, Павел, не боится смерти и что для него в тех обстоятельствах, в которых он сейчас находится, смерть была желательней. Но, размышляя об этом, он сразу вспоминает: да, для него смерть была бы желательнее, но не для других. И говорит: «Влечет меня то и другое: имею желание разрешиться (то есть умереть. – Г.Ч.) и быть со Христом, потому что это несравненно лучше; а оставаться во плоти нужнее для вас. И я верно знаю, что останусь и пребуду со всеми вами для вашего успеха и радости в вере…» (Флп 1: 23–25). Именно по той причине, что христианин – как будет сказано дальше, перед тем как Павел введет в текст гимн, о котором мы говорили, – живет не для себя, а для тех людей, которые его окружают. В сущности, об этом уже было сказано в 10-й, евхаристической главе Первого послания к Коринфянам, где Павел говорит: «Никто не ищи своего, но каждый пользы другого» (1 Кор 10: 24), – как Христос. И опять-таки вспоминается тот гимн, о котором шла речь.

Есть в Послании к Филиппийцам еще одно чрезвычайно важное место – в конце первой главы. «Только живите достойно благовествования Христова, чтобы мне, приду ли я и увижу вас, или не приду, слышать о вас, что вы стоъте в одном духе, подвизаясь единодушно за веру евангельскую» (Флп 1: 27). Вот как раз этим «что вы стоъте в одном духе» он говорит о том самом стоянии, которое мы с вами уже связали с христианской радостью.

«Что вы стоъте в одном духе, подвизаясь единодушно за веру евангельскую», «живите достойно» – так в русском переводе. А по-гречески здесь употреблен глагол πολιτεύεσθε, πολιτεύω – будьте гражданами; πολίτης – это гражданин полиса. То есть не просто живите, а будьте гражданами Христова полиса. Будьте достойны – ἄξιος – будьте гражданами Христова полиса, или Царства Небесного.

Дело в том, что ведь не случайно же Августин именно словом Civitas (а по-латински civitas – это то же самое, что по-гречески πόλις) называет свой трактат о Царстве Божием. Значит, для апостола Павла Царство Божие – это полис, Царство Божие – это Христово государство. Будьте достойными, говорит он, гражданами этого государства. Об этом уже шла речь выше, во 2-й главе Послания к Ефесянам, которое мы прошлый раз разбирали. «Итак, – говорит Павел, – вы уже не чужие и не пришельцы (то есть не имеющие прав гражданства. – Г.Ч.), но сограждане святым и свои Богу…» (Еф 2: 19). Так в Синодальном переводе. На самом же деле здесь συμπολῖται τῶν ἁγίων – граждане вместе со святыми небесного полиса и οἰκεῖοι τοῦ Θεοῦ – подданные Бога, те, кто живут как подданные Бога в Царствии Божием. Очень хорошо, именно с точки зрения терминологии, это переведено у Иеронима в Вульгате. То же самое: граждане вместе со святыми и подданные; чисто политический термин – подданные, οἰκεῖοι Бога. Итак, Царство – это полис Божий.

Так сказано в Послании к Ефесянам, так сказано в начале Послания к Филиппийцам – то, что не отражено в Синодальном переводе. Там – просто живите, а в оригинале – будьте гражданами небесного полиса. И так говорится в заключительной части Послания к Филиппийцам, где апостол восклицает: «Наше же жительство – на небесах…» (Флп 3: 20). Здесь опять-таки употреблено слово πολίτευμα, то есть наше государство ἐν οὐρανοῖς – на небесах. Как только мы прочитываем это πολίτευμα ἐν οὐρανοῖς, сразу вспоминаем: «…один у вас Отец, Который на небесах» (Мф 23: 9); это значит – мы у Бога, и наше государство – то, которым правит Бог. И, конечно, оно на небе не в астрономическом смысле этого слова, а в мистическом смысле. Потому что Небо есть синоним слова Бог. Небо есть эвфемизм, который евреи используют для того, чтобы слишком часто не повторять слово Бог. Возникает только вопрос, почему именно словом Небо заменяют евреи то, что нельзя слишком часто произносить. И вопрос этот имеет очень простой ответ: потому что небо – оно везде одно. Нас всех покрывает одно небо, нас всех соединяет одно небо. Итак, значит, и πολίτευμα – это государство Бога Слова, оно тоже распространено по всему миру.

Тема Божьего полиса становится одной из постоянных, одной из доминирующих в Послании к Евреям. Смотрите, в 11-й главе апостол говорит следующим образом о своих предшественниках, которые «умерли в вере, не получив обетований; а только издали видели оные, и радовались, и говорили о себе, что они странники и пришельцы на земле…» (Евр 11: 13). Это пророки. А христиане уже не странники и не пришельцы, а сограждане святым и подданные Бога. И они, те, «которые так говорят, показывают, что они ищут отечества. И если бы они в мыслях имели то отечество, из которого вышли, то имели бы время возвратиться; но они стремились к лучшему, то есть к небесному…» (Евр 11: 14–16). Значит, они не имеют отечества (πατρίδα, πατρίς – родины). Они ищут этого отечества: не того, из которого ушли, а какого-то другого, нового отечества. Дальше, в 13-й главе Послания к Евреям его автор возвращается к этой теме и восклицает: «…Ибо не имеем здесь постоянного града, но ищем будущего» (Евр 13: 14).

В 11-й главе Послания к Евреям, которую я уже цитировал, речь идет об Аврааме. Апостол говорит: «Верою Авраам повиновался призванию идти в страну, которую имел получить в наследие; и пошел, не зная, куда идет… ибо он ожидал города, имеющего основание, которого художник и строитель – Бог» (Евр 11: 8, 10), – города, в котором Бог и художник, и строитель, и правитель. И как только эти тексты из 11-й и 13-й глав Послания к Евреям связываются с двумя текстами из Послания к Филиппийцам (я имею в виду Флп 3: 20 – «Наше же жительство – на небесах, откуда мы ожидаем и Спасителя, Господа нашего Иисуса Христа» и Флп 1: 27, которое уже цитировалось выше), становится ясно, что здесь речь идет как раз о Церкви как о собрании святых и о церкви как о здании. Это одно из определений Церкви, о которой мы говорили в прошлый раз, по Посланию к Ефесянам.

Итак, строительство нового полиса, строительство нового града, гражданами которого являются христиане, – это тема, которой заканчивается Послание к Филиппийцам. Тема, действительно, очень важная, потому что без нее нет абсолютно никакой экклесиологии, без нее нет и не может быть никакого учения о Церкви. Если мы посмотрим даже на сегодняшнюю Православную Церковь, то увидим, что есть Русская Православная Церковь, есть Константинопольская, есть Александрийская и Антиохийская, Иерусалимская, Грузинская, Румынская, Элладская Православная Церковь. И при том, что в ней разные люди, разные традиции, разные богослужебные языки, при том, что в ней разные местные установления, внутренне она абсолютно едина. И предстоятели этой Церкви не являются главами Церкви. Мы же не говорим о Патриархе, что он глава Церкви. Глава Церкви – Христос, а Патриарх – предстоятель нашей поместной Церкви. Все вместе предстоятели – они, с одной стороны, стоят все вместе перед Богом, а с другой стороны – каждый из них отвечает за ту Церковь, которой руководит. То есть, нельзя сказать, что они возглавляют Церковь, можно сказать, что они руководят Церковью, предстоя перед Богом, Который есть Глава Церкви. Это очень важно.

И по этой причине, конечно, чрезвычайно грустно и прискорбно, что мы с вами почти ничего не знаем о других Православных Церквях. Мы даже гораздо больше знаем о протестантах, о католиках, эфиопах, коптах, чем о других Православных Церквях, хотя за каждым патриаршим богослужением Святейший во время Великого входа поименно молится за каждого из предстоятелей Православных Церквей: за Константинопольского Патриарха Варфоломея, за Александрийского Патриарха Парфения, Антиохийского – Игнатия, Иерусалимского – Диодора, Сербского – Германа, Болгарского – Максима, Грузинского – Илию и др. То есть, с точки зрения литургической, действительно Православная Церковь едина. И точно так же Патриарх Варфоломей во время каждой Литургии поминает всех предстоятелей Православных Церквей, и Парфений поминает, и Игнатий, и Диодор, и Герман, и Илия, и Максим.

Но, в сущности, наше единство – единство Русской Православной Церкви с православным миром на этом и заканчивается. Мы, например, не знаем о том, что в те времена, когда у нас было более-менее спокойно, в Румынии, при Николае Чаушеску, были ужасные гонения, и Церковь очень стойко держалась в этих гонениях; во времена Тито Церковь в Югославии подвергалась чудовищным преследованиям. И в этих условиях Патриарх Герман проявлял очень большую стойкость, упорство и уверенность. Вот этого мы совершенно не знаем. Это, конечно, очень большая наша беда: мы не знаем о тех подвижниках, которые преследовались в течение ХХ века в других Православных Церквях. Слава Богу, появилась книга о святом Нектарии, о котором я сегодня рассказывал. Мы даже, как правило, как-то забываем о том, что греки канонизировали старца Силуана в те времена, когда в нашей стране это было невозможно, потому что, как только заходил разговор о возможной канонизации нового святого, в Совете по делам религий говорили: все святые жили давно и давно умерли; тех, кого надо было канонизировать, канонизировали; теперь святых не бывает.

Итак, проблемы канонизации новых святых в то время вовсе не существовало, потому что была такая железобетонная установка – все святые жили давно и давно умерли, теперь святых не бывает. И на встречах с архиереями и верующими мирянами, выбранными из числа московских православных, году, наверное, в 1969–1970-м тогдашний председатель Совета по делам религий товарищ Куроедов сказал: пожалуйста, ходите в церковь, заказывайте молебны, молитесь Богу, берите святую воду, но ходить на могилки лечиться нельзя ни в коем случае. На чьи могилки могут ходить люди лечиться? На могилки новых, непрославленных святых.

При мысли о том, что в ХХ веке могут быть святые, эти люди, фактически руководившие Церковью, приходили в раздражение и ярость. Именно по той причине, что всё, что касается святых, то есть живой жизни Церкви, живого действия Духа Святого в Церкви, – относится к далекому прошлому, теперь-де такого не бывает. Да, преподобный Сергий – святой, потому что он давно жил, в XIV веке. Да, был митрополит Алексий Московский, тоже святой, потому что он тоже жил в XIV веке. А еще более святые – великомученик Георгий, или Варвара, или Екатерина, потому что они жили в IV веке. Но преподобный Серафим – такого нет, не было и быть не могло! Совсем как Никита Сергеевич Хрущёв – его имя тоже одно время было запрещено к употреблению. В Главлите (Главном управлении по делам литературы и издательств. – Ред.) был список имен, которые ни при каком условии не должны были попасть в печать. Там было имя Хрущёва – и там было имя поэта Николая Степановича Гумилёва. Скажем, о Бердяеве, о Мережковском можно было упоминать, ругая, а о Гумилёве нельзя было упоминать ни хваля, ни ругая. Просто сотрудник Главлита, который сидел и проверял по списку имена, вычеркивал его имя – и всё. Точно так же вычеркивалось и имя преподобного Серафима: его не было, его нельзя было упоминать, потому что он не просто святой, а святой, очень близкий к нам по времени.

Так вот, в то время, когда мы здесь не могли объявить святым никого из угодников нашего времени, Элладская Церковь объявила святым старца Силуана, нашего замечательного отечественного подвижника, который трудился на Афонской горе. И в то же самое время бесстрашный Патриарх Герман в Белграде объявил святым Иоанна Кронштадтского, которого здесь святым объявить не могли. А мы об этом ничего не знаем. Мы о жизни поместных Церквей ХХ века не слышали совершенно ничего. Это очень плохо, это очень грустно, потому что в результате мы замыкаемся в Церкви в национальных рамках, мы начинаем путать православное и национальное. Нам начинает казаться, что православие – это чисто русское явление, что оно ограничено рамками России. А на самом деле православие есть везде и вне России, оно, даже русское, процвело в ХХ веке гораздо успешнее там, чем внутри России, в ее пределах, в ее границах.

Я уже говорил в воскресенье перед ранней Обедней и по радио тоже[11]11
  На основе радиобеседы автором была написана статья «Православие. Традиционная религия?», впервые опубликованная в газете «Русская мысль» (1995. 21–27 декабря). См.: Чистяков Г.П. С Евангелием в руках. М.; СПб., 2015. С. 34–41.


[Закрыть], что именно за границей Русская Православная Церковь пережила в ХХ веке удивительный расцвет. Я имел в виду и отцов Александра Шмемана, Иоанна Мейендорфа и Георгия Флоровского в Соединенных Штатах, и митрополита Антония (Блума) в Англии, и отцов Александра Ельчанинова, Киприана (Керна) и Николая Афанасьева в Париже. И действительно, подлинный расцвет пережила Православная Церковь в ХХ веке – и православное богословие, и православное пастырство. Причем поразительно то, что ни тени этого расцвета не видишь в так называемой Русской Зарубежной Церкви.

Я надеюсь, вы знаете, русские православные люди за границей относятся либо к Московской патриархии, как митрополит Антоний Сурожский и его паства, либо к Константинопольской патриархии, как православные Франции, либо к Американской Автокефальной Церкви под митрополитом Феодосием, как о. Александр Шмеман или о. Иоанн Мейендорф. Но есть еще так называемая Русская Православная Церковь Заграницей. Это далеко не все православные люди за границей, это только какая-то их часть, причем малая часть. Так эта Церковь абсолютно ничего не дала ни миру, ни отдельным людям, ни человечеству, ни Церкви, ни Богу. Это абсолютно мертвая ветвь, которая, кроме ригоризма в жизни человеческой, в аскетике ничего не внесла в живое существование Церкви в течение ХХ века. Почему? Да потому, что главной, магистральной линией развития этой Церкви была ненависть к советской власти, к Московской патриархии и ко всему тому, что делается в России.

Мы прекрасно понимаем, что митрополит Антоний терпеть не мог и не может в настоящее время советскую власть и всё, что с этим связано. Иначе бы он жил здесь, а не там. И мы понимаем также, что, конечно, и отец Александр Ельчанинов, и Киприан (Керн), и мать Мария (Скобцова), и все другие русские православного Парижа тоже не были хотя бы тайно сочувствующими советской власти и коммунизму. Они, конечно, были, как говорили в те времена, «матерыми антисоветчиками». Но только эти свои взгляды они не делали главным, а главным для них было жить для людей, которые их окружали. Главным для них была не политическая доктрина, а реальная жизнь реальных людей. А для Зарубежной Церкви главной стала доктрина – неприятие советской власти и неприятие Московской патриархии. И это привело к тому, что Зарубежная Церковь засохла, как засыхает отмирающая ветвь у дерева. Ну, и в настоящее время, по-моему, главным и единственным для Зарубежной Церкви стало непременное желание утвердить святость Николая II. Всё остальное как бы уходит не то что на второй план, а вообще уходит из проблем духовной жизни, и это делает их Церковь мертвой.

Вообще православие за границей в ХХ веке – это, конечно, удивительные люди, это удивительный опыт. Что стуит один отец Александр Ельчанинов! Нет в России [православного] человека, который бы не знал его книг, который бы не был знакум с его опытом и не был бы причастен к его опыту. Что стуит митрополит Антоний! Были периоды в нашей жизни, когда говорили: ну, раз есть Антоний, значит, есть Православная Церковь! Более того, ведь в последние годы жизни Патриарха Пимена в Устав Русской Православной Церкви была введена новая статья, гласящая, что Патриарх Московский и всея Руси избирается из числа граждан Союза Советских Социалистических Республик. Эту статью специально протащил в Устав РПЦ Куроедов, тогдашний председатель Совета по делам религий, потому что они боялись, что после кончины Святейшего Патриарха Пимена на престол московских патриархов будет избран митрополит Антоний. Для них это была бы полная катастрофа, потому что любого архиерея с советским паспортом всё-таки можно было загнать в угол, прижать к стенке, чего-то от него потребовать. А Антоний такой человек, что его в угол не загонишь, от него ничего не потребуешь. Он будет делать всё, что он считает нужным делать, а если посадят, так посадят; он бы пошел в тюрьму. Вот почему они протащили эту статью. А после смерти Патриарха Пимена среди участников Собора говорили, что неплохо было бы владыку Антония избрать Патриархом. Но сам Антоний сказал, что он для этого слишком стар, он не может быть Московским Патриархом. И тогда на московскую кафедру был избран Алексей Ридигер.