Текст книги "Беседы Вельзевула со своим внуком"

Я сказал «от всей своей чистой души», потому что недавно живу в Европе и часто встречаю людей, которые к месту и не к месту любят употреблять всуе святые слова, относящиеся только к внутренней жизни человека, так сказать клясться понапрасну. Следуя, как я уже признавал, не только в теории, как современные люди, но и на практике народной мудрости, испытанной столетиями, которая подходит к данному случаю : «Не лезь со своим уставом в чужой монастырь», и не желая нарушать принятый в Европе обычай клясться во время обычного разговора и в то же время следуя одной из заповедей Моисея: «Не употребляй имя Господа всуе», я решил использовать одну из особенностей недавно вошедшего в моду английского языка, и каждый раз, когда обстоятельства потребуют, я буду клясться моей «английской душой». Соль в том, что на этом модном языке слово «душа» (soul) и слово «подошва» (sole) звучат и даже пишутся почти одинаково.

Я не знаю, как отнесетесь к этому вы, ставшие уже наполовину кандидатами в покупатели моей книги, независимо от того, как велики мои духовные запросы, моя своеобычная натура не может не возмущаться этим качеством современной цивилизации, из-за которого самых высоких духом людей, возлюбленных нашим Создателем, можно отождествить с самыми ничтожными.

Ладно, хватит «филологизмов». Давайте вернемся к главной задаче этой первой главы с намерением, кроме всего прочего, взбодрить наши с вами сонные мысли и предостеречь читателей.

Я уже составил план и последовательность моей дальнейшей работы.

Какую форму она приобретет на бумаге, честно говоря, я еще не знаю, но в моем подсознании я уже отчетливо ощущаю, что она примет форму чего-то «горячего» и на восприятие каждого читателя подействует так же, как красный перец на несчастного курда.

Теперь, когда вы познакомились с историей нашего курдского крестьянина из Закавказья, я считаю своим долгом сделать вам признание.

Перед тем как продолжать первую главу, которая служит вступлением ко всему, что я планирую написать, я хочу сообщить вашему так называемому едва проснувшемуся сознанию тот факт, что в следующих главах я сознательно изложу мои мысли в такой последовательности и с такой логикой, что суть определенных реальных идей может автоматически пройти мимо этого «проснувшегося сознания», которое большинство людей по своему невежеству считает настоящим сознанием, но которое, как я экспериментально доказал, является иллюзорным. Мои мысли направятся в ту область, которую вы называете подсознанием, а оно, по моему мнению, и является реальным человеческим сознанием. Я хочу, чтобы эти концепции могли механически самоосуществиться и трансформироваться в поверхностном слое сознания и человек после этого посредством собственного активного мышления смог бы превратиться в существо не с одним, а с двумя мозгами. Я решил непременно сделать так, чтобы эта вступительная часть, которая должна пробудить ваше самосознание, могла полностью оправдать свою цель и, проникнув не только в ваше иллюзорное, по моему мнению, сознание, но и в ваше реальное сознание, заставила бы вас впервые думать активно.

В природе каждого человека независимо от его наследственности или воспитания сформированы два самостоятельных сознания, не имеющих ничего общего между собой ни в функциях, ни в их проявлениях.

Одно сознание возникает из восприятия всех видов механических впечатлений, развивается свободно или под давлением других и включает почти все слова, которые в действительности являются только пустыми звуками, а другое сознание формируется частично из «ранее фиксированных материальных результатов, полученных в результате законов наследственности, что сливаются с соответствующими началами человеческого существа, а частично из сознательно вызванных ассоциативных сочетаний этих «материализованных результатов». Это второе человеческое сознание, являющееся по своей сути и проявлениям ни чем иным, как подсознанием, формирующееся, как я только что сказал, из материализованных результатов наследственности и человеческой деятельности, является, по моему мнению, основанному на многолетних исследованиях, которые проходили в исключительно благоприятных условиях, доминируюшим в структуре человеческого мышления.

Принимая во внимание это мое убеждение, которое, несомненно, кажется вам фантазией душевнобольного, я не могу теперь, как видите, пренебречь этим вторым сознанием и вынужден поэтому построить первую главу моего труда, которая служит вводной частью для всех остальных, так, чтобы мои мысли проникли в оба ваши сознания и вы бы смогли спокойно их воспринять.

Продолжая развивать эту идею, я должен сначала сообщить вашему иллюзорному сознанию, что благодаря трем ясным и своеобразным фактам, которые кристаллизовались в структуре моего сознания в детстве, я в самом деле уникум и, по мнению людей, с которыми общаюсь, опьянен и одурманен.

Чу! Я уже вижу, как в вашем нереальном, но, по вашему мнению, подлинном сознании начинают встревоженно, подобно слепням, шевелиться все те знания, которые вам достались по наследству от дяди или мамы, чья всеобщность всегда и во всем порождает в вас осязаемый импульс любопытства, который побуждает вас выяснить как можно скорее, почему я, скромный новичок в литературе, чье имя даже ни разу не упоминалось в газетах, внезапно оказался таким уникальным.

Не беспокойтесь! Мне очень приятно видеть такое любопытство, пусть только в «фальшивом» сознании, потому что я знаю по опыту, что этот недостойный человека импульс иногда меняет свою природу и превращается в жажду знаний, которая помогает современным людям воспринять и, более того, ясно понять суть тех явлений, на которых концентрируется их внимание, и поэтому я даже рад удовлетворить возникшее у вас любопытство. Так слушайте и постарайтесь не обмануть мои ожидания.

Моя оригинальность, вызывающая неодобрительное фырканье как со стороны обитателей небес, где вершится высшая справедливость, так и со стороны небольшого пока количества землян, коренится как я уже говорил в трех особых случаях, произошедших со мной в детские годы.

Первый из них с самого начала стал движущим рычагом развития моей внутренней целостности, а другие два оказались живительными источниками, питая и совершенствуя его.

Этот первый фактор стал влиять на меня, когда я был еще, как говорится, щекастым малышом. Моя любимая покойная бабушка была тогда еще жива. Ей было уже более ста лет.

Когда бабушка, возможно, добравшаяся до царства небесного, умирала, моя мать, как тогда было принято, подвела меня к смертному одру и, пока я целовал правую руку умирающей, положила слабеющую левую руку мне на голову и отчетливо прошептала: «Мой старший внук ! Слушай и запоминай мой строгий наказ: Никогда в жизни не поступай как все». После этого она вперила взгляд в мою переносицу и, очевидно, заметив, что я ошеломлен и почти ничего не понял, добавила сердито и безаппеляционо: «Или ничего не делай – просто ходи в школу – или делай то, чего никто еще не делал». После чего она тут же без колебаний и явно презирая окружающих, с похвальным самообладанием отдала душу прямо в руки Его Верности Архангела Гавриила. Я думаю, что вам будет интересно и даже поучительно узнать, что все это произвело на меня очень сильное впечатление и я внезапно почувствовал острое неприятие всего окружающего и, когда мы покинули комнату, где осталось мертвое «планетарное тело» той, что была причиной причины моего появления на свет, я очень тихо, стараясь не привлекать внимания, незаметно проскользнул к яме, где во время Великого поста хранились отруби и картофельные очистки, предназначенные для свиней, наших «санитаров».

И я лежал там голодный и без питья, охваченный бурей смятенных и спутанных мыслей, которых, к счастью, было не так уж много в моей детской головке, до тех пор пока моя мать не вернулась с кладбища и, потрясенная моим отсутствием, тщетно искала меня. Тогда я выкарабкался из ямы, постоял минутку на краю, раскинув руки, побежал к маме и уцепился за ее юбку, затопал ногами и почему-то закричал, как осел нашего соседа-пристава.

Почему это все так подействовало на меня и почему я механически повел себя так странно, мне все еще не ясно, хотя в последние годы, особенно в дни масленницы, я много думал об этом, пытаясь докопаться до причины.

Логически рассуждая, я пришел к выводу, что причиной события, так сильно повлиявшего на всю мою будущую жизнь, было то, что воздух в комнате, где разыгрывалась вышеописанная сцена, был пропитан запахом ладана, привезенного из Афонского монастыря и очень популярного среди приверженцев православной веры. Справедливо ли мое предположение, не знаю, но таковы факты.

В последующие дни ничего особенного не происходило, разве что я чаще, чем обычно, ходил на руках. Мой первый необычный поступок (хотя ни сознание, ни подсознание тут были ни при чем) произошел на сороковой день после бабушкиной смерти, когда наша семья, родственники и все, кто уважал ее (а ее любили все), собрались на кладбище, чтобы там прочитать заупокойную молитву над останками, лежащими в могиле. Вдруг ни с того, ни с сего вместо того, чтобы следовать общим для всех народов моральным нормам, то есть вместо того, чтобы стоять тихо, с подобающим выражением горя на лице и даже со слезами на глазах, я принялся скакать вокруг могилы и запел:

Дайте ей упокоиться в мире,

Она была сама доброта и т.д., и т.п. И с этого момента, когда я кривлялся, то есть имитировал механизированные привычные действия, возникло во мне то, что я позже назвал «неодолимым побуждением» к тому, чтобы не быть таким, как все.

Например, в том возрасте я поступал так: когда мой брат, сестра и соседские дети во время игры ловили мяч только правой рукой и затем подбрасывали его в воздух, я позволял мячу удариться о землю и, когда он подскакивал, ловил его, но большим и средним пальцами руки; либо, когда ребята катались с горки лицом вперед, я делал это, и, между прочим, все успешнее с каждым разом, задом наперед. Иногда , когда лакомились разными восточными сладостями и другие перед тем, как отправить в рот, облизывали лакомство, чтобы почувствовать вкус и продлить удовольствие, я сначала обнюхивал его, иногда прикладывая к уху и внимательно слушая, потом почти бессознательно, хотя весьма серьезно, шептал себе: хватит, больше не надо нюхать и, мурлыча какой-то мотивчик, наконец поглощал его без всякого смакования.

Первый из случаев, которые стали «живительными источниками», питающими и совершенствующими наказ моей покойной бабушки, произошел со мной в том возрасте, когда из щекастого малыша я превратился в «юного мошенника» и обещал стать, как говорится, молодым человеком с приятной внешностью и сомнительным внутренним содержанием. Это событие было вызвано обстоятельствами, возможно, специально составленными Судьбой.

Однажды, когда с компанией таких же юных мошенников я устанавливал силки для голубей на крыше соседского дома, один из мальчиков, стоявший рядом и наблюдавший за мной, сказал: «Я думаю, что такой петлей из конского волоса нельзя поймать голубя за лапы потому, что, как объяснил нам учитель зоологии, как раз в когте (пальце) этой лапы сосредоточен весь запас сил голубя, и конечно, если большой палец все же угодит в ловушку, то голубь легко порвет ее.

Другой мальчик, что стоял, наклонившись, у меня за спиной (кстати, при разговоре он все время брызгал слюной, разлетавшейся во все стороны), перебил моего соседа и выдал с фонтаном слюны следующую сентенцию:

«Заткнись, несчастное ублюдочное отродье готтентотов! Ты такой же недотепа, как твой учитель. Если наибольшая сила голубя действительно сосредоточена в большом пальце его лапы, тем больше причин посмотреть, как этот палец попадется в мой силок. Это может быть важно для нашей цели, то есть для ловли этих несчастных голубей. Ведь тут может проявиться особенность, которая в определенной степени свойственна всем обладателям этого мягкого и скользкого студня, мозга. Суть этого фактора состоит в том, что, когда благодаря разным влияниям, сила проявления которых незначительна, возникает то, что называют изменением сознания, то при этом неизбежно действует правило, согласно которому легкое удивление может усиливать другие проявления жизнедеятельности, устанавливая центр тяжести всего организма, в котором это скользкое нечто (мозг) играет очень малую роль, переходя постоянно из одного состояния в другое, что часто приводит к неожиданным, порой смехотворным результатам».

Он выпалил последние слова с таким фонтаном слюны, что мое лицо покрылось мелкими капельками, как будто его побрызгали из немецкого пульверизатора для распыления анилиновой краски.

Этого я уже не стерпел, и, не поднимаясь с корточек, рванулся и изо всех сил ударил прямо в разинутый рот, из-за чего он тут же упал навзничь и лишился «сознания».

Я не знаю и не хочу знать, как изменится ваше мышление, к каким выводам вы придете, узнав о странном сочетании жизненных обстоятельств, которые я описываю, но, по моему мнению, такое совпадение только усиливает мою веру в то, что все события, которые случились со мной в детстве, вовсе не случайны, а сотворены умышленно некими внешними силами.

Суть в том, что такой ловкости я научился буквально за несколько дней до этого случая у греческого священника из Турции, откуда, преследуемый за свои политические убеждения, он был вынужден бежать. Когда он появился в нашем городе, мои родители наняли его, чтобы он обучал меня новогреческому. Не знаю, какие политические убеждения и идеи он исповедовал, но помню, что во время каждой нашей беседы, даже когда он объяснял отличие между древне– и новогреческими восклицаниями, мой учитель витал в мечтах об острове Крит, куда так хотел попасть, и чувствовал себя истинным патриотом.

Но тогда, глядя на дело рук своих, я страшно испугался, потому что, не будучи опытным драчуном, решил, что убил мальчишку.

Пока я трясся от страха, другой мальчик, двоюродный брат первой жертвы моей ловкости в самозащите, увидел, что произошло, и, охваченный родственным чувством, немедленно подскочил ко мне и, размахнувшись, ударил в челюсть.

От такого удара у меня искры из глаз посыпались, и рот заполнился чем-то так, как будто бы он был набит едой для откорма цыплят.

Немного погодя, придя в себя, я почувствовал во рту странный предмет, выплюнул его на ладонь и увидел, что это большой зуб необычной формы.

Увидев, что я уставился на странный зуб, мальчики столпились вокруг меня и принялись глядеть на него с большим удивлением и в глубоком молчании.

Тут мальчик, которого я ударил, пришел в себя, поднялся и тоже, как будто с ним ничего и не случилось, стал разглядывать мой зуб вместе со всеми.

Этот странный зуб имел семь корешков, на конце каждого виднелась капелька крови и сверкала одним из семи цветов радуги, на которые принято разлагать белый цвет.

После этого молчания, редкого для юных плутишек, обычно шумливых, дружным хором мы решили тотчас же отправиться к цирюльнику, специалисту по удалению зубов, и расспросить его, что это за зуб.

Мельком взглянув на него, цирюльник сказал, что это просто зуб мудрости, и что он такой у всех существ мужского пола, у всех, кто достиг возраста, когда умеют говорить папа и мама, и способны с первого взгляда узнать отцовское лицо среди других.

После этого случая, жертвой которого стал мой злополучный зуб мудрости, мое сознание начало с этого времени впитывать с каждым подходящим случаем глубинную суть завета моей покойной бабушки (да покоится ее душа в мире), а еще из-за того, что я не пошел к квалифицированному дантисту, чтобы залечить ранку на месте выбитого зуба, (ведь, как известно, мы жили вдали от центров цивилизации), из этой ранки начало постоянно «что-то» сочиться. Знаменитый метеоролог, с которым мы стали закадычными друзьями и встречались в ночном кафе на Монмартре, совсем недавно объяснил мне, что вследствие этого я стал проявлять интерес и желание выяснять причины каждого подозрительного подлинного факта, и свойство это, благоприобретенное мною, постепенно и механически превратило меня в опытного исследователя редких «подозрительных» явлений и, как часто случается, определило мою судьбу.

И когда, влекомый сотворенным Господом неумолимым роком времени, я стал молодым человеком, это новое свойство превратилось в непрестанно пылающий костер сознания.

Второй живительный источник, упомянутый мной, который вызвал полное слияние наказа моей покойной бабушки с другими факторами, формировавшими мою личность, был совокупностью впечатлений, полученных мной на Земле, на основе которых возник принцип, ставший, что подтвердил во время демонстрации «совершенно секретных» спиритических сеансов мистер Аллан Кордент, одним из основных жизненных принципов для всех существ, живущих на всех других планетах нашей Вселенной.

Этот всеобщий принцип бытия формулируется так: «Начал дело – доводи до его до конца (гулять – так гулять до конца, включая почтовые расходы)».

Так как этот новый универсальный принцип возник на вашей планете, где вы провели немало времени, прогуливаясь среди цветов и танцуя фокстрот, я считаю себя не вправе скрывать от вас то, что знаю, надеясь помочь вам разобраться в некоторых деталях того, что породило вышеизложенный принцип.

Вскоре после того, как моя личность приобрела свойства, о которых я упоминал, а именно – странное стремление докапываться до действительных причин так называемых реальных фактов, я впервые отправился в сердце России – Москву, где, не находя возможности для удовлетворения моих душевных стремлений, занялся изучением российских легенд и сказаний. Однажды, не знаю, случайно или в результате цепочки закономерностей, я наткнулся на такую историю:

Как-то один русский купец поехал по делам из своего провинциального города во вторую русскую столицу – Москву, а его любимый сын, больше других напоминавший мать, попросил отца привезти ему какую-то книгу.

Когда будущий невольный автор всеобъемлющего принципа добрался до Москвы, он решил вместе с приятелем последовать местному обычаю и напиться допьяна настоящей русской водки.

И когда эти два представителя большого современного племени двуногих выпили достаточно много этого «русского благословения», они пустились в рассуждения о том, что называется народным просвещением, (а эта проблема давно стала привычной темой для бесед). И тут наш купец внезапно по ассоциации вспомнил о просьбе любимого сына и решил тотчас же отправиться с другом в книжную лавку, чтобы купить книгу.

В лавке он просмотрел предложенную ему продавцом книгу и спросил о цене. Продавец ответил, что книга стоит 60 копеек. Заметив, что на обложке обозначена цена в 45 копеек, он сначала задумался, причем характер его мыслей был особенно необычен для русских, а потом, пожав плечами и выпрямившись, словно проглотил аршин, и, выпятив грудь подобно гвардейцу, после небольшой паузы произнес тихим, но очень важным тоном: «Но здесь обозначено 45 копеек, почему же вы просите 60?». Тогда продавец с елейным видом, свойственным всем продавцам, ответил, что хотя книга стоит только 45 копеек, но продается за 60, так как 15 добавлены из-за почтовых расходов. Купец был совершенно сбит с толку этими двумя противоречивыми, но все же совместимыми фактами, и что-то, очевидно, стало происходить в нем; уставившись на потолок, он снова задумался, как английский профессор после изобретения флакона для касторового масла, потом, внезапно повернувшись к приятелю, он впервые на Земле словесно сформулировал то, что, будучи по сути своей бесспорной истиной, с этих пор стало поговоркой.

Он изложил эту мысль вот как: «Ничего, приятель, мы берем эту книгу. Ведь мы сегодня гуляем. Гулять – так гулять до конца, включая почтовые расходы».

Что же до меня, к несчастью, при жизни обреченного на адские муки, как только я стал осознавать все это, в моей душе стало происходить что-то странное, чего я раньше никогда не испытывал. Это ощущение сохранялось во мне долго, было таким: обычные ассоциации и разными путями приобретенные знания обгоняли друг друга в моем мозгу, как сказали бы хивинцы.

Тогда же я почувствовал невыносимый зуд в позвоночнике и такую же сильную боль в солнечном сплетении, но через некоторое время все внезапно перешло в умиротворенное состояние. Такое чувство я испытывал только раз, когда проходил церемонию «великого посвящения» в братство «производителей масла из воздуха». А позже, когда мое «Я», это «нечто неизвестное», что один древний чудак, которого окружающие называли «ученым» (а мы еще и сейчас называем так подобных людей), определял как «относительно подвижное явление, зависящее от деятельности, мыслей, чувств и органического автоматизма», а другой известный ученый древности, араб Маль-эль-Лель, определил как «совместный результат деятельности сознания, подсознания и интеллекта», так вот, когда мое «Я» с изумлением обратило свой взор внутрь себя, я отчетливо констатировал, что все до последнего слова в вышеприведенном высказывании, ставшим всеобщим жизненным принципом, трансформировалось во мне в особую космическую субстанцию и, слившись с наказом бабушки, перешло в нечто, пронизывающее все мое существо, и навсегда поселилось в каждом его атоме.

Тотчас же мое злополучное «Я» почувствовало, что надо с грустью смириться с тем, что начиная с этого момента всегда и во всем без исключения, я должен волей-неволей поступать в соответствии с этим новым неотъемлемым свойством, не обусловленным ни наследственностью, ни средой. Причиной его явилось сочетание трех не имеющих ничего общего между собой случаев. Первый – завещание бабушки, которая без моего малейшего желания стала пассивным источником, моего появления на свет и, второй – зуб, выбитый сорванцами из-за чьей-то «слюнявости», и третий – словесная формулировка жизненного принципа, высказанная в полном виде совершенно неизвестным мне человеком – русским купцом.

Если до знакомства с этим «всеобщим жизненным принципом» я вел себя не так, как другие двуногие создания, родившиеся и выросшие на нашей планете, то поступал так автоматически и иногда почти бессознательно, то потом я стал делать это сознательно, и, более того, с инстинктивным чувством самоудовлетворения от честно исполненного долга перед Великой Природой. Следует подчеркнуть, что, хотя до этого случая я поступал не так, как другие, это едва ли привлекало внимание окружающих, но с того времени, когда я усвоил суть жизненного принципа, все изменилось. С одной стороны, все проявления моей личности, вызванные целенаправленной деятельностью или простым желанием «убить время», вызывали оживление и способствовали формированию зерна сомнения в органах восприятия всех близких ко мне людей, которые прямо или косвенно обращали внимание на мое поведение, а с другой стороны, я начал следовать во всем и до конца наказу покойной бабушки и в дальнейшем у меня вошло в привычку, начиная что-то новое, произносить вслух или про себя: «Если начал дело, будь в нем последователен. (Гулять – так гулять, включая почтовые расходы.)»

Сейчас, например, когда под давлением не зависящих от меня странных и случайных причин я сделался писателем, я должен следовать тому же принципу, который постепенно укоренился во мне благодаря необычному стечению обстоятельств, сотворенных самой жизнью, проник в каждый атом моего существа.

Я положу этот психоорганический принцип в основу практики и не последую установившейся еще в глубокой древности привычке всех писателей избирать темой своих сочинений те события, которые могли произойти или происходят теперь на Земле, а вместо этого расскажу о событиях космического масштаба.

Значит, и в этот раз «Взялся за гуж, не говори, что не дюж» или «Если начал кутить, трать все деньги до конца».

Любой писатель может писать в земном планетарном масштабе, но я не любой писатель. Могу ли я ограничиться этой «ничтожной Землей», жалкой, конечно, в объективном смысле?

Нет, я не могу так поступить. Я не могу взять для моих сочинений те же темы, что и другие писатели, хотя бы потому, что наши ученые спиритуалисты могут вдруг оказаться правы, и моя бабушка все узнает, и, подумайте только, что может случиться с ней, с моей дорогой бабушкой! Да она перевернется в гробу, и не один раз, и, насколько я ее знаю, много раз и превратится в «ирландский флюгер».

Прошу, читатель, не тревожьтесь. Конечно, я тоже напишу о Земле, но с той объективной позиции, что она лишь маленькая планета, и все, что на ней происходит, соответствует ее месту в реальности и, значит, ее месту во Вселенной, как вы поймете с моей помощью.

И, разумеется, герой моих произведений должен быть не похож на тех персонажей, каких описывают и превозносят писатели всех рангов и всех эпох, этих Томов, Жанов или Петров, которые рождаются по недоразумению и по мере взросления теряют все свойства, присущие Божьим созданиям, то есть людям. Они до последнего вздоха культивируют в себе только такие «чары», как «похотливость», «слащавость», «влюбчивость», «злоба», «трусость», «зависть» и другие недостойные человека пороки.

Я решил ввести в мои сочинения таких героев, чтобы все волей-неволей увидели в них живых, подлинных существ, почувствовали их реальность, увидели, что каждый персонаж «некто», а не «никто».

За последние недели, лежа в постели и страдая физически, я немного набросал план моих будущих сочинений, продумывая форму и последовательность всего описания, и решил сделать главным героем первого тома моих сочинений – кого бы вы думали – великого Вельзевула собственной персоной. Я решил это, невзирая на то, что такой выбор может с самого начала вызвать у читателя определенные ассоциации. Ассоциации эти вызовут у него все виды автоматических внутренних импульсов, причина которых кроется в данных, сформированных в умах людей установившимися аномальными условиями их (внешнего) существования и главным образом благодаря кристаллизовавшейся у них знаменитой «религиозной морали», что укоренилась в их жизни. Все это неизбежно приведет к враждебности, направленной на меня лично.

Но знаете что, читатель? Если вы все же рискнете, невзирая на все предостережения, продолжить знакомство с моими сочинениями и попытаетесь впитать их непосредственно в душу и понять суть вопросов, на которые я хочу пролить свет, то (надеясь, что наши взаимная искренность и доверие приведут к хорошим результатам) я расскажу вам, какие ассоциации, возникшие и закрепившиеся в моем сознании, подтолкнули меня к тому, чтобы избрать главным героем моего повествования такую личность, как представший перед вашим мысленным взором господин Вельзевул. Я поступаю так совершенно бескорыстно. Моя хитрость заключается только в том, что если я уделю ему внимание, он непременно (а у меня нет причин сомневаться) из благодарности поможет мне в будущей работе всеми силами, находящимися в его распоряжении.

Хотя господин Вельзевул состоит, как гласит поговорка, из «иной плоти», тем не менее, как я узнал из трактата знаменитого католического монаха брата Фумона, его хвост завивается. А я, будучи убежден из опыта, что вьющиеся волосы никогда не бывают натуральными, а являются результатом различных ухищрений, пришел к выводу, основанному на здравом смысле, приобретенном мною после чтения книги по хиромантии, что господин Вельзевул не лишен тщеславия и поэтому сочтет неловким не помочь тому, кто собирается разрекламировать его имя.

Не зря наш несравненный учитель Ходжа Насреддин часто говорил: «Не подмажешь – не поедешь».

Другой земной мудрец Тиль Уленшпигель, тоже черпавший свою мудрость из косного невежества людей, выражал ту же идею другими словами:

«Если не смазать колеса, карета не двинется с места».

Зная эти и другие подобные поговорки,сформировавшиеся не за одно столетие общественной жизни людей, я решил подольститься к господину Вельзевулу, у которого, как всем известно, достаточно знаний, чтобы их не экономить.

Держись, старина! Шутки, даже философские шутки, в сторону! Не кажется ли тебе, что всеми этими отступлениями ты нарушаешь один из основных принципов, которые ты положил в основу системы, предназначенной для осуществления твоих мечтаний, при помощи этой новой профессии. Согласно этому принципу, следует всегда помнить и всегда принимать во внимание ослабление функции мышления у современного читателя и не утомлять его , заставляя воспринимать много идей за короткое время.

Позже, я попросил одного из людей, которые крутятся вокруг меня, желая войти в рай без покаяния, прочитать вслух то, что я написал в этом вступительном слове о своем «Я», разумеется, включая все (данные), сформировавшиеся в моей свободной душе в течение жизни, то дало мне, помимо всего прочего, понимание души подобных мне созданий с несколько отличающимся от моего психологическим типом. Мое Я после этого опыта усвоило с определенностью, что лишь одна эта глава должна неизбежно породить в каждом читателе без исключения что-то, автоматически вызывающее определенную враждебность лично ко мне.

По правде говоря, не это беспокоит меня больше всего. Тревожит меня тот факт, что, исходя из всего изложенного в первой главе, моя цельная личность, в которой вышеупомянутое Я играет очень маленькую роль, действует здесь в противоречии с основной заповедью почитаемого мною духовного учителя Ходжи Насреддина. Звучит эта заповедь так: «Не тревожь осиное гнездо».

Но тревога моя утихла, потому что я вспомнил старинную русскую поговорку «Все перемелется со временем» и понял, что враждебность, которая появится у читателя, непременно пройдет. После этого то, что я не последовал совету Ходжи Насреддина, уже не тревожит меня ни в малейшей мере, однако в обеих недавно приобретенных «душах» начался новый процесс; переходя в необычный зуд, он привел почти к нестерпимой боли немного ниже суставной части моего многострадального солнечного сплетения (под ложечкой).

Стоп, стоп. Эта боль, кажется, утихла и в глубинах моего сознания, точнее подсознания, возникает что-то, убеждающее меня, что она вообще сойдет на нет; дело в том, что я вспомнил кое-что еще из народной мудрости и понял, что даже если действую вразрез с заповедью почитаемого Ходжи Насреддина, то при этом непреднамеренно следую принципу обаятельнейшего народного самородка, мало известного в мире, но незабываемого для любого, кто хоть раз встречал его, – Карапета из Тифлиса.

Да, ничего не попишешь, сейчас, когда моя вступительная часть уже так сильно растянута, не будет иметь значения, если я растяну ее еще немного, чтобы рассказать вам об этом замечательном Карапете из Тифлиса.