Текст книги "К вопросу о миражах"

Барышев подошел к шкафу и достал папку красного цвета.

– Присаживайся, Женя, за стол моего коллеги, он сейчас в отпуске и изучай досье на этого «Тюрю», – проговорил Глеб и отдал папку Кудрину, на которой было написано “Тюрин Валерий Игоревич, кличка Тюря”.

Раскрыв папку, он увидел фотографию молодого человека с узким подбородком и большими ушами – это был вор-домушник, который за свои тридцать с небольшим лет, дважды был судим за квартирные кражи и освободился из мест заключения всего полгода назад. В деле было также сказано, что после школы, Тюрин выучился на слесаря в ПТУ, но так и не стал работать по этой специальности, предпочтя вольную воровскую жизнь. Проживает с отцом-пьяницей, а мать умерла десять лет назад.

Женя углубился в изучение досье на Тюрина и внимательно читал каждый документ.

А вот «свежий» рапорт участкового инспектора Родина, – произнес Кудрин, – оказывается позавчера, в пельменной была пьянка, перешедшая в драку; что-то у них там внезапно загорелось в зале, возник пожар – еле погасили. А Иванову – заведующую пельменной, «Тюря» избил и пытался изнасиловать. А от подачи заявления на него Иванова отказалась. Опять же почему?

– Надо же, а я этого не видел, – ответил Глеб, – но этот факт нужно использовать. Давай сходим в эту пельменную, она здесь рядом.

Через несколько минут они зашли в деревянный одноэтажный домик, на фасаде которого висела перекошенная вывеска «Пельменная». В зале никого не было, лишь у бара стояла толстая моложавая женщина с отчетливым вторым подбородком. Женя сразу обратил внимание на ее лицо: под левым глазом сквозь обильную пудру пробивался огромный синяк.

– Ну, здравствуй, гражданка Иванова, – сказал Барышев.

– Ой, Глеб Сергеевич, заходите, – напевным голосом проговорила она.

– Что же ты, Люська, опять хулиганишь, что было позавчера?

– строго спросил Барышев.

– Да ничего особенного, – вяло ответила Иванова, – справляли день рождения нашей поварихи.

– Ничего себе день рождения, – проговорил Глеб, – чуть не спалили твою богодельню, да еще и драку устроили такую, что самый отборный мат был слышан во всем парке. Я ведь тебя предупреждал, что еще один «залет» и ты лишишься своего «хлебного места». Завтра же напишу представление в трест столовых и ресторанов об антисанитарии и бардаке, который здесь постоянно происходит.

– Ой, миленький Глеб Сергеевич, не губите, больше не повторится, это все «Тюря» – запричитала Иванова.

– А кто тебе фингал поставил? – спросил он.

– Да этот «Тюря» и поставил, – мы гуляли тихо и спокойно до того момента, когда он с дружками не заявился. Мало того, что он на халяву нажрался, но еще и поджег зажигалкой скатерть и устроил драку. А меня, гад такой, подловил у туалета и хотел изнасиловать, но я стала сопротивляться он меня и ударил кулаком в глаз. Хорошо, что вовремя участковый инспектор подоспел.

– Что же ты на «Тюрю» заявление отказалась писать? – спросил Барышев.

– Да Вы что, «Тюря» – страшный человек, не хочу я с заточкой в животе в больнице валяться, – рассердилась Иванова.

– Ну и, дура, – пробасил Глеб, – завтра же напишу представление.

– Ой, не надо Глеб Сергеевич, – вновь заголосила Иванова.

– Ну, тогда слушай, Люська, – сказал он, – возьми бумагу, авторучку и пиши заявление на «Тюрю».

Женя достал из своей папки чистый лист бумаги и авторучку и положил на стол перед ней.

– А что писать? – спросила Иванова.

– Ты что прикидываешься? Пиши заявление в отделение милиции о том, что позавчера в кафе ворвался пьяный гражданин Тюрин, избил меня и пытался изнасиловать, – проговорил Глеб.

– Нет, не буду писать, – резко сказала она.

– Ну, тогда мы пошли, – ответил Барышев, – и можешь сказать прощай этому заведению.

Они почти уже вышли, когда услышали писклявый голос Ивановой: – Да уже пишу, только не уходите.

Они вернулись и увидели, как Иванова старательно выводила свои каракули.

– Молодец, Люська, – сказал Глеб, – я тебе обещаю, что этому заявлению я хода не дам, а лишь постращаю «Тюрю». Он и так будет сегодня арестован за другое дело, так что ты его в ближайшие годы не увидишь. Ну а позавчерашний инцидент я постараюсь не заметить.

– Ставь число и подпись, – подсказал Женя, после чего Барышев взял заявление и положил к себе в папку.

Когда они вышли из пельменной, Глеб многозначительно сказал, – Вот это будет веским аргументом в разговоре с Тюриным.

– Ну что, Глеб, надо сегодня брать его, – сказал Женя.

– Я думаю, что он вечером обязательно будет в шашлычной, это его место обитания, – проговорил Барышев.

Они условились, что Женя к восьми вечера подъедет к нему и они вместе, пойдут на задержание Тюрина. А пока Кудрин быстрым шагом пошел в сторону метро, чтобы побыстрее оказаться у себя на работе.

А в отделении милиции, где работал Женя, в этот момент закончилось совещание у руководства и сотрудники столпились во дворе. Дым стоял коромыслом и все обсуждали итоги совещания. Кудрин на нем не присутствовал, ибо по поручению Николаева был в это время в отделении милиции Парка культуры.

– Жень, привет, есть что-нибудь новенькое? – спросил Слава Андреев, лицо его светилось в улыбке, в последнее время она редко посещала его.

– Думаю, что тебе удачно удалили зуб? – спросил Кудрин.

– Удалили, – выдохнул Андреев, – теперь могу улыбаться и с удовольствием слушать твои новые анекдоты.

– Ну, хорошо, – сказал Женя, – по случаю удаления у Славы зуба, расскажу один новый анекдот.

– Значит так, – начал он, – из рапорта участкового инспектора: – После обыска у самогонщицы Семеновой, я и сержант Кол-басюк никак не могли найти входную дверь. Когда Колбасюк устал и уснул в туалете, дверь я все-таки нашел. Но вот зачем я принес эту дверь в наше отделение милиции, не помню…

Все, стоящие во дворе, громко рассмеялись, а Слава Андреев даже закашлялся.

– Все, мужики, нет времени, мне к Николаеву на доклад, – сказал Женя и направился к кабинету начальника.

Доложив начальнику итоги поездки в отделение милиции Парка культуры, Кудрин пришел в свой кабинет и устало сел на стул.

– Опять суматошный день сегодня, – подумал он, – а ведь расследование только начинается и вот уже первая удача – найдена брошка. Он вспомнил слова Николаева, что она должна привести к похищенной картине. В суете этих дней Женя совсем забыл о пуговице, найденной в квартире Ермолаевой. Он снял трубку телефона и позвонил в экспертно-криминалистический отдел.

– Слушаю Вас, – ответил приятный женский голос.

– Добрый день, это Кудрин Евгений из отделения милиции, – представился Женя, – а можно позвать Сергея Родина.

– А он на выезде, – сказала она.

– Простите, а кто у аппарата? – спросил Кудрин.

– Это Тамара Гареева, эксперт, – ответила девушка.

– Эта та самая девушка, – вспомнил Женя, что понравилась ему с самой первой встречи, и он жаждал вновь ее увидеть, а тут такая удача.

– У меня к Вам просьба, когда приедет Сергей, пусть позвонит мне по поводу пуговицы, найденной на месте происшествия на Коломенском проезде, – тихо проговорил Женя.

– Конечно, я передам ему Вашу просьбу, – ответила Тамара.

– Тамара, а можно мне как-нибудь зайти к Вам? – робко спросил Кудрин.

– Заходите в любое время, буду рада, – прощебетала Гареева.

– Ну, до встречи, – пробормотал Женя и, попрощавшись, повесил трубку телефона.

– Как же хорошо, что поговорил с ней, – подумал он, – надо будет где-то раздобыть билеты в театр и пригласить Тамару.

Женя зажмурил от удовольствия глаза и, откинувшись на спинку стула, задремал. Вернул его из дремоты звонок телефона.

– Это Родин Сергей, ну и работку ты мне подкинул, – раздался звонкий голос эксперта.

– А что такое? – не сразу включился Женя.

– Пришлось повозиться с пуговицей, – ответил Родин, – целый день бился с фрагментарными папиллярными узорами, словно пазлы составлял, но в результате мне удалось их идентифицировать с пальчиками нашей картотеки. Судя по всему, эта пуговица принадлежала некому дважды судимому Тюрину Валерию Игоревичу. Данные на него и акт экспертизы я перешлю через дежурного по отделу.

– Большое спасибо Сергей, – ответил Женя, – с меня причитается.

– Да ладно тебе, я сейчас очень спешу, будь здоров, – сказал Родин и повесил трубку телефона.

Пока Кудрин соображал и оценивал информацию, прошло как минимум минут тридцать, и он даже не заметил, как вошел дежурный офицер и положил ему на стол пакет из РОВД.

– Надо же, как интересно получается, – подумал он, – и брошка по всей видимости находилась у Тюрина, и пуговица, найденная в квартире Ермолаевой, также принадлежит ему – это уже кое-что.

Женя достал из пакета документы, прочитал их и положил в свою папку, затем вынул пуговицу и положил ее к себе в карман.

Как было условлено, в восемь вечера Кудрин уже был в кабинете Глеба Барышева.

– Ну что, Евгений, – сказал он, пойдем брать твоего «Тюрю».

– Глеб, а можно я позвоню своему начальнику? – попросил Женя, – а то я забыл его предупредить, чтобы вечером сюда пришла наша машина.

– Конечно, звони, – ответил он.

Женя быстро набрал Николаеву и тот заверил его, что предупредит об этом дежурного офицера.

Минут через десять они уже подъезжали к одноэтажному деревянному зданию с вывеской «Шашлычная «. Оно как под копирку было похоже на «Пельменную», где они были сегодня утром.

Глеб вошел первым, а сзади него семенил Женя. Остановились в прихожей и Барышев, осмотревшись, утвердительно кивнул головой.

– Видишь за угловым столиком двух мужчин, так тот, что справа – «Тюря» – тихо сказал он. Женя присмотрелся и увидел широкоплечего немолодого мужчину с лысой головой в закатанной по локоть рубашке. Он что-то эмоционально говорил человеку, сидящему напротив.

Они быстро подошли к этому столику.

– Здорово Тюрин, а мы за тобой, – сказал Глеб.

– Что надо начальник? – развязно парировал Тюрин.

– Ты нам нужен, любезный, давай, поднимай свою задницу и пойдем в отделение милиции, – повторил Барышев.

– Никуда я не пойду, ты что не видишь – отдыхаем мы с товарищем и никого не трогаем, – проговорил «Тюря».

– Я что-то не так сказал? – громко сказал Глеб.

С соседних столиков люди как-то с опаской посмотрели в их сторону.

– Спокойно товарищи, мы из милиции, – сказал Женя.

– Тюрин весь как-то напрягся, покраснел, со злостью резко схватил правой рукой, лежащую рядом вилку.

– Не дури, Тюрин, у меня же ствол с собой, – отрезал Глеб и, подойдя к нему, схватил за воротник рубашки и вытащил его из-за стола. И тут, Женя обратил внимание на пуговицы его рубашки: они были белого цвета с черной окантовкой, точно такие, как и та, лежащая в кармане с места происшествия.

Глаза у Тюрина налились кровью, он замычал, но видя, как Женя зашел за его спину, держа руку в кармане, выбросил вилку на пол и с ненавистью спросил, – За что забираете?

– Потом все узнаешь «Тюря», – грозно пробасил Барышев, – а сейчас пойдем в отделение милиции, ну а твой товарищ пускай продолжает отдыхать, мы к нему ничего не имеем.

Они втроем вышли из «Шашлычной» и направились в сторону отделения милиции.

В кабинете Глеб слегка обыскал Тюрина и попросил того присесть на стул прямо перед его столом, а Женя расположился рядом с Барышевым.

– За что забрали? – повторил Тюрин.

– А за то, что «подвигов» ты много совершил в последнее время, – сказал Глеб.

– Чего? – растянуто проговорил «Тюря», – я же говорил, что сейчас ни при делах.

– При делах, при делах, – ответил Барышев.

– Расскажи Тюрин, каким образом у тебя оказалась брошка с танцующей балериной? – Женя вынимал из папки брошку, изъятую у «Артиста».

– Не помню никакой брошки, – скосил глаза Тюрин.

– А ты внимательно посмотри, – повторил Кудрин, показывая ему брошку.

– Слушай, начальник, не гони фуфло, – заиграл желваками Тюрин и зло сплюнул на пол.

– Прекрати плевать, здесь тебе не улица, отвечай на поставленный вопрос, – повысил голос Барышев.

– Ничего не буду говорить, не «вешай» на меня цацку, – проворчал Тюрин.

– А вот это – объяснение известного тебе «Артиста», который написал, что выиграл у тебя ее в карты несколько дней назад, – сказал Женя. Он вынул его из своей папки и показал Тюрину.

Наблюдая за уловками Тюрина, Женя вдруг вспомнил, как еще в школе милиции, преподаватели говорили, что при опросе подозреваемого в преступлении, нужно стараться добиться бесконфликтных ситуаций. Важно, чтобы он признал объективно установленные факты и был готов дать признательные показания.

– А вот, Валера, еще объяснения двух человек, с которыми в тот вечер ты играл в карты в подвале пункта приема макулатуры, – не спеша проговорил Кудрин, – они пишут, что тоже видели, как ты ставил на кон эту брошку.

Было заметно, как глаза Тюрина заметались из стороны в сторону, а руки нервно цепляли колени.

Ну, признаю, – немного помолчав, сказал Тюрин, – нашел ее неделю назад на улице.

– А на какой улице, случайно не на Коломенском проезде? – уточнил Женя.

– Не помню, нашел и все тут, – он стоял на своем

– А вот я тебе скажу, что ты ее «нашел» в квартире на Коломенском проезде, – проговорил Кудрин, – ну-ка отверни рукава рубашки.

Тюрин, не совсем понимая просьбы, раскатал оба рукава своей рубашки и Женя увидел, что на правом рукаве отсутствовала пуговица.

– А теперь смотри сюда, – Женя и вынул из своего кармана точно такую же пуговицу, какие были на рубашке «Тюри», – это ее ты потерял в квартире на Коломенском проезде.

– Да мало ли на свете таких пуговиц, да и мужиков много ходят в таких же рубашках с похожими пуговицами, – попытался возразить Тюрин.

– Да нет, «Тюря», пролетаешь ты как фанера над Парижем, – с улыбкой ответил Женя, – криминалистическую экспертизу еще никто не отменял, на ней твои пальчики засветились. А вот и акт экспертизы, где все четко сказано, что пуговица принадлежала именно тебе.

Женя достал из своей папки акт экспертизы и показал его Тюрину.

– Ничего не знаю, и говорить не буду, – вдруг, сказал он и отвернулся от Кудрина.

– Ну что, теперь мой выход, – сказал, улыбнувшись Барышев, и достал из своей папки заявление Ивановой.

– Вот здесь в заявлении некой гражданки Ивановой Люськи сказано, что ты ворвался в «Пельменную» в пьяном виде, где праздновали день рождение повара и устроил скандал, – проговорил он, – но тебе показалось этого мало, ты избил ее и пытался изнасиловать.

– Что? – зарычал Тюрин, – брехня все это, она сама меня первая ударила.

– Первая ударила, – передразнил его Барышев, – ты ведь Тюрин имеешь две ходки в зону и наверняка можешь представить себе, каково будет там с такой статьей.

– Да мы уже с ней как полгода гуляем и написала она из-за злости, – озираясь по сторонам, цедил сквозь зубы разъяренный Тюрин.

– Ну, со злости или нет, а заявление есть, – ответил Глеб, – и еще есть рапорт участкового инспектора, который видел тебя с Ивановой у туалета. Тут написано, как она рыдала от боли после твоего удара в глаз и порванное платье ее также говорит, что так оно и было.

Тюрин весь сжался, голова свесилась вниз, пот ручьями лил с его немытой лысины.

– Хотя у тебя есть альтернатива, – громко сказал Барышев, – ты колешься про квартиру на Коломенском проезде, рассказываешь, кто тебе заказал ее. Да, именно о заказчике, так как тебе видимо было сказано взять со стены только картину, но ты же «Тюря» вор, и не мог ты устоять перед брошкой и деньгами. Ну, а если ты все подробно расскажешь, то я не буду пускать в ход это заявление, а ты всего лишь пойдешь в зону за кражу. Люська твоя, с самого утра пороги обивает и просит вернуть ей заявление.

– А где гарантия, что Вы ей заявление отдадите? – недоверчиво спросил Тюрин.

– Да никакой гарантии тебе никто давать не будет, – разозлился Барышев, а впрочем, пошел ты куда подальше.

Глеб позвал дежурного офицера и попросил отвести «Тюрю» в камеру.

– Все, разговор окончен, пойду регистрировать заявление, – сказал он.

– Стойте, стойте, я все расскажу, только не делайте этого, – упавшим голосом просил Тюрин.

– Одумался, это правильно, – сказал Глеб, – давай рассказывай.

– Первый раз пошел я на зону за кражу в Брянскую колонию для несовершеннолетних еще в 1940 году, – начал говорить Тюрин, – когда началась война, немцы очень быстро стали наступать и тут случилась неразбериха: конвойные куда-то подевались, мы вырвались на волю и побежали в лес. Я, и еще два кореша, набрели на заброшенный хутор и недели три отсиживались там, питаясь ягодами и грибами, этого добра в лесу много было. Но потом все же решили идти, чтобы раздобыть провиант. Путали мы очень долго, пока не вышли к какому-то селу и очень обрадовались. Но наша радость оказалась преждевременной, на дороге у села нас окружили полицаи. Мои кореша побежали было в кусты, но полицай с огромной красной мордой и косыми глазами, хладнокровно расстрелял их из автомата. У меня тогда отказали руки и ноги; я стоял как вкопанный, а тот полицай наставил на меня свой автомат и готов был нажать на курок.

И в этот момент один из полицаев вскрикнул: – Да это же «Тюря», мы с ним вместе чалились на зоне! Мордатый полицай медленно опустил свой автомат и посмотрел на меня своими косыми глазами, а потом проговорил, – Это другое дело, живи пока, но должен мне будешь. Никогда не забуду этого злого и пронзительного взгляда. Потом меня повели в село и заперли в какой-то хате. Тот парень, который узнал меня, принес молока и хлеба и я, наконец, по-настоящему поел за эти недели. Ты слушай Мирона, он главный здесь и с ним не пропадешь, – сказал он мне про того мордатого полицая.

– На следующий день, – продолжал Тюрин, – Мирон стал допрашивать меня, а в конце предложил пойти на службу в полицию, чтобы вместе, как он говорил, «уничтожать красных», после чего дал мне подписать какую-то бумагу. Я даже не видел, что подписываю, так как его грозный вид и лежавший на столе автомат не оставил мне иного пути. После этого Мирон ушел и меня на какое-то время оставили в покое, а ночью – я удрал от них из этого села и больше с ними не встречался. Я опять бродил в лесу несколько дней, пока не увидел в глухой чаще небольшую хижину. В ней находился пожилой бородатый мужик, который сказал, что до войны он работал в этих местах лесничим. А потом, когда пришли немцы и все разбежались, он, не долго думая, захватив кое-какой провиант, подался в эту хижину. Он тогда был удивлен моим приходом, потому что кругом было болото, и тропу знал только он: повезло мне тогда, не сгинул в болоте. Больше года я прожил в этой хижине, однажды завалили лося, и мяса нам хватило надолго. Ну, а потом я все же ушел, мужик провел меня своей тропой через болото, я пошел к грохочущей вдали канонаде выстрелов. Дорога меня вывела в партизанский отряд батьки Прохора. Я тогда командиру отряда честно про все рассказал: и про судимость, и про полицаев, и про хижину в лесу. Почти год я был в отряде, несколько раз участвовал в боях, даже был легко ранен в ногу. В отряде мне выписали временные документы, что было необходимо в то время. Война уже пошла на запад и однажды, во время сильной авиационной бомбардировки, какое-то необъяснимое чувство «воли» вновь мной овладело, я рванул в лес и убежал. Ходил, бродил долго, пока не забрел в полуразрушенное село. Там вообще никого не было, я и просидел в одном из домов еще где-то полгода, благо в подвале нашел оставленные кем-то овощи и крупу.

– Я от бабушки ушел, я от дедушки сбежал, – проговорил Женя.

– Продолжай, – пробасил Барышев.

– Потом осел я в подмосковном Загорске, устроился рабочим на плодоовощную базу, – продолжал Тюрин, – а со временем перебрался в Москву. Там как раз людей набирали на стройку, вот и стал работать на подхвате. Где-то через пару лет, по рекомендации знакомого кореша, меня взяли на склад в Краснопресненский универмаг. Там и работал, пока не попался на краже вещей и очередная зона. Полгода назад откинулся из зоны и приехал домой и вот, на той неделе, вдруг, является ко мне тот самый Мирон, который чуть не убил меня тогда в лесу. Он напомнил мне о моем долге перед ним и, о подписанном мною согласии сотрудничать с немецкими властями. После чего приказал мне залезть в квартиру на Коломенском проезде, взять оттуда картину и отдать ему, при этом он дал адрес этой квартиры.

– А как ты узнал, какую именно картину надо было взять, ведь там их много висело? – вопросительно взглянул на него Женя.

– А Мирон мне дал фотографию, на которой была видна именно она, – ответил Тюрин.

Он вытащил из заднего кармана брюк помятую фотографию и протянул ее Кудрину. Женя посмотрел на нее и замер, это была такая же фотография, которую вынула из своего альбома Ермолаева, лежащая сейчас у него в папке.

– А дальше что? – потребовал Барышев.

– А дальше, – ответил Тюрин, – я одел резиновые перчатки, зашел в ту квартиру, благо замок был хилый и легко открылся. Потом снял со стены картину, а затем в шкатулке нашел еще брошку и деньги, положил их к себе в карман и вышел из квартиры. А на следующий день у метро Октябрьская мы встретились с Мироном и я отдал ему эту картину.

– А брошку в карты проиграл? – спросил Женя.

– Было дело, поставил ее на кон и проиграл, – ответил он.

– Теперь скажи, как выйти на Мирона? – напирал Барышев.

– Да я ничего про него не знаю – замялся он, – Мирон как снег на голову на меня свалился.

– Вспоминай, вспоминай «Тюря», это очень важно, – настаивал Глеб.

– Ну, он как-то еще при первой встрече обмолвился, что где-то на складе «Военторга» промышляет, – пробормотал Тюрин.

– А какие его приметы? – спросил Кудрин.

– Я уже Вам говорил, что он плотного телосложения, нос картошкой и косыми глазами, на вид – лет шестьдесят, волосы седые, – нехотя ответил Тюрин.

– Ну, хорошо, заканчиваем, – Барышев протянул Тюрину листок бумаги и авторучку, – напиши все то, что нам сказал, за исключением твоих военных похождений. Эта лирика пока не нужна, напиши только о картине и встречах с этим Мироном.

Барышев вышел из кабинета, а Женя еще полчаса просидел на своем стуле, пока Тюрин не написал свое объяснение. Бегло прочитав, Кудрин положил его в свою папку.

Уже совсем стемнело, когда Женя и Тюрин в сопровождении Барышева вышли на улицу, где их уже ждал милицейский газик.

Поблагодарив Глеба за помощь, Женя повез задержанного в свое отделение милиции.

На следующий день он первым делом отправился к Николаеву на доклад о проделанной работе. Павел Иванович внимательно слушал его, не упуская ни одной детали из его доклада.

– Мне уже дежурный доложил о задержании Тюрина, – с улыбкой сказал он, – молодец Женя, расколол все же его. Человек с таким уголовным прошлым трудно идет на контакт, но Вы вместе с Барышевым виртуозно прижали его к стенке. Теперь об этом Мироне. Здесь дело более серьезное и требует подключения работников КГБ. Я созвонюсь с ними и сообщу обо всем, что ты рассказал.

С этим Женя вышел из кабинета начальника и пошел к себе. Когда сел за свой стол, мысли стали вихрем проноситься в его голове.

– Так чей же был фотоаппарат, которым снимали в квартире у Ермолаевой? К примеру, если это был фотоаппарат Паулы, значит, именно она делала фотографии, а если он принадлежал третьей присутствующей итальянке, значит, та делала фотографии. Каким же образом аналогичная фотография попала в руки к Мирону. Что между ними общего?

Эти вопросы, которые Женя сам себе задавал, сверлили его мозг и он, пока, не мог дать на них какой-то вразумительный ответ. Женя схватил трубку телефона и набрал номер Ермолаевой.

– Слушаю Вас, – раздался в трубке женский голос.

– Добрый день, Нина Николаевна, – это Кудрин из отделения милиции. Напомните, пожалуйста, чьим именно фотоаппаратом тогда снимали в Вашей квартире?

– Это был фотоаппарат Паулы, – ответила Ермолаева, – она всегда берет его с собой, чтобы запечатлеть красоты того или иного города. А в чем проблема?

– Этого я Вам пока сказать не могу, – ответил Женя и, попрощавшись, положил трубку телефона.

– Значит, фотографии сделала именно Паула, – рассуждал Кудрин, – если подумать логически, то одну фотографию она подарила Ермолаевой, а другие могла отдать любому человеку. Но как связать эту Паулу и Мирона, каким образом она могла передать ему точно такую же фотографию, как у Ермолаевой?

Размышления Кудрина прервал зашедший в кабинет Слава Андреев, который, улыбаясь, произнес, – Ну, Женька, молодец, размотал свое дело, а я уже думал, что это очередной «висяк». Все в отделении только об этом и говорят.

– Спасибо Слава, но картина еще не найдена, – развел руками Женя.

– Ну, там, дело техники, я думаю, скоро отыщешь, – приободрил товарища Андреев.

Второй день Слава светился от того, что зуб, наконец, у него вырвали и он со всеми это обсуждал. Вот и сейчас, он не преминул подчеркнуть, что как же хорошо, когда не болят зубы.

– Ты Слава особо не радуйся, – с улыбкой проговорил Кудрин, – зубы даются бесплатно человеку два раза в жизни, на третий – надо платить.

– Да будет тебе каркать, – замахал руками Андреев, – ты лучше мне дай свой бинокль на воскресенье. Мы тут с ребятами из райотдела решили на охоту съездить. А я тебе за это, дам на сегодня два билета в театр, так как моя подруга заболела и отказалась идти.

– Ого! А в какой театр? – Женя не ожидал.

– В театре на Таганке сегодня будет спектакль «Час пик, – торжественно парировал Слава. Таганка – это был не просто театр – это было легендарное место в Москве, куда попасть было просто не возможно, даже за деньги.

– Согласен, – выпалил Кудрин, он подошел к сейфу, вынул бинокль и отдал его Андрееву. А Слава достал из кармана сложенные два билета и вручил их сгорающему от нетерпения Жене.

Это была удача и, как только Слава вышел из кабинета, Кудрин тут же набрал телефон экспертно-криминалистического отдела.

– Слушаю, – пропел мелодичный голос Гареевой.

– Это я, Женя Кудрин, – ответил он, – могу я поинтересоваться, а что Вы делаете сегодня вечером?

– Пока у меня нет планов на вечер, – Тамара явно смутилась.

– В таком случае я Вас приглашаю сегодня в театр, у меня есть два билета в театр на Таганке, – Кудрин воображал себя волшебником.

Давно Женя не проводил такого замечательного вечера. С Тамарой оказалось легко и просто в общении, они сразу же стали понимать друг друга, будто были давними знакомыми. Не было ни неловкого молчания, ни утомительного разъяснения каких-то событий. Тамара обладала удивительным даром мгновенно снимать скованность, а Женя в свою очередь попытался показать и свое остроумие, и свое глубокомыслие. Кудрин впал в блаженное состояние влюбленности и был счастлив.

После вечера, проведенного с Тамарой, Женя буквально порхал, даже дело о краже картины отошло на задний план. Он пришел на работу с радостным чувством и даже по своей инициативе рассказал коллегам по работе несколько новых анекдотов.

Звонок Николаева привел его в рабочее состояние, начальник просил его зайти. Когда он зашел к начальнику, то увидел сидящим рядом немолодого человека с густыми седыми волосами.

– Знакомься, Женя, – майор, Костюк Михаил Иванович, из нашего районного КГБ, – представил сидящего Николаев, – расскажи ему подробно о своем расследовании и акцентируй внимание на том полицае.

В течение получаса Кудрин старательно рассказывал о расследовании, стараясь ничего не упустить.

– Ну, что же, – сказал Костюк, – мы займемся этим Мироном, и перевернем весь «Военторг». Не всех еще фашистских прихвостней настигла кара за содеянное и, как показывает практика, некоторые, сменив фамилию, залегли «на дно. Но рано или поздно мы все равно находим их и предаем суду.

– У нас с Вами теперь общая задача, – продолжал майор, – у Вас – вернуть картину, у нас – выявить предателя. Поэтому будем координировать свои действия и, я прошу теперь, без меня в отношении Мирона, ничего не предпринимать.

– Я понял, – четко и коротко ответил Кудрин.

– Вечером следующего дня его снова вызвал Николаев и сообщил, что завтра в пять часов утра ему нужно будет прибыть в районный отдел КГБ в девятый кабинет к майору Костюку. Утром он планирует задержать того полицая и, поскольку ты ведешь это расследование, ты тоже будешь в этом участвовать. Утром я пришлю за тобой нашу дежурную машину.

– Только будь там поосторожней, – продолжал он, – и возьми свое табельное оружие.

Выйдя от начальника, Женя пошел к себе в кабинет. Он сел за свой стол и уставился в окно, за которым уже начали сгущаться сумерки сентябрьского вечера и задумался. Думал он не о суетных вещах, не о личных проблемах, и даже не о тех папках с делами, которые скопились у него на столе, а думы скорее походили на размышления.

Женя мучительно задавал себе вопрос, почему человек идет на преступление против другого человека. Ведь он сознательно выбирает злой умысел, прекрасно понимая, что ничего хорошего тому человеку это не принесет. Но почему? Видимо, чтобы удовлетворить свои корыстные желания. Он вдруг подумал, что с понятиями добра и зла люди знакомы с раннего детства; родители практически каждый день объясняли, что такое хорошо и что такое плохо. Как прекрасно об этом писал Маяковский! А далее по жизни, человек иногда оказывается в ситуации, когда нужно осознанно выбирать между белым и черным, между добром и злом. И некоторые люди, для удовлетворения своих желаний, совершают злые поступки.

Вот сейчас, он неожиданно осознал для себя весь позитив того, что люди вышли из пещер, создали государство, настроили городов и укрылись в их скорлупе. Цивилизация – это хорошо! Но, к сожалению, мы еще не стали цивилизованными людьми. Вот и, Тюря, вроде грамотный человек, окончил школу, отучился на слесаря и говорить умеет правильно, но замашки корыстного человека проявились у него по полной программе. Ну не может он пройти мимо того, что плохо лежит, словно бес, сидящий у него внутри, заставляет его красть для своей похоти. Высшая степень эгоизма – вот тебе и развитие человечества, – думал Женя, – вот тебе и прогресс!

Ход его мыслей прервал дежурный офицер, который зашел в кабинет и передал ему целый ворох документов от начальника с визой «К исполнению» – новые поручения от Николаева.

На следующий день Женя встал очень рано и не завтракая, вышел на улицу, где его ждала дежурная машина. Как и было условлено, он ровно в пять часов утра явился в кабинет к майору Костюку.

– Значит так, товарищ Кудрин, – сказал он, – сформирована оперативная группа по задержанию Мирона Куриленко и тебя мы тоже включили в нее. Будем брать его сейчас на квартире. Этот подлец скрывался под фамилией Лопатин, позже все расскажу. А сейчас запомни – никакой самостоятельности, выполняешь только мои указания.

– Понял, – четко по-военному ответил Кудрин.

Они вышли на улицу, где к ним присоединились еще три человека в штатском и сели в стоящий у подъезда неприметный УАЗ.