Текст книги "К вопросу о миражах"

– И еще, Рылеева сама написала, что никто кроме ее и мужа не знал о месте нахождения ценностей, – проговорил Мышко.

– И это верно, – ответил Кудрин, – все эти непонятности и придется нам с тобой распутывать, друг мой Вася.

Когда курсант вышел из кабинета, Женя набрал номер телефона квартиры Рылеевой.

– Здравствуйте, Нина Николаевна, вам звонит капитан милиции Кудрин Евгений Сергеевич, – начал свой разговор Женя, – я по поводу кражи фамильных драгоценностей из квартиры, есть необходимость пообщаться по некоторым вопросам. Я хотел бы вас попросить подъехать часов в пять вечера на Петровку, 38.

– Разумеется, заеду, – ответила Рылеева, – я уже думала, что про меня забыли, никто не звонит и не приглашает.

– Ну что вы, мы продолжаем расследовать это дело, и веду его я по распоряжению руководства, – сказал Женя.

– Хорошо, до встречи, – ответила она.

Положив трубку телефона, Кудрин снова открыл папку и перечитал материалы дела.

«Так, – размышлял он, – муж зайти в квартиру за ценностями не мог – он в Африке, дочь тоже не была в квартире, чего это ей инкогнито приезжать из Ленинграда. А тогда кто? Ну, предположим, если кто-то через окно залез на восьмой этаж, то следы должны были остаться, но в протоколе осмотра места происшествия четко указано, что ничего подобного не было выявлено, а шпингалеты фрамуг окон были закрыты изнутри. Эксперт-криминалист сделал заключение, что замок входной двери не был деформирован, и следов проникновения в замочное отверстие посторонним предметом не обнаружено. Значит, входная дверь была открыта ключом; какая-то ерунда получается, ведь ключи находились только у хозяйки и у ее мужа. А что если она сама решила изъять драгоценности и инспирировать кражу? Может быть, с мужем разругалась, ведь всякое в жизни бывает. Все может проясниться в разговоре с Рылеевой, надо будет продумать вопросы…

В пять часов вечера в кабинет тихонько постучали.

– Входите, – проговорил Женя, он знал, что придет Рылеева, и ждал ее. Она вошла в прокуренный кабинет, немного приостановившись в дверях, открыто взглянула на Кудрина, как бы ожидая его приглашения. Перед Женей стояла одетая в строгое темное платье немолодая женщина лет пятидесяти с тонкими чертами лица. На шее у нее был синий платочек с приколотой красивой брошью, а в руке – небольшая замшевая дамская сумочка.

– Прошу вас, Нина Николаевна, присаживайтесь на стул и расскажите мне еще раз все по порядку, что произошло в квартире, – сказал он.

– Я уже рассказывала другому следователю, – протяжно произнесла Рылеева, – но если необходимо, то повторю еще раз. Мой муж – дипломат и в настоящее время находится в длительной командировке в Африке, ну и я, естественно, с ним тоже. Один раз в год во время отпуска мужа мы приезжаем в Москву и, как обычно, едем к дочери в Ленинград. В этот раз муж не смог поехать из-за срочных дел, и я первого июля приехала одна. Видимо, в дороге простудилась, у меня температура поднялась очень высокая, и я сразу же вызвала на дом врача. Врач – молодая очень любезная девушка спортивного склада – осмотрела меня, сделала укол и выписала лекарства. Целых четыре дня я из дома никуда не выходила, а продукты мне привез брат мужа из Коломны Костя Рылеев. Он сам уже весь больной, почти за семьдесят лет ему, но держится молодцом. Ну а пятого июля я пошла на прием к терапевту в нашу поликлинику, и эта же милая девушка-врач Светлана Ивановна, осмотрев меня, закрыла бюллетень. А на следующий день, взяв билет прямо на вокзале, я уехала в Ленинград, а уже двадцатого июля я была в Москве.

– А когда вы обнаружили пропажу ценностей? – спросил Женя.

– Видите ли, когда я только прилетела в Москву, то свои рубиновые серьги положила в шкатулку, а надела простенькие, чтобы в глаза не бросались; я всегда так делаю, когда приезжаю, ну а когда приехала из Ленинграда, полезла в шкатулку, чтобы положить туда серьги обратно, и обнаружила, что шкатулка пустая…

– А где хранилась у вас эта шкатулка? – тихим голосом продолжал Кудрин.

– Шкатулку с фамильными драгоценностями мы прятали на антресолях, муж специально сделал небольшое углубление для нее, а сверху лежали книги и всякий хлам. Для того, чтобы ее найти, нужно точно знать, где это спрятано. Ума не могу приложить, как ее могли найти злоумышленники, это невозможно, тем более, что все было на месте, и не было следов, что кто-то рылся в этом хламе на антресолях, – проговорила Рылеева.

– А кроме драгоценностей, что еще было в шкатулке? – продолжал Женя.

– Там еще лежали деньги в размере трех тысяч рублей, муж копил их для покупки машины, – ответила Рылеева.

– Нина Николаевна, хочу вам задать нескромный вопрос, – тихим голосом спросил Кудрин, – в деле я увидел опись пропавших ценностей, откуда они у вас, там даже царский орден фигурирует?

Рылеева внимательно посмотрела на Женю, на мгновение закрыла глаза и, как бы встрепенувшись, таким же тихим голосом начала говорить:

– Для того, чтобы ответить на этот вопрос, я должна немного рассказать о себе. Моя девичья фамилия – Истомина, и род наш очень древний. Мой прадедушка граф Петр Васильевич Истомин был одним из героев Отечественной войны с Наполеоном, он был командиром гусарского отряда в полку Петра Багратиона. В бою за Вильно гусары его отряда взяли в плен французского генерала и весь неприятельский обоз. За этот подвиг мой прадед был награжден орденом Владимира третьей степени. Такими орденами не всех награждали, и мне бабушка рассказывала, что кавалерами этого ордена были и Давыдов, и Сеславин, и Волконский. А после войны Петр Васильевич с семьей доживал в своем старом имении под Тверью. Мой дедушка – граф Дмитрий Петрович Истомин – входил в комиссию Сперанского по административной реформе России при царе Николае II. Дедушка очень гордился своим отцом, как участником войны с Наполеоном и кавалером такого ордена.

– И этот орден был в шкатулке? – спросил Женя.

– Да, конечно был, – сказала Рылеева, – так вот, наши фамильные драгоценности передавались из поколения в поколение, и часть их от моей мамы перешла мне по наследству.

Женя старался не перебивать собеседницу и не задавать наводящих вопросов, он внимательно слушал ее, откинувшись на спинку стула.

– Но самое главное, – продолжала Нина Николаевна, – когда мой прадедушка жил в своем имении, он познакомился с жившим по соседству в деревне Тропиха великим русским художником Алексеем Гавриловичем Венециановым. Во время Отечественной войны 1812 года он создал целую серию зарисовок по этой теме; его привлекали люди из народа, крепостные крестьяне, мужественно и героически сражавшиеся в войне с Наполеоном, сохранившие высокое человеческое достоинство и благородство. На этой почве они и подружились, и мой прадед, как герой той войны, по словам моей бабушки, пользовался большим уважением у художника. Так вот, в то время Венецианов писал свою знаменитую картину «На пашне. Весна» и эскиз этой картины со своей подписью подарил моему прадеду. Этот эскиз, как я вам говорила, по наследству перешел ко мне от родителей и хранился вместе с остальными фамильными драгоценностями у нас в квартире. В прошлый приезд в Москву мы с мужем пошли в Третьяковскую галерею, и когда экскурсовод рассказывал о творчестве Венецианова, мы поняли, что у нас в квартире подлинный, не имеющий цены раритет. Вот тогда мы с мужем приняли решение в следующий приезд в Москву передать эскиз в Третьяковку. А вот теперь он исчез вместе с орденом и другими ценностями.

– Ничего себе расклад получается – это, видимо, самая ценная реликвия у вас находилась все эти годы, да что там годы – столетия, – воскликнул Женя.

– Да, именно так и получается, – с грустью проговорила Рылеева, – это уникальный раритет, и место его не в нашей квартире, а в зале творчества Венецианова в Третьяковской галерее.

Нина Николаевна достала из своей сумочки небольшой платочек, на котором мелькнула вышитая вязью буковка «И».

– Не правда ли, какая хорошая погода сегодня? – проговорила она спокойным голосом, вытирая капли пота с лица.

Женя был удивлен услышанным, ведь было достаточно жарко, а она это произнесла с такой легкостью, как мог бы сказать только интеллигентный человек, воспитанный в позитивном отношении к жизни. И все, что происходило перед его глазами в последнее время, вся муть человеческих дрязг и неурядиц, опустилась в глубину на дно, заилилась и остановилась. Он не сталкивался с такими людьми, а здесь впервые прикоснулся к другому, неизвестному ему миру, и повеяло флером изысканного, тонкого и давно забытого. Это глубоко сидело в его подсознании и до сих пор не проявлялось; захотелось просто остановить время!..

– Будьте любезны, – проговорила Нина Николаевна, – налейте мне, пожалуйста, воды.

Кудрин мысленно засуетился: а есть ли в кабинете чистый стакан?

Он обратил взгляд на подоконник, где стоял его одинокий термос, и лучшего стакана, как его колпачок, придумать не мог.

– Благодарю вас, Евгений Сергеевич, – выпив воды, сказала она.

– Ну, хорошо, если можно, продолжим разговор о вашей жизни. Я просто себе не представляю, как вам трудно было с таким происхождением, – проговорил задумчиво Кудрин.

– Да всякое бывало, но в медицинское училище я все-таки поступила и закончила его с отличием, – продолжала Рылеева, – а в конце войны, в 1944 году, я уже работала в госпитале под Прагой, где и познакомилась со своим будущим мужем Владимиром Сергеевичем Рылеевым.

Она медленно рассказывала, иногда поглядывая на свои руки, спокойно лежащие на коленях. Женя отметил красивые длинные пальцы собеседницы с необычным перламутровым маникюром ухоженных ногтей.

– Он был летчиком-истребителем, – продолжала Нина Николаевна, – и в бою под Прагой, прикрывая бомбардировщиков, вступил в бой с пятью вражескими истребителями; четырех он сбил, а пятого таранил, и как жив остался, одному богу известно. За этот бой ему присвоили звание Героя Советского Союза. Вот в госпитале мы с ним и познакомились, я его выходила с большим трудом; он остался жив, но раны иногда дают о себе знать. Мужа демобилизовали по ранению, и мы уехали в Москву. Владимир Сергеевич – очень целеустремленный человек, и сразу же по приезду в Москву он поступил в педагогический институт на факультет иностранных языков. После окончания института его направили на работу в Министерство иностранных дел. Так мой муж стал дипломатом; мы были в командировках в разных странах, а сейчас – в Африке. А что касается моего происхождения, то, видимо, за спиной мужа я оказалась маленькой букашечкой и уже никого не интересовала. Мой муж очень порядочный и верный человек, я за ним как за каменной стеной, – закончила свой рассказ Рылеева.

– Интересная у вас жизнь, полная впечатлений, – проговорил Кудрин.

– Самое большое впечатление – это похищение наших фамильных ценностей, – с иронией сказала Рылеева.

– Скажите, Нина Николаевна, – спросил Женя, – а ключ от квартиры вы никому не оставляли?

– Да что вы, упаси бог, никому и никогда, – с раздражением ответила она.

– Спасибо, Нина Николаевна, – сказал Кудрин, делая отметку на ее пропуске, – у меня больше вопросов нет, и как что-нибудь по этому делу прояснится, я вас поставлю в курс дела.

Попрощавшись с Кудриным, посетительница покинула кабинет, а Женя какое-то время еще сидел на стуле, осмысливая встречу с необычной женщиной, складывая в мозаику эпизоды ее жизни, похожей на увлекательный роман.

Его размышления прервал зашедший в кабинет Вася Мышко.

– Ну что у тебя, Васек? – ласковым тоном спросил Женя.

– Да как сказать, – начал курсант, – из всего количества звонков в милицию за несколько месяцев я бы выделил два интересных, на мой взгляд, звонка: один – десятого мая, звонила некая гражданка Пивнер Ольга Моисеевна, проживающая пор адресу Варшавское шоссе, дом 45, квартира 10. Она срывающимся голосом и плача сказала, что из квартиры украли все ценности и деньги, просила срочно приехать. Но буквально через десять минут, не успел наряд милиции выехать, она снова позвонила и уже спокойным голосом извинилась и сказала, что ошиблась, и у нее все в порядке.

Аналогичный звонок поступил двадцатого мая, звонила гражданка Беридзе Тамара Иосифовна, проживающая по адресу Варшавское шоссе, дом 50, квартира 14. Судя по записи разговора, она также срывающимся голосом сообщила, что ее квартиру ограбили и вынесли все ценные вещи. Но, как и в первом случае, через несколько минут она снова перезвонила и сказала, что тоже ошиблась, и все вещи нашлись.

– Так, – промолвил Кудрин, – и это все, что ты раскопал?

– Да, – ответил курсант, – больше ничего интересного я для нас не нашел в этих звонках.

– Что же получается, – задумчиво произнес Кудрин, – и наша заявительница, и эти гражданки проживают практически рядом.

– Ну, это мало о чем говорит, – парировал курсант.

– Напрягай мозги, Вася, – проговорил Кудрин, – за три месяца по Варшавскому шоссе в рядом расположенных домах, возможно, и были совершены квартирные кражи, и если Рылеева вызвала милицию, то две другие гражданки как-то странно изменили свою позицию. Нужно будет проверить, а вдруг это звенья одной цепи, и мы имеем дело с серийными преступлениями; такая версия не исключена, ведь что-то заставило этих женщин отказаться от приезда милиции. Может быть, им угрожали, а может быть, не хотели какой-то огласки: одним словом – есть пища для размышлений.

Женя снял трубку телефона и набрал номер родного отделения милиции, в территорию обслуживания которого входили адреса звонивших женщин. Трубку взял его приятель – инспектор уголовного розыска Витя Колосов.

– Женька, привет, – услышал он его звонкий голос, – когда проставишься за капитана?

– Да, конечно, Витек, обязательно на той неделе приеду в отделение, – ответил Кудрин, – мне тут один ваш «висяк» подкинули по краже из квартиры дипломата на Варшавском шоссе, дом 55. Я хочу тебя попросить по старой памяти сделать установку на гражданку Пивнер, проживающую на Варшавском шоссе, дом 53, квартира 3, и гражданку Беридзе, проживающую по адресу Варшавское шоссе, дом 50, квартира 14. И лиц, кто с ними проживает.

– Ну, Женька, и ты мне подкидываешь работу, у меня здесь завал с материалами, но по дружбе, конечно, сделаю и завтра перезвоню, но чтобы обязательно проставился, а то мужики не поймут, – ответил Колосов.

– И еще, – продолжал он, – расскажи что-нибудь новенькое, свежий анекдотик.

Женя понял, что ему не отвертеться, открыл свою заветную анекдотную книжечку и начал рассказывать.

– В одесской аптеке мужик спрашивает: «У вас есть средство для выращивания волос?» – «Таки есть», – отвечает аптекарь. – «Хорошее?» – спрашивает снова мужик. – «Таки не то слово, – отвечает аптекарь. – Вы видите за кассой человека с усами? Так это моя жена Роза, она пыталась открыть пузырек зубами…»

С двух сторон раздался хохот, один в трубке, а другой за соседним столом.

Женя попрощался с Колосовым и, приняв серьезный вид, положил трубку телефона.

– А тебе, Вася, будет такое задание, – сказал он, закуривая очередную сигарету, – сходи в наш архив и поковыряйся там, может быть, найдешь аналогичные кражи в каких-нибудь делах.

– Поковыряйся, – буркнул Мышко, – ковыряются в носу…

– Не доставай меня, товарищ курсант, и привыкай – в МУРе свой сленг, и завтра целый день посвяти этим изысканиям, – строго сказал Женя.

Кудрин позвонил в архив и предупредил о визите курсанта Мышко с разрешения полковника Стукова.

На следующий день после обеда позвонил Колосов.

– Записывай, Женя, – пробасил он в трубку, – по первому адресу: Пивнер Ольга Моисеевна, 1929 года рождения, работает экономистом в Министерстве текстильной промышленности. Муж – Пивнер Ефим Михайлович, 1925 года рождения, работает заведующим ювелирной мастерской у Москворецкого рынка. Детей не имеют. По второму адресу: Беридзе Тамара Иосифовна, 1930 года рождения, работает кассиром на Киевском вокзале. Муж – Беридзе Нодар Шалвович, 1929 года рождения, работает директором мебельного магазина на Старокаширском шоссе. Дочь – Беридзе Нонна Нодаровна, 1965 года рождения, ученица школы.

– И еще, – продолжал Колосов, – Нодар Беридзе два года назад проходил у нас свидетелем по краже мебели из магазина, тогда со склада уволокли два спальных гарнитура. Ты должен помнить это дело, тогда еще группа МУРа выезжала на это происшествие. Так вот, до сих пор дело зависло, и перспектив не предвидится. Вот практически и все.

– Спасибо, Витя, с меня сто грамм и яичко, – в шутку сказал Женя.

– Ста граммами не отделаешься, – заметил Колосов, – и не забудь про капитанскую звездочку.

– Да помню, не забуду, – сказал Женя и положил трубку телефона.

– Ну что же, – тихо проговорил Кудрин, – нужно поговорить с этими гражданками, и вначале поеду на Киевский вокзал к Беридзе.

На следующее утро Кудрин прямо из дома поехал на вокзал и подошел к окошку «Администратор». Он показал свое удостоверение личности и спросил о кассире по фамилии Беридзе. Администратор сказал, что сейчас она после ночной смены еще работает в кассе № 5, и если нужно, то ее можно вызвать в комнату администратора.

Через десять минут в комнату вошла средних лет женщина с явными признаками усталости: рассеянный взгляд и круги под глазами говорили о бессонной ночи, проведенной в кассе вокзала.

Женя представился, показав свои документы.

– Тамара Иосифовна, – начал он, – я по поводу вашего звонка в милицию 20 мая о краже из вашей квартиры ценных вещей.

– Да не было ничего такого, – с раздражением ответила Беридзе, – я ошиблась и перезвонила в милицию об этом.

– Ну, а может быть, все-таки вспомните что-нибудь? – спросил Кудрин, явно понимая, что разговор не получается.

– Еще раз вам говорю, – произнесла Беридзе, – ничего не случилось, с кем не бывают такого рода ошибки. Все нашлось, я и сказала по телефону об этом работникам милиции.

Кудрин замолчал и внимательно посмотрел на стоящую перед ним Беридзе. Она стояла как столб, скрестив руки на животе, и только глаза как-то странно бегали из стороны в сторону.

– Если экстраполировать эту ситуацию согласно Ломброзо, – подумал Женя, – то когда человек скрещивает руки – он закрыт для общения, и разговорить его очень сложно, ну а бегающие глаза говорят, что он что-то знает, но не скажет в данный момент.

– Если нет других вопросов, то я пойду, у меня клиентов полно, – сказала она, всем своим видом показывая, что разговор закончен.

– У меня вопросов больше нет, – растерянно произнес Женя.

Помявшись с ноги на ногу, кассирша ушла.

«Да, – подумал Женя, выходя из здания вокзала, – полный облом, не получилось разговора, а может быть, и действительно ничего не было…»

С этими мыслями он сел в троллейбус и поехал в сторону Петровки, обдумывая предстоящий разговор с гражданкой Пивнер.

Около семи часов вечера он был уже на Варшавском шоссе у дома, где проживала Ольга Моисеевна Пивнер.

Дверь ему открыла полная женщина средних лет в ярко-синем шелковом халате с широкой проймой. На голове ее возвышалась комбинация из железных бигуди, слегка прикрытая прозрачной косынкой.

– Добрый вечер, Ольга Моисеевна, я инспектор уголовного розыска Кудрин Евгений Сергеевич, – представился Женя, – разрешите зайти, у меня есть несколько вопросов к вам…

– Шо такое, какая милиция, я никого не вызывала, – протяжно произнесла она, внимательно рассматривая удостоверение Жени.

– Ольга Моисеевна, – я по поводу вашего звонка в милицию 10 мая о краже ценностей из квартиры, – произнес Кудрин.

– Так и ничего же не было, бес меня попутал, ну если пришли – проходите в кухню, товарищ из милиции, – протяжно произнесла она.

Они зашли на кухню; было видно, что квартира прекрасно обставлена, и мебель импортная, и дефицитный зарубежный холодильник, и люстра в прихожей сверкает золотом.

– Ну и шо вы стоите, как столб, я вас умоляю, присядьте на табуретку, – произнесла Пивнер.

Женя плюхнулся на кухонную табуретку, а хозяйка квартиры встала напротив, скрестив руки на толстом животе.

«И эта руки скрещивает на животе, – подумал Женя, – что за денек сегодня!»

– Ольга Моисеевна, хотя вы и говорите, что ничего не украли из квартиры, но что-то ведь заставило вас позвонить в милицию? – спросил он. – У нас в последнее время в районе участились случаи краж из квартир, и берут в основном драгоценности и деньги, может, что-то вспомните…

– Послушайте, товарищ Евгений Сергеевич, – ответила Пивнер, – я же сказала вам, что ничего у нас не украли, я ошиблась, позвонив в милицию, шо вы меня таки допрашиваете, если не верите, то спросите у моего мужа Фимы, он скоро придет с работы, и не надо делать удивленных движений руками.

Женя обратил внимание на то, что слово «Евгений» она произнесла с мягким «г», «Евхений». Так говорят только в южных областях…

– Но звонили ведь вы, а не ваш муж, – парировал Женя.

– А я что, как я могу знать, чего не знаю, а если таки не знаю, то как могла узнать, что вам от меня надо, – проговорила хозяйка квартиры.

– Поймите, Ольга Моисеевна, люди обращаются к нам за помощью со своей бедой, и мы стараемся им помочь, – тихо сказал Женя, – вот и мы иногда тоже обращаемся к людям за помощью в раскрытии разных преступлений, особенно таким добрым и чутким, как вы…

– Ну да, я чуткая, меня мой Фима ценит и называет «брыльянт», – с гордостью воскликнула Пивнер, – а вы знаете, до знакомства с Фимой, когда я еще жила в Одессе, моя фамилия была Чуткая, и до сих пор, когда я туда приезжаю, меня так и зовут – мадам Чуткая.

– А вы давно живете в Москве? – спросил Женя.

– Да уже как двадцать лет, с того момента, когда мой Фима приехал отдыхать в Одессу и сразу же экспроприировал меня в Москву. Так я стала мадам Пивнер. Мой Фима тогда был простым каменотесом, ну, вы понимаете, по всяким камушкам, а сейчас он – заведующий ювелирной мастерской, но главный его «брыльянт» – это я! – с гордостью произнесла Пивнер.

– Да, повезло вам с мужем, видимо, он хороший человек, – проговорил Женя.

– Мой Фима, может быть, не «брыльянт», но тоже где-то рядом, – ответила она, – не хотите чаю, товарищ Евгений Сергеевич? Ваши умные речи заставляют меня забывать падежов, и кроме того, вы напоминаете моего племянника из Одессы Изю, он такой же высокий, чернявый и кудрявый.

– С удовольствием, – сказал Кудрин, понимая, что разговор начинает получаться, оценив взглядом пачку «Мальборо», лежащую на краешке стола.

Пивнер вскипятила чайник и налила в чашечки чай, высыпав в глубокую тарелку маленькие бублики.

– Эти бублики самые вкусные, – произнесла она, присаживаясь на табуретку, – я в апреле была в Одессе на дне рождения Изи и купила их на Привозе у старого Исаака, который уже полвека делает бублики. И его отец делал бублики, и дед тоже их выпекал, и прадед тоже имел к этому отношение.

– Целая бубличная династия, – проговорил Женя.

– Не то слово, – продолжала Пивнер, – говорят, что его бублики лечебные, и даже сам товарищ Сталин их кушал, когда лечился от поноса.

Женя улыбнулся и недоверчиво посмотрел на хозяйку квартиры.

– Да, товарищ Евгений Сергеевич, именно так, – продолжала Пивнер, – бублики помогают даже при выпадении волос отовсюду. Уж я-то знаю, чем больше мой Фима кушает эти бублики, тем меньше волос выпадает из его кудрявой башки. Я вам обязательно дам адрес Исаака, и когда будете в Одессе, непременно зайдите и скажите, что вы от мадам Чуткой, и получите эти чудесные бублики.

– Спасибо, Ольга Моисеевна, вы так добры ко мне, – елейным голосом промолвил Кудрин, – все знают, что одесситы приветливые и добрые люди со своей изюминкой.

– С кем, с кем? – спросила Пивнер.

– Да с изюминкой в общении, – ответил Женя, – так, как они говорят, нигде не услышишь.

– Да, товарищ Евгений Сергеевич, для меня Одесса очень много значит, я до сих пор не могу привыкнуть к суетливой московской жизни, – задумчиво произнесла Пивнер, – все куда-то шмяк сюда, шмяк туда, и поговорить-то не с кем.

Женя продолжал развивать одесскую тему, ему четко внутренний голос подсказывал, что только так можно разговорить толстушку Пивнер.

– Скажите, Ольга Моисеевна, а разве наш Черемушкинский рынок не напоминает вам одесский Привоз? – спросил Кудрин, продолжая тему разговора.

– Да я вас умоляю, товарищ Евгений Сергеевич, вы что, с мозгами поссорились, – всполошилась Пивнер, – как можно сравнивать ужа и ежа; Привоз – это «брыльянт», сверкающий неповторимым запахом копченой камбалы, а здесь в рынке и тараньки приличной не найдешь.

– Ну еще и одесский юмор, конечно, неповторим, – сказал Женя, переведя тему разговора в другом направлении.

– Да то не юмор, у них сама жизнь такая смешная, они не унывают в любой ситуации, это я вам говорю, – произнесла Пивнер.

– В этом юморе есть доля истины, и он такой же прозрачный, как ваш вкусный чай, от которого у меня даже в голове приятно зашумело, – сказал Кудрин.

– И что вы говорите, товарищ Евгений Сергеевич, – протяжно проговорила Ольга Моисеевна, – этот чай мой Фима берет у сапожника Левы Плоткина с Арбата.

– У сапожника? – чуть не поперхнулся Женя.

– А вы таки не знаете Леву Плоткина? – удивленно спросила Пивнер, – у него вся Москва этот чай покупает, говорят, что самому Брежневу он поставляет чай к ужину.

– Ну это вы хватили, Ольга Моисеевна, – улыбнувшись, сказал Женя, – а то Брежневу некому поставлять чай к ужину.

– Да как можно не верить самому Леве Плоткину, – сказала с надрывом Пивнер, – не расшатывайте мне нервы, товарищ Евгений Сергеевич.

– Верю, верю вам, все может быть, – ответил он, сглаживая тему разговора.

– Вот это правильно, – немного успокоившись, сказала Ольга Моисеевна, – я вам дам адрес Левы Плоткина, таки сходите к нему за чаем, но не говорите, что из милиции, он не очень жалует ведомство, где вы работаете. Лева говорит, что этот чай ему привозит знакомый дипломат из Колумбии. Кстати, мой Фима очень пристрастился к нему, и когда он делает на заказ какое-то очередное колье, то этот чай, как он говорит, вызывает у него невообразимые фантазии, и каждая работа – произведение искусства, так говорят его клиенты.

– Спасибо вам за гостеприимство, за чудесный чай, но мне пора идти, – сказал Женя и вышел в прихожую.

Он вырвал из своей записной книжки листок бумаги и написал свой номер телефона.

– Это вам, Ольга Моисеевна, на всякий случай, может, все-таки и вспомните что-нибудь, – произнес Женя и протянул листок бумаги Пивнер. Та в свою очередь также на листке бумаги написала адрес Левы Плоткина и отдала его Кудрину.

– Надо будет поближе познакомиться с этим сапожником, – подумал он.

– Да, – задумчиво произнесла Пивнер, – мой Фима обкакается, узнав, что у меня есть знакомый милиционер – большой начальник капитан Евгений Сергеевич.

– Вы мне льстите, Ольга Моисеевна, я еще далеко не начальник, – ответил Женя.

– Таки будете им, это я вам говорю, – быстро отреагировала Пивнер.

– Ольга Моисеевна, – тихо проговорил Кудрин, – а может быть, вы все-таки вспомните про тот случай, дела ведь никакого нет, и я ничего не записываю. Всякая мелочь может быть полезной, может, поможете…

Пивнер уставилась на Женю и через мгновение снова пошла на кухню, села на табуретку и, закурив, смачно затянулась сигаретой. Кухню заполнил вкусный, доселе не знакомый Кудрину аромат. Он водрузился вновь на свою табуретку, не сводя глаз с Ольги Моисеевны.

– Ну шо я вам имею сказать, щас вы будете иметь что слушать, – так же тихо проговорила Пивнер, – Фима мне не велел ничего говорить, но вы приятный молодой человек и очень похожи на моего племянника Изю, я уже вам говорила. Вот только с Изей беда, его родители мучительно думают до сих пор, что где-то его проморгали, слушая, как тот по вечерам играет на балалайке.

– Так расскажите, как все было, пожалуйста, – повторил Кудрин.

– Может, закурите со мной, – предложила Пивнер, подвинув свою пачку сигарет поближе к Жене.

– С удовольствием, – ответил он и закурил предложенную сигарету, впервые прикоснувшись к «красивой жизни».

– Значит, так, пропажу ценностей я обнаружила 10 мая, когда, придя с работы домой, решила надеть бриллиантовое колье, сделанное Фимой, так как мы собирались идти в театр. Фимы еще не было, и я открыла маленький сейф, который у нас спрятан в ванной комнате под полом. Открыв его, я увидела, что он пустой, и чуть не лишилась дара речи; все мои драгоценности и деньги, около двух тысяч рублей, исчезли. Пойдемте, я покажу вам этот несчастный сейф, – сказала Пивнер и прошла в ванную комнату.

Когда они туда вошли, Ольга Моисеевна отодвинула огромный таз с бельем, поверх которого лежали большие розовые панталоны, и, нисколько не смущаясь, аккуратно вынула из пола несколько плиток. В углублении пола показался небольшой ящик. Она достала ключ, вставила его в маленький замок и открыла его крышку: ящик был пустой.

– Когда я увидела эту пустоту, – продолжала Пивнер, – то со мной случилась истерика, не только отсутствовали все драгоценности, которые своими руками делал Фима, но и старые фамильные его семьи. Я была в прострации и позвонила по «02» в милицию, а буквально минут через десять пришел с работы Фима. Когда он узнал об этом и увидел пустой сейф, он чуть не заплакал, но попросил меня позвонить снова в милицию и сказать, что вышла ошибка, и все на месте. Я так и сделала, сняла трубку телефона и позвонила.

– А почему так вы поступили? – спросил Женя.

– Потому что так сказал Фима, и все тут, – обрезала Пильнер.

– Должна вам сказать, товарищ Евгений Сергеевич, что у Фимы нет никаких левых заказов, поэтому в сейфе было только то, что нажито честным трудом, – продолжала она, – поэтому мой муж испугался: у ювелира унесли золото! Милиция никогда не поверит, что все украденное досталось трудом и потом.

– Скажите, Ольга Моисеевна, а накануне, если по дням, где вы были и с кем общались? – проговорил Кудрин.

– Да особенно нигде и не была, кроме магазинов, а так целыми днями на работе в бухгалтерии, – задумчиво произнесла хозяйка квартиры.

– Ну а если дней десять назад отмотать от пропажи, – продолжал Женя.

– Ну вот первого июля, как сейчас помню, – сказала Пивнер, – меня пригласила соседка на свой день рождения, но я заболела, поднялась температура, и Фима вызвал врача на дом. Пришла молоденькая очень любезная врач из нашей поликлиники Светлана Ивановна, которая послушала меня и, прописав постельный режим, выписала необходимые таблетки. Она такая миленькая, все рассматривала нашу люстру…

Четыре дня я пролежала дома, – продолжала Ольга Моисеевна, – а пятого числа пошла к ней в поликлинику, и она, выписав меня, закрыла бюллетень. Правда, почему-то направила меня на следующий день на прием к невропатологу, выписав талон на шесть часов вечера. У меня она нашла проблемы с сосудами, хотя я никогда не жаловалась…