Текст книги "К вопросу о миражах"

– Вот ведь как бывает, – проговорил он, – еще недавно мы с ним вместе работали, а сейчас лежит он пьяный на нарах, и похоже, что сам совершил противоправное деяние.

– Но в отношении убийства Широкова у него, похоже, есть алиби, – сказал Женя, – он ведь, судя по всему, приехал на дачу еще до его убийства.

– А я говорю пока не об убийстве, а о хранении и ношении огнестрельного оружия, которым его никто не награждал, – проговорил Николаев. – А сейчас уже поздно и пора идти домой; завтра будем выдвигать и обсуждать версии и продолжать расследовать это дело.

Утром следующего дня Кудрин, минуя свой кабинет, сразу направился к Николаеву.

– Проходи, Женя, – сказал он, – сейчас приведут Маврина, и мы с ним потолкуем. Я так думаю, что через пару часов мы будем знать результаты экспертизы пистолета, изъятого вчера у него.

Через несколько минут дежурный офицер ввел в кабинет задержанного. Вид у него был помятый, во все стороны торчали рыжие лохматые волосы, глаза были красными, а на лбу выступали капельки пота.

– Проходи, Леша, присаживайся, – проговорил Николаев.

– Ты что, Паша, с ума сошел, невиновного человека в обезьянник засунул, да еще и пальцы откатал; беспредел творите, – надрывным голосом закричал Маврин.

– Ты что так кричишь, мы ведь не глухие, – резко обрубил его Николаев, – мы сами хотим во всем разобраться. Где ты был вчера с семи до восьми часов вечера?

– Где, в Караганде, – язвительно ответил он, – мне вчера твой пацан сказал, что убили Олега Широкова, так вот я к этому не причастен.

– Во-первых, не пацан, а инспектор уголовного розыска Кудрин, и, в отличие от тебя, у него за спиной школа милиции, – сказал Николаев, – а во-вторых, свидетели утверждают, что тебя вчера вечером видели выходящим из дома, где жил потерпевший, и садящимся в его машину.

– Ну да, я заходил к нему с просьбой дать мне его машину для поездки на дачу, – ответил Маврин, – так как у моей «Волги», видимо, аккумулятор накрылся и я не смог ее завести.

– А в котором часу это было? – спросил Женя.

– Я точно помню, что это было около шести часов вечера, – ответил Маврин, – так как в половине седьмого меня ждал у своего магазина Витя Серегин, с которым мы вместе собирались поехать ко мне на дачу.

– Расскажи подробнее о встрече с Широковым вчера, – тихо проговорил Николаев.

– Да что там говорить, – ответил Маврин, – когда я пришел к нему, он сидел за письменным столом, рассматривал какие-то бумаги и пил пиво. Я попросил его дать ключи от его машины, чтобы поехать на дачу, и объяснил, что моя «Волга» сломалась. Олег без вопросов достал из своей сумочки ключи и передал их мне.

– Ну надо же, какое доверие, – заметил Женя.

– Так он же двоюродный брат моей бывшей жены, – сказал Маврин, – с ней мы расстались, а с ним сохранили хорошие отношения. Он, кстати, тоже должен был поехать вчера с нами на дачу, но потом передумал, сославшись на дела. Мы с ним посидели минут десять, покурили по сигарете, выпили по стакану пива, и я ушел.

– А Широков тебе ничего не говорил, может быть, он ждал кого-то? – спросил Кудрин.

– Нет, ничего такого не говорил, – ответил Маврин. – А как его убили? – вдруг спросил он.

– Выстрелом из пистолета в лоб, – ответил Женя.

– Ну и отсюда закономерный вопрос, откуда у тебя пистолет Макарова, я что-то не помню, чтобы тебя награждали им? – спросил Николаев.

Маврин замолчал и уставился на окно, как будто там что-то происходило.

– Повторяю, – громко произнес Павел Иванович, – откуда у тебя ствол?

– Ну, ты же знаешь, Паша, что почти у каждого оперативника есть свой ствол, – тихо проговорил Маврин. – Помнишь, шесть лет тому назад мы брали банду Малинкиных в деревне Садовники. Тогда мы у них изъяли целую кучу разных стволов.

– Помню, и очень хорошо, – ответил Николаев, – тогда, если память мне не изменяет, мы изъяли четыре пистолета и два обреза, а когда приехали в отделение милиции, то одного Макарова не досчитались. Но в той суматохе все были на подъеме от удачной операции по задержанию опасных преступников и этот факт как-то «замылили», указав в рапорте об изъятии лишь трех пистолетов. Так, значит, это ты утянул тот ствол!

– Экспроприировал, – улыбаясь, ответил Маврин, – и, как я понимаю, его уже направили на экспертизу.

– Правильно понимаешь, – также с улыбкой ответил Николаев.

– А я возьму и откажусь от этого ствола, скажу, что мне его подкинули, а пока я спал, в ладонь положили этот ствол, чтобы экспертиза показала именно на мои отпечатки, – язвительно пробурчал Маврин.

– А на этот счет у нас имеется протокол изъятия пистолета, – сказал Николаев и показал ему бумагу, лежащую у него на столе.

– Без понятых – это фикция, – парировал Маврин.

– Почему же без понятых, вот подписи Серегина и Ильина, которые и выступили в качестве понятых, – проговорил Павел Иванович, показывая ему подписи понятых в протоколе.

– Да они оба пьяные в дугу были, – резво сказал он.

– Но об этом история умалчивает, – задумчиво проговорил Женя.

Воцарилось молчание. Маврин уставился глазами в пол, соображая, что, видимо, не все так просто у него будет.

– Послушай, Алексей, а что за картинка с изображением волка была в кобуре пистолета? – спросил Николаев.

– Какая картинка, ничего не знаю, – ответил он.

– Да вот она, – проговорил Кудрин, вынимая ее из кармана.

– Первый раз вижу, – ответил Маврин, – послушайте, что вы мне разные загадки накручиваете: сначала об убийстве Широкова, а потом о какой-то картинке с нарисованным волком?!

Вдруг он внезапно умолк, отвел глаза в сторону и вытер пот со лба.

– Что-то вспомнил, Алексей? – спросил Павел Иванович.

– Да нет, ничего, – как-то неуверенно ответил он.

По его напряженному лицу Жене стало понятно, что он о чем-то подумал, но говорить об этом не захотел.

– Мы, Алексей, не первый год работаем в уголовном розыске и знаем все правила, – твердым голосом сказал Николаев, – за хранение и ношение огнестрельного оружия ты уже имеешь срок.

– Да не пугай меня, Паша, – ответил Маврин, – вот посмотришь – к вечеру я отсюда выйду, а ты долго будешь извиняться передо мной.

– Вот это вряд ли, – проговорил Николаев, – ты хоть и адвокат, но сейчас – простой гражданин, который переступил черту закона.

– Да что ты заладил со своей чертой, – ответил Маврин, – мои друзья вытащат меня из твоих «объятий», а вот тебе будет плохо.

– Не угрожай мне, Алексей, лучше подумай о своем будущем, – сказал Павел Иванович и, позвонив в дежурную часть отделения милиции, попросил, чтобы Маврина отвели в камеру.

Когда его увели, Николаев сказал:

– Нужно опросить его собутыльников по поводу времени приезда Маврина на дачу.

– Калинин их должен был с утра вызвать к нам, – ответил Кудрин, – видимо, они уже здесь, у моего кабинета.

– Ну а нам теперь нужно только дождаться заключения эксперта-криминалиста по пистолету, изъятому у Маврина, – сказал Николаев.

Когда Женя вышел из кабинета начальника, в коридоре ему встретился старший из оперативного состава отделения милиции Лев Ерихин.

– Привет, Женя, – проговорил он, – дежурный сказал, что ты Мавра взял?

– Ну да, вчера вечером одного мужика грохнули, а Маврин, по всей вероятности, был последним, с кем встречался потерпевший, – ответил Кудрин, – да еще и ствол «левый» у него нашли.

– Ствол отдали экспертам? – спросил Ерихин.

– Да, рано утром отвезли в райотдел, – ответил Женя.

– Гнилой человек этот Маврин, – тихо проговорил Лев Алексеевич. – Мы ведь с ним работали вместе в нашем же отделении милиции. Он всегда мечтал иметь много денег, копил на автомашину. Я помню, как-то лет шесть назад мы с ним выезжали на одну квартирную кражу, так вот он тогда составлял протокол осмотра места происшествия, где были указаны все похищенные вещи. Меня тогда поразила стоящая на столике оригинальная зажигалка с головой льва. Так вот, – продолжал Ерихин, – через неделю в курилке я увидел ее в руках Маврина. Увидев, что я посмотрел на нее, он быстро спрятал ее в карман. Видимо, это был не первый такой случай, ребята про него разное рассказывали. Жадный он всегда был до денег, никогда не сбрасывался со всеми на подарок ко дню рождения кого-либо из сотрудников.

Поблагодарив Ерихина за информацию, Женя быстрой походкой пошел в свой кабинет.

Опрос собутыльников Маврина почти ничего не дал: Ильин приехал на дачу около девяти вечера, когда футбол уже заканчивался, а Маврин с Серегиным слушали радиоприемник и болели за Спартак. Серегин подтвердил слова Маврина о том, что тот, как и было заранее условлено, приехал за ним около семи часов вечера. Но приехал не на своей машине, а на «москвиче» старого образца.

Документально оформив показания свидетелей, Женя сел за свой стол и начал разбирать рабочие бумаги. Через час зазвонил телефон и он услышал взволнованный голос Николаева: «Женя, срочно зайди ко мне».

Через минуту Кудрин снова входил в кабинет своего начальника.

– Только что мне позвонил эксперт-криминалист и сказал, что Широков был убит из пистолета, изъятого у Маврина, – сказал Николаев, – кроме того, на стволе пистолета были обнаружены следы крови, идентичной группе крови потерпевшего. Пуля и гильза, обнаруженные на месте происшествия, были выпущены также из этого пистолета. И еще, на зажигалке, валявшейся у трупа, и на стакане, стоявшем на столе, также «засветились» пальчики Маврина.

– Вот это да! – воскликнул Женя. – Я, конечно, Маврина не знаю как человека, но убить своего в прошлом родственника – верх цинизма.

– Насколько я его помню, – проговорил Павел Иванович, – он был не очень хорошим человеком в коллективе, все его коллеги отмечали в нем наравне с завистливостью и жадностью – хитрость и трусость. Однако пойти на «мокрое дело» он мог решиться исключительно только из-за больших денег.

– Странно, – задумчиво сказал Женя, – а какой же был мотив этого преступления, чем ему так насолил Широков, чтобы его нужно было убивать? И еще, – продолжал он, – если это убийство – дело рук Маврина, то зачем он тогда сел в его машину и на глазах соседей уехал? Мне кажется, что так преступники не поступают, они пытаются скрытно покинуть место преступления и не оставлять дверь квартиры открытой, где только что был убит человек. И потом – нагло сесть в его машину при сидевших на лавочке соседях и со свистом укатить, а потом на даче еще и общаться со своими приятелями, как будто ничего не произошло…

– Это все так, – проговорил Николаев, – но прямые улики уже говорят о том, что убить Широкова мог именно Маврин.

– А вот у меня пока нет такой убежденности в вине Маврина, – сказал Женя, – ведь чертовщина какая-то получается: Широков был убит в промежутке от семи до восьми часов вечера, что подтвердил врач из скорой помощи и наш эксперт, – и это факт! Соседка Широкова Брагина видела выходящего из подъезда Маврина в шесть часов вечера, так как дочка из окна первого этажа позвала ее домой именно в это время. По телевизору начиналась передача «Клуб кинопутешествий», которую Брагина никогда не пропускала. И это тоже факт! Собутыльник Маврина Серегин утверждает, что тот заехал за ним к магазину в половине седьмого вечера и они быстро поехали, чтобы успеть на матч московского «Спартака» с минским «Динамо», репортаж которого по радио начинался в семь часов вечера. И это – третий факт! Я, кстати, сегодня позвонил на телецентр, – продолжал Кудрин, – и мне подтвердили, что вчерашняя передача клуба путешественников началась в шесть вечера, а футбол – в семь вечера. Если дальше рассуждать: от дома Широкова до села Сватеево ехать около тридцати минут, так как машин в сторону области в воскресенье идет немного. Предположим, что они приехали на дачу в семь вечера, быстро побросали дрова в топку, сели за стол и включили радиоприемник. Ну как здесь не выпить сто грамм за начало матча!

– Да еще и не по одной стопке, наверное, накатили, – проговорил Николаев.

– И, наверное, обильно закусили, – сказал Женя. – Когда мы вчера приехали на дачу, то увидели, что стол ломился от разных закусок.

– Ты так вкусно говоришь, – проговорил Николаев, – что мне самому захотелось накатить грамм сто пятьдесят.

– Так вот и получается, что футбол начался в семь вечера и продолжался как минимум полтора часа, а в это же время происходит убийство Широкова, – продолжал строить логические цепочки Кудрин, – даже физически Маврин не смог бы снова приехать в его квартиру, убить его и вернуться опять на дачу. Он бы смог обратно приехать только часов в девять вечера, так как дачники уже потоком едут в Москву и движение затруднено. Ильин утверждает, что приехал на дачу почти к завершению футбола, то есть – около девяти часов вечера. Так что Маврин физически не смог бы проделать такой трюк, – сказал Женя, – вот и получается, что пистолет Маврина, висевший в кобуре на вешалке в бане, каким-то таинственным способом переместился в квартиру Широкова, застрелил его и обратно вернулся в баню. Мистика! Получается какой-то тупик, в котором я не могу найти выход. Никакой логики в событии преступления и взаимосвязи Маврина с ним я не просматриваю, сумбур какой-то в голове.

– Ты, Женя не огорчайся, – подумав, проговорил Николаев, – в любом расследовании рано или поздно появляется тупик. Тебе надо сейчас снова попробовать расставить все на свои места, постараться еще раз все факты разложить по полочкам. Поверь мне, что это отличный способ выйти из «мертвой точки» и прибраться в своих мыслях. А что касается логики, – продолжал Павел Иванович, – то это, по сути, твои мысли, связанные с аргументацией того или иного события, в данном случае – с убийством Широкова. Вот, например, если у тебя дома погас свет, то ты делаешь вывод, что сгорели электрические пробки, и проверяешь их. Этот пример простой, однако цепь твоих рассуждений может быть и сложной. Но если ты будешь генерировать только прямые факты и явные аргументы в сочетании с косвенными уликами и вовремя откидывать ненужные, возможен выход на прямую дорогу и выявление всех обстоятельств, касающихся этого дела.

– Ну вы, Павел Иванович, настоящий философ! – восхищенно проговорил Женя. – Все верно говорите, однако в этом деле много фактов, не поддающихся логике.

– Когда логика не работает, на помощь приходит интуиция, – задумчиво проговорил Николаев.

– Которая может окончательно ввести в заблуждение, – парировал Кудрин.

– А когда не работает ни логика, ни интуиция, тогда поможет лишь отчаянная уверенность в правоте своей версии, – ответил Николаев. – Ты все правильно понимаешь, попробуй обойти этот тупик другой дорогой. Может быть, необходимо выдвинуть новые, на первый взгляд фантастические, версии. Вот ты упомянул об одной детали, – продолжал Павел Иванович, – о картинке с изображением волка, которая лежала в кобуре пистолета. Маврин не смог объяснить ее появление, по его словам, он туда ее не вкладывал.

– Я тоже об этом думал, – ответил Кудрин, – собутыльники Маврина также ничего не знали об этой картинке. Но это ведь может быть каким-нибудь знаком, и кто-то заранее подложил ее в кобуру.

– Это очень сомнительно, – парировал Николаев, – у Маврина была оперативная кобура нового образца; человек надевает ее на рубашку, и она полностью соприкасается с телом.

– Ну тогда и картинку с изображением волка тоже «нелегкая» занесла, – с усмешкой проговорил Женя.

– Да, нечистая сила какая-то, – также улыбнувшись, сказал Павел Иванович.

– Мне кажется, что вы все-таки думаете, что именно Маврин мог убить Широкова еще до поездки на дачу? – неуверенно спросил Женя, посмотрев в глаза начальнику.

– Видишь ли, Женя, я уже говорил, что прямые улики против Маврина именно об этом и говорят, – ответил Николаев. – А врач, осматривавший тело Широкова, и свидетельницы, видевшие его на выходе из подъезда, и собутыльники Маврина могли ошибиться, назвав как время предполагаемой смерти потерпевшего, так и время, в котором его видели выходящим из подъезда.

– Ну, я понимаю, что тот врач был совсем молодым, видимо недавно после института, и мог ошибиться с моментом наступления смерти Широкова, да и собутыльники могли что-то напутать, – проговорил Кудрин, – но Брагина ведь абсолютно точно сказала, в котором часу Маврин вышел из подъезда.

– Давай рассуждать, – ответил Николаев. – Ее позвала дочка на телевизионную передачу ровно в шесть часов вечера. Но она ведь могла и чуть задержаться, беседуя с соседкой. Знаю по своей жене, как станет тарахтеть с соседками, забывает про все на свете, в том числе и про телепередачи. А если предположить, что это именно так и было, то она могла увидеть выходящим из подъезда Маврина чуть позже. Тем самым и сокращается временной просвет между его выходом из подъезда и временем смерти Широкова. Ты обязательно еще раз поговори с тем врачом, может быть, смерть потерпевшего наступила чуть раньше, чем семь вечера.

– Конечно, потолкую с ним, Павел Иванович, – проговорил Кудрин.

– Возможно, все так это и было на самом деле, – сказал Николаев.

– А что если пойти по другому алгоритму, – медленно проговорил Кудрин, – посмотреть в архиве последние дела, которые вел Маврин.

– Вот это правильно, молодец, Женя, – похвалил Николаев, – чем черт не шутит, может быть, здесь и откроется выход из твоего тупика. Давай займись этим вопросом, а я возьму санкцию прокурора на арест Маврина.

Женя уходил из кабинета начальника с определенной долей сомнения в правильности первоначально выдвинутых версий и полным сумбуром в голове оттого, что не получается состыковать реальные улики преступления, указывающие на причастность к ним Маврина, с его же алиби.

Когда он пришел к себе в кабинет и сел за стол, мысли продолжали хаотично блуждать в его голове, возбуждая его уязвленное самолюбие.

«Вот ведь как получается, – думал Женя, – ни одна версия не помогает раскрыть полную картину убийства Широкова, не говоря уж о мотиве преступления. Все это говорит о том, что оно не вполне укладывается в шаблон, описанный в учебниках по криминологии. Вот и не сходятся концы с концами, а единая целостная картина убийства чем-то нарушена».

Мысли продолжали бегать в голове с огромной скоростью, наваливаясь одна на другую.

– Ну, довольно, – тихо сам себе сказал Женя, – пора выключать этот мысленный бедлам, а то и свихнуться недолго.

Тут вовремя и пришла в голову недавно услышанная фраза: «Если у вас сумятица в голове и плохое настроение, нужно тяпнуть водки, хлопнуть пива и добавить коньяка. И тогда наверняка вдруг запляшут облака и кузнечик запиликает на скрипке…»

«К чему бы это, – улыбнувшись, подумал Женя, – а ведь мысль интересная, может быть, это и есть сермяжная правда сегодняшнего дня».

Всю вторую половину дня он провел в архиве райотдела, внимательно изучая материалы уголовных дел, в которых принимал участие Маврин. И к вечеру он так устал, что ему хотелось бросить все и убежать отсюда, как вдруг наткнулся на дело об убийстве молодого человека семилетней давности. Какое-то внутреннее чувство заставило его более внимательно ознакомиться с материалами этого дела, ибо обвиняемым по нему был человек по фамилии Волк. Читая эти старые бумаги, Женя с удивлением для себя отметил, что это дело с самого начала вел Маврин, а свидетелем убийства выступал не кто иной, как Олег Широков.

Он вначале не поверил своим глазам, но, когда стал вникать в материалы дела, увидел много нестыковок в нем. В тот вечер у кафе «Шашлычная» на Старокаширском шоссе завязалась драка и, как показал свидетель, Волк, будучи в нетрезвом виде, ударил камнем по голове молодого парня. Тот и скончался в больнице, куда его отвезла скорая помощь. Маврин лично задерживал подозреваемого, но тот отрицал и свое участие в драке, и убийство того парня. Он твердил, что, будучи сильно пьяным, присел на лавочку и заснул, однако свидетель Широков настаивал, что ударил парня именно Волк. В рапорте участкового инспектора Семенова, присутствовавшего тогда на месте происшествия, было написано, что Волк находился в очень сильной степени опьянения и было понятно, что он не только ходить, но и ползать не мог.

«Если была драка, – рассуждал Женя, – то должны же быть какие-то повреждения у нападавшего, на худой конец – рубашка порвана, но в его рапорте об этих деталях ничего не было сказано. А вот в рапорте Маврина говорилось, что ударил камнем того парня, из-за пьяных галлюцинаций, именно Волк. Что за «пьяные галлюцинации»? – спросил сам у себя Кудрин. – Да и дело само – куцее, основанное на прямых показаниях лишь одного свидетеля и куче косвенных, которые с натяжкой можно было отнести как к свидетельским. Такое дело как минимум должно было быть отправлено на доследование, однако оно было передано в суд, который и присудил Волку шесть лет колонии общего режима. Нужно проверить, не освободился ли Волк из мест лишения свободы», – подумал Женя. Что-то подсказывало ему, что, возможно, он ухватился за тоненькую соломинку, которая может привести к разгадке убийства Широкова.

На следующий день он доложил Николаеву о своих находках в архиве.

– Вот видишь, Женя, – сказал Николаев, – на горизонте возникла новая версия – месть за причиненные страдания! Ведь если Волк действительно не убивал того молодого парня, значит, он зря просидел на зоне по сфабрикованному делу. Вот и мотив – отомстить и Широкову, и Маврину.

– А если бы картина преступления у того кафе, описанная в рапорте Маврина, соответствовала тому, что произошло на самом деле, и уголовное расследование проводилось по всем правилам, с привлечением всех объективных фактов, – проговорил Женя, – все, наверное, для Волка сложилось бы иначе. Кому было выгодно выставить Волка в качестве убийцы? Ответ простой, – продолжал он, – тому, кто вел это дело и имел какую-то заинтересованность в его искажении; мне представляется, что Волк не убивал того парня у кафе.

– Но это всего лишь твои предположения, – с укором ответил Николаев, – и с чего это ты решил, что Волк не убивал его; по пьяному делу совершаются многие преступления, и, находясь в сильном алкогольном опьянении, человек может и не соображать, что делает.

– Это понятно, – ответил Кудрин.

– Знаешь что, Женя, – сказал начальник, – поезжай в то кафе «Шашлычная» на Старокаширское шоссе, возле которого был убит тот молодой парень. Оно находится у магазина «Спорт», его все знают. В этом кафе директором уже много лет работает Первушин Степан Ильич, с которым я когда-то познакомился. Так вот, лет шесть назад, – продолжал Николаев, – в это кафе залезли грабители и украли всю дневную выручку. А твой наставник Лева Ерихин, спустя сутки, задержал преступников и вернул украденные деньги. Тогда Степан Ильич очень благодарил нас и сказал, что готов выполнить любую нашу просьбу. Обратись к нему, я думаю, что он поможет тебе в розыске возможных свидетелей того случая.

Вернувшись в свой кабинет, Женя выяснил через Центральное адресное бюро место жительства Бориса Волка, а еще через полчаса уже знал, что он полгода назад освободился из мест лишения свободы и вернулся в Москву.

«Так, – подумал Кудрин, – сначала отправлюсь в кафе, а затем на квартиру Волка», благо эти два адреса находились близко друг от друга.

Примерно через полчаса он уже входил в небольшое кафе, расположенное на первом этаже девятиэтажного дома. Это было небольшое помещение со стоящими в два ряда столами, по бокам которых стояли небольшого размера стульчики. Мрачная серая краска стен не способствовала хорошему настроению и вызывала чувство некоторого дискомфорта, а в воздухе висел запах пива и сигаретного дыма.

Кудрин подошел к немолодому официанту с сединой на голове и спросил:

– Не подскажете, как найти Степана Ильича?

– Да вон в конце зала дверь его кабинета, – ответил он и показал рукой на нее.

Женя постучал в дверь и вошел в небольшой кабинет. За столом сидел полный человек средних лет, с длинными, как у зайца, ушами и что-то писал.

– Я к вам, Степан Ильич, от майора Николаева из отделения милиции, – проговорил Женя, показывая ему свое удостоверение личности.

– Кудрин Евгений Сергеевич, – прочитал вслух Первушин. – Да, я хорошо помню товарища Николаева.

– Мне нужна ваша помощь в одном вопросе, – сказал Кудрин.

– Конечно, чем могу – помогу, – ответил он, – в свое время Павел Иванович со своими сотрудниками очень помог нам в поиске грабителей, можете на меня рассчитывать!

– Тут вот какая история, – начал рассказывать Кудрин, – примерно шесть лет тому назад у входа в ваше кафе была драка, в результате которой погиб молодой человек. Преступника тогда задержали, арестовали и посадили в тюрьму. Однако, когда я просматривал это дело в архиве, в нем обнаружилось много нестыковок и непонятностей. Дело это тогда вел Маврин, – продолжал Женя, – который в то время работал инспектором уголовного розыска. Сейчас он уже в милиции давно не работает. Знаете ли вы что-то об этом происшествии?

– Ну, что я могу сказать, – ответил Первушин, – я, конечно, помню тот печальный случай, но в тот вечер меня в кафе не было, а вот Николай Барков тогда обслуживал посетителей нашего кафе. Он единственный официант, который работает у нас с тех времен.

– А где сейчас он? – спросил Кудрин.

– В зале, где же ему еще быть, – ответил Степан Ильич и, встав из-за стола, медленной грузной походкой вошел в зал. Через несколько минут он уже входил в кабинет с официантом, с которым Женя встретился при входе в кафе.

– Коля, это Кудрин Евгений Сергеевич из милиции, – сказал Первушин, – ты давай по-честному расскажи про драку у кафе, которая была лет шесть назад. Тогда нам сказали, что в результате ее погиб молодой парень.

Барков уставился глазами на директора кафе и часто заморгал своими пушистыми ресницами.

– Да, говори правду, сам Николаев об этом просил, – тихо сказал Первушин, – а того Маврина давно уже нет в милиции.

– Давно дело было, – медленно проговорил Барков, – я помню, что тогда вечером у входа в кафе завязалась драка. Сынок одного ответственного работника районного исполкома, который часто пьянствовал и приставал к молодым девушкам, задрался с молодым парнем. Потом схватил с земли камень и ударил им парня по голове. Тот упал на землю, из головы брызнула кровь, а тот подонок со своими подручными сбежал.

– А вы все это непосредственно видели? – спросил Кудрин.

– Да, – ответил официант, – я как раз в тот момент вышел из кафе на улицу перекурить.

– А как фамилия того «сынка»? – еще раз спросил Кудрин.

Барков снова замолчал и посмотрел на директора кафе.

– Ну, что замолчал, говори, кто это был, – нетерпеливо проговорил Первушин.

– Димка Нефедов это был, сынок самого Нефедова из исполкома, – нехотя ответил Барков, – нахалом он был, каких свет не видел: пьянствовал, учинял драки, приставал к девушкам. Одним словом, море ему было по колено, знал, что если что, то отец отмажет.

– А что потом было? – продолжал расспрашивать Кудрин.

– А потом кто-то вызвал милицию и скорую помощь, – ответил Барков, – врачи осмотрели потерпевшего и увезли, а Мавр, приехавший с каким-то мужиком, приказал мне молчать и держать язык за зубами, зашел в кабинет директора и долго разговаривал с кем-то по телефону. Потом он вышел на улицу и увидел лежащего на лавочке пьяного мужчину. Затем растолкал его и отвел в милицейскую машину. А на следующий день, – продолжал он, – приехал следователь и допросил меня, но я тогда ему ничего не сказал, как просил Маврин.

– А почему вы назвали того оперативника Мавр? – поинтересовался Женя.

– Да его за глаза так все звали, – ответил официант, – уж очень боялись его в нашем микрорайоне, и даже ходили слухи, что Мавр кого-то даже посадил ни за что ни про что.

– Да и я тоже помню этого ухаря, – проговорил Первушин, – он и мне тоже угрожал в свое время.

– Напишите, пожалуйста, объяснение о тех событиях, – сказал Кудрин.

– Нет, – коротко произнес Барков, – писать и подписывать ничего не буду, береженого бог бережет.

– Ну и на этом спасибо, – проговорил Кудрин. – А что, Нефедов и сейчас работает в исполкоме?

– В исполкоме он точно не работает, а где сейчас службу правит, мне неизвестно, – ответил Первушин.

Кудрин поблагодарил их и направился к выходу из кафе.

Выйдя на улицу, Женя прямиком направился по адресу, где проживал Борис Иванович Волк. Благо, что этот дом находился в шаговой доступности, и уже минут через двадцать он уже названивал в квартиру на четвертом этаже блочного пятиэтажного дома. Дверь никто не открывал, а вот из соседней квартиры дверь открылась, и на пороге показалась пожилая женщина, плечи которой были укрыты теплым пуховым платком.

Кудрин предъявил ей свое удостоверение личности и спросил, не знает ли она, где сейчас ее сосед.

– Да как не знаю, в больнице он, совсем плохой стал после того, как вернулся из тюрьмы, – ответила она.

– А в какой он лежит больнице? – спросил Женя.

– Да здесь рядом, в онкологической, рак у него нашли, – грустно проговорила соседка. – Жалко мужика, один он остался после смерти матери. Я никогда не верила, что Борька может убить человека, – продолжала она, – он всегда такой тихий был, муху не обидит. Ну пил он, конечно, особенно после получки, попадал иногда в медвытрезвитель, но чтобы убить человека – это не про него. Не верю!

Поблагодарив ее за информацию, Женя вышел из подъезда и направился в онкологический центр, башня которого виднелась из-за стоящего рядом продовольственного магазина.

В регистратуре он, предъявив свое удостоверение личности, попросил найти номер палаты, где лежит Борис Иванович Волк. Медсестра кому-то позвонила, а потом сказала, что ему нужно пройти к лечащему врачу в кабинет номер двадцать. Когда он зашел туда, то увидел сидящую за столом женщину средних лет с вьющимися светлыми волосами. Женя представился ей и повторил свой вопрос.

– Меня зовут Ирина Сергеевна Громова, – сказала она. – Кем вам приходится больной?

– Ну вы же поняли, что я из милиции, – ехидно проговорил Женя, – мне надо срочно с ним поговорить.

– Вы знаете, у него рак четвертой стадии и он может умереть в любую минуту, – ответила она. – А тут он несколько дней отсутствовал, и мы думали, что он просто сбежал, видя свою безысходность. Но вчера вечером он с трудом пришел в больницу: состояние его стало критическим.

– Но поговорить с ним можно? – не унимался Женя.

– Не более получаса, – пожав плечами, сказала Громова.

Они вышли в коридор, поднялись на лифте на пятый этаж и остановились у палаты под номером 515.

– Заходите, но не более получаса, – повторила она и, передав Жене белый халат, пошла дальше по длинному коридору клиники.

Когда Женя в халате вошел в палату, то увидел человека, лежащего на кровати, с худым изможденным лицом. Впавшие глаза и бледный вид лица говорили о его болезненном состоянии, а левая рука, выступающая из-под одеяла, казалась неживой и висела плетью почти до самого пола.