Текст книги "Пропаганда 2.0"

5. Institute of creative technologies // ict.usc.edu

6. Arnab S. Can gamification transform lives? // www.pharmaphorum.com/articles/can-gamification-transform-lives

7. Backlund P. a. o. Educational games – are they worth the effort? // sgi.cueltd.net/publications/papers/backlund-hendrix-vs-games-2013.pdf

Глава третья
Эстетика информационного вторжения

3.1. Эстетика информационного вторжения

Информационные интервенции всегда были наполовину наукой, наполовину искусством, поскольку уровень креативности в такого рода воздействии всегда очень высок. А сильные игроки всегда помнят об эстетичности своей работы, что наглядно демонстируют президентские выборы во всех странах, когда на экране и на улицах появляется огромное количество яркой рекламы, а умные и обаятельные пытаются завладеть нашим вниманием.

Все могут также вспомнить наш киноопыт разноцветья рыцарского турнира или боя средних веков. Там цвет был важным компонентом, который сегодня заменен на максировочный зеленый. Это не только выделяло своих среди чужих, но и устрашало чужих. После Рима мир пошел в сторону визуальной цивилизации, отсюда эстетика линейности, превалирующая сегодня и задающая наше воображение.

Из трех вариантов вторжения – физического, информационного и виртуального – наиболее эффективна эстетическая составляющая в виртуальных потоках. Именно здесь наиболее профессионально умеют останавливать и удерживать внимание зрителя. Здесь это влияние распространяется на близлежащие области, поскольку половину денег голливудский фильм приносит за счет продажи символики, связанной с фильмом типа волшебной палочки и плаща Гарри Поттера или чайных кружек с названием любимого детектива.

Мягкая сила, которую как бы подняли на вооружение с появлением книги Дж. Ная [1] существовала всегда. Но она заметна только тогда, когда попадает в поле внимания. Когда В. Ключеский написал, что первые иностранные куклы приходили из немецкой слободы в руки царских детей, только тогда мы отметили это как проявление мягкой силы.

Мягкая сила имеет важную особенность, на которую не обращают внимания. Она является параллельным воздействием в отличие от жесткой силы. Если жесткая сила особенно сильна в точке вторжения, то мягкая сила является мягкой действием, поскольку «подпитывается» большим потенциалом стоящей за ней страны. Мягкая сила института Конфуция держится на тысячелетней истории Китая, которая виртуально столь же мощна, как и любая другая жесткая сила.

Потом Дж. Най несколько «перестроился», переключив внимание на разумную силу, под которую подвел и жесткую, и мягкую, тем самым восстановив в правах именно жесткую силу. Най не мог ее потерять, поскольку имеет за спиной опыт бюрократической работы не только в госдепартаменте, но и в министерстве обороны во времена президента Клинтона. Он также вспоминает роль одного неформального объединения, которое они назвали аспеновской стратегической группой [2]. Най ею руководил, а в нее входили такие влиятельные лица, как Б. Скроукрофт, Л. Аспен, Б. Перри, Дж. Вулси, Дж. Дейтч. Най говорит: «Это были люди, занимавшие правительственные посты, но которые провели время до этого, беседуя друг с другом, думая обо всех проблемах. Поэтому идеи, которые были в книгах, также попадали в головы людей, которые затем займут политические должности. Можно думать об академических идеях, влияющих на правительственную политику, как об эффекте просачивания. Говоря другими словами, вы пишите нечто, возможно, кто-то прочтет это и передаст студенту, который вскоре станет важной шишкой. Можно подумать и о более прямом эффекте: вы напишите что-то в New York Times, и это продублируют для госсекретаря или что-то вроде этого. И тогда идеи прямо попадут во власть».

Все это выглядит как определенный механизм влияния на власть сквозь информационное пространство. Но следует честно признать, что власть не является великим читателем, тем более чужих мыслей. Она больше любит мысли, подтверждающие ее мнение, чем те, в которых предлагается альтернативное решение. А критика вообще способна привести ее в ярость.

Най, кстати, вплетает рассужения о мягкой силе в контекст конкуренции США и Китая [3]: «Американская мощь базируется на способности привлекать и вытягивать таланты остального мира. Как однажды сказал мне Ли Куан Ю, Китай может черпать из пула в 1.3 миллиарда людей, но США может делать это из семи миллиардов, а потом рекомбинировать их с креативным разнообразием, что является невозможным в ханьском национализме. Думаю, что он прав».

То есть тут схлестнулись мононациональная и полинациональные модели. Японцы, например, понимают это как свой недостаток и стимулируют появление у себя иностранцев. Они как бы встраивают в свою систему минимальные инокультурные влияния. И хоть политика монокультурализма в Европе не сработала, она не сработала в политическом плане, но в экономическом она все равно должна была быть успешной. Если гипотетически представить себе «закрытие» США, то обмельчание потока денег и людей извне приведет к непоправимым последствиям, тем более что люди эти несут с собой новые методы создания денег.

И у Ная, и в иных моделях воздействия типа публичной дипломатии есть варианты влияния с помощью селебритис (знаменитостей). Большие разработки в этом плане провел Центр Нормана Лира Университета Южной Калифорнии [4–9]. Одним из разрабатываемых направлений является дипломатия селебритис, поскольку они уже исходно обладают вниманием аудитории.

Н. Геблер пишет об этом своем новом понимании, что же такое селебритис, причем отказываясь от упрощенного старого взгляда, утверждавшего, что достаточно просто попасть под внимание СМИ, чтобы стать знаменитостью. Сегодня видят, что этого явно мало, поскольку для качественного результата надо приложить серьезные усилия. Геблер видит ситуацию следующим образом [4]: «Как любое произведение искусства, знаменитость является продуктом процесса. Нужно делать нечто. Необходима личная реальная жизнь, нарратив, даже если это только основа. Но нужно что-то делать паблисити для этого нарратива. И последнее – нужны фаны, аудитория, которая принимает этот нарратив и восхищается звездой, поскольку селебрити без того, кто будет ее потреблять, все равно что кинофильм без тех, кто будет его смотреть».

Он, кстати, делает интересный вывод: «Нарративы о знаменитостях сейчас настолько волнующи и изобретательны, что художественному нарративу трудно сейчас с ними конкурировать». То есть прикладные подходы победили даже традиционные художественные по удержанию внимания.

Как говорит М. Каплан, возглавляющий Центр Нормана Лира [5]: «Слава – это магнит. Внимание привлекает большее внимание. Мы смотрим туда, куда смотрят глаза других».

Уже и в довоенное, и в послевоенное время Советский Союз тоже активно пользовался этим методом. Например, в этой роли выступали известная актриса Л. Орлова и ее муж, режиссер Г. Александров [8—10]. Например, утверждается следующее: «Известно, что Орловой был очарован молодой шах Ирана. Возможно, понимая, что он наверняка ею увлечется, ее и отправили в ту поездку в качестве агента влияния. Но как и что там было на самом деле, до конца никто не знает. И таких историй в биографии Орловой немало…»

Известный певец Д. Гнатюк сопровождал украинские правительственные делегации за рубеж и пел там украинские народные песни [11]. И это тоже было проявлением мягкой силы, говоря сегодняшними словами, хотя тогда так никто не думал.

Селебритис, взойдя на свою орбиту, могут повлечь вслед за собой людей и идеи, выступив в роли своеобразного локомотива внимания. Но от просто привлечения внимания до реального вхождения в жизнь лежит еще большое расстояние.

Есть отдельное исследование «Политика знаменитостей» [12]. Здесь утверждается, что персонализация политики возникла, когда современные техники паблик рилейшнз соединились с коммерциализацией журналистики.

Одновременно в политологии изучается процесс превращения политиков в селебритис [13–14]. Уже давно писалось, что политики заимствуют самые эффективные методы удержания внимания, поэтому они берут многие приемы из арсенала актеров. Есть исследование, рассматривающее как селебрити и Иисуса [15–18]. К примеру, прозвучали следующие мысли. Иисус стал селебрити, а Бог нет, поскольку у Бога нет визуальности. Или следующее: в изображении Иисуса католиками акцентируется страдающее тело, протестантами – нет.

Государства активно используют свои символы, поддерживая и защищая их. Визуальная картинка страны является важной составляющей мягкой силы [19]. Это все можно рассматривать как определенного вида «перевод», когда художественные или любые другие результаты переводятся (конвертируются) в политические. Неоспоримый художественный объект, например кинофильм, косвенно начинает работать на политическую составляющую.

Сознательно сконструированная мягкая сила может выполнять функции жесткой. ЦРУ, например, разрабатывало фигурку Бен Ладена в виде демона, для чего привлекло к работе известного игрушечных дел мастера, создавшего фигурки американских солдатиков [20]. Предполагалось, что таким образом отрицательный образ врага попадет в семьи через детей. Представитель ведомства Р. Трапани так рассказывает об этом опыте виртуализации врага [21]: «К вашему сведению, было создано три фигурки, чтобы показать, каким будет конечный продукт. После показа этих экземпляров ЦРУ отказалось от идеи и не производило, а также не распространяло ни одну из этих фигурок. Более того, у ЦРУ нет сведений, что их производил и распространял кто-нибудь другой».

Известен феномен поддержки со стороны ЦРУ распространения «Доктора Живаго» Б. Пастернака, как и присуждения ему Нобелевской премии [22–23]. То есть чисто виртуальный объект, который к тому же не имел такой уж антисоветской окраски, все же смог стать объектом активной информационной кампании против СССР. Газета Washington Post утверждает: «Книги были оружием, и если произведения литературы были недоступными или запрещенными в Советском Союзе, их можно было использовать для пропаганды, чтобы подвергнуть сомнению советскую версию реальности. В течение холодной войны 10 миллионов книг и журналов были тайно распространены агентством за железным занавесом как часть кампании политической войны».

Понятно, что книжная продукция была только малой частью того информационного и виртуального потока, который шел из-за рубежа. Большую его часть, конечно, составляли радиосообщения. Именно эти новостные сообщения скорее вступали в конфликт с советской реальностью, поскольку у художественного произведения могут быть только косвенные несовпадения с правдой жизни.

Правда, Г. Маркузе в своей книге «Эстетическое измерение» написал [24]: «Произведение искусства представляет реальность с помощью обвинения ее». С другой стороны, в беседе по поводу этой своей книги у него прозвучали слова, что искусство отражает конфликты и надежды, которые не могут быть разрешены путем классовой борьбы. Хотя в случае нашего времени ситуация стала еще более жесткой [25]: «Последствием для искусства будет то, что фактор отчуждения станет еще сильнее, чем раньше. Расхождение с реальностью в искусстве должно быть более радикальным, чем это было раньше, поскольку появилось больше того, чему можно противостоять».

Виртуальное существенным образом может формировать реальное. К примеру, социологи отмечают, что Гарри Поттер сработал на победу Обамы, поскольку молодое поколение американцев благодаря ему поменяло свое отношение к стигматизированным группам общества [26]. А Д. Келлнер в исследовании «Киновойны» анализирует то, как голливудское кино создало культурные условия для избрания Барака Обамы [27–28].

Есть такой общий закон: чтобы переместить людей из одной точки в другую, можно либо ухудшить их жизнь в точке «отправления», либо улучшить в точке «перемещения». Этот закон можно перенести и на виртуальное пространство. Чтобы люди ушли из одной политической системы в другую, как это было в период перестройки в СССР, можно усиленно акцентировать негатив в точке А, чтобы люди в своих головах начали стремиться в точку В. А потом под эту смену в головах подставляется нужный контекст в физическом мире.

Понятно, что это самые массовые информационные и виртуальные потоки, которые напрямую без посредников влияют на массовое сознание. По выборам 2008 г. 90 % считали, что пресса помогла Обаме [29]. Половина американцев ушла от новостей из-за их предубежденности. Это достаточно большая цифра, но, скорее всего, социология просто фиксирует раздражение, а не реальность, поскольку трудно себе представить, чтобы в преддверии выборов избиратель полностью отказался от новостей о них.

И это вполне понятно, поскольку информация всегда будет идти вместе со структурой оценки события, как бы мы ни прятались от этого, гордо заявляя об объективности журналистики. Поэтому честнее, когда говорят прямо, как, например, в следующем определении [30]: «массовая коммуникация есть деятельность по внедрению в массовое сознание оценок событий и явлений, актуальных с точки зрения действующего субъекта».

Информационные и виртуальные потоки обладают существенной привлекательностью, особенно в наше время. Социальные сети и подобные будущие проявления интернет-активности будут привлекать к ним все большие массы людей. А там, где есть много людей, всегда будет интересно работать прикладникам.

Литература

1. Nye J. S., Jr. Soft power. The means to success in world politics. – New York, 2004

2. Theory and practice in international relations. Conversation with Josef S. Nye Jr. // globetrotter.berkeley.edu/conversations/Nye

3. Wyne A. The future of power. Ten questions with Joe Nye // bigthink.com/power-games/the-future-of-power-ten-questions-with-joe-nye

4. Gabler N. Toward a new definition of celebrity // www.learcenter.org/pdf/Gabler.pdf

5. Kaplan M. From attention to engagement. The transformation of the content industry // www.learcenter.org/pdf/Barcelona2012.pdf

6. Celebrity diplomacy // www.learcenter.org/pdf/celebritydiplomacy.pdf

7. Angela Y. Davis: radical celebrity? // www.learcenter.org/pdf/YoungNotes.pdf

8. Секс-разведчица. Была ли Любовь Орлова агентом и любовницей Сталина? // www.aif.ru/culture/movie/1474205

9. Грачев С. Агент влияния Орлова. Легенды и мифы первого секс-символа СССР // www.aif.ru/culture/movie/1468586

10. Сотникова Т. Светозарный ад // www.novayagazeta.ru/arts/67809.html

11. Гнатюк Д. «В знаменитой песне о красном и черном советские цензоры усмотрели намек на бандеровские цвета» // gazeta.zn.ua/personalities/ dmitriy-gnatyuk-v-znamenitoy-pesne-o-krasnom-i-chernom-sovetskie-cenzory– usmotreli-namek-na-banderovskie-cveta-_.html

12. Wheeler M. Celebrity politics. – Cambridge etc., 2013

13. Street J. Celebrity politicians: popular culture and political representation // onlinelibrary.wiley.com/doi/10.1111/j.1467-856X.2004.00149.x/epdf

14. Frantova V. Celebritization of politicians // www.europaeum.org/files/teaching/summerschools/SS2010_Veronika-Frantova-paper.pdf

15. Richard Fox’s ‘Jesus as celebrity’ // www.learcenter.org/pdf/FoxNotes.pdf

16. Fox R. W. Jesus in America. A history. – New York, 2004

17. America’s Jesus // auroraforum.stanford.edu/files/transcripts/Aurora_Forum_Transcript_America%27s_Jesus_03.03.05.pdf

18. Complete transcript of interview with Richard Wrightman Fox // www.onbeing.org/program/moral-man-and-immoral-society-rediscovering-reinhold-niebuhr/extra/complete-transcript-0

19. Тесля А. Управление взглядом. Как ранний СССР пытался вербовать иностранцев // www.colta.ru/articles/literature/6787

20. G. I. Joe // en.wikipedia.org/wiki/G. I._Joe

21. Goldman A. CIA hatched plan to make demon toy to counter bin Laden’s infuence // www.washingtonpost.com/world/national-security/cia-hatched-plan-to-make-demon-toy-to-counter-bin-laden-influence/2014/06/19/cb3d571c-f0d0-11e3-914c-1fbd0614e2d4_story.html

22. Finn P. a. o. During cold war CIA used Doctor Zhivago’ as a tool to undermine Soviet Union // www.washingtonpost.com/world/national-security/during-cold-war-cia-used-doctor-zhivago-as-a-tool-to-undermine-soviet-union/ 2014/04/05/2ef3d9c6-b9ee-11e3-9a05-c739f29ccb08_story.html

23. The CIA and ‘Doctor Zhivago’: dispatch from Jan. 2, 1958 // apps.washingtonpost.com/g/page/world/the-cia-and-doctor-zhivago-dispatch-from-jan-2-1958/921

24. Marcuse H. The aesthetic dimension. Toward a critique of marxists aesthetics. – Boston, 1978

25. Marcuse H. Art and liberation. – London – New York, 2007

26. Почепцов Г. Как виртуальность переходит в реальность // www.relga.ru/Environ/WebObjects/tgu-www.woa/wa/Main?textid=3980&level1=main&level2=articles

27. Kellner D. Cinema wars. Hollywood film and politics in the Bush – Cheney era. – Chichester etc., 2010

28. Interview with Douglas Kellner // figureground.org/interview-with-douglas-kellner

29. Sheppard N. Almost 90 % of Americans Think Media Helped Get Obama Elected // newsbusters.org/blogs/noel-sheppard/2009/09/24/almost-90-americans-think-media-helped-get-obama-elected

30. Науменко Т. Коммуникативные процессы в глобальном экономическом пространстве // www.intelros.ru/readroom/credo_new/kre1-2015/26479-kommunikativnye-processy-v-globalnom-ekonomicheskom-prostranstve.html

3.2. Истоки эстетизации информационных и виртуальных потоков

Информационные и виртуальные потоки обладают особым интересом для современных исследователей, потому что на них концентрировался, причем во все времена, основной инструментарий воздействия политики, бизнеса и сегодня уже военного дела, поскольку человечество настойчиво пытается уйти от летального вида боевых действий, стремясь побеждать, не убивая.

Первые варианты психологического воздействия также лежали в этой сфере. Ацтеки имели специальные свистки смерти, которые звучали как крики напуганных людей ([1], см. также [2]). Они использовались в начале битвы, причем сотня таких свистков смерти должна была парализовать врага. Кстати, по форме они сделаны в виде черепа. Так что американская операция «Шок и трепет» имеет древние корни, противника всегда пытались напугать. Все это примеры определенной отрицательной эстетики, которая призвана не привлекать, а отталкивать. Но она также базируется на составляющей привлечения внимания.

Эксперты Los Angeles Times говорят еще более конкретно, так что их анализ можно рассматривать как определенный медиаархеологический экскурс [3]. Звуки, которые шли от этих «свистков смерти» разгоняли толпу, как это делают сегодня с помощью технических средств контроля толпы. Этот свист использовался также, чтобы погружать человеческий мозг в состояние сна, для лечения некоторых болезней, что сегодня можно применять при изучении влияния ритмических звуков на частоту сердцебиения и изменение сознания.

Информационные потоки Интернета обладают особой привлекательностью из-за облегченности в достижении эффекта (сравнительно с долгим процессом издания книги) и возможной скрытости авторства. Дж. Най говорит об этом [4]: «В способе, по которому выстроен Интернет, нападение имеет преимущество перед защитой, а тип сдерживания с помощью возмездия затруднен из-за анонимности и проблем установления виновного».

Новый тип продвигаемой кем-то информации обычно идет в закрытую для него информационную среду. Это может быть закрытость разного вида, но она всегда существует. Поэтому успешные информационные кампании всегда базируются на исследовании сопротивления целевой аудитории. Степень этого сопротивления учитывается при определении точек уязвимости индивидуального и массового сознания, на которое ведется воздействие.

Успешные кампании эстетизируют свой объект, чтобы он был привлекательным для двух сторон, только с разными знаками (+/—): атакующей и обороняющейся. В. Беньямин пишет об эстетизации войны [5]: «Все усилия по эстетизации политики достигают высшей степени в одной точке. И этой точкой является война. Война, и только война дает возможность направлять к единой цели массовые движения величайшего масштаба при сохранении существующих имущественных отношений. Так выглядит ситуация с точки зрения политики. С точки зрения техники ее можно охарактеризовать следующим образом: только война позволяет мобилизовать все технические средства современности при сохранении имущественных отношений».

Информационные интервенции бывают внутренними и внешними с точки зрения источника, откуда исходит воздействие. Но и те, и другие должны обладать своей эстетикой. Сталинская борьба с врагами народа, а она призвана была воздействовать на всю страну, сразу вызывает в нашей памяти серые фото и черно-белую кинохронику строгих лиц, по которым сразу видно, что ничего хорошего от них ждать нельзя.

Эстетика войны требует самых лучших технологий напоказ для устрашения своего противника и для демонстрации силы в случае внутреннего употребления. Это программирует нужные типы действий в объекте воздействия.

Сегодня под влиянием информационных технологий, открывших и породивших новые потребности у людей, трансформируются многие сферы, включая и искусство. При этом такие классики медиатеории, как Ф. Киттлер или П. Вирилио, все время проводили параллели между трендами в развитии военного дела и медиа.

К. Бишоп (см. о ней [6–7], ее сайт – clairebishopresearch.blogspot.com) в своей книге «Искусственный ад. Искусство участия и политика зрительства» ([8], см. также развернутую рецензию на эту книгу [9], а также целую статью-рецензию на русском [10]) рассматривает историю активизации зрительского участия в искусстве, начиная от авангарда.

Бишоп, ссылаясь на текст Рансье об эмансипированном зрителе как определенном «вдохновителе» своего собственного исследования [11], в то же время отодвигает его как философа от конкретики [12]: «От Рансье мало помощи, если нужно найти формулу, по которой можно защищать или поддерживать определенную эстетическую позицию. Его “политика эстетики” оставляет без критической защиты: каждый конкретный пример может рассматриваться в контексте доминирующих форм власти в своем собственном времени и месте. В результате не может быть привилегированного медиума. Поэтому на определенной точке, как критику, приходится покидать Рансье, поскольку он предоставляет вам план, но не направление».

Рансье же исходно писал, что зритель смотрит спектакль, но само смотрение плохо по двум причинам [11]. С одной стороны, смотрение противоположно знанию: мы не знаем, какая реальность стоит за тем, что мы смотрим. С другой – смотрение противоположно деятельности. Быть зрителем – означает быть пассивным. Зритель удален как от возможности узнавать, так и от возможности действовать. Поэтому он предлагал двигаться в том направлении, которое блокирует театр: к знанию и действию. Требуется театр без зрителя, театр действия.

В своей статье 2006 г. «Социальный поворот» К. Бишоп подчеркивает, что в современном искусстве процесс превалирует над продуктом, в то время как в капиталистической систематике все было наоборот: продукт был важнее процесса [13]. Художника критикуют за хорошие или плохие модели взаимодействия с публикой.

Много делал и писал в сфере активации зрителя дореволюционный режиссер и драматург Н. Евреинов, он даже предлагал посыпать зрительские кресла порошком, чтобы заставить зрителя чесаться [14–18]. Еще одной его идеей была и театрализация нашей обыденной жизни. Он писал, что мы любим себя только театрализованными, для доказательства чего предлагал подойти к зеркалу. Он прославился в послереволюционное время своей «постановкой» взятия Зимнего дворца 7 ноября 1920 г. [19]. Это было самое масштабное зрелище с участием множества людей, которое сделали в честь третьей годовщины революции.

Бишоп ссылается на работы Г. Кестера, создателя той сферы, которую он обозначил как «диалогическая методология» [20–21]. Кистер говорит об активации разговоров в рамках ориентированного на процесс искусства [20]: «Для произведения искусства является обычным провоцирование диалога между зрителями, но типично это происходит в ответ на законченный объект. В этих проектах разговор становится неотъемлемой частью самого произведения. Он представляется активным порождающим процессом, который может помочь нам заговорить и вообразить себя за пределами фиксированных идентичностей и официального дискурса. Этот сотрудничающий, консультативный подход имеет глубокие корни в активизме культуры и искусства».

Внимание к новому взгляду на мир (кстати, вспомним термин В. Шкловского «остранение») является характерной приметой искусства начала века. Кестер пишет: «В начале двадцатого века существовало общее мнение среди передовых художников и критиков, что авангардные произведения искусства должны не столь общаться со зрителями, как радикально изменить их веру в саму возможность рационального дискурса. Эта тенденция основывается на том, что общие дискурсивные системы, на которые мы опираемся в нашем познании мира (лингвистические, визуальные и др.), опасно абстрактны и насильно объективизируют. Роль искусства в том, чтобы вырвать нас из перцептивной самоуспокоенности, заставить нас посмотреть на мир по-новому».

Вспомним желтую кофту Маяковского и другие приметы этого времени, которые приводили публику в замешательство. Идея привлечения внимания в этом случае оказалась вполне работающей.

В своей недавней работе, когда в качестве нового фактора появился еще и Интернет, Бишоп задает и такой вопрос вслед за Львом Мановичем: «Интернет требует от нас пересмотреть саму парадигму эстетического объекта: может ли коммуникация между пользователями тоже стать субъектом эстетики?» [22]. То есть массовый характер коммуникаций, вызванный появлением социальных сетей, заставляет думать и на такую тему. Бишоп также повторяет Кистера, говорившего, что современное произведение искусства уходит от визуального и чувственного, которые являются вариантами индивидуального восприятия, в сторону дискурсивного обмена и переговоров.

К. Белл (см. о нем как художественном критике [23], но он входит и в историю литературы, потому что флиртовал с Вирджинией Вульф [24]) еще в четырнадцатом году прошлого века) высказал теорию «значимой формы» (significant form) как характерного отличия произведений искусства ([25–26], см. современные представления о его теории искусства [27–29]). Эстетические эмоции создаются линиями и цветом, определенными формами и отношениями форм. То, что изображается, не имеет к этому никакого отношения. Поэтому там, где на нас действуют идеи или информация, там нет эстетической функции.

Эстетическая составляющая информационного вторжения обеспечивает снижение сопротивляемости аудитории. При этом такая эстетика может нести и определенный разрушительный характер, что показала концепция «Шок и трепет», принятая на вооружение США на момент вторжения в Ирак, чтобы парализовать волю противника. Соответственно, сегодня говорят уже не о военно-промышленном комплексе, а, например, о развлекательно-военном комплексе, поскольку развлекательные механизмы вошли в военное дело.

Дж. Дер Дерян (см. о нем [30–31]) после исследования виртуальности политики и войны издал книгу, названную им «Виртуозная война», которая после выхода в 2001 году была переиздана в 2009-м [32]. В предисловии ко второму изданию им написаны такие слова: «Созданная в Пентагоне, прошедшая прослушивание в Боснии и отрепетированная в Афганистане, виртуозная война оказалась на сцене во время вторжения в Ирак. Виртуозная война проецирует технологическое и этическое превосходство, в котором компьютерное моделирование, медийная симуляция, глобальное наблюдение и сетевая война соединились, чтобы сдерживать, дисциплинировать и, если надо, уничтожить врага. Этически обусловленная и виртуально примененная, основанная на доктрине справедливой войны, когда это возможно, и священной войны, когда это необходимо, виртуозная война играет на своем неоднозначном статусе как удачный оксюморон. После 11 сентября, когда Соединенные Штаты избрали принуждение вместо дипломатии в своей внешней политике, приняв риторику полной победы над абсолютным злом, виртуозная война стала окончательным средством, с помощью которого Соединенные Штаты собираются обезопасить свои границы и отстоять свои глобальные позиции».

По сути речь идет снова о том, что комплексный объект, в данном случае – война, созданный с использованием новых технологий, открывает в себе такие характеристики, которые были не видны в каждой из его составляющих.

Дер Дерян считает, что в данном случае влияние оказала software, а не hardware [33]. Это результат действия сетей, а не акторов. Поэтому мутация способа войны прошла и легче, и быстрее. Он использует термин «война-как-игра» [34]. Но переход к ней был бы невоможен без развития военных игр в области обороны.

Однако из уст Дер Деряна звучит и предостережение, которое встретилось в одном из его выступлений [35]: «Чем больше мы будем обращаться к виртуальным средствам для разрешения политических проблем, тем сильнее мы подорвем основу, на которой базируются наши политические добродетели».

Мы можем понять эти слова, вспомнив, во что постепенно превратилась политика в виде выборов. Это та же игра, в которой слова не имеют стоящего за ними смысла, поскольку единственным их предназначением является победа над соперником.

Сегодня активно стали использоваться сочетания «военно-развлекательный комплекс» и «военно-промышленный медиакомплекс» [36–38]. И эти слова употребляются не зря. Современная война оказалась не такой понятной с точки зрения старых стратегий. В ней нет внятной метрики, когда главнокомандующие в принципе не знают, то ли они эту войну выигрывают, то ли проигрывают. Поэтому вместо нее начинают работать доказательства медийного порядка типа сбрасывания статуи Саддама Хусейна в Багдаде, то есть создается доказательство для информационного поля, поскольку в чисто физическом поле таких доказательств нет. Интересно, что это сделали вовсе не бушующие толпы иракцев, как это показало телевидение, а военные из американской психологической команды.

Политика всегда эстетизируется, чтобы эффективность ее воздействия возросла. Такая эстетическая политика действует на большее число рецепторов, чем просто рациональное воздействие. Можно вспомнить советские демонстрации и военные парады, которые несли вполне конкретные идеи, но при этом не забывали об эстетической форме массового действа.

Литература

1. Aztec death whistles sound like human screams and may have been used as psychological warfare // www.ancient-origins.net/news-mysterious-phenomena/aztec-death-whistles-sound-human-screams-020129