Текст книги "Птица Ночь"

Листья не распустились.

И все длинные часы темноты человек гнал повозку через этот мёртвый стылый лес.

14 января

ЯСАВ (сон)

Высокие кроны мои, счастливые мои деревья, золой и углём вернёмся мы в землю, убитые и убийцы, одним прахом станем. И новые деревья взойдут над нами…

Хорошо я всё придумал, и герои мои мне нравятся. Но иногда – не пишется да и всё. Не пишется про задумчивого Ясава, про ещё не понятную Анири, про радушного Римовалса, про дома из жёлтого камня под неярким вечерним солнцем – не пишется!

И вырисовывается на бумаге некая Татьяна Сергеевна, существо, может быть, и более реальное, но гораздо менее интересное, чем мои милые герои. И мелькает иногда крамольная мысль: что какая она, к чёрту, более реальная, если все её приметы – штемпельная подушечка да чернильница-невыливайка с фиолетовыми чернилами… Нехорошо говорю, зло, но вот такая у нас служит женщина.

Сегодня прихожу на работу – навстречу, как всегда, её кислая мина. Она мне, по-моему, немного завидует: раньше работала по моей специальности, да у неё не пошло.

– Неворин, – говорит, – вас к начальнику.

Начальник у нас бреет голову наголо, а усы наоборот – отпускает. Рубашки носит с вышитыми воротниками, а говорит примерно так:

– О, – говорит, – це добре! Прошу, Георгий Андреевич, зробить тую цедулю, бо сегодня маю доклад…

Он, кстати, вовсе не украинец, а просто после войны жил в Запорожье и теперь ему почему-то нравится говорить: «Мы, козаки». Ну не странен кто ж! (Вот опять сбиваюсь на описание постылого! И откуда эта жадность такая?!)

Включил я аппарат, сам же вроде исчез. Взгляд налево, руки на клавиши – и нет меня… И времени нет, ничего нет. Будто кто-то другой на моём месте. И трудно понять, кто из нас счастливее: я, которого нет, или он, сросшийся со стулом? Слепой метод… Кто из нас слеп – я или тот, другой? Или оба мы вполне зрячи, а язык лжёт, насмешничает? Слепой метод – гарантия безошибочности. Может быть, назвать его камертоном правды?..

И никогда ни одной опечатки. Я этому методу ещё в армии обучился. Уж как меня на сверхсрочную звали – не пошёл да и баста. А Ростиквотостался…

Ну-с, через час с небольшим – работу на стол начальнику, вилку из розетки (у меня на службе «Оптима» электрическая, дома-то – немецкая, электрическая же с переделанным на русский шрифт).

Только собрался улизнуть – слышу прелестный голос Татьяны Сергеевны. А перед её окошком молодой человек стоит.

– Вашу квартирную книжку!

– Да в прошлый раз смотрели уже!

– То в прошлый раз было, ещё в старом году! Как паспорт терять, так ничего, а тут все образованные ужасно… Почему за январь квартплата не уплачена?

– Честное слово, уплачу, послезавтра получка.

– Вот уплатите, тогда и приходите за паспортом.

Я смотрю, молодой человек сатанеет, а Татьяна Сергеевна, наоборот, как бы расцветает.

– Вот так, – говорит и даже улыбается почти кокетливо.

– Я уже три раза с работы отпрашивался, – говорит молодой человек, а губы у него прыгают.

– Надо порядок знать!

– Да кому это нужно, что ж я, за квартиру не плачу, что ли?

А Татьяна Сергеевна ещё нарочно его паспорт раскрыла, перед окошком повертела, да и в сейф. Эх, думаю, упустил парень момент, мог бы сейчас вырвать из рук, и дело с концом. Был такой случай при мне года два назад. Но этот, видно, слишком воспитанный: понурился, бумажки свои собрал и в дверь.

– Тяжёлый народ! – Татьяна Сергеевна даже из комнатки своей вышла и закурить у меня спросила.

Дал я ей закурить и скорее оттуда на свежий воздух, на мороз, на снег скрипучий. Пока дошёл до дома, успокоился, и всё бы ничего, но жена моя, Раиса Павловна, придя домой, объявила, что на ужин опять будут мозги. Я их ненавижу, а она любит, да к тому же к ним в столовую их каждую неделю присылают.

Вот так настроение и сломали. Сидел-сидел, и милых моих героев ни увидеть, ни услышать не смог. Ничего, Георгий, ничего…

…Новые кроны раскинутся, новые листья зашепчут… И семена упадут в землю, обернутся побегами, и снова набухнут почки, и распустятся листья, и так будет всегда, пока живёт зелень, пока дышит лес…

Станьте моим домом, высокие кроны, крепкими стенами станьте, дубы мои, крышу сложите мне, вязы, упадите мне под ноги, липы… Пусть жена и сын мой войдут в наш дом, вечный дом, зелёный дом под высокими кронами…

А ладно, зовут есть мозги!

15 января

ABOB (явь)

За долгий жаркий день вода прогрелась до глубины, и теперь, когда удлинившиеся тени предвещали зябкий вечер, Авов вошёл в бассейн с наслаждением. Он не терпел холода.

Авов вздохнул как можно глубже и, задержав дыхание, погрузился в воду с головой. Некоторое время он лежал без всяких мыслей, превратившись всем своим дряблым телом в ненасытное, сладострастное животное, наслаждающееся теплом. Затем он вообразил себя крокодилом и немедля задался вопросом: отчего это у них, крокодилов, спина совершенно жестка, а живот, напротив, замечательно мягок? (Это Гоголь, Гоголь! – Г. Н.) Эта мысль занимала Авова, пока он не почувствовал удушья и, выскочив из-под воды, не начал жадно хватать губами сладкий воздух начала весны. Успокоившись, он посмотрел на небо.

Низкое позднее солнце висело над столицей Родни, и длинные изъеденные ветром облака лишь на мгновение затмевали свет, а потом уходили, и он снова стелился по плоским крышам города, по узким улицам из жёлтого и белого камня, по редким запретным садам, убежищам от пыли и вони города, и свет устремлялся в степь, к морскому берегу, отсюда далёкому, недоступному, почти невозможному.

«Ничего, ничего, всё будет хорошо, всё будет исключительно замечательно и столь же прелестно, всё поправится и всё пройдёт, без сомнения, навсегда пройдёт, конечно, всё будет хорошо…»

Так утешал себя Авов, хотя наверняка знал, что ничего хорошего не будет, потому что в этот вечер с еле слышными хлопками разорвутся миллионы почек, и из них стремительно рванутся в ночь листья, листики, листочки, миллионы зелёных листьев, и к утру весь материк покроется их цветами и запахом, и мир утонет в весне.

И с этого же утра на Второго Зятя Бабушки, Высокороднейшего Члена Семьи, Ответственного за Банные Покои Квартиры, обладателя шести орденов За Мудрость, двух За Храбрость и трёх За Старание, с этого же утра на несчастного, обиженного судьбами Авова обрушится унизительная, постыдная болезнь: его благородное лицо покроется язвочками, из ноздрей побегут потоки склизкой влаги, а глаза – глаза достойного Семьянина! – станут слезиться, как у распоследнего бетельщика.

И женщины отвернутся от Авова. И жизнь его на всё время цветения станет бессмысленной.

Авов, покряхтывая, вылез из розовой воды и по мозаичному полу пошёл к покоям, где ожидала его любимая ласковая массажистка, бесподобная Анеле.

Он лёг на скамью, подставив свою спину ударам и поглаживаниям, и привычно застонал под первыми, нарочито грубыми щипками, с трепетом ожидая, что сейчас они кончатся, и он забудется сладкой дремотой в ласковых руках. Вот сейчас, сейчас Анеле станет мягко гладить его спину, бока, потом живот… О, счастье!

А потом будет то, что происходит всегда в это время дня. Авов задремлет и в полусне ощутит губы Анеле и щекочущие острия её грудей… Ох, счастье! Не меньшее, может быть, чем ежедневный обед из 18-ти редчайших блюд.

Завтра, завтра начнётся гнусная болезнь, и долгие весенние дни Авов уже не будет испытывать такого наслаждения, оно будет отравлено насморком, язвами, тяжёлой мигренью.

АВОВ (сон)

«На золотом крыльце сидели царь, царевич, король, королевич, сапожник, портной, кто ты будешь такой?»

Да, да он тоже знает эту считалочку! Он тоже хочет закричать, не то запеть и побежать за Алимдюлой, вообще-то ябедой и задавакой, но с такой косой, с таким огромным белым бантом на затылке! Когда она убегает от него, бант подпрыгивает в кустах, как бабочка. Он не видел таких огромных бабочек, может быть, поэтому ему так хочется догнать Алимдюлу.

Ужасно хочется дернуть за ленточку, так чтобы бант развязался и ослабла тугая коса. Алимдюла заревёт, глаза станут маленькими, а рот большим. «Всё скажу!» – заорёт она, и он знает, что она действительно сегодня же за обедом всё расскажет своей матери, а та придёт жаловаться, но это ему почему-то совсем не страшно.

Может быть, потому, что когда она отревётся, она сядет где-нибудь на пне, перекинет остатки косы через плечо, распустит волосы, а потом будет долго сидеть и старательно переплетать прядки, пока не сведёт их в тугой золотистый хвост. И глаза у неё снова будут большие, зелёные, как пруд, в котором они ловят на удочку пиявок.

А он не будет смотреть на неё, он будет бегать вокруг и хлестать палкой по кустам, сшибая листья, но мешать ей не будет и, хотя даже не поглядит в её сторону, всё-всё увидит: и большие зелёные глаза, и золотистый длинный хвост.

«Догоняй, Авов!» – Алимдюла уже далеко…»

25 января

Я хочу, чёрт возьми, чтобы с каждым днём у меня связывалось что-нибудь хорошее – хотя бы ассоциации. Ан нет – такой хороший день, Татьянин день… ну-с, а что я могу про него сказать? Татьяной зовут мою ужасную сослуживицу. Как сейчас помню, Татьяной звали нашу учительницу по биологии – несусветную дуру и злую бабу. Эх, бедный Пушкин!..

С другой стороны, 25 января – день рождения магаданского дяди Штанинниковых, который присылает им красную икру. И каждый божий раз, садясь за стол у них, я слышу: «Кушайте икорку, чай, непокупная, это дядя наш прислал из Магадана, он всегда присылает, ну уж приходится ему к двадцать пятому января тоже что-нибудь соображать… Но как икорка-то!»

И нет у меня даже такого воспоминания, которое есть у всякого, учившегося в университете: Татьянин день – начало каникул, Татьянин день – студенческий день…

Ну почему, почему я никогда не был студентом? Почему нет и не было у меня хорошей знакомой, которую звали бы Татьяна? Почему? Эх, Георгий!..

АВОВ (явь)

Авов проснулся. Он долго лежал с закрытыми глазами и ждал знакомого отвратительного ощущения – щекотания в носу: с этого начиналась болезнь. Так, не открывая глаз, он пролежал час. Ничего не произошло. Авов потянул воздух обеими ноздрями – дышалось легко. Осторожно провёл пальцами по лицу – оно было гладким, совершенно чистым и, казалось, ещё хранило следы поцелуев Анеле. В уголках глаз не было слизи и чесать их не хотелось. Всё было как вчера, всё было в порядке!

Шлёпая босыми пятками, Авов кинулся к зеркалу. В нём отразилось румяное, свежее, любимое лицо. Оно было слегка испуганным – и только. Ничего не понимая, Авов высунулся из окна, опасливо принюхался – и тут увидел, что единственное росшее во дворе дерево стоит без зелени, как и всю зиму. «Может быть, день распускания листьев перенесли? Но как же я этого не знал? Вчера ведь предвещали… И никто не предупредил… Неужели прозевал, Великая Бабушка?!»

И только бедный, хоть и высокородный Авов успел ощутить радость, смешанную с обидой, как услышал особый тройной стук – так вызывала Бабушка. Открылась дверь, вошёл гонец – дежурный по Квартире красавец Лиинад – и с поклоном протянул свиток папируса.

– Хорошее утречко выдалось, сынок, – сказал Авов, развёртывая послание. «Авовчик, душка, забеги ко мне на минутку. Твой Римовалсик». И Авов пошёл по длинным мраморным коридорам Квартиры к Первому Сыну Бабушки.

– Привет, рахат-лукум моей души!

– Хе-хе, хорошее утречко выдалось, Римовалсик.

– Ну конечно, ты всё о своих болячках печёшься – тебе хорошее. Мало о государстве думаешь, Авов. А тут дела совсем невесёлые. Сумасшедший дом, а не Родня. Представляешь, мало нам вчерашнего выкидыша, сегодня почему-то ни один листок не распустился! Бабуся готовит речь к народу – вот до чего дошло!

– Да, надо же…

– Мы тут решили комиссию создать – надо разобраться в этой истории. Боюсь, говоруны нам пакостят… А ты как думаешь?

– А может быть… может быть, это мятеж недостойных?

– Это ещё как?

– Сорвали все листья и хотят опорочить Бабушку!

– …Да, умён ты, братец. Вот ты и будешь председателем комиссии. И если это мятеж… Верно ты, однако, догадался.

– Да уж я тут…

– Мы тебя знаем – ты постараешься. В помощь тебе дадим Старшего Брата Земель Муана. Он парень толковый, хотя и умствует много. Ты ему воли не давай. Он тебе будет там про всякие законы рассказывать да теории разводить – ты не очень его слушай. Главное, сам сказал, мятеж выявить.

– Надо – значит выявим.

– Ещё дадим Старшую Сестру Дерев Агни. Что она будет говорить – слушай и записывай. Потом лично мне доложишь. И ещё будет с тобой Старший Брат Делов Йердна. Это мужик верный, с ним во всём советуйся. Ясно?

– Ясно…

– Вижу, вижу по лицу, что не нравится тебе работа. Тебе бы всё с Анеле барахтаться! Ну ничего – послужить с твоим брюхом тоже не помешает. А сделал дело – гуляй смело! Успехов!

26 января

ЙЕРДНА (явь)

– Здравствуй, Римовалс.

– Садись, Йердна.

– Ну что, листики разволновали?

– Напрасно шутишь. Думаю – пришёл наш час.

– Видишь, я был прав в прошлом году. Если б тогда выступили, эти листики нам бы сейчас – ох! – не с руки были!

– Ладно, мемуары потом. Я создал комиссию – на базе Дома Изучений. Сейчас говорил с этим бараном Авовом, назначил его руководителем. Подкинул ему идейку насчёт мятежа – он теперь таких дел наворочает! И Бабушка будет довольна – она дураков любит.

– А кто ещё?

– Я выбрал Муана и Агни. На Муана, этого умника, свалим всю вину за провал работы комиссии. Потом уберём его.

– И раскроем историю с геликоптером?

– Конечно. На Семейном Совете это будет лишний козырь против Бабушки. И вообще – уничтожим эту машину. Нечего мечтать о других мирах!

– Отсюда и всё умствование в народе…

– Теперь Агни. Баба – сволочь, но нам нужна. Сам понимаешь: поддержка Неугомонных Матерей – ещё один козырь.

– А если она заупрямится? Уберём. Таких противников нам не надо. Кстати, если Авов будет очень мешать – можешь и его тоже.

– Ну и работёнку ты мне подвалил!

– Ты что – не хочешь быть Первым Сыном Бабушки? Ради этого стоит потрудиться! Или моё место тебе не нравится? Извини – выше ничего не могу предложить… Кстати, а что ты сам-то думаешь насчёт листьев?! Что с ними случилось?

– Да уж, наверное, есть причины… Впрочем, не в этом дело.

– Ну они хоть распустятся, как считаешь?

– А куда им деться?

– Вечно ты темнишь… Ну ладно, успехов!

«Успехов… Конечно, тебе нужны мои успехи. В Семье все мастера чужими руками жар загребать… Значит, так: начальный этап ясен. Я – Первый Сын. Правда, кое-что мне уже не нравится. Геликоптер? Ладно, сначала посмотрим Истинные Описания моих новых друзей. Кого мы там будем убирать? Муан…»

«Муан – год и место рождения неизвестны. Примерный возраст – 50 лет. Рост – 6 локтей. Глаза голубые. Первый Сын Бати Изучения, Старший Брат Земель.

В 56-е лето Правления Бабушки обнаружен преданными Сынками Дома Дружбы Отдалённой Родни близ Побережья. Рядом были найдены обломки неизвестного предмета (Опись см. 61 свиток Истинного Описания) Утверждал, что прилетел по воздуху с якобы имеющего место быть Иного Материка. Заподозрен в Дружбе в пользу Гнусного Врага и с 56-е по 60-е лето провёл в Рекреациях Центрального Дома Дружбы для выяснения обстоятельств. В 60-е лето выслан на Болото и привлечён к работе по охране пиявок и аистов. В 62-е лето задержан по обвинению в нарушении Неукоснительного Запрета Геликоптерного Умствования. С 62-го по 65-е лето вновь находился в Рекреациях Центрального Дома Дружбы. В 65-е лето по Личному Рескрипту Великой Бабушки (ЛРВБ) отправлен в Дом Изучений. В 67-е лето назначен Сыном Бати Изучений. В 70-е лето по ЛРВБ назначен Старшим Братом Земель Дома Изучений без повышения степени родства. За отказ занять эту должность с 70-го по 72-е лето провёл в Рекреациях Центрального Дома Дружбы. В 72-е лето означенную должность занял. С тех пор ни в каких занятиях не замечен.

Подозревается в Дружбе в пользу Гнусного Врага, дважды повинен в Геликоптерном Умствовании, виновен в попытке отказа от должности, обладает говорунным образом мышления, является особо опасным Преступником, находящимся под Личным покровительством Великой Бабушки.

С 10.00 до 12.00 каждого дня совершает длительные прогулки в одиночестве. Неоднократно замечен в уклонении от прослушивания Ежедневных Великих Вестей.

Видит цветные сны запретного содержания».

«Да, да, теперь я всё вспомнил! Я ещё был Сынком, когда мы с ним первый раз встретились на допросах. Помню, он ещё плохо говорил на нашем языке. Упорный мужик – за два года на Болоте построил Геликоптер. Одного до сих пор не знаю – кто о нём доложил Бабушке. Если бы в 65-е лето она его не вытащила – пожалуй, он и сейчас бы ещё сидел в Рекреациях. Ну создала ему условия. Конечно, материалы превосходные, рабочих куча – отличная машина получилась. Римовалс был на испытаниях, рассказывал. Муан говорил, что она может лететь 10 часов – больше, чем иная птица… Дурак Римовалс – хочет её сломать. Ну этого я, конечно, не допущу… Муан и другую хотел сделать, но тут уж Бабушка вмешалась. С испуга сделала его Старшим Братом Земель – подальше от неба. Царственное остроумие… Пожалуй, теперь Муан нам не нужен. Тут Римовалс прав. Что ж, займёмся Агни…»

«АГНИ, родилась в 42-е лето Правления Бабушки. Рост – 5 локтей. Волосы рыжие, глаза зелёные. Первая Дочь Бати Изучений, Старшая Сестра Дерев, Первая Матрона Сообщества Неугомонных Матерей.

Дочь Худородного Золотаря Акшапа из Юго-Восточной Родни. В 63-е лето вышла замуж за Пятого Племянника Бати Справедливости Ялока и переехала в Столицу Великой Соединённой Родни. В 66-е лето после кончины супруга вследствие судорог вышла замуж за третьего Зятя Бати Удовольствий Кидэ. В 68-е лето после кончины супруга вследствие судорог по ЛРВБ назначена Второй Дочерью Бати Изучений и Старшей Сестрой Дерев. В 75-е лето по ЛРВБ назначена Первой Матроной Сообщества Неугомонных Матерей как имеющая сорок трёх отпрысков. В 71-е, 72-е, 74-е и 76-е лета по ЛРВБ пожалованы поместья в Центральной Родне.

В 71-е лето полностью защищена по ЛРВБ от гнусных подозрений в отравлении супругов.

Говорунного образа мышления не имеет.

В потреблении бетеля замечена. К мужчинам пристрастна.

Видит цветные сны сомнительного содержания».

«Единственное, что эта баба сделала за свою жизнь хорошего – её знаменитый состав. Как сейчас помню: гной крокодила, мозг бешеной обезьяны, сок мухомора и утренняя моча осла в равных пропорциях на стакан морской воды. Ни цвета, ни запаха – можно нюхать, можно так пить! Смерть от судорог в течение недели обеспечена. Десять лет мы этим составом пользовались. Правда, сейчас есть и поновее – Изучения идут вперёд. А ей теперь уже яды не нужны. Бабушка за неё горой. Бабушка ведь тоже человек, не без слабостей… Да, с ней будет трудно, но без поддержки Неугомонных Матерей нам с Римовалсом не обойтись. Да и мне потом они пригодятся. Глупейшее собрание глупейших баб, но там все влиятельные женщины Родни. Без них никуда. Помню – обхохочешься! – был случай. Приехала одна дурочка из Отдалённой Родни и стала доказывать, что у неё действительно 43 отпрыска, как положено по Уставу Сообщества. Так эти бабы её так запутали, что она вконец рехнулась и объявила себя бесплодной. В этом Сообществе у половины вообще детей нет. Например, у Агни. Ну, заплатила, конечно, немало. Опять без Бабушки не обошлось. Политическая поддержка Агни… Ладно, в постели договоримся. Других разговоров она не признаёт…»

У Йердны был хлопотливый день. Он ещё долго вызывал к себе то одного, то другого сынка, раздавая многообразные поручения, ездил по Столице, побывал и в вонючих притонах, и в благоуханных дворцах, в ничем не примечательных домах встречался с ничем не примечательными людьми, провёл полчаса на докладе у Бати Дружбы и час у его любовницы, а потом послал длинный свиток папируса Римовалсу и сразу же получил от него ответ. И на уклоне дня он ещё сидел за своим столом и что-то писал, ожидая, что скоро появятся носильщики и отнесут его домой, где был уже накрыт скромный ужин, приготовленный матерью. Так начал Йердна самое важное дело своей жизни.

ЙЕРДНА (сон)

Странное, странное привиделось ему. Какая-то равнина, белая, белая, ослепительно белая, как будто бы песок, но совсем не песок. Над горизонтом огромное солнце, но не жарко, нет, скорее, холодно. А впереди… впереди какие-то ямы, они тянутся слева направо, они почти в рост человека, и в них стоят люди, много людей. И он видит только их затылки. Люди смотрят за горизонт.

Йердна ползёт по этому странному белому песку, и песок обжигает его холодом. Но ему надо, обязательно надо добраться до этих людей, которые упрямо смотрят в белую, тревожную пустыню. Он знает, чего они ждут, и так же, как они, со страхом слушает звуки, тяжёлые звуки, приближающиеся из-за горизонта.

Йердна не гонит страх, он знает, что это бесполезно. Так же бесполезно, как попытаться повернуть назад, предать этих людей, чьи тёмные затылки видит он посреди белой пустыни…

27 января

ЯСАВ (явь)

«Ну где же Анири?» – спросит Римовалс. («Не забывай, что если меня возьмут в Квартиру, мы не сможем видеться. У меня есть снадобье, которое вызывает сыпь на теле») – «Она больна», – отвечу я.

«Что с ней?» – спросит Римовалс. («Все подумают, что у меня песочная болезнь и побоятся беспокоить меня до родов. В прошлом году у нас была страшная эпидемия») – «У неё песочная болезнь», – отвечу я.

«В каком она состоянии?» – спросит Римовалс. («Скажешь, что пока есть сыпь на теле, болезнь заразна. Когда сыпь проходит, бывает, выздоравливают») – «Она не впустила меня к себе, боялась заразить», – отвечу я.

И тут он скажет: «Я пошлю к ней лучших лекарей Столицы. Она нужна нам немедленно» – И что я тогда ему отвечу, о демоны! Зачем я послушался Анири, зачем?! («Я не знаю, в чём дело, но чувствую, что я в опасности. Выдумка о прощении преступников – только уловка, я уверена в этом. Отец рассказывал мне о Семье – эти люди никогда и никого не прощают… Они отнимут ребёнка, а нас – нас могут даже убить») Что я ему отвечу? – Не знаю. Неужели Анири всё-таки права? Не могу поверить. Но она так убеждена, так боится… Придётся врать до конца…

В свете утреннего солнца мёртвый, безлиственный лес пугал человека ещё больше, и он гнал бизонов по пыльной дороге, нещадно стегал их бока, понукал их неразборчивым криком, стараясь заглушить в себе страх перед неотвратимым разговором в Столице. Но солнце упрямо поднималось вверх, укорачивая тени, и вскоре кончился лес, и под колеса легла степь, промелькнувшая мгновенно, и человек увидел Столицу».

А дочтёт ли кто-нибудь до этих страниц? Утомительная мешанина эпизодов, разнобой стилей… Ведь чего ждут от фантастики – остренького сюжета с понятной моралью: «уважайте труд роботов» или «берегитесь пришельцев». Или же – прозрачных намёков, подмигивания из-за угла, кукишей в кармане. Но что же делать, дорогие мои, если всякая мысль о человеке сложна. А я пишу о человеке. И сюжет – остренький, да с двух концов, и мораль понятна, да не так, и кукиши есть, да не в ту сторону – и всё потому, что фантазия моя стоит на земле, на прекрасной нашей круглоголовой Земле.

Так что бросайте в сторону это сочинение. Дальше будет ещё хлеще. Вперёд, Георгий!

29 января

ЯСАВ (явь)

– Слушайте, слушайте речь Бабушки! Слушайте все! Слушайте великое обращение Бабушки к народу! Милые дети, сказала Бабушка! – разносились по всей Столице голоса вестников.

– Три месяца назад наши доблестные молодцы нанесли сокрушительный удар Врагу, сказала Бабушка! Эта Великая Победа неслыханно укрепила Великую Соединённую Родню! Для Родни наступило время спокойствия и благоденствия. Она вновь стала цветущим краем! Но Гнусный Враг на Каверзном острове не оставляет своих коварных поползновений, сказала Бабушка! Мы узнали, что опять он готовится к нападению. Но теперь мы дадим ему последний, сокрушительный отпор! Милые дети, храбрые молодцы, готовьтесь к 87-й Великой Войне с Гнусным Врагом. Батям уже отданы соответствующие распоряжения, сказала Бабушка! В трудный час, как всегда, нам поможет моя Семья и я сама! Все мои домочадцы, преодолевая неимоверные трудности, помогают мне в Великой Беременности.

А мы сделаем всё, чтобы завершить её достойно, сказала Бабушка! Милые дети! Борьба с поползновениями врага потребует от нас всех ужасного напряжения сил. Просто ужас, как надо нам с ним расправиться, сказала Бабушка! И в эти дни мы не в состоянии тратить время ни на что другое, просто ни к чему нам это, милые дети! Поэтому я приняла Великое решение, сказала Бабушка! Мы не распустим листья до окончательной победы над Гнусным Врагом! Правильно я говорю, детки, сказала Бабушка!

– Ура! Ура! – кричали вестники, и этот крик подхватили толпы, собранные на улицах.

Повозка из чёрного дерева остановилась у Квартиры.

– Наконец-то, – сказал Римовалс, поднимаясь с кресла. – Ну а где же Анири? Вводи её.

Ясав начал сбивчиво рассказывать о том, что произошло с Анири, но Римовалс даже не дослушал до конца.

– Пойдём, – сказал он. – Будешь говорить с Бабушкой.

Ясав вытер пот.

Тридцать шесть лестниц миновали они и два перехода, пока не подошли к резным сандаловым дверям, прошли их, а потом прошли дверь, сверкающую драгоценными камнями, а потом – обитую шёлком, а потом – украшенную сияющей бронзой, и на всём пути вытягивались перед ними шлемоносцы. Наконец они очутились у обычной двери, выкрашенной белой краской. Шлемоносцев подле неё не было.

– Дальше пойдёшь один. Входи.

Ясав оказался в совершенно пустой комнате с крашеными полами. Ясав рассудил, что пристойнее всего было бы лечь ничком на пол. Так он и сделал, не успев как следует осмотреться. Он услышал, как Римовалс запер за ним дверь и полностью предался в руки судьбы. Так он лежал долго, ожидая услышать шаги, но ни звука не раздалось вокруг.

– Здравствуй, Ясав, – неожиданно прозвучал над ним мужской голос. Ясав осторожно поднял глаза.

В двух локтях от своего лица он увидел корявые ступни с жёлтыми ногтями, волосатые ноги в старческих прожилках и край серого хитона из грубого полотна.

– Здравствуй, Ясав, – повторил мужской голос, и Ясав взглянул в лицо говорившего.

Он увидел лысоватого старика с кустистыми бровями и носом-пуговкой. Старик беспокойно потирал давно небритые щёки.

– Вставай, детка.

Ясав поднялся, машинально отряхнул коленки.

– Не бойся, у нас чисто. Я – Бабушка.

– Какая Бабушка? – растерянно пробормотал Ясав.

– Великая, сынок, – укоризненно ответил старик.

– Вы…

– Да, да – я. Видишь, сынок, какое доверие мы тебе оказали. Теперь ты знаешь главную тайну Семьи. Понимаешь, настоящая Бабушка, та самая, великая, основательница Родни, умерла уже сорок лет тому назад. Но народ-то привык к ней! Вот Семья и решила – оставить всё, как было. А пост Бабушки занял её сын. Так и пошло. Я уже седьмой Бабушка. Согласись – неразумно нарушать традицию.

– А как же Беременность?

– В этом-то всё и дело. Сам понимаешь, я-то рожать не могу. А ведь каждый год надо! Опять же традиция. Первая-то Бабушка сначала исправно рожала. Раз сорок, по-моему. Пришлось сохранить обычаи. Решили так: баб в Семье полно, каждый год какая-нибудь на сносях. Ни разу осечки не было. А в этом году как получилось: одну выбрали – на тебе, выкидыш! У запасной – семимесячный, мёртвым родился. Спасибо Римовалсу – вспомнил про Анири. Ведь у нас закон есть, неписаный, но твёрдый: баба любая, но обязательно из Семьи. Чтобы не раздувать штаты – постов не так уж много. Теперь понял? И ничего страшного нет – Анири вернём в Квартиру, тебя введём в Семью… Что, не ожидал? Э, да тебя ноги не держат! Пошли сядем, что ли?

В углу комнаты была ещё одна дверь, окрашенная под белый цвет стен – Ясав не заметил её сразу. Эта комната резко отличалась от первой. Все четыре стены, пол и даже потолок были обиты голубыми коврами с длинным мягким ворсом. В углу, на потолке, прямо над широким ложем, накрытым шкурами не то ягуаров, не то барсов, висело огромное зеркало. На шкурах лежало с дюжину кошек. Посреди комнаты находился стол, уставленный глиняными сосудами разной высоты.

– Присаживайся, дорогой… – кивнул Бабушка на одно из кресел около стола и повернулся к кошкам: – Кис-кис-кис-кис…

Ленивые кошки не отозвались, и тогда Бабушка, недовольно хмыкнув, подошёл к ложу, взял за шкирку толстого белого кота, поднёс его к столу и посадил между сосудами. Держа кота, чтобы тот не удрал, свободной рукой Бабушка налил в деревянную плошку сок из ближайшего сосуда. Кот пить не захотел. Тогда Бабушка ткнул его несколько раз носом в плошку и сбросил со стола. То же самое он проделал с грациозной серой кошечкой, только сок налил ей из другого кувшина.

– Теперь подождём, сынок, – сказал он растерянному Ясаву. И подмигнул. – На кого ставишь?

– Не понял… Виноват, – промямлил Ясав.

– Сейчас поймёшь! – засмеялся Бабушка с некоторым злорадством. И действительно – не прошло и минуты, как серенькая кошечка странно зашаталась, упала на ковёр и испустила дух. Толстый белый кот невозмутимо посмотрел на неё, облизнулся в последний раз и снова вскочил на ложе.

– Вот всегда так, – вздохнул Бабушка. – Мне этот толстый подлец давно надоел, да везёт ему, уже две недели не попадается… А кошечку жалко… – Бабушка, кряхтя, наклонился, поднял умершую и швырнул её в открытое окно.

– Видишь, – обратился он к Ясаву, – это мои внуки развлекаются. Хорошо им, малолетним, современных медленно действующих ядов не достать… – В то же окно Бабушка выкинул сосуд с отравленным напитком.

– А теперь выпьем, – весело сказал Бабушка и налил из второго сосуда сначала Ясаву, потом себе. – Неплохой сок. Ты такого ещё не пил…

Ясав не почувствовал вкуса, только пересохшей гортанью ощутил холод напитка.

– Нравится?

Ясав кивнул.

– То-то же! А теперь сознавайся, шельма! Нечего старику врать: ишь, песочная болезнь, песочная болезнь!.. Я Анири ещё девчонкой помню – хитрющая была! И тебя врать заставила – так ведь, правильно? Ну признайся, что соврал, а?!

Ясав открыл рот, чтобы сказать: «Нет!», но тут услышал свой голос, прозвучавший незнакомо и хрипло: «Да!»

– Вот и молодец! Настоящий мужчина! Слово Бабушки, ты мне нравишься! Значит, привезёшь её?

– Привезу, – опять прохрипел Ясав, уже немного успокоенный.

– Вот и славненько! Ты меня совсем утешил! А то уж я не знал, что делать! Такой скандал назревал! Речь-то мою слышал, небось? Думали, войну начинать придётся, чтоб замять это дело. Песочная болезнь – не шутки. Нашли, чем баловаться! Я ведь тебе было поверил… Ну всё хорошо, что хорошо кончается. Теперь подумаем насчёт тебя… Хочешь быть моим племянником? Третьим – для начала. Я бы лично тебя и вторым сделал, но пока мест нет. Работать будешь или только финики жевать и этими… массажами заниматься? У нас в Семье много таких бездельников…