Текст книги "Птица Ночь"

Бабушка: Не сегодня-завтра комиссия вернётся…

Тявсик: Понимаю. Всех?

Бабушка морщится.

Бабушка: Экий ты, брат, однако… Ну почти, почти всех.

Тявсик: Дороже станет, хозяин.

Бабушка: Да ты только сделай, за мной не заржавеет.

Тявсик: Ну кого, кого там? (Зевает)

Бабушка: Я думаю, можно расценить работу Комиссии как удовлетворительную. (Встаёт) Достигнуты значительные успехи в деле улучшения выявления распространения. Члены Комиссии добились определённых сдвигов в углублении успокоения населения. Однако…

Крупный план – внимательные остановившиеся глаза Тявсика.

…в области Делов и Дерев не всё ещё обстоит благополучно, и предстоит работа по улучшению внедрения расширения. Возвращаясь к положительным аспектам работы, нельзя не отметить чёткость практического руководства, глубину освоения вопроса земель и инициативную, с огоньком, работу нашей прекрасной молодёжи.

Тявсик: Короче – Йердну и Агни.

Бабушка играет с котёнком, отвернувшись от Тявсика.

Голос за кадром: Тявсик понимал, что глава государства всегда должен иметь возможность авторитетно заявить, что он понятия не имел о той или иной операции и проведена она была совершенно без его ведома. Это было бесценнейшим качеством Тявсика.

Тявсик присоединяется к Бабушке, и они вместе играют с кошечкой.

Вид за окном: жёлтые крыши города, яркий солнечный день. Звучит плавное танго – что-нибудь из Оскара Строка.

Вчера всю ночь читал статью «Некоторые аспекты взаимодействия динамики действия и статики персонажа в современном романе» в журнале «Ответы литературы». Автор – Г. Г. Бочкин, доктор филологических наук. Премудрый человечище этот Г. Г.! Всех определил: и Бондарева, и Кобо Абэ, и Распутина, и Воннегута, и Фолкнеру досталось! Труд сей дал массу полезного и для моего творчества.

Читывал я раньше романы, например – «Прощай, оружие!», и думал, что всё превзошёл – ан нет! И невдомёк мне было, что статика героя определяется динамикой обстоятельств! Или то, что герои, оказывается, делятся на центростремительных и центробежных. Прочитал – и крепко задумался: кто же мой Ясав в рассуждении такого разделения? С одной стороны, вроде, он всё от чего-то бежит, а с другой стороны, всё стремится и стремится куда-то. Может, он и не герой вовсе? Перебрал и других своих персонажей, и ни одного из них не смог расклассифицировать. Вот ещё одна загадка: написано, что конфликт современного романа определяется либо превалированием характера над ситуацией, либо совсем наоборот, а у меня? И герои вроде бы все харАктерные, с гонором, и ситуации – ой-ёй-ёй! Может, и не роман я пишу?

Больше всего смущает меня Ясав. Тоже мне – главный герой! Ни одного самостоятельного поступка. Даже карьеру – и то ему Бабушка устраивает. А с другой стороны – чего ему суетиться: он человек обстоятельный, серьёзный, надо же ему подумать, раз случай представился. Не каждому такое выпадает! А для современного человека, может быть, в этом и есть самая типическая мечта – посидеть в уголку да подумать? До чего же верно пишет Г. Г.: «На современном этапе развития романа во главу угла становится нравственный конфликт, который, однако, нив коем случае не должен подменять собой конфликт социальный, абстрагироваться от конкретно-исторических реалий». Уж как я это прочитал, так и снова в себя поверил! Нет, правда, есть у меня нравственный конфликт? Есть! Реалии есть? Тут. А абстрагирования и в помине нет!

И всё-таки скучен мне герой бездействующий! Где же его любовь, бедность и война? Любовь, конечно, есть, но какая-то она… не такая… Мне лично Анири с самого начала не нравилась: мелкая, мелкая личность. Нужна другая любовь – немыслимая, необыкновенная, нелогичная! Честно говоря, я с самого начала готовил для этой роли Агни. Но уж больно у неё характер вздорный – то с Бабушкой спутается, то с Йердной, то в политику ударится. Ну ничего – мы с Ясавом её к рукам приберём. (Уже начали, – пока я один). Она и сама не заметит!

И вообще я их всех переверну. Они у меня на своей шкуре узнают, что человек всё может!

СОН

Какой странный запах… Что это? – Сто лет не слышал такого запаха… Хвоя, хвоя и длинные серёжки на белом дереве, и ещё чуть-чуть – те странные бледно-розовые цветы, которые появляются самой ранней весной.

Слева до горизонта – море, и справа – тоже море, и только там, позади – грязно-серая полоса берега…

Что-то я забыл: как называется этот остров? Каверзный? Постойте, какой дурак придумал это название?! Да я, я, я же сам и придумал! Каверзный Остров и Гнусный Враг. Вон он, гнусный враг, мечется по веткам, как рыжая молния. Или вот этот пёстрый комочек, писклявый и суматошный…

Эх ты, правитель… Господи, как хорошо, когда никого нет вокруг – врагов нет, и сам ты не враг никому. Но что это? Что это за тени там, между соснами? Одна, две, три – не сосчитать. Это люди, и какие у них странные лица! Валсидалв… Как мы с ним здорово рыбачили 16 лет назад, когда оба были ещё первыми сыновьями. Он наловил больше и ужасно хвастался. Римовалс… Зачем, зачем ты ввязался в эту опасную игру? Уязвлённое честолюбие? Самый старший в Семье… Пойми, я же должен был защищаться… Хирдирф, честный вояка… Чёрт тебя дёрнул разрушать остров! Что мы будем делать без войн с Гнусным Врагом, чем оправдаемся? Ах, какие всё пустяки, не в этом дело… Разрушить такую красоту… Из чего же ты сделан, что не сошёл здесь с ума вместе со своей армией? А я, из чего сделан я? Тявсик вот прекрасно знает, из чего сделан человек… Тявсик, Тявсик…

Зачем они подходят, эти тени? Сколько их? Как будто весь народ Материка пришёл сюда… Почему опадают листья? Почему желтеет трава? Почему вдруг сорвался с ветки пёстрый писклявый комочек и ударился о землю?! И небо… какое тяжёлое свинцовое небо – уже неотличимое от грязно-серой полосы берега на горизонте.

Муан?! – Но ты же ещё жив, Муан! Что ты здесь делаешь? Ты жив, но почему у тебя такие пустые глаза?! Бери, бери геликоптер, лети, куда хочешь, только не смотри на меня так!.. Не смотри на меня так!!!

Через четыре часа показались пригороды Столицы.

И в тот же миг впереди на дороге взвихрилась пыль, и все одновременно увидели бешено скачущего всадника. Круто осадив лошадь перед мордами бизонов, он кубарем скатился на землю, поднялся и закричал: «Римовалс убит! Бабушка убил Римовалса!», и снова упал, попытался встать, но не смог, ткнулся лицом в пыль и затих.

Авов: Лошадь совсем загнал… Погибнет животное.

Муан: Вперёд, скорей вперёд.

Йердна: Стойте!

Агни: Ясав!

Ясав: Агни?!

Все эти слова прозвучали одновременно, а теперь —

СТОП-КАДР

АВОВ (сон)

 
Вышел месяц из тумана,
Вынул ножик из кармана…
 

Каждый день у неё новая считалочка. Сегодня вообще всё совершенно не так. Вместе с нами играет Тарам – он вчера приехал с моря.

– Не буду я играть в эти догонялочки! – Тарам морщит нос, Алимдюла сразу поворачивается к нему.

– Ну давай, ну Тарамчик, ты так хорошо бегаешь!

– Спорим, он меня не догонит!

– А ты, Авовчик-морковчик, много о себе воображаешь! – Тарам загорелый, и от этого кажется сильнее.

– Спорим!

– Алимдюла, иди во-он к тому дубу. Будешь судить! – командует Тарам.

Авов почему-то знает наверняка, что прибежит раньше Тарама, хотя вообще-то бегает не очень хорошо.

Алимдюла встаёт у кустов и поднимает руку.

– Подожди, Алимдюла, – кричит Тарам. – А что будет тому, кто выиграет?

Почему это так краснеют уши? Что он подумал такого, что они покраснели? Ничего ведь и не подумал…

– Кто выиграет, тому я принесу целую тарелку клубники, и все ягоды одну за другой положу ему в рот, а половину сама съем. А кто проиграет, тому не дам – пусть у него слюнки текут, – кричит Алимдюла и опять поднимает руку.

– На старт!

– Клубнику я люблю, – бормочет Тарам. Он стоит, как ни в чём не бывало.

– Внимание! Марш!

Тарам сразу оказывается где-то впереди, как будто его переставили, и трава мчится под ногами. Тела нет, земли нет, и воздуха нет тоже. А Тарам… Даже по спине видно, что бежать ему тяжело. Он приближается, потом оказывается где-то сбоку, мимо проносится тяжёлое дыхание и начинает отставать.

За спиной Алимдюлы кусты, Авов в них и врезается, кусты пружинят и выталкивают его обратно.

– Я споткнулся с самого начала, вот и не стал стараться. – Тарам уже идёт не спеша, прихрамывая то на левую, то на правую ногу.

– Да, да, конечно, споткнулся, давай сначала.

– Авовчик, ну что ты говоришь! – всплёскивает руками Алимдюла. – Я же всё видела! Просто Тарам объелся дынь, вот и не смог бежать! Правда, Тарам?

– Ничего я не объелся, – бурчит тот, но Алимдюла уже убегает.

Она приносит клубнику и кладёт по одной ягоде в рот то себе, то ему. Тарам сидит рядом и строгает палочку, а Алимдюла спрашивает:

– Давай, что ли, и ему дадим?

– Давай, – соглашается он, и она даёт Тараму ягодку, но не в рот, а на ладонь. Тарам хмурится, но ест. И не такой уж он здоровый и загорелый…

И, глядя на лица своих спутников, Авов неожиданно почувствовал себя наименее растерянным. Конечно, он тоже был взволнован, но скорее чужим волнением. И уж совсем нежданно он ощутил незнакомое чувство ответственности за этих растерянных людей, сидящих вместе с ним. Он вспомнил, что он – начальник Комиссии, старший здесь член Семьи. Но не это было главным: Авов вспомнил, что он – мужчина. Он посмотрел на Агни, и сильная мужская нежность залила его глупое сердце.

МУАН (сон)

…Мне показалось, что я увидел свет, но это было наваждение: вокруг тянулось пространство тьмы, и вскоре я уже не чувствовал движения, подхватившего меня в начале полёта. Материк давно остался далеко внизу, стал точкой, потом растворился в океане, а минуты спустя и океан стал каплей, невидимой среди тьмы, и уже ничто не напоминало мне о широком поле, ограждённом пиками кипарисов, откуда вели бы следы моего странствия, если бы воздух сохранял их.

Лишь память осталась внизу, куда нет мне обратной дороги. Но сейчас меня не тревожит бред памяти, видение того, что в ослеплении считал я своим домом и своим миром, всего того, что оказалось лишь горсткой праха в необозримом пространстве… Пространстве чего? Не знаю и сам – лишь тьма окружает меня, без единого проблеска, тьма без запаха и неощутимая плотью. Мои глаза стали ненужными – я не знаю, вижу ли я ещё, я чувствую лишь немыслимую лёгкость моего тела, свободу… свободу и полёт!

Внезапно ветер коснулся меня. Я снова почувствовал движение, движение настоящее, а не воображаемое, почувствовал, что лечу, что устремляюсь ввысь, и тут же, спустя мгновение, далеко вверху с неожиданной силой вспыхнула голубая звезда!

Я видел её! Я нёсся к ней! Она росла предо мною, становилась всё ярче и ярче, голубой свет наполнил пространство мрака, тьма отступила, растаяла, и мир воздуха окрасился в голубые цвета, переходя от нежного, прозрачного вблизи моей звезды к синему, прекрасно-ночному в отдалённых сторонах – от них улетал я всё дальше…

МУАН (явь)

И Муан опять с горечью подумал о днях, проведённых в бездействии. Его не интересовала судьба Римовалса, равно как и других членов Семьи, но Муан понимал, что любое подобное событие угрожает существованию геликоптера – главному детищу его жизни. Геликоптер могли сломать по приказу нового диктатора, могли спрятать в неизвестном месте, наконец, могли случайно и непоправимо повредить в суматохе переворота. А что дело шло к перевороту, Муан – давний приближённый Семьи – понимал прекрасно. Но в любом случае надо было спешить в Квартиру, спасать геликоптер, и главное – успеть понять и записать всё… «Интересно, – думал Муан, – кого имел в виду Нордна, когда сказал, что “они поломают головы“? Кажется, я догадываюсь…»

ЙЕРДНА (сон)

Он ползёт уже давно, и осталось ему немного. Но больше всего опасностей подстерегает его именно здесь, на последнем отрезке пути. А ему надо, обязательно надо добраться до этих людей живым. От того, сможет ли он это сделать, зависит их жизнь, сотни жизней.

– Стой! – слышит Йердна, и тут же с удовольствием опускает голову на странный белый песок. Он очень устал. Наконец-то его заметили, и теперь ему уже не так страшно одному в белом пустынном поле.

Он видит, как к нему ползут несколько человек.

– Кто такой? Брось оружие!

Йердна бросает то, что у него в руке, показывает руки и, улыбаясь, говорит: «Связь».

Его подхватывают и помогают побыстрее перебраться через опасное открытое место в одну из длинных глубоких ям.

– Давайте, – говорит какой-то человек, и Йердна чувствует по его тону, что он привык посылать эти сотни людей на смерть, и привык отвечать за это.

Йердна передаёт ему бумаги, запечатанные в конверт, который пахнет потом: Йердна прятал его на теле, под одеждой.

Командир начинает читать, но тут же отрывается и с досадой и сожалением смотрит куда-то налево за горизонт, а потом на людей вокруг.

– Плохие новости принёс, – говорит он Йердне. – Приказывают отходить. С левого фланга началось окружение.

Исчезает блаженство отдыха, и Йердна всей кожей чувствует страх, нависающий над всеми, страх, стоящий в траншее как густой, низкий, тяжёлый туман.

ЙЕРДНА (явь)

И Йердна, перебирая в уме тайные убежища, где бы он мог скрыться от волосатых рук Тявсика, с тоскою смотрел на Агни, которая с каждым мгновением уходила от него всё дальше, и становилась врагом… врагом! И пока любовник-Йердна мучительно проживал миг расставания с возлюбленной, заговорщик-Йердна сосредоточенно пересчитывал ряды своих сторонников перед схваткой.

…А Йердна-заботливый сын уже определил укромный тайник, куда срочно надо было перевезти старуху-мамочку, которая для него была дороже всего на свете, – так же дорога, как власть.

АГНИ (сон)

Улица длинная, как рукав. К вечеру замирает совсем. Но я опять стою на пороге и смотрю на пустую улицу. Он всегда возвращается вечером. Месяц, два, три – уже пора.

Что он привезёт на этот раз?.. Какая я глупая! Он приедет уставшим, но как быстро он отдыхает! На следующий день с утра уже уйдёт в город продавать свои товары. Он всегда возвращается с хорошими товарами и выручает много денег. Он давно мог бы не ездить так далеко – у нас всё есть. Но не деньги ему нужны, и не роскошный дом, и не богатый сад, и не слуги, и не драгоценности. Он сам мне признавался. Когда умер его отец, ему пришлось 20 недель никуда не ездить – соблюдать траур. Он даже пожелтел от скуки…

На улице никого. Сейчас уложу детей, сяду у очага и опять буду ждать, как вчера, как завтра, как всю жизнь…

– Я бы тебе быстро надоел, если б всё время жил рядом, – говорит. – Я очень шумный…

– И я бы тебе надоела? – Он отворачивается, но потом смотрит в глаза и говорит: – Конечно. Ты не обижайся… Жену выбирают, а купцом рождаются… Смотри, какая шаль…

Но не шаль ему нужна и не барыши, хотя он удачлив и многие ему завидуют… Я пыталась понять, но не могла. Он любит нежную пищу и всегда страдает в дороге от жилистого мяса и чёрствых лепёшек.

Я спросила как-то:

– Может быть, тебе нравится чувствовать опасность?

– Кому же это может нравиться? – удивился он. – Когда из-за поворота слышишь свист, чувствуешь себя мерзким шакалом – пот холодный, колени дрожат…

Если бы я могла понять, что зовёт его в дорогу! Может быть, ещё и пойму. Тогда, я знаю, ему будет короче путь, а мне легче ожиданье…

Сегодня он уже не вернётся. Но завтра – завтра обязательно, завтра день моего рождения.

Он войдёт с блестящим от пота лицом, я проведу его в баню, а потом он будет целовать мои ноги и пить красное вино, и опять будет целовать меня… Завтра, завтра, завтра…

АГНИ (явь)

И Агни, растерянно оглядывая своих спутников, чувствовала растущую враждебность Йердны, холодное равнодушие Муана, нежную глупость Авова, и только Ясав… Только Ясав оставался загадкой, как почему-то верила Агни, не таившей опасности, и оттого влекущей своей сладкой тайной. Всю жизнь она пробивалась, рассчитывала только на себя, но сейчас ей вдруг захотелось опереться на сильного, родного человека… Да, это была старость политика, да, это была зрелость женщины.

ЯСАВ (сон)

Демоны, демоны, демоны опустевших лесов моих! Вот построен мой дом – крышу подвёл я и крыльцо смастерил, и даже ставни на окнах сделал. Готов мой дом под высокими кронами. Но кто же будет в нём жить, демоны, друзья мои? Я ли войду на крыльцо, пахнущее ещё живой сосной, в комнаты, где чисто и светло? Почему одинок я под пустым небом полдня? Труд мой закончен, мой день на исходе, но нет никого, кому бы мог я сказать: «Войди в этот дом». И только эхо отзывается моим растревоженным голосом: «Дом, дом, дом, дом…»

ЯСАВ (явь)

И, конечно, понял Ясав, что наступил его чрезвычайный час, и мгновения новой, негаданной жизни уже встали за поворотом, осёдланные судьбой… Виднеющиеся пригороды Столицы, степь, расколотая до горизонта, тело вестника, распростёртое у повозки, члены комиссии, застывшие, как изваяния, странный голос Агни: «Ясав!»… «Да почему же я?» – подумал Ясав, и ответил сам себе: «Ну, конечно, конечно же так…»

По-родному визгливо звучал голос Вестника на улицах Столицы:

– Большая радость! Большая радость! С отдыха прибыл высокородный член Семьи – первый зять Бабушки Авов и сопровождающие его родственники! Ура! Новая Большая Радость – личным рескриптом Великой Бабушки полностью опровергнуты клеветнические слухи о смерти всех рожениц и младенцев в Столице! Ура! Трижды ура! Ещё одна большая радость, сородственники! По случаю великой победы над Гнусным Врагом ликующий народ просил Бабушку ввести по всей Столице с заката до восхода усиленные бдения шлемоносцев. Бабушка согласилась! Радуйтесь, сородственники! Теперь ни один честный житель города не выйдет на улицу ночью и будет предаваться ликованию у своего очага! Ура!

Йердна глядел на улицу из узкого чердачного окна: шлемоносцев там было чуть ли не больше, чем простых жителей. Но страха Йердна не испытывал: убежище было надёжным, 15 верных пик дежурили на первом этаже, готовые дать отпор любому нападению. Надёжным считала своё убежище и Агни, прятавшаяся в подвале дома напротив: её охраняли 40 пик – лучшие любовники Столицы. С улицы эти дома казались вымершими, но во дворах кипела жизнь: по ним сновали озабоченные торопившиеся люди, и всего Дома Дружбы не хватило бы, чтоб проследить, куда вели их пути.

Йердна и Агни готовили для Бабушки новую Большую Радость, намереваясь потом как следует Порадовать друг друга.

…А квартира в это время замерла. Авов, отчитавшись перед Бабушкой о поездке и заслужив его ласковую похвалу, торопливо направился в парник: он решил удостовериться, хорошо ли растут орхидеи. Эти традиционные цветы любви Авов хотел преподнести Агни при первой же встрече. Авов всё ждал, когда же она появится в Квартире, и очень сожалел, что какие-то личные дела заставили Агни перед самой Столицей поспешно покинуть повозку. По дороге в парник Авова настигла нехорошая мысль об Анеле, но он переборол себя и принял мужественное решение: «Анеле – вон!» И, удостоверившись в прекрасном качестве орхидей, Авов уже с лёгким сердцем отправился в свои покои вздремнуть перед приездом Агни.

Спал и Муан, спал счастливым сном, неудобно скрючившись внутри геликоптера – невредимого, блестевшего свежей смазкой. Дверь в хранилище геликоптера Муан запер изнутри и завалил кучей тяжёлого хлама.

Тревожным, беспокойным сном спал Ясав, наглотавшийся марьюны: без неё он бы не заснул, а так надо было погрузиться в забытье после услышанной им страшной вести. Случайно подслушанный разговор двух стражников раскрыл ему глаза: Анири – теперь уже мёртвая Анири! – была любовницей Бабушки и Римовалса! «Шлюха… шпионка, бедный Ясав…» – гулко звучали во сне слова стражников. Ясав представлял себе беременную Анири одновременно в объятиях голых Бабушки и Римовалса, которые возились вокруг неё, отталкивали друг друга и в то же время гнусно гоготали над Ясавом. А Ясав – тоже отвратительно голый – был подвешен у потолка, и Анири тыкала в него пальцем и смеялась так же мерзко. По всей этой странной комнате были рассыпаны груды золотых украшений, и Римовалс с Бабушкой пригоршнями запихивали их в рот Анири, а она всё смеялась, смеялась… Потрясение из-за вести об измене Анири было так велико, что Ясав даже не почувствовал горя, узнав о судьбе своего несчастного ребёнка, который умер, как и все младенцы в Столице, прожив лишь несколько часов.

– Подъём! Быстрее, пьянчуги! Строиться! Поставьте его, так быстрее протрезвится! Все стоят? Слушай мою команду! Да здравствует Йердна! Ура! Эй, пику подбери! На Квартире заговор! Спасём Квартиру!

– Мальчики, вставайте! Сестра Янат, разбудите ту парочку, в верхнем коридоре! Она может досыпать, а ему нужно сюда. Чего такой бледный? А кто тебе, дурачок, велел всю ночь не спать?! Думать же надо! Израсходуешься – бросит она тебя! Ничего, сегодня побалуемся вволю… Ну, все встали? Ах, какие вы, мальчики, красивые… И пики у вас такие длинные… Поработаете ими сегодня?! Вот молодцы! Кто совсем идти не может, оставьте, пусть полежит. Нас и так много. Вперёд, мальчики! Кто первый в Квартиру ворвётся – бери любую из нас хоть на неделю! Спасём Квартиру!..

– Вперёд, слава Йердне! Не задерживаться – живо, живо! Эй, куда эти подонки бегут?! Назад, мерзавцы! В такой день – и в кабак! Потом успеете! Дурак, зачем быка заколол?! Что ещё тебе показалось, какой Каверзный Враг, идиот, это же бык! Вперёд, не останавливаться! Враг в Квартире! К южному входу – пики вперёд! Коли!

– Бегом, мальчики, бегом! Верните этого кретина! Всё его в бордель тянет – нас не хватает! Будет, будет, вечером всё будет! Эй, там, застегнитесь! Квартиру оцепить, никого не выпускать, к северному входу – пики вперёд! Коли…

И воинства Агни и Йердны, ворвавшиеся в Квартиру не встречая сопротивления, столкнулись в Главном Зале, где между десятками пик метался растерянный заспанный Авов. Остальные члены Семьи попрятались по углам. Бабушки нигде не было. Такую картину застали Йердна и Агни, прибывшие вслед за своими войсками.

Проснувшись, он долго рассматривал себя в зеркало на потолке. Утро выдалось ясным, комнату заливал ровный, мягкий свет. «Так бы и лежать», – подумал он, но тут же откинул покрывало, сел на ложе, натянул серый хитон, потом осторожно спустил ноги на пол, следя, чтобы они одновременно коснулись голубого ковра: он боялся случайно встать с левой ноги.

Кошки уже проснулись и, увидев его вставшим, тоже поднялись и стали потягиваться, тихо мяукая. Он достал из-за ложа заветный кувшин с молоком, за чистоту которого ручался, и разлил его содержимое по десяти плошкам. Он проследил, чтобы все его любимицы и любимцы получили молока поровну, и отогнал двух толстых нахалов, залезших мордами в чужое питьё.

Потом он подошёл к столу, выдвинул ящик, перебрал лежавшие там папирусные свитки. Списки опасных «говорунов», доставленные Домом Справедливости, списки секретных агентов, переданные Домом Дружбы, – оба списка совпадали без исключения – всё спокойно в Великой Соединённой Родне, – списки сподвижников Валсидалва, списки сторонников Римовалса, – куда их теперь; разве в канцелярию Демонов Смерти, если такая есть…, – несколько глупых доносов: Анеле – на Авова, помешавшийся от безделья Батя Внешних Сношений Рагдэ – на самого себя… Дальше и смотреть не стал.

«Пыль, сплошная пыль», – подумал он, медленно отряхивая руки, и подошёл к широкому окну.

Солнце ярилось на воле. Занявшийся день обещал зной, безветрие, ленивую расслабленность…

Он окинул комнату внимательным взглядом и быстро пошёл к двери, крашеной масляной белой краской. Вышел, не обернувшись, дверь запер, прошёл пустым коридором до тяжёлой сандаловой двери, миновал её и тоже запер. Затем свернул в узкий проход, в конце его хитро выпиленным ключом отпер низкую бронзовую дверцу – и оказался в беспорядочно заросшем саду. Постоял, вдыхая сладкий воздух. Потом сломал толстую ветку сухого дерева, примерил её как посох, увидел, что годится, пошёл по узкой дорожке сквозь сад. Тем же ключом он открыл дверь в высокой каменной ограде и оказался в глухом и пыльном переулке.

Город ещё не проснулся, но ночь давно ушла, и шлемоносцев на улицах не было. Он шёл медленно, держась теснее к домам и предпочитая переулки, и пока добрался до черты города, встретил лишь двух водовозов да старуху-нищенку, собиравшую объедки у базара.

Он так и не обернулся, покидая город. Прямо в степь уходил он, только опираясь на посох, взбивая пыль крепкими босыми ногами. Солнце поднималось к зениту.

Воздух сгустился от зноя, стал дрожать, искажать пространство и неожиданно поглотил странника, растворив его в бесконечном мире.

– Ну что? – спросил Йердна, похлопывая прутиком по ноге. – Что будем делать?

– Убежал… – Агни улыбнулась. – Знаешь, я этому даже рада. Как-то не хотелось мне его…

– То-то ты такой отряд собрала.

– Сам знаешь, не моя воля.

– Ну а теперь что?

– А что? – Агни никак не могла настроиться на серьёзный лад. – Теперь разойдёмся по убежищам и – кто кого первый.

– А здесь кто останется?

– Найдутся люди.

– Что-то ты темнишь! – Йердна недовольно отбросил прутик. – Может, и старого прохвоста где-нибудь спрятала? Знаешь, не люблю оставаться в дураках.

– Пойди, поищи. – Агни равнодушно отвернулась. Они были одни в Главном Зале. Шлемоносцев с обеих сторон удалили, Авов тоже куда-то исчез.

Йердна решительно направился было к двери, но остановился, подозрительно посмотрел на Агни и покачал головой.

– Нет уж, пойдём вместе, дорогая. Мы так любили друг друга, что мне и на мгновение тяжело с тобой разлучаться…

– Эх ты… – У Агни опустились углы рта, она стала почти некрасивой и какой-то старой. – Тоже мне, любовник-злодей. Холодная у тебя кровь, Йердна. Как у лягушки. Хоть ты его «старым прохвостом» и называешь, он посильней тебя был. Баб не боялся. Учитывал, но не боялся. Пойдём…

Как пусто было в Квартире, несмотря на то, что на каждом шагу торчали шлемоносцы! Плохой был правитель – жестокий, хитрый, но что-то ушло вместе с ним, и Агни загрустила, и даже Йердна слегка ёжился, как от холода.

Долго никто, кроме шлемоносцев, не появлялся им на пути. Все попрятались, как будто умерли. Йердна и Агни шли молча и, чем дольше они молчали, тем труднее было заговорить.

– Хорошо, что его не убили впопыхах, – сказал наконец Йердна, показывая на Ясава, всё ещё спящего тяжёлым дурманным сном в одной из комнат Южного коридора.

– А тебе зачем? – враждебно спросила Агни.

– Я к нему приглядывался всё это время. Хороший будет Батя для Дома Дружбы. Молчать умеет. И дела не боится.

«Как бы не так!» – подумала Агни, а вслух сказала:

– Не рано ли посты раздаёшь?

– Если себе возьмёшь, всё равно когда-нибудь отравишь от скуки, – огрызнулся Йердна. – Или Матроны твои его на части разорвут. Парень-то видный…

– Ты и в мужиках толк знаешь? Тоже по службе?

Йердна плюнул с досады. Агни, когда хотела, могла переговорить кого угодно.

Они спустились в подвальный этаж. Около двери, выкрашенной голубой краской, толпились шлемоносцы. Они по двое отходили, немного разбегались и бухали плечами в дверь. Дверь не поддавалась. «Пиками надо…» – начал один, но замер, увидев начальство.

– Твои? – спросил Йердна, вглядываясь.

– Твои, – ответила Агни и отошла в сторону.

– Что такое? – поискал Йердна глазами старшего.

– Почтительно докладываю! – подскочил рябой плотный шлемоносец. – Дверь заперта, а кто запер – неизвестно. И ключей тоже нет.

– А что там?

– Согласно плану, внутренний Секретный Дворик!

– Да геликоптер там, – шепнула Агни Йердне.

– Геликоптер?! Шесть шагов назад! – скомандовал Йердна шлемоносцам.

Те отошли, тяжело топая. Йердна тихонько постучал в дверь три раза, потом ещё три.

– Кто там? – раздался за дверью спокойный голос.

– Муан! – догадалась Агни.

– Это я, Йердна. Откройте, пожалуйста.

– Зачем?

Йердна покосился на шлемоносцев и совсем тихо и почему-то в нос сказал:

– Всё изменилось. Он бежал. Всё изменилось.

– Не слышу, говорите громче! – донеслось из-за двери. Йердна замахал руками на шлемоносцев, и те отступили по лестнице, ведущей на верхние этажи. Агни, наоборот, подошла ближе, вплотную к двери.

– Бабушки нет, – повторил Йердна нормальным голосом, но всё-таки немножко гнусавя.

– А кто есть?

Йердна переглянулся с Агни.

– М-мы, – с усилием произнёс он.

– Кто «мы»?

– Муан, милый, – вмешалась Агни. – Откройте дверь, я всё объясню.

– Я всё объясню, – возразил Йердна.

– Понятно, понятно, – хмыкнул голос Муана. – У вас всё?

– Откройте дверь, что это за мальчишество! – вскрикнул Йердна.

– В самом деле, Муан, уже не опасно! – добавила Агни.

– Это вы так думаете? – вежливо осведомился из-за двери Муан.

– Я вам приказываю, в конце концов! – Йердна потерял терпение.

– Это я вам приказываю! – не отстала и Агни.

– Значит, так… – Муан помолчал, потом заговорил опять: – Скажите этим мясникам, чтобы не ломали дверь – всё равно не сломают. А если и сломают – всё взорву. И геликоптер, и Квартиру…

– Послушайте!.. – начала было Агнии.

– Второе, – продолжил Муан. – Еды мне никакой не надо, а воду чтобы немедленно принесли: видите окошко внизу у двери? – кружка пролезет. И чтоб без глупостей, а то опять-таки всё взорву. И третье…

– Ну даёт… – Йердна ещё вчера и представить не мог, чтобы кто-нибудь с ним так разговаривал.

– И третье, – неумолимо продолжал Муан. – Катитесь отсюда оба к чёртовой или какой хотите бабушке и не мешайте. Я работаю.

– Можно спросить: над чем? – Агни тоже поняла, что настаивать бесполезно.

– А листики-то, листики-то забыли?! – Муан засмеялся, и оба заговорщика вздрогнули: они в первый раз слышали, как смеялся Муан.

– Воды побыстрее, – отсмеявшись, сказал Муан. – Привет.

Они постояли ещё немного, а потом, стараясь не глядеть друг на друга, пошли наверх. Через четверть часа на лестнице столкнулись сразу два шлемоносца с водой: от Агни и от Йердны.

А заговорщики тем временем всё шли по коридорам Квартиры, заглядывали в комнаты, и всё больше их пугала тишина дома, оставшегося без хозяина.

– Ну нет, нет его нигде, не бойся! – сказала наконец Агни.

– Слушай, – Йердна о чём-то размышлял. – А может, старый план, а? Всю Семью к чёрту, а мы с тобой…

Агни помотала головой.

– Во-первых, ты меня всё равно уберёшь, ты же трус, а во-вторых, я ведь не одна. Женщины хотят новой власти.

– А что же раньше-то?

– Раньше, раньше! – разозлилась Агни. – Сам-то хорош! А потом, знаешь… – Она прищурила слегка косящий глаз. – Скучный ты. Ты мне уже сейчас надоел. А жить с тобой…

Уязвлённый Йердна замолчал окончательно. Ещё полтора часа они обходили покои, тщательно осматривая все углы. Потихоньку выползали из тайников члены Семьи. Одним из первых решил рискнуть Тявсик. Он вышел в коридор и так ловко кивнул обоим, что трудно было понять, кому он кивнул в первую очередь. И Йердна, и Агни сделали вид, что не заметили Тявсика, потому что не знали, как ему отвечать: обычным ли Большим Поклоном или Малым Семейным… Конечно, они захватили власть, а значит, по крайней мере, вошли в Семью, но ими всё более овладевало ощущение непрочности. Что-то надо было предпринимать, на что-то решаться.