Текст книги "Птица Ночь"

– Да я бездельничать не привык… Проверьте в деле.

– А что думаешь – и проверим! Будет у меня к тебе, сынок, личная просьба. Ты уже видел, что с листьями стряслось. Теперь ты свой, открою ещё одну тайну. Мы распускания не откладывали, мы сами не знаем, в чём дело. Чтоб разобраться, создали комиссию, но Римовалс подобрал таких людей, что, боюсь, они там все перессорятся. Люди-то неплохие, кроме, пожалуй, пройдохи Йердны, римовалсова любимчика, но вместе у них ничего не получится – каждый в свою сторону тянуть будет… Ты человек новый, незнакомый, зла никому пока не сделал. Поработай вместе с ними, где надо – помири, где надо – помоги. Заодно и послушай – мне, старику, всё интересно знать… Понял мысль?

Ясав понял. В тот же день личным рескриптом Великой Бабушки он был назначен Третьим Племянником и членом секретной комиссии по расследованию лиственных козней. К утру следующего дня Ясав привёз Анири в Квартиру.

Сегодня долго стоял перед зеркалом, когда все уже легли. Вот он, носик-пуговка, вот они, кустистые брови… Вылитый Бабушка. Да если б и дедушка – что толку?..

Всё из-за голоса. Опять его сегодня слышал, часов в восемь. Та же песенка, что и в прошлый раз, но слов не разобрать, хоть и ухо к стенке прижал. Как их там называют – контральто, сопрано?..

31 января

АГНИ (сон)

…Шлюха, шлюха подзаборная, за что ж он тебя любит?.. Сено шуршит… Или это мыши возятся? Открою глаза – увижу его, сумасшедшего…

– Вставай, подружка.

– Не хочу.

– А чего хочешь?

– Сам знаешь…

– Сначала жратвы надо раздобыть… Поднимайся, милашка. Только сено из зада вынь, а то люди добрые решат, что ты травоядная…

– А ты штаны застегни – было б чего показывать…

– Я же не святоша, чтобы у меня штаны распирало, от работы не отлыниваю, держусь до последнего, пока сама пощады не попросишь… Ладно, я пошёл. В этой деревне одни куркули да злыдни, песен не любят, так что у тебя здесь работы не будет. Я уж сам с ними поговорю, по-своему…

Он уходит вниз, по косогору, перед ручьями оборачивается – я смотрю на него. Когда-нибудь, когда-нибудь он попадётся – болтаться ему на виселице…

АГНИ (явь)

«Ух и хитрющая рожа у этого Римовалса. Бедный Бабушка! Политика – жестокая вещь… Может, намекнуть ему как-нибудь? Да нет, пока Римовалс нужен… Тоже мне, хитрец! Бедный, бедный Бабушка, бедный мой старичок… Ты уж меня прости… А может, ещё и простит, если успеет… Всё-таки я ему многим обязана…»

Агни медленно оглядывала себя в зеркало. Вокруг возились несколько служанок. Одна из них, искусница, купленная за большие деньги, укладывала рыжие локоны. Вторая подкрашивала ресницы, третья тихонько, ласково скребла подмышками, четвёртая, с тазиком в руке, медленно обмывала груди кобылиным молоком, пятая натирала редкими благовониями спину, шестая массировала живот ароматическими маслами, седьмая смазывала ягодицы и бёдра жасминовой эссенцией (Ох, держись, Йердна!); восьмая, стоя поодаль, читала новое собрание любовных эпиграмм, а ещё какая-то растридесятая нашёптывала на ухо самые последние городские новости.

Всё это стоило немалых денег, и никаких мужей не хватило бы Агни, чтоб сколотить достаточное состояние, если б не благодетельные милости Бабушки. Правда, за эти-то милости Агни платила с лихвой, а в последнее время благодетель всё чаще стал отказываться принимать долги. Годы!

В общем, Агни полагала, что они в расчёте, и теперь только чувство старой привязанности, – которые она с некоторым удивлением обнаружила в себе, – только это чувство (а другого никогда и не было) немного мешало ей действовать.

«Ай-яй-яй, этой морщинки я раньше не замечала. Надо будет отменить утренние ванны – лишняя вода сушит кожу. Итак, Римовалс. Римовалс и Йердна? Или наоборот?»

– Оставь, – сказала Агни служанке, аккуратно сообщающей скучные новости о рогоносцах и рогоносицах. Агни знала все эти новости на пять лет вперёд.

– Ты свободна, – отпустила она рабыню, читающую эпиграммы. Ей хотелось сосредоточиться.

«Стало быть, выражено пожелание, чтобы я прислушалась к словам Йердны. Он, дескать, скажет мне что-то новое. Ох, дураки, дураки. Давно, кстати, не пользовалась я своим средством… Надо захватить с собой – в такой компании всё может пригодиться. Впрочем, сам Йердна совсем недурён. Посмотрим…

Интересно, этот пузан Авов ещё помнит зло? Когда это было – в прошлом году, что ли, очень уж ему захотелось со мной переспать. Он, конечно, не в моём вкусе, но всё-таки зять Бабушки, я бы не отказала, а он как начал чихать в самый такой момент… Я уж распалилась, помню, – со злости ему чуть ухо не оттяпала. Он со стыда убежал, так до сих пор еле здоровается…

Кто совсем не в счёт, так это Муан. Говорят, он с бабами ни-ни. И мяса не ест… Хотя, кто его знает, этого умника, что у него за душой. Может, как раз и соберётся бежать с Материка. Мне это совсем ни к чему…

Ох, Агни, Агни, втравили тебя в историю… Но делать нечего, придётся поработать…»

Новые рабыни принесли одежды. Сегодня Агни выбрала зелёные тона: во-первых, они шли к её рыжим волосам, а во-вторых, Агни любила символику – дело всё-таки касалось листьев.

К полудню изящные носилки, занавешенные розовым шёлком, были поданы, и Агни, легко впрыгнув в них, отправилась в Квартиру.

Шлемоносцы у входа строго, но, как всегда при её появлении, чуть-чуть кокетливо вытянулись. Агни знала их в лицо и, весело кивнув им, вошла внутрь. Она хорошо изучила внутреннее расположение и без труда нашла комнату, выделенную для первого заседания.

– Привет тебе, высокороднейший Авов, – немного лукаво произнесла она формулу.

Авов был не один. И Муан, и Йердна уже сидели в глубоких креслах вокруг стола. Там же, у стола, лицом к двери, сидел незнакомый Агни человек с бляхой Третьего Племянника Бабушки. Бляху она заметила потом, а сначала в глаза ей бросились руки человека, лежащие на подлокотниках. Именно такие, чуть грубоватые, но ощутимо нежные, должны быть руки мужчины. Глаза были синими, как майское небо, и они были умны и угрюмы и смотрели прямо.

Йердна прятал глаза, Муан прищуривался, а глаза Авова напоминали телячьи.

«Он моложе меня!» – почему-то с отчаяньем подумала Агни.

– Познакомьтесь, – пропыхтел Авов, не отрываясь от кресла. – Уважаемый Ясав назначен в комиссию лично Бабушкой. Бабушка рекомендовала его как хорошего, милого парня, который, несомненно, поможет нам покончить с этим каверзным вопросом. – Было заметно, что Авов не первый раз сегодня говорит эти слова. И Йердна, и Муан непроизвольно кивнули, как бы подтверждая, что и они слышали о Ясаве то же самое.

Человек встал и улыбнулся.

АГНИ (сон)

…Уже два года вместе, он и меня научил по-своему разговаривать, а его все Острословом живут. Только вот похожие слова в конце ставить никак не научусь. Зато танцевать умею.

Вон, в прошлом месяце, он на свадьбе в одной деревне чуть не все свои песни спел, а я ноги в кровь сбила – потом целовал! – зато и набрали на неделю житья.

А когда воровать приходится, он меня с собой не берёт.

– Виселица, – говорит, – двоих не выдержит. Вор на воре сидит, дерево гнилое поставляют… Ещё палача зашибём до смерти – не возьмут к себе нас черти и отправят к Богу в рай, а там скучища – помирай. Да второй раз не помрёшь. Сиди уж лучше дома…

Его-то виселица выдержит – он худой. Ах, что ж мне, что ж мне тогда делать?!

ЯСАВ (явь)

Итак, Ясав встал и улыбнулся. Улыбнулся он от смущения, потому что с самого утра ничего не мог понять.

Ясав пришёл на первое заседание точно к назначенному часу, но в комнате никого не было. Шлемоносцы, которые привели его, потоптались несколько мгновений и исчезли. Не зная, чем заняться, Ясав сел за роскошный стол пурпурного дерева и взял в руки какую-то блестящую безделушку.

Так он сидел довольно долго и уже начал тревожиться. Может быть, комиссия – это всё-таки только предлог? Впрочем… Ясав скосил глаза на бляху Третьего Племянника. Погубить его могли и проще, можно было не выдумывать столько. Всё-таки что-то мешало Ясаву успокоиться окончательно. Ещё некоторое время он вертел безделушку в руке и наконец понял: она напоминала ему о золотом браслете, который вчера был вручён Анири лично Бабушкой. Ясав ожидал, что она обрадуется, он ведь всё объяснил ей по дороге, но она обрадовалась, как бы это сказать, слишком сильно. Глаза… какие-то нехорошие стали у неё глаза!

И Ясаву не стало легче, когда с тем же выражением она посмотрела на его новую бляху, – из золота, конечно, – которую тоже вручил ему сам Бабушка. А потом она сказала (сейчас Ясав вспомнил):

– Ради своего ребёнка я готова на всё. Он ведь тоже будет членом Семьи? – Бабушка замурлыкал что-то умилительное, а сам при этом (Ясав теперь мог поклясться) косил глаза на вырез её хитона.

И попрощалась Агни как-то небрежно, а когда Ясав обнял её, отстранилась.

– Осторожно, – сказала. – Раздавишь. Ему нельзя.

Вчера Ясав рухнул в постель и сразу заснул, вымотанный поездками, и только сегодня вспомнил всё как следует. Вспомнил и удивился тому, какие неожиданные мысли забродили в голове. Он их ещё и сам не очень-то понимал, но они были новыми и неприятными как-то по-новому, не так, как, казалось Ясаву, они должны были быть неприятны ему.

Неизвестно, до чего бы додумался Ясав, но в это время дверь неожиданно открылась. Высунулась голова шлемоносца, повертелась в разные стороны, вперила взгляд в Ясава, испуганно раскрыла рот и исчезла. За дверью раздались удаляющиеся топот и крики: «Досточтимый Йегрес! Досточтимый Йегрес!».

«Вот новости», – подумал Ясав и на всякий случай встал с кресла. Через несколько мгновений раздались шаги уже нескольких человек. Дверь снова раскрылась, теперь уже полностью. В комнату вошёл высокий шлемоносец с пурпурной лентой через плечо и со скучающим, застывшим взглядом. Он небрежно приветствовал Ясава:

– Начальник охраны Высокой Комиссии Йегрес. Этот болван Сироб испугался, что вы вертите в руках секретный ключ от потайного шкафа. Мало того, что он золотой, с нас голову снимут, если он пропадёт; второй давно потеряли, а копию сделать никто не мог: очень тонкая работа, древняя. Шкаф тоже никому ломать не хочется, теперь так не сделают. Вот и молимся на этот ключ. А болван Сироб, начальник смены, между прочим, забыл его вчера вечером на столе. Позвольте, – и с этими словами высокий шлемоносец вынул из рук Ясава блестящую безделушку, нагнулся под стол и что-то сделал с ней. Раздался щелчок, и одна из стен разъехалась, открывая пространство секретного шкафа. Тот был совершенно пуст.

– Сироб, прикажи, чтобы протёрли пыль, – сказал Йегрес. – И пора ставить караул у двери. Сейчас начнут собираться.

– Как же так? – сказал Ясав. – Сейчас ведь уже…

– Видно, что ты новичок, – мрачно сказал Йегрес. – Здесь всё всегда начинается на два часа позже.

– Но почему?

– Не «почему», а «для чего» – для секретности и безопасности. Ну и просто традиция такая. Женская неаккуратность… – Йегрес кашлянул и посмотрел на Ясава. – Великая Бабушка ведь…

– Да, да, – рассеянно перебил Ясав, наблюдая за тем, как шесть шлемоносцев с тряпками под командой Сироба суетятся около секретного шкафа. Йегрес тоже посмотрел на них с мрачной брезгливостью.

– Ну?

– Всё исполнено, досточтимый! – подскочил к нему Сироб, и в глазах его Ясаву почудился какой-то хитрый-прехитрый, потаённый огонёк. Ещё Ясав заметил, что Йегрес слегка поморщился, глядя на Сироба, но ничего не сказал, а только нагнулся опять под стол, щёлкнул там, и стены сошлись.

– Располагайтесь, – бросил он на прощанье Ясаву и вышел. Сироб вместе со шлемоносцами – вслед за ним. За дверью некоторое время раздавались стуки, сопенье и бряцанье. Сироб расставлял посты. Потом всё стихло. Ясав снова сел в кресло, но тут же вскочил: дверь открывалась.

В комнате оказался толстый розовый человек. Он обвёл взглядом пустые кресла, огорчённо вздохнул, пробормотал что-то о недостойной торопливости и исчез снова, быстрее, чем можно было от него ожидать.

Ясав уже не стал садиться, а просто прислонился к стене. Вскоре дверь решительно отворилась, и на пороге показался новый человек: с узким, длинным, немного бледным лицом, дьявольски красивый, но как бы замороженный. Однако, войдя в комнату и увидев Ясава, человек расплылся в улыбке. Ясаву почему-то показалось, что человек хочет, чтобы улыбка была глупой, но у него это не получается. Глаза продолжали чернеть колючими угольками. Человек поклонился Ясаву и повёл рукой, приглашая сесть. Человек ещё шире расплылся в улыбке и сел сам. Немножко побарабанив пальцами по столу, он взглянул на Ясава (тут Ясав заметил, что в глаза он не смотрит).

– Так-с, так-с, – произнёс человек. – Вот так-с…

Может быть, он сказал бы что-нибудь ещё, но дверь снова открылась и стремительно, не глядя ни на кого, прошёл к столу худощавый человек с морщинистым желтоватым лицом и наголо обритой головой.

И в то же мгновение, как он сел, дверь торжественно распахнулась. Тот, первый, толстяк, теперь уже благодушно улыбаясь, прошествовал на центральное место. Оба человека за столом встали и поклонились, а Ясав оторвался от стены и поклонился тоже. «Авов», – догадался он. На хитоне вошедшего была прицеплена золотая бляха. Только тут Ясав заметил, что двое других не имели никаких знаков различия, и почему-то почувствовал, что он тоже зря нацепил свою бляху.

Толстяк жестом пригласил всех сесть. Некоторое время они сидели молча. Наконец толстяк сказал:

– Познакомьтесь, уважаемые.

– Йердна, – сказал узколицый.

– Муан, – пробормотал бритый.

Толстяк торжественно представил Ясава, который почти ничего не слышал, потому что смотрел во все глаза на новых знакомых и с каждым мгновением всё больше постигал их ум и свою неопытность.

Все опять помолчали.

– Так-с, – сказал опять узколицый Йердна, но ничего не добавил. Уже Ясаву стало не по себе от затянувшегося молчания, уже противное першенье подступило к горлу. Никто и не думал начинать. Авов сидел с рассеянной улыбкой и иногда вытирал платком вспотевшее лицо. Йердна постукивал пальцами, потупив взор. Муан вообще закрыл глаза и откинулся на спинку стула.

У Ясава начало чесаться подмышками и ниже лопаток. Остальные были спокойны. Наконец, когда Ясав совсем было уж рот раскрыл, дверь легко приоткрылась.

– Пожаловала, – процедил Йердна.

Она была золотоволосой, как дикая лисица, она была зеленоглазой, как лесная северная рысь.

АГНИ (сон)

…Вернулся?

– Из дома не выходила?

– Нет, мне сено нравится. Не то, что в прошлый раз: оставил в какой-то яме – тоже мне дом…

– Где опрокину я подружку и в горло опрокину кружку – там, значит, я построил дом, тирлим-бом-бом, тирлим-бом-бом…

– Распелся, ишь ты, а я тут голодная сижу…

Ох, сколько же он принёс!.. Дня на два хватит.

– Слушай, свёрток не потеряла?

Каждый раз, когда уходит, отдаёт мне этот свёрток. Там всё бумажки, бумажки…

– Добавь туда про дом песенку-то.

– Ещё не сочинил, вечером тебе спою, тогда и запишу… Лучше ещё раз повтори, кому отнести это должна, если что.

– Да помню, помню я. Туда-то и туда-то, передать тому-то…

– Ну вот и молодец!..

ЯСАВ (сон)

…Помогите мне демоны, демоны полей моих… Соха моя тяжела, и сноровки нету, и земля неохотно открывает своё тепло. Но не вернусь я в дом, не вернусь к жене своей, пока не выполню то, что назначил на сегодня… Крепче, руки – скоро я посею здесь зёрна жёлтые, крупные, крепкие… А как дадут они всходы, да заколосятся – то-то будет радости в моём доме, демоны полей моих…

АГНИ (сон)

– Слушай, хотела бы ты жить на одном месте, в деревне, в своей хижине? – Глаза странные, грустные. Проверяет. А мне и притворяться не надо – мать у меня была шлюха, а все отцы – бродяги, какая там деревня!

Мы с мужем моим так свой век проживём, спину не гнув, в скотину не превращаясь, как птицы только живут.

У нас с мужем моим дорога одна, а уж куда заведёт она – о том не с нас спрос…

Мы с мужем моим…

ЯСАВ (явь)

– Значит, так, – сказал Авов.

– Как самочувствие высокороднейшего? – перебил его Йердна.

– Спасибо, э-э, сынок, хорошо. То есть, к сожалению, хорошо…

– А помните, в прошлом-то году?

– Да-да! – Ясав заметил, что толстяк ещё чуть-чуть порозовел, а золотоволосая Агни улыбнулась чему-то. Муан, раскрывший было глаза, когда вошла Агни, закрыл их снова и начал тихонько раскачиваться на ножках кресла.

Авов, кажется, не хотел больше ничего говорить, и тогда Йердна опять сказал:

– Так-с.

Сказав это, он посмотрел на Авова. Авов кивнул головой.

– А почему, собственно, он? – улыбнувшись, произнесла Агни. Муан пожал плечами, не раскрывая глаз. Йердна галантно поклонился Агни, Авов же ещё раз кивнул головой:

– Так будет лучше. Опыт, сами знаете. Я – вообще, он – в частности. Я думаю, так.

– Любимчики? – ещё очаровательней улыбнулась Агни.

– Ради бога, ради бога, не надо! – пропыхтел Авов. Йердна как-то замкнулся, отчего стал казаться ещё более замороженным, но сказал:

– И всё-таки.

Во время этой беседы Ясав уже несколько раз украдкой под столом вытирал потные руки. Голова шла кругом.

Йердна был настойчив.

– Листья, – сказал он, и все напряглись. Ясав почувствовал это. Даже Муан открыл глаза.

– Вы уверены, что дело в листьях? – уже невозможно очаровательно улыбнулась Агни.

– Вот-вот! – видимо обрадовался Авов. – Мятеж!

Муан открыл рот и сказал:

– Ха!

«Демоны, демоны», – в тоске подумал Ясав. Ему мучительно хотелось тоже сказать что-нибудь.

– А ваше мнение? – Йердна вежливо наклонился к Агни.

– Надеюсь, охрана будет надёжной! – Казалось, не было предела её очаровательной улыбке.

– Не обижай меня, – пококетничал Йердна, и Ясав почувствовал, как все расслабились, и сам он почувствовал себя как-то спокойнее.

– Ну что ж… – Йердна встал. – Предварительный обмен мнениями, – я думаю, что выражу мнение досточтимого Авова, – можно считать завершённым. Думаю даже, он окажет решающее воздействие на результаты нашей работы. И позвольте мне оценить то единство основных воззрений и весьма полезный, разносторонний подход к вопросу, проявленный здесь незабываемыми словами Великой Бабушки: «Удовлетворена, детки мои! Глубоко удовлетворена!»

Йердна говорил всё громче и громче, но странно – его голос не заглушил, а наоборот, непонятным образом позволил Ясаву услышать в комнате некое постороннее сопенье, доносившееся откуда-то извне.

– А вы? – обратился Йердна к нему как раз тогда, когда Ясав, со всё возрастающим уважением, проникался необыкновенными качествами своих новых знакомых. Он чувствовал, что сам умнеет на глазах, когда почти непринуждённо склонив голову, ответил:

– Да!

Йердна сел.

– А теперь о деталях, – весело проговорил Авов. – Фазанов уже загрузили.

– Зелени, зелени побольше, хоть сушёной, – проговорил Муан. – И обязательно хлопкового масла: в провинции хорошего не достанешь.

– Я жить не могу без дынь, – вздохнула Агни. – И не забудьте про морскую воду для ванн.

– Всё-все учтём, – благодушно пропыхтел Авов. – На то меня и поставили, чтоб я всё учитывал. Да поможет нам Великая Бабушка!

Тут уж встали все, и Ясав понял, что заседание кончилось.

И удивительно – он до вечера думал, напряжённо думал о чём-то, но даже тень мысли не посетила его усталую голову. И лишь перед сном он удивительно ярко представил себе Агни, держащую в длинных пальцах прозрачный ломтик спелой дыни.

Уже несколько дней забываю ставить даты. Завораживает меня эта история, определённо завораживает. А чёрт с ними, с датами – не дневник ведь пишу! А потомку моему – я так чувствую – до большой лампочки будет, писал я это в среду или в пятницу (я и сам-то дни часто путаю)…

Вишь ты, Георгий – уже о потомках заботиться начал, всего-то ничего накропал, а уже пьедестал приспосабливаешь. Не о том, не о том думаешь!

Вперёд!

«Дышала ночь восторгом сладострастья…» Чушь какая! Заразился от нашей бухгалтерши Клавочки и теперь весь день повторяю, как патефон. Надо же вообразить такое! А ведь кто-то когда-то сочинял, как я, сидел, писал, марал черновики, потом родилось: «Дышала ночь…» Тоже – литература. Угар нэпа, даже вроде ещё раньше. Ладно, начнём помаленьку.

Куда ж нам плыть?

Труднее всего начать. Что там у меня по плану? Разговор членов комиссии на стоянке. С чего он завяжется? Как обычно– с погоды? Нет, для них это слишком щекотливая тема. С еды? С ней уже всё решено – слуги сгондобят (фу, какое словечко прицепилось от Васьки-слесаря!) Пожалуй, лучше создать напряжённую атмосферу – все волнуются, боятся друг друга, шпионят. Тогда начну с пейзажа. Как известно, описания природы дополняют и углубляют картину духовной жизни героев. Итак… с чего бы начать?.. Эврика!

Дышала ночь восторгом сладострастья. Мгновенно упавший вечер скрасил цвета неба и леса – и привычно голого, пустого и оттого страшного. Было тихо. Члены комиссии расположились вокруг костра, сзади них – стражники, тщательно отобранные из охраны Квартиры. Ужин подходил к концу.

– Обменяемся первыми впечатлениями? – предложил Йердна.

– Дороги у нас, прямо скажем, мерзкие, – буркнул Муан. – Вот чем заняться надо.

– Это дело Дома Путей, а не наше, – пресёк тему Йердна.

– Фазаны были чудесны, – вздохнул Авов и обратился к слуге: – Ещё такие есть?

Тот уверенно кивнул, и наступила тишина.

– Слишком тихо, вечер ещё не поздний, – отозвалась Агни. (Надоело мне это «отозвалась», «буркнул», «вздохнул», буду писать проще)

Агни: Слишком тихо, вечер ещё не поздний. Птиц не слышно, кузнечиков, только ветер…

Авов (важно): Звенья одной цепи?

Йегрес (про себя): Спят, небось, куда они денутся…

Агни (будто услышав): Куда? Туда же, куда и листья.

Йегрес (вкрадчиво): Если мне позволено будет сказать, досточтимая, с листьями дело обстоит не так уж опасно. Просто погодные условия изменились или что-то там ещё…

Авов: Мятеж, например.

Агни (Йегресу): Завидная точность для военного человека.

Йегрес (как бы в сторону): Я хоть что-то в этом понимаю, не в пример некоторым…

Йердна: Досточтимые!

Муан: Тихо!

И в тишине они услышали вой. Медленный, протяжный, заунывный, он приближался к ним. Стражники встрепенулись, похватали пики и встали наизготовку, оборотясь к той стороне темноты, откуда надвигался вой. Он нарастал и, приблизившись, казалось, метров на 20, смолк. Сухо затрещали ветки, потом все звуки исчезли.

Йердна (тихо – стражникам): Проверить!

Но они не успели и шелохнуться, как из тьмы показалась крупная серая тень, она резко покачнулась к свету – и все увидели волка. Огромный, мощный зверюга шёл, качаясь, на пики стражников. Подойдя к ним вплотную, он остановился и завыл снова – оглушительно, дико, как раненый. Волк стоял, широко расставив лапы и задрав морду, выл, потом вдруг захлебнулся своим же голосом, в горле у него что-то забулькало, он пошатнулся и упал, упал неестественно, вперёд мордой, будто стараясь достать до остриёв пик. И сразу стал кучей грязной серой шерсти, неподвижной и безжизненной. Первым к нему подскочил Муан, держа в руке горящую ветвь.

Муан: Кажется, он даже не ранен.

Йегрес: Странно…

Авов: Зачем же он сюда прибежал?

Агни: На редкость меткий вопрос!

Йегрес: А вы жаловались на тишину…

Муан: По виду – совершенно здоровая тварь.

Авов: Внешность так часто бывает обманчива.

По знаку Йегреса стражники перевернули волка. Тот был мёртв, и только глаза его остались открытыми и неподвижно смотрели вперёд. Пламя костра отражалась в них, и они вспыхивали жёлтыми искорками, как у живого.

Йердна: Ещё одна загадка…

Молча они разошлись в приготовленные шатры. И когда каждый из них, закрыв глаза, уже приготовился отрешиться от тревожных мыслей и заснуть, налетел внезапный ветер. Шатры судорожно задрожали, потом на несколько секунд стало тихо – и вспыхнула молния. Она осветила пустой лес белым мертвенным сиянием, и тут же, без перерыва, взорвался, тяжело просыпаясь, гром. И снова – порыв ветра, вспышка и грохот, сотрясающий лес, шатры, души затаившихся там людей, призванных расследовать неполадки в природе. Редкими крупными каплями пошёл дождь, молния вспыхнула ещё раза три – и гроза умчалась прочь. Дождь ещё постучал по шатрам и тоже ушёл. Люди, которым поручили призвать природу к порядку, понемногу успокоились и затихли, заснули. Воздух стал чистым и бодрым. И ещё несколько часов, до самого рассвета, дышала ночь восторгом сладострастья.

Итак, их застигла ночь.

Демоны, демоны, демоны опустевших лесов моих, скрытые во мраке, неслышные, незримые…

Впрочем, меня тоже застигла ночь, и чего уж там прятаться от себя. На 55-м году есть над чем задуматься. Второе подведение итогов. Первое случается где-то лет в 37 – окончательное прощание с юностью, торжественные похороны надежд, правда в лицо… А сейчас? Окончательный итог? Прощание… с жизнью? Уже ничто не свершится, ничто не изменится, кроме пустяков. Что есть – то и будет, разве поблекнет, иссушится и так сойдёт на нет. Тогда, почти 20 лет назад, озирался я без гнева. Казалось – время ученичества вот-вот минет и настанет… Эх, жизнь! И вот снова – баланс. Как пусто вокруг! Тогда – Славка, ещё пацанёнок, смышлёный, бойкий, голова кругом стриженая – носился по двору в «футбол я ну»… Нет парнишки, которого я любил, будто умер он. Прощание с живыми. Теперь Ростик здоров, настырен, за него нечего беспокоиться, а тот – пацанёнок – растаял, исчез незаметно и навсегда. А я – тогдашний – жив разве? Всю жизнь умираем… Эх, ма, диалектика ёлкина, чего она с нами вытворяет. Ничего, держись, Георгий, а то выпил на рупь, а соплей напустил на червонец! И всё жаль, жаль и себя, и Славку, и Раю – где мы, куда подевались?!

Неужели вся жизнь пройдёт, до конца, до капли на донышке, вот так – впустую? Дело всей моей жизни под запретом. Сколько я могу? Сколько во мне планов, идей – неужели всё пойдёт к дьяволу?! Нет, даже не к дьяволу, а просто – в пустоту, в ничто. И вся моя жизнь – в пустоте. Какие ничтожества вокруг! Склоки, дешевые интриги, копеечные заговоры – вот их путь. Но ведь не мой же! Как я был наивен, когда мечтал переделать этот мир, скроенный по образцу, подсунутому Сатаной! Этот остров – такой великолепный, праздничный с высоты полёта геликоптера, этот народ, такой щедрый и талантливый вдали от служителей Бабушки, от её мрачной Квартиры. И вот – пленник. Роскошная тюрьма, еда и одежда, только за то, что не делаю того, что могу, пустые дни, прогулки в одиночестве… Вся моя жизнь последних лет – сплошная прогулка в одиночестве… Правда, сейчас у меня блестящая компания – группа ядовитых тварей под фактическим руководством подонка Йердны. Ведь дебил Авов – не худший из них – только ширма. Мне даже не хочется разбираться в этих «лиственных кознях», хотя чувствую, что мог бы добраться до истины. Но кому она здесь нужна? Бабушке? Только для укрепления власти. Йердне? Чтобы при случае скинуть Бабушку. Этой стране, её людям? Нет, они заслужили своих хозяев! Мне? Да зачем? Мне уже ничего не нужно. А тем более истины; излишняя роскошь для заключённого. Оставьте мне мои сны, мои полёты – без границ, без препятствий…

И всё-таки остановиться я уже не могу: слишком долгий взял разбег. Скоро 30 лет как мараю, мараю бумагу. Другие в люди выбились или обзавелись геморроидальными мечтами: машина, дача, сад, огород… А я всё бегу, бегу по бумаге, никак не успокоюсь. Видно, горбатого могила исправит. Но теперь – вперёд за воображением! Прочь, друг Георгий, пошлые мысли о том, что «надо», о том, что «подошло бы». Отныне мой единственный бог – воображенье! Ура, вперёд!

А если создать себе партнёра – эдакого мудрого, доброго, такого же, как я, только всемогущего? Я же строитель и конструктор, так попробую сконструировать себе друга-бога, святого Муана, своего двойника и наставника, потому что…

Потому что крест на себе нельзя ставить никогда – это ты, Георгий, запомни всё голова гудит ручка пляшет знаки препинания куда-то вылетают… Пить надо меньше, а работать больше. Вот тебе лекарство от геморроя души. А теперь спать… Хотя…

И ещё долго в своём шатре Муан придумывал себе бога, а потом, уже во сне, разговаривал с ним и убеждал его вместе лететь на геликоптере через море, к звёздам, и вовсе это не страшно, наоборот – страшно на земле, а там всё легко и празднично, и ты растворяешься в небе, и паришь, и ты счастлив, а бог в ответ улыбался доброй улыбкой и качал головой, так что было понятно – он согласен, он тоже верит, что полёт – единственное счастье, и осталось совсем-совсем немного, чтобы отделиться от тверди и уйти…

Всё!

АВОВ (явь)

Авов проснулся опасливо: казалось, сейчас опять обрушится на него привычная болезнь. Но нет – всё было в порядке. Правда, не хватало Анеле и такого необходимого чувства, но… «Государственный долг», – сурово подумал Авов и преисполнился сознанием собственной значимости. Однако тут же его отвлекла от забот особой важности мысль – простая, но исключительно занимательная: «Спала ли Агни одна в эту ночь; и если не одна, то с кем?» Вариантов было много, и все их Авов обстоятельно обдумал. Отпал Йегрес, потому что занимал невысокий пост, и Сироб – личность бесцветная. (Чёрт, а нужен ли он вообще? Придумал его зачем-то, а теперь он болтается без дела и даже без функции. Может, убрать его? Ладно, пока подожду) Йердна – влиятелен, Муан – интеллигент, а с ними всё бывает очень своеобразно, Анеле рассказывала. Ясав – тёмная лошадка, орешек, который в постели можно легко раскусить… Мысли Авова прервал шёпот. Стражники переговаривались тихо, но что-то было в их голосах тревожное. Авов прислушался.

– Ещё одна!

– Смотри, на вид совсем целая.

– Эй, ребята, тут в кустах ещё две… нет – три!

– Что ж такое-то?

– Мор. Вселенский мор.

Авов осторожно высунулся из шатра. Стражники сгрудились вокруг большого куста, и один из них держал в руках трёх серых птиц – мёртвых. У самого шатра Авов увидел ещё одно съёжившееся неживое тельце пичуги. Он ни о чём не размышлял, но животом почувствовал, что дело плохо. Из-за деревьев появился ещё один стражник. Он нёс пику и штук двадцать мелких птах, наколотых на неё. Стражник бодро окликнул своих товарищей и, выставив вперёд пику, с гордостью крикнул:

– Неплохой намечается завтрак!

Стражник был туповат.

ЯСАВ (явь)

…Ночью Ясав проснулся от тишины. Он часто по службе выезжал в глухие районы Родни и хорошо знал лесные ночи, полные звона кузнечиков или цикад, шороха змей и мышей, клёкота ночных птиц, трепета листьев под ветром. Он привык к этому. А сейчас вдруг все звуки исчезли: настала такая тишина, что Ясаву показалось, будто он оглох, и он поспешно щёлкнул пальцем по материи шатра. Нет, с его слухом всё было в порядке, а вот лес… Лес замолчал, и оттого не спалось Ясаву до самого рассвета, и странные мысли тревожили его, и когда сон почти овладел им, то на грани уходящей яви Ясав увидел мёртвые стада оленей на голых глинистых полях, где не взошла трава, и землю, покрытую серым пухом умерших птиц, и – уже окончательно погрузившись в сон – он увидел буреломы рухнувших лесов и обнажившееся дно пересохших рек и – почему-то – разверзнувшуюся землю, которую, будто при землетрясении, делили, резали, рвали овраги, возникающие прямо на глазах…