Текст книги "Судьба олигарха"

Олигарх был похож на Бройлера, как брат близнец, по немыслимому стечению обстоятельств родившийся позже лет на десять и не успевший вырасти до размеров первенца. Сколько Максим помнил Олигарха, он всегда был богат и успешен, а Бройлер считался его компаньоном, хотя в бизнесе понимал так же мало, как абориген Гвинейского архипелага в компьютере.

Гоша был правой рукой Бройлера, а в девяностых – «бригадиром» одного из звеньев многочисленной группировки Колобка. Когда же «шестисотый» «Мерс» «авторитета» взорвали – вместе с ним и водителем, разметав на сто метров запчасти и куски тел, так что даже на проводах красной лентой повисли разорванные легкие – Бройлер пытался удержать его наследие. Но «братва» не признала в нем лидера, каждый претендовал на долю в рухнувшей бандитской империи и то были трудные времена для Бройлера и оставшихся с ним.

Макс навсегда запомнил его слова, сказанные как-то в салоне внедорожника:

– Ребята, пришло наше время. Если сейчас выстоим, все у нас будет хорошо!

Но оказалось, лучше стало только Бройлеру, Максим же по-прежнему работал на зарплату в сто пятьдесят долларов. А потом пути их разошлись.

После смерти патрона, Бройлер изменился, стал заносчив, высокомерен и, будучи одного роста с Максом, смотрел на него свысока.

Если раньше он валил все на Колобка, называя того по имени:

– Это не мое решение, это Олег сказал!

То теперь уже не церемонился, давая понять Максиму и остальной «пехоте» их полную несостоятельность, возможно для того, чтобы не поднимать зарплату. Когда что-то не получалось, Бройлер начинал ворчливо причитать:

– Вы ни на что не способны, что ни поручи, ничего сделать не можете. Ну как, как можно было запороть такую простую «работу»?!

Кроме всего прочего он был обидчив и злопамятен. Просто так с улицы никого не брал, а уйти от него было вообще проблемой.

В тот день, о котором идет речь, они, промотавшись, весь день по делам, возвращались домой. Макс вел «Ленд Крузер», Бройлер кимарил рядом, а еще два парня – представители немногочисленной народности караимов, насчитывающей по всему миру не более пяти тысяч человек, но сохранившей свой язык и культуру – Илья с Давидом сидели сзади. И вдруг, Давид сказал Бройлеру своим тягучим южным говором:

– Смотри, Валэра, это же Лепа. Помнишь, с нами работал?

Задремавший «авторитет» присмотрелся, разглядывая сквозь тонированное стекло джипа, едущего за рулем светлой «девятки», сбежавшего от него «боевика».

– Ты глянь, какой стал холеный и машиной обзавелся; наверное, у меня деньги украл. А ну-ка, Макс, падай ему на «хвост».

Ничего не подозревающий Лепа, высадив жену возле парадного, поставил машину на стоянку и пошел домой. Как только бывший «брат по оружию» вошел в подъезд, Давид, Илья и Максим вбежали следом и, догнав на лестничной площадке, стали избивать парня. Вернее, Макс стоял в стороне, глядя, как правнуки древних хазар лупят ногами закрывавшего голову отступника-ренегата. Лепу он знал плохо, видел пару раз до его бегства, но сейчас представлял на его месте себя.

То, что поручал им Бройлер, не было простым и осуждалось как людьми, так и Богом. В смутное время середины девяностых «авторитет» приказал Максу сжечь ларек строптивого коммерсанта, отказавшегося платить бандитам за «крышу».

Торговая точка работала днем и находилась возле метро «Лесная», посередине аллеи похожих друг на друга киосков. Оставив машину у парка Киото, Максим, взяв пятилитровую емкость с бензином на треть разбавленного машинным маслом для более высокой температуры горения, глухой ночью пошел к ларьку, кляня ненасытного Бройлера, неуступчивых барыг-бизнесменов и свою работу, которую все еще пытался любить. Сваренный из железных листов павильон был закрыт замком снаружи, но внутри кто-то находился. Слышались, нарушаемая треском помех музыка, кажется, играло «Радио-Активность», невнятный шорох и приглушенные шаги.

Макс ушел ни с чем, а утром доложил обо всем «авторитету».

– Ну и что, что там человек, я его, что ли туда посадил? – раздраженно посмотрел на него Бройлер. – Считай это первым предупреждением, еще раз не выполнишь задание, лишу ползарплаты, а потом выгоню.

Макс только пожал плечами, мол поступай как знаешь и, ничего не ответив, ушел. Но когда через несколько дней киоск вместе со сторожем сгорел, Максим понял – Бройлер не шутил. А еще через месяц он случайно узнал, что Илья, невысокий плотный борец, примерно одного возраста с ним, стал получать долю.

Всякий раз, проезжая мимо заброшенного кладбища возле Дарницкого вокзала, Макс крестился – здесь Колобок, да, наверное, не только он, прикапывал в старых могилах умерщвленных людей. За время работы, Максим, словно мифический лодочник, перевез сюда четверых, завернутых в покрывало и заклеенных скотчем. В определенном месте Давид с Ильей грузили «сверток» и уезжали, он ждал какое-то время и ехал следом, а подельники сообщали ему по рации обо всем, что происходит на дороге. Возле кладбища молчаливые, одетые в черное караимы забирали тело, он уезжал и пил до утра на кухне, стараясь водкой заглушить рвущуюся наружу тоску. Обычно он не дотрагивался до этих страшных тюков, но однажды изменил своему правилу.

Макс интуитивно уловил в зеркале движение на заднем сидении. Нервы были натянуты до предела, и ему показалось, что покойник шевельнулся или оказался не до конца мертв, и он не знал, что хуже. Сердце барабанной дробью зачастило в груди и если бы на его бритой голове росли волосы, они непременно поднялись вверх.

Плохо приклеенный к ткани скотч отстал, и упавший угол зеленого покрывала открыл до половины лицо немолодой женщины, седые волосы которой с одной стороны были заляпаны казавшимся черным пятном. Ее открытые глаза бессмысленно смотрели вперед, но Максу казалось, она требовательно глядит на него. Не в силах отвести взгляда от глаз мертвой старухи, он чудом вписался в поворот и, остановившись, поправил покрывало.

***

Максим терпел выходки Бройлера, и его недовольство возомнившего бог знает, что о себе местечкового царька – человека, долгое время подавляемого другими, а теперь, по стечению обстоятельств, получившего возможность втаптывать в грязь зависящих от него, – понимая, что выбора нет.

Но однажды, он все же не выдержал.

Жена Макса была на последнем месяце беременности, и об этом знали все, как оказалось, кроме Бройлера.

Он отвез жену в роддом, с нетерпеньем ожидая рождения ребенка, мальчика, по показаниям УЗИ. Почти в тот же момент, когда малыш появился на свет, позвонил Бройлер, срочно нужно было куда-то ехать, и Макс удивленно ответил:

– Ты что, Валера, у меня жена рожает, дай сегодня выходной.

Но его уже никто не слушал, «авторитет» по своему обыкновению швырнул трубку на стол, а на следующий день высказал ему свое недовольство:

– Ты кто такой, что ставишь меня перед фактом?!

Внутри Максима все задрожало от возмущения и обиды, стараясь не наговорить лишнего, он протянул ключи от служебной «девятки» и, с трудом взяв себя в руки, сказал:

– Все, Валера, до свидания, больше я у тебя не работаю.

Они развернулись одновременно и быстро пошли в разные стороны, как, отсчитывающие шаги, дуэлянты.

У истории с его уходом было продолжение, к которому внутренне Макс был готов. Месяца через четыре он случайно встретил на Ленинградской площади изрядно выпившего, небритого и опухшего после недельного запоя Илью. У него родилась дочь и Илюха, со свойственным восточным людям размахом праздновал появление первенца. По этому поводу парни зашли в кафе неподалеку, где Максим был постоянным клиентом и выпили за здоровье новорожденной.

– Как пацаны, как Давид? – спросил Макс; проработав почти десять лет бок о бок, он не мог так просто вычеркнуть этих людей из своей памяти.

– Нормально, – ответил Илья, несмотря на то, что Давид был в два раза меньше его комплекцией земляка и единоверца он боялся. Уснув однажды в подсобке принадлежащего Бройлеру магазина, незамеченный караимами, Макс стал невольным слушателем их разговора. Вначале, они орали друг на друга на своем языке, а потом, видимо схватив нож, Давид закричал по-русски:

– Я тебя сэйчас зарэжу! Забыл, кто тебя в Киев привез? Если б не я, так и копал бы в огороде картошку!

– А как с жильем у него? – поинтересовался Максим, памятуя, что жил Давид с женой и двумя детьми в съемной квартире. – Так и снимает?

– Нэт, Валэра помог.

– Что, «бабок» дал? – не поверил своим ушам Макс, зная нелюбовь бывшего шефа к расставанию с деньгами.

– Нэт, с докумэнтами. Давид с хозяйкой договор заключил, что будет за ней ухаживать до ее смерти, а потом она куда-то пропала, и квартира на нем осталась.

Максим понимающе кивнул, вспомнив мертвые, полные ужаса глаза седой женщины, и, налив водки, залпом выпил.

– Как Бройлер?

– Джип себе купил новый.

– Да? – снова удивился Макс. – А какой?

На его памяти Бройлер поменял дешевую «Nokia» лишь после того, как его пристыдили приближенные:

– Купи себе людский телефон, чего ты жлобишься?

– Зачем? – недоуменно ответил «авторитет». – Этот же работает.

– Валера, ты общаешься с серьезными людьми: депутатами, олигархами, «ворами в законе», что они подумают о тебе и о нас? – как маленькому растолковывал Гоша, и только после этого Бройлер дал денег, и ему привезли из магазина самый дорогой, навороченный по последнему слову «мобильник».

– «Хаммер», но самый дешевый, – ответил Илья, и неожиданно произнес, понизив голос: – Валэра хотел, что бы мы с тобой разобрались, но Давид сказал: Макс нам не враг и мы с ним воевать не будем. Зачем ты вообще к Бройлеру пошел, был бы я киевлянин, я и без Валэры уже на «Мерсе» ездил.

– Спасибо, пацаны, – благодарно улыбнулся Макс, и от сердца его отлегло, караимов он не боялся, но и недооценивать их не стоило.

Илья смотрел на него, не отводя глаз, словно хотел что-то сказать, но никак не мог подобрать нужных слов на чужом для себя языке. Боясь, что бывший напарник так и не решится, Максим подбодрил:

– Ну, говори, Илюха, не мучайся, от меня информация не уйдет.

– Валэра в Житомир звонил недавно, – наклонившись вперед, тихо произнес Илья, воровато оглядываясь по сторонам, – по поводу тэбя.

Макс отвернулся к окну, словно вдруг перестало хватать воздуха, переваривая только что сказанное. Он много раз слышал от Бройлера выдаваемые за собственные слова, что месть – это блюдо, которое подают холодным. Видимо, «авторитет» решил, что его время пришло.

– Не бойся, Илья, я тебя не подставлю, хорошо, что сказал – предупрежден, значит защищен, – задумчиво ответил на это Макс, поворачиваясь к собеседнику, но того за столом уже не было.

Он бы не заметил этой неприметной подержанной «Вольво», стоявшей у его дома, если б открывший капот водитель несколько раз не встретился с ним изучающим взглядом.

Максим скользнул по заляпанным грязью номерам старой серии, разглядев две последние буквы.

«Жи-Ши» – пиши через «и», – словно боясь забыть, повторял про себя Макс, вбегая по лестнице на пятый этаж. Никто его не преследовал и в парадном не ждал.

– Это все нервы, – твердо сказал он себе, запирая дверь. Пройдя на кухню, Максим посмотрел во двор, но подозрительная машина уже уехала. А когда через несколько дней он увидел ее в другом конце двора, то понял, что стоит она здесь неспроста.

Зайдя в охотничий магазин, Макс купил на последние деньги кнопочный выкидной нож с удобной ручкой, которая не выскользнет из руки от влаги. Денег было жаль, но кто знает, может эта покупка сохранит ему здоровье?

Подозрительная иномарка больше не появлялась, но Макс не терял бдительности, присматриваясь к незнакомым машинам и сидящим в них людям. Он возвращался летним днем из магазина, держа в каждой руке по кульку и, вдруг, увидел ту самую «Вольво», до половины спрятанную за домом и словно выглядывающую из-за угла. Обе его руки оказались заняты, и для драки было не лучшее время, но неприятности всегда приходят не вовремя. Дойдя до подъезда, Максим присел на лавочку, раздумывая, как поступить. Наверняка, противник или противники, что скорее всего, смотрят сейчас на него из окна лестничного пролета; он не оборачивался, делая вид, что отдыхает, наслаждаясь солнечным днем.

«Для кого доброе утро, а для кого, быть может последнее», – некстати вспомнил Макс слова циничного гробовщика из советского вестерна, но умирать Максим не собирался. Он достал телефон, делая вид, что куда-то звонит. Пусть понервничают, – решил Макс, тяня время и, вдруг, кто-то хлопнул его по плечу.

– Чего сидишь, такой здоровый, а от двух пакетиков устал, – с иронией сказал ему, проходя мимо сосед, живущий этажом ниже. Не услышав шагов, вышедшего со спины довольно крепкого мужчины лет сорока пяти, Макс нервно вздрогнул и обрадовано поднялся на ноги.

– Сижу, балдею – кислородом дышу, на улице благодать, аж заходить неохота. Ты как ниндзя подкрадываешься, бесшумно, – произнес он, пристраиваясь вслед за соседом. – Сань, возьми один кулек, пока я ключи достану.

Максим слышал тихое движение нескольких человек, осторожно поднимающихся по ступенькам на этаж выше, но решатся ли они напасть, когда расклад сил изменился, этого он не знал. По крайней мере эффект неожиданности был упущен. Достав из чехла на поясе нож, он зажал его в руке.

На лестничном пролете четвертого этажа Макс увидел стоявших спинами к ним двух крепких парней, в застегнутых под горло спортивных костюмах и надвинутых до бровей бейсболках. Этим одетым не по погоде людям явно было жарко, пот стекал по их бритым затылкам и Максим злорадно «посочувствовал»: ничего, ничего, сейчас вас Бройлер охладит.

Они стояли, держа руки в карманах, что-то внимательно разглядывая сквозь окно во дворе. «Только бы в спину не выстрелили», – подумал Макс, обгоняя соседа, теперь он был между ним и нанятыми бывшим шефом людьми. Но те, не взглянув на них, молча пошли вниз, и Саня недовольно проворчал, отпирая дверь:

– Ходят, ходят – высматривают. Совсем от наркоманов житья не стало.

– Да какие это наркоманы? – удивленно на весь подъезд, спросил его Макс. – Это же педики – сначала отсосали друг у друга, а потом «трахнулись».

Не зная, что «авторитет» предпримет еще, он некоторое время жил у тещи, но, не заметив больше ничего подозрительного, вернулся домой.

Позже от Бройлера ушел и Гоша, доведенный до нервного срыва бессмысленной жадностью компаньона, его болезненным самолюбием, маниакальной подозрительностью и боязнью заговоров. Их пути разошлись в разные стороны и пересеклись лишь тогда, когда от Бройлера ушел Олигарх. Исполнители уходят – пусть идут, найдутся новые, но потерю кошелька «авторитет» допустить не мог, в Олигарха он вцепится зубами и просто так не отпустит. Понимая это, бизнесмен позвонил Гоше, тот – Максу, а Максим – Паше. В результате неведомых им перетрубаций, пройдя по цепочке телефонных звонков, казалось, забытые судьбой люди оказались в гуще событий, к которым, в принципе, не имели никакого отношения.

***

Разговор затянулся минут на сорок, и, видимо, приняв решение встретившиеся у заправки, расстались. Олигарх уехал, и Максим с Пашей подошли к остальным.

– Совсем Бройлер с ума сошел, – негромко произнес Гоша. – Гребет все под себя, ни меры не знает, ни страха не чувствует, думает все с рук сойдет. Приехал на днях к общему знакомому, с которым у него коммерческие дела и говорит:

– Вирчас зажрался, пора его «рвать». Заберу себе «Майбах», а ты бизнесом его будешь заниматься, со мной в доле.

Как понял Паша из выше сказанного, речь шла о только что уехавшем Олигархе.

– Знакомьтесь, – представил его Гоша своим товарищам, – это Павел. Юра, – показал он на высокого молодого человека, нос которого когда-то давно был перебит.

– Валентин, – представился второй, добавив к Гошиным словам: – Сам себе яму роет. Стас от него ушел, сейчас, если ничего не предпримет, другие побегут, а сам по себе он ничего не представляет. Дуб дубом.

– А этого Бройлер допустить не может, значит, зная его, можно ожидать всякого, – заметил Юра, а Гоша серьезно посмотрел на Макса.

– Поездите с ним месяц – два, пока все не утрясется. Возьмет вас с Пахой на зарплату, даст джип в сопровождение, и будете весь день за ним ездить. Только по внимательней. Не настолько Валера глуп, чтоб убить курицу, несущую золотые яйца, а вот нас, чужими руками может. Завтра у вас первый рабочий день, жди звонка, – сказал он Максиму и, пожав им руки, уехал вместе со своей свитой.

***

Распорядок дня новой Пашкиной работы не был напряжен.

В восемь утра они встречались с напарником на Ленинградке и к половине девятого подъезжали к дому Вирчаса. Там, оставив свою машину на подземном паркинге, пересаживались в служебный джип «Тойота – FJ Крузер» и отправлялись вслед за «Майбахом», стараясь не терять его из вида.

Дела, раскрутившегося на строительстве и продаже земли бизнесмена, сейчас шли неважно. Скупленные для перепродажи гектары стремительно теряли в цене, начатая им стройка коттеджного городка под Киевом прекратилась после того, как банки перестали давать кредит, да и цены на недвижимость резко пошли вниз. И недостроенные коттеджи, никому теперь не нужные по той цене, за которую их планировали продать, стояли, своим заброшенным видом не вселяя оптимизма их владельцу. Жил он, потихоньку влезая в долги, главным образом на то, что приносила сеть заправочных станций, на одной из которых и состоялся их первый разговор.

На заправочном комплексе с мойкой, шиномонтажом, минимаркетом и кафе у Вирчаса был свой кабинет и пока он общался с договорившимся с ним о встрече народом, что шел к нему на прием, как некогда ходоки к Ленину, Макс с Пашей сидели в кафе, ожидая его выезда. Готовили здесь вкусно, но из-за небольшого количества заказов, всегда однообразно: по утрам – блинчики с мясом и творогом, в обед – суп с фрикадельками и второе. Зайдя в туалет, на двери которого висела табличка «Служебный», Паша прочел набранное компьютером объявление: «Уважаемый посетитель! После эксплуатации унитаза не ленись смывать за собой воду и пользоваться ершиком». На что ниже какой-то остряк дописал: «А можно бумагой? Ершиком та-ак бо-о-ольно!».

В понедельник, среду и пятницу Олигарх ездил в элитный спортклуб, VIP-посетителем которого являлся.

– Сейчас с деньгами завал – активы заморожены, все встало, если б не заправка, не знал бы, что и делать. Вот чуть с делами разгребусь, может что «прострелит» наконец и возьму вам абонемент, будем вместе заниматься. Вам не так скучно будет, да и меня поднатаскаете, – пообещал он, забирая сумку из багажника.

– Спасибо, – уклончиво поблагодарил Макс, – но у нас свой зал есть. Он хоть в полуподвале, блины там ржавые и стены в трещинах, зато в нем такая обалденная аура!

– Тебе по статусу положено, – вставил Пашка, проходя сквозь вращающиеся двери фойе в, сверкающий кафелем, мрамором и зеркалами, вестибюль. – А мы здесь чужие.

После зала Олигарх иногда встречался с кем-нибудь в центре, но чаще возвращался домой. Лето он проводил за городом, в разбогатевшем на продаже земельных паев селе, где иномарки были практически в каждом дворе, как некогда коровы, куры и свиньи. На окраине у него был обнесенный забором дом, ничем особо – ни высотой ограды, ни вычурностью постройки – внешне не отличавшийся от соседских. С трех сторон, сразу за периметром участка начинался сосновый лес и даже во дворе росли высоченные сосны, с четвертой к усадьбе вела заасфальтированная бизнесменом дорога.

В частном доме Вирчаса его новая охрана ни разу не была, но предполагала, что дача обустроена в лучших традициях вилл американских миллионеров. Бройлер жил в огороженном трехметровым забором коттедже и планировал построить во дворе бассейн, но увидев смету, пожалел денег, на что Олигарх заметил Максу:

– Во дворе еще куда ни шло, но в доме, это уже лишнее. Я сделал сдуру, когда деньги шальные шли, теперь жалею – стены плесенью покрываются и хлоркой воняет, как в казарме. Мой тебе совет, Макс, будешь строить на даче бассейн, делай во дворе.

Когда Вирчас вышел из машины, Максим удивленно спросил Пашку:

– Какая дача, какой бассейн? Я не знаю, как ванную поменять! Он что, думает, мы тоже олигархи?

В холодное время бизнесмен уезжал на зимнюю квартиру, главным образом из-за детей, трехлетнего Руслана и пятилетней Лизы. Возить их каждый день за тридцать километров в детский сад и обратно, по обледенелой, занесенной снегом узкой дороге, было рискованно.

Как и положено Олигарху, у него была модельной внешности супруга, на голову выше мужа, и явно недотягивающая до его статуса любовница, рыжеволосая девица лет девятнадцати, с пышными формами и каким-то глупым выражением лица. Что заинтересовало ее в бизнесмене, было понятно, а вот что нашел в ней он, для Макса с Пашей оставалось загадкой.

– Это же не его уровень! – переживал за Вирчаса Макс, с трудом успевая по загруженной транспортом дороге, за Олигархом и его юной спутницей. – За те подарки, что он делает, любовницей у него должна быть двухметровая супермодель, с бюстом Памелы Андерсон и губами Анжелины Джоли, – возмущался Максим, проезжая вслед за «Майбахом» на запрещающий знак.

Возил жену Олигарха на персикового цвета джипе «Лексус» некто Геныч, невысокий, но крепкий спортивно сложенный парень. У него не было ни семьи, ни дома, ни флага, ни родины, и если б не Вирчас, то сидел бы он сейчас на нарах, с которых Олигарх его благополучно вытащил, уплатив пять тысяч долларов. Где они познакомились и что связывало между собой столь разных людей, история умалчивала, но по рассказам бизнесмена, в начале девяностых Геныч, сколотив бригаду из таких же, как сам сорвиголов, промышлял в Германии бандитизмом, и, отсидев в немецких тюрьмах пять лет, был депортирован.

– В свое время ворочал мешками денег, «брюлей» было столько, что в две ладони не помещались. И где это все сейчас? – с невеселой усмешкой спросил Максима Олигарх, главным образом он обращался к нему. – Если б я дело не замял, еще долго бы не вышел. Но рисковый парень, в Германии такое чудил! Угнал «Харлей» со стоянки перед супермаркетом, просто так, и давай по Берлину на нем гонять. Всю полицию за собой собрал, столько аварий устроил, мотоцикл разбил в лепешку, а самому хоть бы что! – с уважением и скрытой гордостью за приятеля произнес Олигарх.

– И какова мораль? – спросил Паша с заднего сидения внедорожника, прозванного ими за сложную систему открывания дверей Трансформер.

– Мораль? – задумавшись, переспросил Вирчас. – В том, что кроме мешка денег должна быть еще и голова, а когда на плечах жопа, не поможет даже ведро бриллиантов.

В Киеве Олигарх жил на Харьковском массиве, в недавно построенной комфортабельной многоэтажке из тридцати восьми этажей. В первый день, заходя вслед за бизнесменом в модерновое парадное, где стояли металлопластиковые окна и двери, а само оно казалось оранжереей из-за обилия вазонов, Паша почему-то решил, что тот идет в парикмахерскую.

– В этом доме что, все подъезды такие навороченные? – спросил он бизнесмена на следующее утро.

– Почему навороченные? – удивленно посмотрел на него Вирчас. – Обычные парадняки.

В этом было главное отличие Паши и Олигарха, в понимании мира и своего места в нем. Будь Вирчас рыцарем, на его щите обязательно красовался бы девиз: «Не я для мира, но мир для меня». Если что-то не устраивало его, он изменял положение вещей при помощи «волшебной палочки», своих денег. Павел же менялся сам, приспосабливаясь к новым условиям. В его парадном пахло мочой, было темно, а под ногами, как опавшие листья шуршали использованные шприцы. Но что он запомнил навсегда, так это стоявшую в углу лестничной площадки литровую банку с «уложенным» в нее, словно огромный коричневый червь, человеческим дерьмом. Она стояла дня три, источая зловоние и Паша, проходя мимо, заранее набирал в легкие воздух, будто опытный ныряльщик, а потом кто-то этот памятник человеческой изобретательности все-таки выбросил. И это тоже был Киев, но другой – город для всех.

Олигарх был так же мало похож на него и на Макса, как инопланетянин на жителя Земли. Нет, нет, в биологическом смысле он был нормален, но его философия, сам ход мыслей разнились от восприятия мира обычными людьми, выхолощенных, вышколенных общепринятой моралью, приученных к тому, что «я» – последняя буква в алфавите, что не в деньгах счастье, а сами они зло и любовь к ним, простая человеческая любовь, так же преступна, как кража или, боже упаси, убийство!

Пашка стригся в дешевой парикмахерской, с солидным названием «Салон причесок», разговорившись с совсем еще юной девушкой, мастером мужской стрижки. С пеной у рта и горящими глазами она доказывала, что хороший человек замечательно живет и без денег, а обвешенные золотом буржуи – глубоко несчастные, да что там несчастные, безнадежно больные люди! Что деньги – это только бумага и не подвержены тлению лишь одухотворенные вещи – добро и правда! Вот у нее нет больших денег и никогда не будет, но разве она несчастна? В тех маленьких, забытых богом и большими людьми городах и селах, в которых люди давно не видели наличных, разве они несчастны, разве живут они зря? Это покажется парадоксом, но даже двадцатые, тридцатые годы прошлого века, годы жесточайших репрессий и террора, пережившие их вспоминают со слезами умиления. Да, жилось трудно, было страшно, но они были молоды, они жили и в этом видели свое счастье, потому что у других – сотен, тысяч, миллионов – не было даже этого!

Пашка смотрел в возбужденно блестящие глаза наивного создания, нервно жужжащего над его ухом машинкой, читая в них так и не высказанный вопрос: В чем сила, брат? В конце ее пламенной речи он сам чуть не заплакал и, достав дрожащими пальцами из кармана последнюю пятерку, отдал на «чай».

Жить стало легче, на душе сделалось веселее от сознания того, что не один он в полном дерьме. Денег на проезд не осталось, и Паша шел домой пешком, повторяя про себя слова, ставшие гимном Помаранчевой революции: «Разом нас багато, нас не подолаты!».

Олигарх отогнал Трансформер на техстанцию, переделывать под охотничьий джип – оснастить лебедкой, галогенными фарами на крыше, поднять выше кузов – и они ехали на «Майбахе», руль которого Максу он не доверял.

– Помню, заработали денег, – ностальгически начал бизнесмен, вспоминая былые времена, словно происходило это не год, а сто лет назад, – раскинули по долям, тому, тому, и, вдруг, компаньон мой удивленно спрашивает, нюхая запечатанные пачки новеньких долларов: «Кто сказал, что деньги не пахнут? Такой обалденный запах!» Как можно жить без денег или говорить, что они не нужны? Ну как это? – недоумевал он, размышляя вслух. – Ведь деньги – это ось, вокруг которой все движется, основа основ. Не будь их, начался бы хаос, и люди так и остались на уровне каменного века. Они стимулируют прогресс, заставляют двигаться вперед, думать, ошибаться, побеждать! Одни алхимики с их побочными открытиями чего стоят. Деньги – это дорога в рай, ад, коммунизм, капитализм, выбирай свою. Когда они есть, все сразу становится проще, куда захотел, туда поехал, что понравилось – купил. У любой вещи есть цена, и раз обладаешь достаточной суммой, сможешь ее приобрести.

Олигарх говорил в почтительной тишине, о чем думал в этот момент Макс, Паша не знал, но сам он внимательно слушал его слова, впитывая в себя, как исцеляющий бальзам.

«Вот он, мост от животного к сверхчеловеку, о котором так долго и путано, говорил Заратустра, – размышлял он, переваривая услышанное. – Я пройду по тебе и пусть не стану богатым, но что-то измениться во мне, безусловно».

– Когда есть деньги, можно позволить себе меценатство, тратить их для души, на вещи, не приносящие выгоды. Строить церкви, оснащать современным оборудованием больницы и школы, спонсировать спортивные секции и турниры, вкладывать в футбол, баскетбол, городки, бег на ходулях. Никто не задумывается, как самые богатые люди – бывшие охранники, бармены, младшие научные сотрудники – стали миллиардерами, их принимают сейчас такими как есть. И дураку понятно: Ахметов из Донецка, а Пинчук – зять Кучмы. Народ болеет за «Шахтер», слушает вживую Пола Маккартни и Элтона Джона, и ему все равно, откуда взялись на это деньги, были украдены у государства или у кого-то еще. Вот ты служил в армии? – спросил Максима Олигарх.

– Конечно, сам пошел и не жалею.

– И я служил, – вставил Паша, хотя его никто не спрашивал.

– А я жалею сейчас, что два года пробегал погранцом по горам Таджикистана. Мне жаль потерянного времени – раньше смог бы заняться бизнесом, может именно этих лет мне и не хватило, что б раскрутиться по-настоящему.

Вирчас замолчал, вероятно, думая о своих утраченных возможностях, «Майбах» застрял в тянучке на Лесе Украинке, и Макс с Пашей рассматривали стоящую рядом спортивную «Мазду», на номерах которой было написано «Масяня».

– Хороший у тебя номер, – опустив стекло, сказал Макс хозяйке «купе», симпатичной девчонке лет двадцати.

– У тебя тоже ничего, – ответила та, полностью открывая окно, намекая на четыре семерки в «блатных» номерах «Майбаха».

– Все ж с криминала начинали, – произнес Вирчас, потихоньку двигаясь вперед, – так из всей команды только я один не «сел».

«Наверное, он единственный, кто не только не «сел», но и вообще чего-то добился», – подумал Паша, и Олигарх, подтверждая его мысли, продолжил:

– Меня вот позавчера спрашивает старый знакомый, в «авторитетах» когда-то ходил: Как же так, Стас, мы ведь вместе начинали, я всегда был главным и имел больше, так почему у тебя сейчас полно денег, а у меня нет иногда даже на сигареты?

– Чего ты тогда живешь на окраине? – непонимающе спросил его Паша. – Купил бы себе в центре хату, это же круто – жить в центре. И все рядом, а то мы по два часа за день на дорогу тратим.

– Ну, во-первых, не так это уже и круто, центр – прежде всего офисы и банки, жить там сложно. А во-вторых, у меня есть квартира на Петровском спуске 10, товарищ мой тот дом строил, и я деньгами поучаствовал. Сейчас в ней ремонт делают.

Когда Вирчас ушел по делам, Паша спросил Максима:

– Видел, как на тебя «телка» с «Мазды» смотрела, чуть в окно не вылезла?

– А ехал бы на «девятке», даже б не заметила, – грустно вздохнул тот.

– Подумала, что ты Олигарх. Если б сказал ей: Слышь, Масяня, сейчас тормознем у Бессарабки, сделаешь, мне минет? Она б сто процентов ответила: Да!!! Всем по минету! Водила в «Bryony», охрана в «Camel», – посмотрел Пашка на желтого верблюда, вышитого на внутреннем кармане короткой, подаренной Гошей для работы дубленки, – а босс, как и положено, в «Hugo Boss».

Вычитав в Интернете, что гер Хуго разрабатывал и шил на своей фабрике форму для нацистской верхушки – костюмы, элегантные кожаные плащи, шляпы, перчатки – Макс стал покупать только эту фирму. На его футболке, трусах, носках, лыжной шапочке были начертаны инициалы отца основателя, после войны попавшего в опалу и вынужденного продать производство. Пересмотрев свой гардероб, Максим отдал Паше, купленные с бешеной скидкой в «Elma Butik» джинсы «Versace», оказавшиеся коротковаты.