Текст книги "Безумие Таргерта. Книга 1. Рыба на мелководье"

Глава 2
Утренний гость

Ветер шуршал в кустиках пожелтевшей травы у подножия чернеющих иссыхающих деревьев. Невысокую изгородь, сколоченную из тонких дубовых брёвнышек и колышков, скрывал мокрый слой слипшейся листвы. А старая покосившаяся калитка требовала относиться к себе с должным трепетом: она тихонько покачивалась под дыханием слабого ветерка, ходила из стороны в сторону, казалось, что её полусгнившие разваливающиеся ножки скоро подломятся, и она упадёт, но так и не издаст ни звука.

В саду – никого, только изредка сваливающиеся на землю ягоды нарушали здешний покой, а может, наоборот, поддерживали. Они катились по каменной дорожке в траву, стеснительно скрывая маленькие вмятинки. Некоторые уже скукожились, прочие только начинали покрываться темнеющими пятнами. В воздухе стоял едкий запах, он окутывал всё вокруг, расползался и усыплял, наводил тоску, но почему-то такую сладкую.

Вайтеш принюхался и в блаженстве закрыл глаза. Нечасто ему удавалось так беззаботно расслабиться. Убедить себя, что никому он не нужен. Остаться одному и послушать песню, которую раз от раза поёт ветер, разнося по округе аромат вишни, такой приятный и убаюкивающий. Несколько лет тому назад он ненароком забрёл сюда, и с тех пор стал наведываться всё чаще, не желая противиться манящему аромату.

В дальнем конце сада таился домик садовника. Сперва можно было подумать, что он пустует, до того одиноким и оставленным он выглядел. Вайтеш уселся на старую скамейку рядом со входом и негромко позвал:

– Ротерби, старина Ротерби, спускайся вниз.

Спустя несколько минут он услышал какую-то возню, и дверь распахнулась. На пороге стоял человек, закутанный в несколько тёплых шерстяных накидок. В примятых чёрных волосах виднелись проплешины. Неудивительно, что он ещё спал, когда пришёл Вайтеш. Всё же в его глазах не было недовольства, только снисхождение, они словно по-прежнему наслаждались сновидениями. Ротерби окинул заспанным взглядом свои увядающие владения и улыбнулся.

– Это ты, Вайтеш… доброе утро, – произнёс он медленно и сдержанно, но Вайтеш знал, что Ротерби всегда рад ему. Отшельник примостился на скамейке возле Вайтеша и долго искал что-то в своих многочисленных одеждах. Наконец, он выудил-таки из кармана небольшой табачный кисет, взял оттуда щепотку красноватой смеси и растёр между пальцев. Вайтеш тут же почувствовал запах вишни, но затем какой-то незнакомый аромат насторожил его.

– Что там у тебя? – спросил он, принюхиваясь.

– Вишня, Вайтеш, разумеется, вишня, – добродушно отозвался Ротерби. – Ещё я добавил немного смородины, получилось весьма недурственно.

– Не думал, что ты выращиваешь смородину.

– Мне пришлось хорошенько постараться, чтобы найти эти дивные листочки… – Ротерби умолк. Вайтешу не хотелось нарушать случайно возникшую тишину. Он прислушивался к вою ветра, обжигающего кожу ледяными прикосновениями. Что до Ротерби, тому ветер лишь игриво трепал спутанные волосы. Казалось, что для хозяина дома он был тёплым, а может, становился таким, когда тот ухаживал за садом или просто отдыхал на скамейке. – Скоро должен явиться Тнайт.

– Как по мне, рановато для визитов, – отозвался Вайтеш и сразу смутился, вспомнив, что и сам он пришёл рановато.

– Да уж, и то верно, – Ротерби будто не заметил этой забавной неловкости, то была не наивность, а черта, за которую Вайтеш так его ценил.

– Ты знаешь о человеке в белом? Ночью я был в "Рыбе на мелководье" и слышал про какого-то незнакомца, слоняющегося ночью по городу.

– Не думаю, что меня это касается. Я живу за городом, может, не слишком далеко, но и не слишком близко, чтобы переживать о подобных вещах. У меня уже есть всё, о чём стоит думать.

– Всё, что у тебя есть – это сад, – Вайтеш вопросительно посмотрел на Ротерби. Тот окинул взглядом шелестящие вишни и загадочно улыбнулся, ничего не ответив. – В любом случае, что-то же должно быть, кроме сада. Твои вишни, конечно, вкусны, но кому достанет такой малости? Живи я здесь один, как ты, – давно бы свихнулся.

– А ты приходи почаще, – задумчиво протянул Ротерби. – Вишни красивы. Они красивы всегда, но прекраснее осенней вишни я ничего в своей жизни не видел.

– А ты разве много чего видел? – недоверчиво спросил Вайтеш, не поверив, что вишнёвый отшельник вообще когда-нибудь покидал своё пристанище. Ему думалось, что Ротерби и за пределы своей изгороди-то не часто осмеливался переступить.

– Я видел, как растёт вишня, – Ротерби многозначительно прикрыл глаза и теперь смотрел на сад сквозь узкие щёлочки век. – Видел, как она умирает и оживает вновь. На моей памяти это случалось чаще, чем кто-либо может себе вообразить.

– Но только смотреть на вишню способен любой человек, тут нечем бахвалиться, – Вайтеш скривился. – Некоторые смотрят на то, как умирают живые существа, вот это действительно неприятно. Неужели ты думаешь, что смотреть на смерть, допустим, собаки легче, чем на смерть вишни? Да это и смертью-то не назовёшь. Она просто вянет, потом цветёт, вянет и цветёт, а ты знай поглядывай. Ничего такого трудного.

– Если смотреть на смерть собак так неприятно, то зачем же люди смотрят?

– Откуда я знаю, смотрят и смотрят. Это же происходит по большому счёту случайно, никто не волен выбирать, видеть ему это или не видеть.

– А что испытывает человек, когда видит смерть, как ты говоришь, собаки?

Вайтеш так и не мог понять, к чему все эти вопросы.

– Тоску, если собака его собственная. Неприязнь, если бродячая. Иные испытывают радость, если померла соседская собака, которая мешала им спать. Не всё ли равно, что там кто думает?

– В том-то и дело, что они не думают, они испытывают эти самые чувства, которые ты назвал. А что ты испытываешь, когда смотришь на вишню?

– Ничего я не испытываю. Растёт себе и растёт, мне-то что до неё? Это же дерево. Деревья не "умирают", как ты говоришь. Они засыхают, гниют, но уж никак не умирают.

– Да, они не умирают. Поэтому ты и не смотришь на них, верно?

Вайтеш задумался, он всё равно не понимал, к чему клонит Ротерби.

– Вишня не заскулит, как собака, – продолжал тот. – Она молчит и шуршит листьями. Запускает в землю новые корешки, приносит ягоды, которые ты с таким удовольствием вкушаешь и наслаждаешься их ароматом. В общем-то, в ней нет ничего любопытного, поэтому никто на неё и не смотрит. Она не нужна никому, лишь её ягоды, они прельщают, а голые ветки так и будут надламываться и сохнуть, когда последняя ягодка упадёт в залежалую траву, которую тоже никто не замечает, исчезнет навсегда. Но из косточки вырастет ещё одно маленькое деревце, которое, пока не окрепнет и не даст ягоды, не будет никому интересно. Поэтому я смотрю на эти деревья, а они дают мне ягоды. Они мне их дают. Если хочешь, я могу и тебя научить смотреть на вишнёвые деревья.

– Ротерби, старина, да тебе надо чаще выбираться к людям. А то как бы самому тебе не превратиться в вишню, на тебя-то не будет никто смотреть. Только тебе важны эти деревья, думаешь, будь они людьми, а ты деревом, смотрели бы они на тебя?

– Надеюсь, что так, Вайтеш, очень надеюсь, – тут Ротерби завидел кого-то вдалеке и заговорил уже громче, – А вот и Тнайт.

Калитка приоткрылась, и в саду появился подмастерье. Угрюмый паренёк взвалил себе на плечи слишком большую ношу. Сумка так и тянула его к земле, но Тнайт был упрям и не собирался тратить дорогое время на возвращение в Дуодроуд только ради собственного комфорта, посему и принёс все требующиеся инструменты разом. В одной руке он держал две лопаты разного размера, в другой – длинные грабли и вилы, хотя для чего ему вилы, Вайтеш так и не смог сообразить. Когда подмастерье приблизился достаточно и счёл, что поручение с успехом выполнено, он разжал пальцы и тряхнул плечами так, как это обычно делают собаки, вылезая из воды. Раздался дребезг и лязг, и на землю рухнули всевозможные садовые принадлежности.

– Тнайт, ну как же ты так? – пожурил Ротерби всё тем же снисходительным тоном.

– Не злитесь, мастер Ротерби, – виновато отозвался Тнайт. – Я из сил выбился. Вы и сами говорили, что время нужно беречь, вот я и берегу.

– В отличие от моих инструментов, – Ротерби посерьёзнел. Заметив, что Тнайт окончательно раскис, он утешающе вздохнул после недолгого молчания. Так он делал всегда, когда не хотел произносить вслух слова утешения, но и не мог позволить себе оставить без внимания чьё-то расстройство. Подмастерье мгновенно оживился и принялся перетаскивать инструменты поближе к дому, складывая их в какой-то специальной последовательности, которую Вайтеш также не мог выявить. Ротерби довольно заурчал и захмыкал, после чего опять слегка прикрыл глаза, не переставая наблюдать за усердием молодого ума. По всей видимости, это приносило ему удовольствие.

Тнайт долго провозился с инструментами и в конце концов представил Ротерби свою кропотливую работу. Тот одобрительно кивнул, и подмастерье гордо нахохлился. Вайтеш тоже следил за процессом, но скорее с недоумением, нежели с одобрением. Когда Тнайт в высшей мере насладился похвалой, Ротерби попросил его заняться сорными травами, и тот не без сожаления покорился, но всё равно недовольно добавил:

– Мастер Ротерби, отчего же вам так хочется извести эти сорняки? Неужто они вредят вашим вишням? Их так много, я и за год не управлюсь. Да и пропалывай их или не пропалывай, всё одно вылезут.

– Вишни не так уж и прихотливы, дорогой Тнайт, в отличие от меня, – покачал головой Ротерби.

– То есть это вам так угодно, не вишням?

– Как бы то ни было, сорняки сами себя не выдернут из земли.

Тнайт расстроено поник и направился за инструментами.

– Кстати, Тнайт, – окликнул Ротерби, и в глазах подмастерья промелькнула искренняя надежда на то, что он передумал и хочет отменить ненужное поручение. – Не забудь выкапывать корни. Вглубь и вглубь. И не утруждайся отдыхать, когда тебе заблагорассудится.

Когда Тнайт принялся за работу, Ротерби шепнул Вайтешу так, чтобы его подмастерье не услышал:

– На самом деле я и сам не вижу никакого смысла полоть эти сорнячки, – он по-старчески усмехнулся. – Они и правда вылезают каждый год, я даже подумываю о том, чтобы сделать сад сорняковым. Ну, то есть специально не выкапывать сорные травы, ухаживать за ними, питать и лелеять их. Подумай, как они тогда разрастутся. Кто знает, так ли они уродливы в своём должном виде. Думается мне, что некоторые из сорняков весьма приглядны, если проявлять к ним заботу. Может, люди неправы в своих вечных поисках порядка в вещах, и без того содержащих его? Может, следует искать порядок там, где они привыкли его не замечать?

– То есть в сорняках? – сонливо осведомился Вайтеш и, зевнув, протёр слипающиеся глаза.

– Вайтеш, ты спал этой ночью? – спросил Ротерби с заботой в голосе.

– Вчера я не позаботился о сне, и этой ночью он сам покинул меня. Думаю, мне надо возвращаться. Сорняки сами себя не выдернут, как и сны сами себя не посмотрят.

Вайтеш скудно попрощался с Ротерби и Тнайтом, после чего, вернувшись домой, действительно заснул в мгновение ока. Но сновидение его не было сладким, если, конечно, кошмар можно назвать сновидением.

Глава 3
Заботливая дочь

В Дуодроуде выдался светлый, радостный денёк. Маленькие озорники подначивали друг друга на новые и новые проказы. Лица благородных жён и мужей источали благодатное счастье и настойчивую заботу. Их детки игрались с бродячими кошками, хохотали и валялись в дорожной пыли, несмотря на взволнованные окрики родителей.

Двери домов были украшены пахучими цветами. В воздухе витала пыльца, всюду жужжали толстые мухи, учуявшие запахи спелой снеди. Учтивые лавочники и торговцы ненароком втюхивали беззаботным девицам всякие безделушки и украшения, а для влюблённых у них всегда находилась парочка-другая чудесных диковинок, которые, без сомнений, только укрепляли воспылавшую страсть.

Вайтеш неспешно прохаживался возле своего дома и любовался обилием восторженных горожанок, спешащих откуда-то и куда-то. Отовсюду слышались разного рода лестные возгласы, комплименты, шутки и смешки. Он сделал глоток из кружки, которую прихватил с собой из дома: в ней всё ещё оставалось немного густого питья. В чай были добавлены ягоды вишни, смородины и ещё какие-то странные ягодки, названия которых Вайтеш не знал, но очень любил их вкус. Такой напиток получался вязким, кислым и очень бодрящим. Ингредиенты хранились в глубоком секрете. В принципе, Вайтеш совал себе в кружку всё что ни попадя, хотя, к удивлению, всегда оставался удовлетворён своими экспериментами.

Он тихонько прихлёбывал себе из кружечки и думал: "До чего же ясный выдался денёк, и хорошо было бы, если б он совсем не заканчивался".

– До чего же ясный выдался денёк, – улыбнулась швея Линда, высунувшись из окна лачужки по соседству.

– Денёк и впрямь хоть куда, – отозвался Вайтеш, от неожиданности чуть не поперхнувшись чаем. – Как поживают твои платья, Линда?

– Недурственно. А как твои сапожки, Вайтеш?

Тот усмехнулся.

– Сегодня я к ним не притронусь.

– Ещё вчера вечером я закончила юбку для дочки Сайласа, да вот тоже никак не соберусь отнести, – Линда горестно вздохнула. – Мне совестно, но когда ещё выпадет столь подходящее время для отдыха.

– Я и сам намеревался прогуляться по городу, – Вайтеш непринуждённо отпил из кружки, покосившись на Линду. – Могу и твоё шитьё прихватить.

– О, дорогой Вайтеш, это было бы как нельзя кстати! – швея радостно заулыбалась. Спустя несколько мгновений она уже стояла перед Вайтешем, застенчиво прижимая к груди плотно стянутый бечёвкой свёрток. Линда отдала ему юбку и украдкой поцеловала в щёку. Предусмотрительно выслушав все благодарности, он отправился на прогулку.

Пробродив по Дуодроуду несколько часов, Вайтеш так и не почувствовал усталости, которую обычно ощущал постоянно. Ничто не омрачало его прекрасное расположение духа, но кое-что всё-таки не давало ему покоя. Все идущие ему навстречу приветствовали друг друга почему-то одинаково: "До чего же ясный выдался денёк! – твердили они. – До чего же ясный выдался денёк!" Вайтеша начинало это раздражать. Он и сам подумал то же самое, когда пил чай. После чего молоденькая Линда, будто прочитав его мысли, повторила их вслух. А теперь и все жители Дуодроуда, словно сговорившись, наперебой лопочут: "До чего же ясный выдался денёк!" Вайтеш разочаровано хмыкнул: "До чего же ясный выдался денёк… Тоже мне, углядел. Да любой дурак в Дуодроуде заприметит, что сегодня ясный денёк. А говорят ещё, всем разное думается".

Всё ещё ясная погода сделалась прохладной. Благо дом Сайласа был неподалёку. Старик по-хозяйски прислонился к дверному проёму, стоя на пороге своего жилища, и выискивал кого-то, всматриваясь в неумолимо приближающиеся сумерки. Когда его взгляд коснулся Вайтеша, шагающего к нему, тот догадался, что Сайлас выискивал, конечно же, не его.

– Линда просила передать тебе вот эту юбку, – Вайтеш приветственно кивнул и протянул старику свёрток. Тот даже не посмотрел на него. – Сайлас, что с тобой? Неужто твоя дочурка приболела?

– Приболеть не приболела, – обеспокоенно ответил Сайлас. – Но вот домой в названный час не явилась.

– Не явиться, может, и не явилась, но для такого ясного денька час ещё ранний и для возвращения домой, и для твоих волнений. Поэтому вот, Сайлас, возьми юбку, и я пойду себе.

Сайлас безмолвно принял свёрток, и Вайтеш уже было собирался удалиться, и вдруг старик как бы невзначай спросил:

– Вайтеш, а ты не видел в городе такого мужчину, знаешь, лицо у него дружелюбное, приветливое, одним словом, тебе бы он понравился?..

– Сайлас, странные вещи ты говоришь, – Вайтеш непонимающе улыбнулся. – Я встречал много таких людей, всех и не упомню.

– Нет, нет, Вайтеш, ты не совсем понимаешь, о чём я толкую, – Сайлас наморщил переносицу. – Поверь, если бы ты его увидел, тебе бы этот человек показался поистине радушным и безобидным, – но прозвучало это совсем не так, как подразумевалось сказанным. Старик скривился, похоже, говорить об этом ему было отвратительно и страшно.

– Да что с тобой, Сайлас? Неужели думаешь, что в Дуодроуде мало таких людей? И кто этот человек, что ты так тревожишься?

– Я не могу рассказать, только не здесь, – еле заметным жестом Сайлас пригласил пройти в дом. Они уселись в тёмной гостиной, освещённой лишь пламенем дотлевающего камина. И чем дольше Вайтеш слушал невнятную историю старика, тем отчётливее осознавал, что больше всего хочет убежать к себе в спальню, закрыть дверь на все засовы и закутаться в одеяло, задёрнув шторы. Жена Сайласа испуганно поглядывала на мужа.

– Мы повстречались за стенами Дуодроуда, – говорил он. – Я тогда был вместе со Сьюсианной, старый дурак. Мы прогуливались в лесу. Она собирала цветы, а я не думал ни о чём, кроме того, как она прекрасна. Вот тогда он и появился рядом с ней, как по волшебству, я и глазом моргнуть не успел, а он уже стоял и улыбался моей Сьюси. Он показался мне хорошим человеком, слишком хорошим… Он так расплывался в своей этой проклятой улыбочке, говорил моей Сьюси о её красоте, поглаживал её плечики и подмигивал ей… – Сайлас затрясся от гнева. – Его лицо, оно будто околдовало меня. Оно было таким приветливым и простодушным. Но его улыбка, я не смотрел на неё, но мне стоило, мне стоило!..

Старик вскочил с кресла и с грохотом повалился на пол. К нему подбежала жена и крепко обхватила его руками, уткнувшись лицом ему в шею, Сайлас не вырывался. Он бессильно стонал и скрёб пальцами половые доски.

– Уходите, Вайтеш! – взмолилась его супруга. – Уходите, прошу вас!

Вайтеш выбежал из дома и долго ещё бежал бы, если бы в сгустившихся потёмках не налетел на какую-то девушку, стоявшую посреди дороги.

– Простите… простите… – стала извиняться она, застенчиво улыбаясь. – Я, дура, встала прямо на дороге, совсем не подумала о том, что этой ночью кто-то может пробегать здесь.

Вайтеш сильно смутился, потому не заметил всей странности того, что сказала незнакомка.

– Простите и вы, – махнул рукой он. – Это мне следовало быть осмотрительнее.

– Ничего, ничего, вы вовсе не виноваты, – девушка звонко игриво рассмеялась. Вайтеш как будто почувствовал на себе неодобрительные взгляды встревоженных её смехом соседей. – Вы здешний?

– В определённом смысле, – Вайтеш пожал плечами.

– Вы забавный, – незнакомка опять хихикнула. – Не хотите составить мне компанию и прогуляться? Я не люблю гулять днём… Понимаете, вся эта городская шумиха не по мне, я больше люблю уединение, но раз уж и вы ещё не спите, я буду рада вашему обществу. Как ваше имя?

– Вайтеш.

– Интересное у вас имя, – девушка облизнула губки. – А я Люила. Ну что ж, идёмте, Вайтеш, – она кивком поманила за собой, не дождавшись согласия самого Вайтеша. Его так ошарашила эта ночная встреча, что он не успел мысленно отговорить себя от неожиданной прогулки. Люила была привлекательна, её нежное лицо будто излучало доброту. Вайтеш раньше не встречал столь соблазнительных женщин. В Дуодроуде были, конечно, красивые девицы, но их красота не была особенной.

– У тебя есть родители? – неожиданно поинтересовалась Люила. Вайтеш отрицательно покачал головой. – Как же так? Получается, ты совсем один? Ты знаешь, кем они были?

– Мой отец был сапожником, как и я, а матери и вовсе не было, – в голосе Вайтеша прозвучала сухость. Он недолюбливал говорить о семье. – А ты, есть у тебя какие-нибудь родственники?

– О да, – Люила весело улыбнулась. – Но и я не помню лица своей матери. Она умерла очень давно, мне отец рассказывал. Он окружил меня заботой, о какой только может попросить любое дитя. Он любит меня, и я люблю его.

Надо сказать, Вайтеш был подозрителен настолько, насколько это представлялось возможным. Пока Люила болтала, он скрупулёзно вспоминал все детали их знакомства. То, что случилось с ним до их встречи, то, что она говорила, то, как улыбалась. Это насторожило его больше всего остального. Ещё час назад его поглощал страх такой же неизвестной улыбки. Теперь же Вайтеш пытался воссоздать этот страх намеренно, ведь во что во что, а в случайности он не верил. "Какой бы ни выглядела эта Люила, что она делала на этой проклятой дороге в такой поздний час, когда порядочные люди отдыхают у себя дома? – размышлял он. – В конце концов, сейчас ночь, и мы одни, и мы…" Внезапно Вайтеш огляделся. Они были за стенами города. Он и не заметил.

Его глаза стали подёргиваться. Люила ушла вперёд, приплясывая и напевая, темнота совсем не пугала её. Но Вайтеш, всё в нём говорило: "Беги! Беги так быстро, как только можешь!" Но тело не слушалось его. Он покорно плёлся следом за Люилой, всеми силами пытаясь противиться ужасу, сковывающему его разум. А Люила всё хихикала:

 
Лю и Ла, я вас ждала,
Где сестра, там есть пора.
 

В горле у Вайтеша застрял вопль и растворился где-то в глубине, отозвавшись сдавленным пищаньем. Люила обернулась и застыла на месте, уставившись на перепуганного спутника.

– Папочка меня любит… – тихо сказала она. – Ты мне не веришь? Папочка любит Люилу, и Люила любит папочку… Ты мне не веришь? Почему ты мне не веришь?.. – девушка медленно приближалась к Вайтешу, и чем ближе она подходила, тем яснее он видел её улыбку. А она улыбалась, всё это время улыбалась. Но в городе, в тенях улыбки было не разглядеть. Не разглядеть было и зубов, тёмных гнилых зубов, усыпанных чёрными дырочками, которых, казалось, было больше, чем звёзд этой ясной ночью. – Папочка меня любит. Он очень сильно меня любит. А я люблю его. Я очень сильно люблю его. Ты мне не веришь? Почему ты мне не веришь? Иначе зачем бы я привела тебя сюда, если не ради папочки? Ну что, теперь-то ты видишь?

Вдруг Люила бросилась на Вайтеша. Она чуть не коснулась его лица своей улыбкой. Он зажмурился и вздрогнул всем телом. Очнулся он у себя дома, в своей спальне.

Цепенящий кошмар понемногу оставлял его. Вайтеш по-прежнему лежал в постели, лежал и не мог пошевелиться. Он силился не заснуть вновь, отогнать пугающий силуэт. Люила улыбалась ему страшной улыбкой из каждого угла зашторенной спальни всякий раз, когда он закрывал глаза. Связанный ужасом Вайтеш попытался слезть с кровати. Каждое прикосновение голых ступней к прохладному полу заставляло опять переноситься туда, к Люиле, ощущать на коже прикосновение её отвратительной улыбки.

Он скатился вниз по лестнице и вывалился из прихожей. Каждый шорох, любое слабое постукивание или дуновение ночного ветерка навеивало безумие. Вайтеш старался храбриться, но приплясывающая тень Люилы преследовала его, куда бы он ни бежал, и как бы ни хрипел: "Прочь! Прочь от меня!" Повсюду стали загораться кровавые колечки выродочьих глаз. Вайтеш схватился за голову и закричал что есть мочи. Он впивался пальцами себе в глаза, только бы не видеть, только бы не видеть этого багрового света.

– Ясность! Грядёт Ясность! – прорезал ночную тишину старушечий голосок Сары. Вайтеш забился в какую-то щель между домами в попытке спастись от дребезжащих криков, они охватили весь его разум. – Ясность! Грядёт Ясность!..

Как и всегда, Вайтеш хотел лишь одного, чтобы его оставили в покое, он бормотал и скулил: "Уходите, уходите". Но десятки кровавых колечек, не переставая, пялились на него, будто только он и был им интересен. Никогда прежде ему не приходилось испытывать такой страх и одиночество. "Уходите, оставьте меня".

Гадкая песенка Люилы всё ещё пронизывала рассудок: "Лю и Ла, я вас ждала". "Убирайтесь, вы! Все вы! Я всего лишь бедный Вайтеш. Зачем вам бедный Вайтеш?.. Оставьте Вайтеша в покое…" – повторял он тихо-тихо, закрыв глаза и покачиваясь вперёд-назад. "Мне всё это привиделось. Нет никакой Люилы и никаких кровавых колечек. Я дома, я у себя в спальне, я в кровати, я под одеялом, я никому не нужен. Это же ясно, как день, это же…"

– Ясность! Грядёт Ясность! – раздалось откуда-то. Вайтеша окутывал жар, глаза залило красным, он больше не мог думать, не мог произнести ни одной мольбы. Всё, что ему оставалось – покачиваться вперёд-назад, вперёд-назад. Но неожиданно багровые точки начали гаснуть. Их становилось всё меньше и меньше, вопли Сары тоже затихли.

Спустя некоторое время Вайтеш осмелился приоткрыть глаза и боязливо оглядеться. Вокруг никого не обнаружилось. Неподалёку от него маячило какое-то светлое пятно. Он присмотрелся: это был склонившийся над землёй человек в белых одеждах.

В груди Вайтеша бурлил страх, почему-то очень далёкий, словно ему поддался предел собственной опаски, и он больше не подвластен неутолимой тревоге. Он не смог толком различить ничего существенного, и когда любопытство взяло верх над ним, и он позволил себе высунуться-таки, чтобы рассмотреть всё получше, человек в белом уже исчез. Вайтеш судорожно завертелся на месте в поисках незнакомца, и в этот момент кто-то ударил его по голове. Силы покинули Вайтеша, и он потерял сознание.