Текст книги "Зоопарк доктора Менгеле"

Мино сел на скамейку в тихом парке за зданием факультета биологии. В руке у него был камень. Он был красным с поблескивающими внутри кристаллами. Он пересчитал их – больше шестидесяти. Невероятно мощная сила слепила их вместе навсегда. Никто не мог изменить камень. Мино зажмурился и вытянул открытую ладонь с камнем вперед. Он был легким, он был ничем. Когда Мино открыл глаза, камня на ладони не было. Все просто.

В этом университете никаких ответов он не нашел. Мино понял, что ему потребуется год, чтобы достичь более глубокого понимания поверхностных культурных и экономических идеалов. Мино Ахиллес Португеза всегда будет здесь чужаком, в лучшем случае прибьется к одной из групп меньшинств, которых лучше было бы поместить в отдельную резервацию. Или в сумасшедший дом. Как они сделали с Безумным Волком.

Оставалось всего несколько недель. Через несколько недель он встретится со своими любимыми друзьями Орландо, Ховиной и Ильдебрандой. Он так по ним соскучился. Они наверняка расскажут ему о том мире, который видели они. А вот он почти ничего не расскажет. Ему нечего рассказывать.

Мино встал со скамейки и огляделся. Камня с шестьюдесятью кристаллами нигде не было. Совершенно обычного камня. Мино улыбнулся и, насвистывая самбу, навсегда покинул университет.

Мино ходил кругами по огромному транзитному терминалу аэропорта имени Кеннеди. Через час самолет унесет его в Лиссабон. В Европу. На другой континент. У него сводило живот по двум причинам: он знал, что скоро встретится с остальными членами группы, и он наконец-то уезжал из этой страны.

Паспорт, которым он пользовался до сих пор, Мино сжег. Он уезжал из США под новым именем, новой личностью, он больше не был испанским студентом Фернандо Икемом. Теперь он был британским подданным, выходцем с Ямайки, по имени Гектор Квиабама. В качестве рода занятий было указано пространное «исследователь». Он мог исследовать все что угодно.

В последние недели Мино тихо и спокойно провел две акции: в Бостоне он поразил ядовитой стрелой влиятельного промышленного магната Макса Максимиллиана МакКевина и его сына Мелвилла. Эти двое имели безграничную власть над концерном Xeton, владевшим самыми крупными в мире фабриками по производству сырого каучука. Фабрики размещались по всему миру, огромные участки леса вырубались и заменялись деревьями, производящими чикл. В одном районе подсчитали, что ради каучука было уничтожено около шести тысяч видов деревьев и растений. Когда земля истощалась, а деревья с чиклом умирали, концерн вгрызался в следующий кусок леса. В Бостоне фабрики Xeton производили автомобильные шины. После визита синего морфо акции Xeton рухнули.

В Вашингтоне Мино вонзил стрелу в шею председателя компании, занимавшейся развитием промышленности Латинской Америки во благо США, господина Теодора В. Ханссона. Кроме того, этот человек сидел в правлении «Мирового банка» и считался ведущим экспертом-экономистом.

Конечно, эти две тихие акции снова вызвали серьезные волнения в обществе. Газеты километровыми колонками жестких обвинений обрушились на политиков и полицию за то, что они не могут поймать террористов. А некоторые газеты даже решились написать правду о том, чем на самом деле занимаются американцы по всему свету и что могло спровоцировать подобные акции возмездия. Действительно ли у жертв группировки «Марипоса» рыльце в пушку?

Официальные представители власти сразу же назвали подобные статьи «леворадикальными» и «наносящими вред обществу», но Мино смотрел на них с улыбкой и гордостью.

Возможно, думал он.

Прямо перед тем как подняться на борт самолета, Мино купил стопку газет и журналов. На первой странице «Washington Post» он увидел большую фотографию, которая мгновенно приковала к себе его взгляд, по телу пробежала волна тошноты. Он наклонился над мусорной корзиной, а пожилая дама спросила его, не нужна ли ему помощь.

Мино покачал головой, сильно сжал губы и, шатаясь, побрел на посадку в самолет до Лиссабона.

Глава 8. Тетраподы

Мино вжимался в стены домов, пропуская проезжающие автомобили. На узких улочках не было тротуаров, так что он с большим трудом передвигал свои тяжелые, набитые книгами чемоданы прямо вдоль машин. Выйдя на небольшую площадь возле собора Святого Петра, Мино присел передохнуть.

Фуншал. Мадейра. Крайняя точка Европы в Атлантическом океане. «Мадейра» значит «лес». Очень зеленый и плодородный остров, Мино заметил это, когда самолет кружил над ним перед посадкой. На крутых склонах были устроены террасы, ломящиеся от фруктовых деревьев, овощей и цветов. Он читал, что на этом острове – удивительная по разнообразию флора. Они выбрали этот естественный природный сад в качестве места встречи не просто так.

Здесь им предстояло выдохнуть, подытожить свою работу и спланировать новые акции.

Мино поднимался по высокому холму к отелю «Резиденция Санта Клара». Он знал, куда ему идти, но пожалел, что не вызвал такси до самого верха. Он вспотел, тащить багаж было тяжело. Он не смог оторвать от сердца ни одну из книг, которые купил в США, – это были важные книги, он хотел обсудить их с остальными.

Остальные. Орландо, Ховина и Ильдебранда. Приехали ли они? Приедут ли они? Оставалось еще два дня до назначенной даты. Мино ждал. Он хотел встретить их. Он хотел поприветствовать их огромным подносом плодов дерева анноны, он видел, что они растут здесь.

«Резиденция Санта Клара». Отель бронировала Ховина по телефону через туристический офис Фуншала. Они хотели поселиться в маленьком тихом отеле с прекрасным расположением и выходом в сад. Для бронирования она использовала имя из одного из своих фальшивых паспортов.

Ничто, подумал Мино, ничто не помешает осуществиться тому, что они задумали.

Входом в «Резиденцию Санта Клара» служили красивые резные ворота. От них дорожка вела к чудесному дому в классическом английском колониальном стиле, вдоль аллеи росли гибискусы и бугенвиллии. У входа в отель стояли горшки с орхидеями и стрелициями, цветы которых были похожи на райских птиц. Мино узнал и другие растения и остановился, чтобы насладиться их ароматом: желто-золотистый хлопчатник, фиолетовая вербена, кроваво-красная исертия и огромное драконово дерево.

Мино вежливо поздоровался с садовником, сметавшим опавшую листву с дорожки.

Его встретил хозяин, пожилой, седовласый и очень внимательный священник, следивший за этим местом в промежутках между служением Богу. Мино получил номер с выходом в сад.

Никто больше пока не приехал.

Мино почистил себе плод анноны, сидя на скамейке в тени большого гибискуса. Воздух был плотным и влажным, но сидеть в этом саду, напоминающем джунгли, было очень приятно. Он почувствовал тепло в груди. На мгновение в голове у него мелькнула мысль, что можно было бы бросить все задуманное, осесть на этом чудесном благодатном острове и прожить здесь до конца жизни. Марии Эстрелле здесь точно понравится. Но нельзя. Это было бы предательством, непростительным предательством той части мира, откуда они родом, той, которой нужна помощь.

Мино видел море. «Резиденция Санта Клара» находилась на холме над городом, и с него открывался прекрасный вид. В море выходил длинный мол, закрывавший залив от больших волн. Мино видел муравьев-человечков, они бродили по молу.

Как все просто! Как легко убивать! Даже самых могущественных из могущественных не могут охранять постоянно, ежесекундно. А для того чтобы беззвучная стрела вонзилась в цель, достаточно и доли секунды. Духовые трубки, стрелы, яд – все родом из дождевых лесов. Дождевые леса мстили за себя.

Группировка «Марипоса» использовала синего морфо в качестве своего символа. Мино улыбнулся. Но появилась еще одна бабочка, золотистая арганте, абрикосовая сера. В Западной Германии она наделала шума, вызвав ужас и волнения в обществе. Американские газеты сразу же вспыхнули: группировка «Марипоса» атакует не только США. И до Европы докатилась волна жестокого террора.

– Ты будешь Морфо, – смеясь, сказал Орландо Мино при расставании, – а я буду Арганте. Это моя любимая бабочка.

И все же Мино чувствовал гнетущее беспокойство. Что-то случилось такое, чего не должно было случиться. Он не успокоится, пока все трое не будут рядом с ним. Шок, который он испытал в аэропорту перед тем, как подняться на борт самолета, все еще ощущался комком посреди живота. Мино не понимал, почему возник этот комок, и не мог спать по ночам. Он устал, он был напряжен. И все же очень доволен.

На следующий день он прошелся по длинному молу. Мощные океанические волны ударялись о мол с одной стороны, а с другой наблюдалась обычная суета – погрузка и разгрузка судов. А на склоне холма, прямо до белой церкви почти на самой вершине, простирался город Фуншал. Это был красивый город с белыми, покрытыми известью домами, красной черепицей и зелеными плодородными садами.

На самом краю мола лежала бетонная плита, выходившая в море. Чтобы добраться до этой плиты, нужно было спуститься по металлическим скобкам, вбитым в отвесную стену. Мино перегнулся через край мола и поставил ногу на первую скобку, а затем спустился вниз. Маленькие крабики в страхе заметались по плите и исчезли в море.

Здесь он был укрыт от городского шума. Здесь ему были слышны лишь шум волн и океана. Здесь он сидел, прислонившись к стене, подставив лицо солнцу, наедине со своими мыслями и своей тревогой. Он подумал было нырнуть в воду, но понял, что волны слишком высокие, его могло отбросить на плиту и убить.

Пространство между воздухом и водой. Он чуть не забыл, где, на самом деле, его место. Ему нужно туда. Почему? Из-за чего эта странная мысль пришла ему в голову много лет назад? Изображение, картинка, запечатлевшаяся в его подсознании, очень важная картинка. Спокойная и прекрасная, он хорошо это помнил. Почему она не появляется сейчас? Забыта? Исчезла? Стерлась из-за ярких переживаний последних лет?

Ему не удавалось вызвать в памяти ту картинку. Но он твердо знал, что она хранится где-то глубоко в его сознании.

Иногда Мино казалось, что его жизнь – бурная река, уносящаяся прочь. А самого его бурлящий поток несет в одном направлении – быстрее, быстрее, и из-за этой скорости все вокруг размывается. Если же Мино пытался плыть против течения, он задыхался и лишался сил. Из-за этого он иногда терял ориентацию во времени: то казался себе слишком старым, то новорожденным и невинным. И все же и у этой реки были тихие затоны, где он мог лежать, не двигаясь, впитывая острые, как нож, впечатления от окружающего мира.

Прямо сейчас он находился в таком затоне.

Мино знал одно: где бы на свете он ни находился, сколько бы лет ему ни было, он навсегда неразрывно связан с джунглями, с сельвой, с могущественным лесом, скрывающим нехоженые дорожки и неразгаданные тайны, вмещающим бо́льшую часть флоры и фауны мира, подпитывающим планету кислородом, лесом, где тысячи и даже десятки тысяч лет жили неизвестные ныне культуры. Если когда-нибудь кто-нибудь сумеет разгадать загадочные рисунки, петроглифы, выбитые на камнях вдоль рек или на склонах гор, поросшие растениями и засыпанные землей, мир склонится перед джунглями в глубоком восхищении. В них содержится музыка, забытая человеческим ухом.

Но сейчас дождевые леса разрушают, уничтожают и грабят, а с ними – и их тайны. А ведь эти леса – самый живой организм на планете. Сам он лишь маленький человек. Его жизнь не имеет никакого значения. Самая незначительная жертва, которую он мог принести на алтарь дождевого леса, – его жизнь. Короткая или длинная. И нужна была эта жизнь лишь ради одной цели: беспощадной борьбы. Если гнев дождевого леса станет видимым и ощутимым, лишь немногие жители планеты избегут наказания. А наказанием будет уничтожение, смерть, вечное забвение.

На земле живет на два миллиарда человек больше, чем нужно. Гайа корчится от боли. Он бы и сам умер, если бы это облегчило страдания Гайи.

Мино находился в Европе. Он изучал историю Европы. Она была полна жестокости и зла. От античности и времен древних греков до наших дней вилась кровавая полоса. Ее видели все, у кого были глаза. Так должно было случиться. Так случилось из-за того, что люди попытались сделать вид, что они совсем не то, чем они на самом деле являются. Европа уничтожена. Навсегда. Именно отсюда на другие континенты пришла чума.

Зерно, подумал Мино. Ему нужно волшебное зернышко. Зернышко, из которого очень быстро вырастет что-то такое, что сломает всю брусчатку и выломает весь асфальт так, что ни одной машине на свете не удастся все восстановить. Которое сможет превратить большие города в непролазные леса всего за одну ночь. И Европа сможет начать все заново. Только так.

Мино смотрел, как волны ударяются о мол. Прежде чем достичь самого мола, они разбивались и почти исчезали, сталкиваясь с бетонными колоссами необычной формы: из центра в разные стороны отходили четыре ноги. Волнорезы. Они называются тетраподами. Очень эффективный метод.

Он пообедал в ресторане «У Арчо», где подавали традиционные португальские блюда. Ему очень понравилось их рыбное блюдо – espada, рыба-сабля. Во время обеда Мино подумал: Португалия – Португеза. Может быть, его семья родом отсюда, поэтому у них такая фамилия? Вполне возможно. Но абсолютно неважно.

Сидя под гибискусом в саду отеля, Мино внезапно услышал звонкий смех, доносящийся с улицы. Хлопнула дверь автомобиля, отъехало желтое такси. Этот смех он не спутал бы ни с каким другим.

Мино бросился к воротам. Там, с ног до головы увешанный пакетами и чемоданами, стоял Орландо, сияющий, как маяк. Увидев Мино, он улыбнулся во все лицо. А потом выпустил из рук вещи, чтобы поскорее обнять друга. Орландо даже вытер набежавшие от радости слезы. А Мино почему-то начал заикаться.

На Орландо была дорогая элегантная одежда. От него пахло эксклюзивными духами и бальзамом после бритья. Волосы он выбелил. Жизнь за границей придала Орландо лоска и элегантности, от которой у Мино перехватило дух.

– Mein lieber Magico, Марипоса, Морфо, Мино, главный исполнитель, самый разыскиваемый преступник в мире, ты, бескрылая мелочь, неужели это действительно ты?!

Орландо танцевал по всему коридору, не в силах придерживаться своего величественного внешнего вида. Ведь он так и остался подросшим ребенком, изо всех сил старавшимся выдавать наружу лишь небольшую толику испытываемого им счастья.

Они смеялись и толкались. Затем пришел священник и показал Орландо его комнату.

Обедать они начали омаром и белым вином в рыбном ресторане «У Гольфино». Продолжили стопками мадейры в уличном баре. Единственный факт, который немного приглушал их радость от встречи, заключался в том, что, рассказывая о своих приключениях, им приходилось шептать. А им бы хотелось кричать о них так, чтобы весь Фуншал услышал, какие гости к нему наведались.

Орландо знал о делах Мино почти все. Его акции стали главными новостями в Европе в последние месяцы. Как и подвиги Орландо. Не много не мало он был виновен в следующем:

Покушение на директора Курта Дитера Хуна.

Атака на члена Бундестага Эмму Оккенхауэр, ее мужа, секретаря и советника.

Убийство трех журналистов газеты «Бильд-Цайтунг».

Ликвидация Иеронимуса Церна.

Казнь финансового гиганта и директора Вальтера Шлоссоффнера.

Все эти люди стали жертвами Орландо и его холодного, расчетливого, невидимого использования духовой трубки, стрел и смертельного яда асколсины. Всех этих людей объединяло то, что они отвечали за проекты, наносившие колоссальный ущерб дождевым лесам по всей планете. Да, три журналиста «Бильд-Цайтунг» выбивались из общего ряда, здесь Орландо столкнулся с той же проблемой, что и Мино: они не хотели печатать послание группировки и искажали смысл акций. Эти проблемы исчезли после устранения трех главных журналистов газеты.

– Великолепно! – прошептал Мино, а Орландо разворачивал перед ним газетные вырезки одну за другой.

– Это точно! – улыбнулся Орландо. – Но Святая Покровительница всех мясников, как тебе удалось проделать этот фокус с подрывом целого небоскреба?

– Ерунда, – ответил Мино. – Совпадение случайностей. Этот метод вряд ли подойдет для Европы.

– Смотри, – сказал Орландо, доставая очередную вырезку. – Как ты думаешь, что это такое?

Это была половина передовицы английской газеты «Daily Telegraph». Рядом со статьей была фотография автомобиля «Скорой помощи», в которую заносили покрытые белой простыней носилки. Мино прочитал:

«НОВЫЙ ТЕРАКТ ГРУППИРОВКИ «МАРИПОСА» В ЯПОНИИ

Все руководство японской компании Yashako, занимающейся импортом бумаги, было отравлено в ночном клубе в Токио. В клубе были обнаружены фотографии известной всем бабочки морфо. Эта акция показывает, что группировка «Марипоса» может ударить везде, организация распространилась по всему миру. Как и ожидалось, у японской полиции нет достаточных следов для начала расследования».

– Ховина, – кивнул Орландо. – Наша любимая Ховина тоже расправила свои крылья.

Они чокнулись бренди «Масейра», прислушиваясь к стрекоту кузнечиков в ночи. Они сидели в баре на набережной за крайним столиком. А за ними простирался хорошо ухоженный сад цветов.

Внезапно Мино стал серьезным.

– Они знают, кто я, – тихо сказал он. – В «Washington Post» три дня назад опубликовали мою фотографию. Она сделана много лет назад, когда они забрали меня из дома у моря. И там указано мое настоящее имя. «Возможно, этот юноша, Мино Ахиллес Португеза, один из членов террористической организации «Марипоса»?» – так там было написано. Как это вышло, Орландо? Ведь в той стране, откуда мы приехали, я умер. Я не понимаю, как так получилось, Орландо, в этой статье было написано, что Мино Ахиллес Португеза также может носить имя Карлос Ибаньез. К счастью, узнать меня по той фотографии невозможно, а фотографий Карлоса Ибаньеза вообще не существует. Но там было еще и описание, при этом довольно точное. Правда, так как выгляжу я довольно обычно, под это описание подпадают миллионы девятнадцатилетних парней из Южной Америки или Южной Европы. Но кто может за этим стоять, Орландо?

Орландо побледнел. Он сжал губы и нахмурил лоб.

– Плохо, – сказал он. – О связи Карлоса Ибаньеза с Мино Ахиллесом Португезой знаем лишь мы с тобой и Мария Эстрелла, ведь так? Даже Ховина и Ильдебранда…

– Никто, – перебил его Мино. – Только Мария Эстрелла и ты.

Они замолчали. Оба думали об одном и том же.

– Это невозможно, – сказал наконец Мино. – Она не могла этого сделать.

– Вот и ладно, – Орландо попытался снова поднять общее настроение. – Всему найдется свое объяснение. Главное, что тебя не узнали. Фотография слишком плохая. Под описание подходит половина людей на планете. Пока мы в безопасности. Как тебя сейчас зовут?

– Гектор Квиабама. А тебя? – Мино улыбнулся.

– Сеньор Эрнандо Лопез из Королевства Испании, – Орландо встал и поклонился.

Ховина Понс прибыла в «Резиденцию Санта Клара» в пять часов вечера на следующий день. Как обычно, она была бледная и серьезная, но с жаром поведала им о своем пребывании в удивительной Японии. Пока она рассказывала, щеки ее порозовели, а после бокала мадейры из бара священника она начала икать, хихикать, смеяться и размахивать руками, как возбужденный ребенок в свой день рождения.

Она тоже следила в газетах за героическими подвигами Мино и Орландо. Но японцы – люди своеобразные: произвести впечатление на них очень сложно, в своей болезненной стерильности и непрошибаемом спокойствии в сочетании со стоической религией и практическим материализмом, их не очень волновали новости о террористической группировке, целью которой было спасение дождевых лесов по всей планете. Даже после того как в результате акций Ховины погибло полдюжины самых влиятельных людей страны, японцы продолжали поливать свои бонсаи, карликовые деревья и потягивать сакэ из маленьких стопочек, словно ничего не случилось.

– Япония, – заключила Ховина, – крепкий орешек. И этот орешек надо не просто разгрызть, его надо стереть в труху. Вы знали, что именно Япония получает восемьдесят процентов дерева, которое добывается в дождевых лесах? В Японии лесов почти нет, при этом они используют очень много самых разнообразных материалов, лес и дерево в Японии имеют особый статус: дерево священно, оно окутано особой религией, и в то же время японцы не желают никаких средств для того, чтобы добыть необходимое. Они кланяются, кивают, притворяются милыми, но отправляют бульдозеры, экскаваторы и дистанционно управляемые электропилы в джунгли Борнео, Явы, в Камерун и на Амазонку, оставляя за собой пустыни.

Мино и Орландо с интересом слушали ее.

– Тут пригодилась бы еще одна атомная бомба, – пробормотал Орландо.

– Не одна, а десяток, – твердо сказал Мино.

Они ждали Ильдебранду. Сидели под гибискусом и нетерпеливо посматривали на улицу. Время давно перевалило за девять часов, стемнело. Они договорились встретиться именно в этот день. То, что кто-то из них приехал раньше, не имело никакого значения, но опоздание считалось недобрым знаком. Ильдебранда была в Испании. А Испания совсем недалеко.

В тот вечер Ильдебранда не приехала. Не приехала она и на следующий день. Мино, Орландо и Ховина постепенно мрачнели, сидя в саду священника и терпеливо ожидая Ильдебранду. Пока вся их группировка не соберется в полном составе, они не смогут выдохнуть.

На третий день, когда колокол церкви Святого Петра возвестил о начале вечерней мессы, у ворот остановилось такси. Из него вышла самая элегантная дама, когда-либо ступавшая на улицы Фуншала, – Ильдебранда Санчес.

– Матери моей предательницы надушенный пупок! – взорвался Орландо.

– Нерожденные дочери Таркентарка! – простонал Мино.

– Откровения Святого Луки! – прошептала Ховина, стараясь скрыть выступившие на глазах слезы счастья.

Ильдебранда несколько раз обернулась вокруг себя на высоких шпильках, пытаясь понять, откуда слышатся эти родные ей голоса, и увидела скрытых гибискусом друзей. Мино, Орландо и Ховина бросились к ней, обняли ее и понесли на руках ее и ее багаж к столу, за которым сидели.

Мино принес из своей комнаты давно заготовленный поднос с плодами анноны.

Первые полчаса все говорили одновременно, перебивая друг друга, так, что ничего не было понятно. Затем Ильдебранда начала всхлипывать и вскрикивать, как попугай ара.

– Greve, – выдавила наконец она. – Забастовка. По всей Испании бастуют работники аэропортов, – шмыгнула она носом. – Мне пришлось ехать на автобусе до Порто. А то я была бы здесь еще три дня назад.

Слезы и тушь ручьями потекли по ее щекам, и Ховина принялась по-матерински вытирать их салфеткой.

Когда Орландо наконец выставил на стол две бутылки сверкающего и бурлящего розового вина, Ильдебранда рассказала свою историю.

О фантастическом зубном враче, в которого она влюбилась и который умел показывать такие фокусы, которые не по зубам даже Мино. Удаляя зуб или высверливая его, врач не применял анестезию, о нет, Рульфо Равенна просто смотрел в глаза своим пациентам и – миг! – они начинали дремать прямо в кресле, доверчиво распахнув рот. Он и на нее так посмотрел в тот раз, когда она пришла к нему удалять воспалившийся зуб. И продолжал смотреть на нее так в те бесконечные жаркие ночи под бумажными фонариками на побеленных стенах мавританской библиотеки Кордовы, где они встречались. Рульфо Равенна был таким же призраком, как Святой Габриель или Святой Себастьян. Прозрачные, словно зеркало, ногти на руках, взглянув на которые можно было разглядеть оазис с искрящимся водоемом и пальмами, а стоило ему в гневе указать пальцем на провинившегося перед ним человека, как палец начинал искриться.

Рульфо Равенна был чудом Господним. Четыре раза он на глазах Ильдебранды вывернул наизнанку совершенно новый и абсолютно целый теннисный мяч так, что внутренняя поверхность мяча оказалась снаружи, а потом вернулась обратно, а на самом мяче при этом не появилось ни единой царапинки. Рульфо просто держал мяч на ладони, закрыв глаза, и – хлоп! – мяч выворачивался сам собой.

Рульфо Равенна был близким другом дона Хорхе Фигурейро и сеньора Альфонсо Муиерре, владевших крупным цинковым заводом, из-за которого в одной из беднейших стран Латинской Америки десятилетиями страдали растения, животные и люди. Ильдебранда знала об этом, когда впервые пришла с больным зубом к Рульфо Равенне.

Так получилось, что дело заняло гораздо больше времени, чем она рассчитывала. Лишь неделю назад ей наконец удалось совершить задуманное: в темном подвальчике, где подавали жареные сардины, во время того, как Рульфо со своими друзьями – владельцами завода и их любовницами – пили за здравие тореадоров, отмечая весьма удачную корриду, Ильдебранде удалось незаметно подсыпать асколсину им в бокалы. К сожалению, яд достался и Рульфо, другого выхода не было. Через несколько минут, когда их головы постепенно стали опускаться на столы, она выложила фотографию синей бабочки и незаметно выскользнула из бара. Затем она отправила письмо в пять крупнейших газет страны.

– Бедный мой Рульфо, – рыдала Ильдебранда, роясь в своей сумочке и доставая оттуда экземпляр газеты «Паис». – Вот смотрите!

Все сомкнули головы над передовицей газеты, половину которой занимал символ группировки «Марипоса». На второй половине был снимок пяти человек, заснувших за столиком в ресторане.

– Вот, – сказала Ильдебранда, указывая покрытым красным лаком ногтем на одного из мужчин, безвольно лежавших на краю стола, – здесь испустил дух самый лучший любовник Испании. Когда нога его ступит в чертоги Царства Небесного, у Девы Марии пробудятся новые желания.

– Но сначала ему нужно будет удалить ей зубы, – заметил Орландо, не скрывая своей ревности.

Они все похвалили Ильдебранду за тщательно спланированную и блестяще проведенную операцию.

Мино глубоко задумался. Он никак не мог выкинуть из головы историю о выворачивающемся наружу теннисном мячике. Какое потрясающее волшебство! Жаль, что Рульфо Равенне пришлось умереть. Он бы стал весьма полезной бабочкой.

Они ели плоды анноны и пили вино.

Затем все четверо прошли в номер Орландо, у которого была самая широкая кровать. Ночь они провели в тесном сплетении, а их любовь и нежность туманом просочилась сквозь открытые окна к мандариновым деревьям, растущим в саду священника. Позже, собирая урожай, священник поражался сладости и мощи созревших плодов.

На несколько недель они оставили мир вращаться вокруг своей оси. Они носились по благодатному острову, словно стайка вырвавшихся на свободу детей, они раздобыли полные разнообразных снадобий корзинки и забрались на вершины гор Пику-де-Ариейру и Пику-Руйву, где Мино, вооруженный знаниями геологии, отыскал окаменевшее животное с семью парами ног, двумя парами крыльев и двойными усиками. Редкую находку передали директору музея на острове, а тот отправил ее в Лиссабон для дальнейшего изучения.

Они посетили небольшую деревушку китобоев Канисал на южном краю острова, побродили среди груды костей и огромных зубов, а Ховина смахнула двадцать мух, ползавших по лицу спящего у солнечной стены полицейского и чуть не забившихся ему в нос. В знак своей глубочайшей признательности за спасение, а также за то, что внесли разнообразие в его скучнейшую жизнь, он угостил их несколькими стаканами местного агуардиенте, бутылка которого совершенно случайно оказалась возле его стула.

А еще они бродили вдоль бесконечных левад – каналов, проложенных по долинам вплоть до горных склонов в полном соответствии с архитектоническим принципом, согласно которому вода в половодье должна попадать в конкретные районы. Здесь Орландо и Ильдебранда внезапно уединились под пышной елкой, ибо гравитационные волны притягивали их друг к другу и требовали интимности. Над ними сияли звезды, красные звезды с вершины елей и недостижимые звезды с небосклона.

Но бо́льшую часть времени они проводили в единственной купальне на острове, в бассейне, расположенном посреди туристических отелей на окраине Фуншала. Они смешивались с туристами, с бледными англичанами, закрывавшими свою нежную кожу цветастыми твидовыми пледами, обгоревшими до красноты скандинавами, с огромным трудом добивавшимися коричневого оттенка кожи, который, если бы не цвет волос, вполне мог бы помочь им скрыть свое происхождение, с необузданными итальянцами, развлекавшими себя тем, что обливали водой главу семейства – старого дедушку, неустанно следившего за остальными тридцатью четырьмя членами семьи, и с жеманными высокомерными французами, изо всех сил пытавшимися сохранять статус интеллектуальной элиты: даже плавая в бассейне, они не выпускали из рук труды забытых философов Огюста Конта, Сартра и Симоны де Бовуар.

Дни следовали один за другим.

В день двадцатилетия Мино и Орландо, который они решили отпраздновать вместе, Ховина и Ильдебранда выглядели особенно таинственно и постоянно исчезали по каким-то делам, смысла которых молодым людям выведать не удавалось. Мино и Орландо сидели в саду, обсуждая миф о затонувшей Атлантиде и возможность того, что ее уцелевшим жителям удалось добраться до американского континента и стать родоначальниками цивилизации, остатками которой были майя и инки. Орландо положил на стол книгу, в которой, в частности, говорилось, что европейские баски и майя – единственные в мире носители определенной группы крови. И как же так могло получиться? Единственный вариант: обе эти цивилизации – наследники добравшихся до берегов по обе стороны Атлантики жителей Атлантиды. Орландо даже собирался проверить свою кровь – он предполагал, что и сам может являться носителем этой группы. Перед тем как забраться на башню высокого напряжения и покончить с собой, его отец говорил на языке, который не понимал никто из жителей деревни. Позже Орландо узнал, что это был один из древних диалектов индейцев. Отец обладал необычным характером, он мгновенно переключался от холерической решительности к флегматичному равнодушию, и это тоже могло быть признаком индейского происхождения.

– Тебе, – сказал Орландо Мино, – уж точно стоило бы проверить свою кровь. Ты ведь родился и вырос в джунглях.

– Моя кровь, – ответил Мино, – не похожа на кровь других людей. Я – обохо. Последний индеец племени обохо.

По стоявшей на столе между ними тарелке с оливками танцевали солнечные лучи, пробиваясь сквозь листву гибискуса и создавая причудливые узоры. В саду священника царил божественный покой.

В шесть часов вечера пришли Ховина и Ильдебранда, они притащили с собой огромную картонку, которую сразу же занесли в комнату Ильдебранды. Сквозь открытые окна Мино и Орландо слышали приглушенный смех и хихиканье девушек. Разумеется, они догадались, что готовится что-то очень необычное.