Текст книги "Фрэнк Синатра простудился и другие истории"
Автор книги: Гэй Тализ
Жанр: Публицистика: прочее, Публицистика
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Синатра сотни раз пел эти слова в прошлом, но всем в студии именно сейчас вдруг стало ясно, что в душе этого человека творится что-то особенное, поэтому и слова звучат по-особому. Простуженный или нет, он пропевал эти слова с необычайной силой и теплотой, он отпустил вожжи, забыл о своем высокомерии и просто пел – о чувствах к девочке, которая понимает его лучше, чем кто бы то ни было, поэтому она единственная, с кем он не стыдится быть собой.
Нэнси двадцать пять. После развода с певцом Томми Сэндсом она живет одна в пригороде Лос-Анджелеса, снимается уже в третьей картине, записывает песни на студии отца. Она видится с ним каждый день, а если нет, он звонит ей отовсюду, где бы ни был – хоть из Европы, хоть из Азии. Когда Синатра впервые стал популярен на радио, и пение его приводило в экстаз девчонок, Нэнси слушала приемник дома и плакала. Когда в 1951 году распался первый брак Синатры и он ушел из дому, Нэнси была единственным ребенком, достаточно взрослым, чтобы запомнить отца. Она видела его с Авой Гарднер, Джульет Проуз, Мией Фэрроу, многими другими и даже ходила с ним на парные свидания.
Еще Нэнси видит отца, когда он приезжает навестить ее мать, свою первую жену, в девичестве Нэнси Барбато, дочь штукатура из Джерси-Сити, на которой он женился в 1939‑м, когда зарабатывал двадцать пять долларов в неделю пением в «Rustic Cabin» под Хобокеном.
Первая миссис Синатра, потрясающая женщина, замуж больше не вышла («После того как побывала замужем за Фрэнком Синатрой…» – объясняла она как-то подруге). Живет она теперь в прекрасном доме в Лос-Анджелесе с младшей дочерью Тиной, которой уже семнадцать. Никаких обид между Синатрой и его первой женой нет, а только уважение и дружеское расположение; он всегда желанный гость в ее доме, может, например, заглянуть в неурочный час, развести огонь в камине, прилечь на диван и уснуть. Фрэнк Синатра может уснуть где угодно, этому он научился, когда ездил на автобусах с биг-бендом по ухабистым дорогам; еще в те времена он научился, сидя в смокинге, так заложить складки брюк и завернуть фалды, чтобы во сне ничего не помялось. Но он уже не ездит на автобусах, а его дочь Нэнси, которая в юности чувствовала себя нелюбимой, когда он, вместо того чтобы посидеть с ней, шел на диван, позже поняла – диван остался одним из немногих мест на свете, где Фрэнк Синатра может рассчитывать на малую толику уединения, где никто не станет пялиться на его знаменитое лицо и где оно не вызовет у людей ненормальной реакции. Всё нормальное всегда ускользало от отца, поняла Нэнси: в детстве он был одинок и жаждал внимания, а стоило добиться славы, как он уже нигде не мог остаться один. В окне своего бывшего дома в Хасбрук-Хайтс, Нью-Джерси, Синатра иногда видит лица подростков, которые заглядывают внутрь. В 1944‑м он переехал в Калифорнию и купил дом за трехметровым забором на озере Толука, но обнаружил, что единственный способ спастись от телефонных звонков и других вторжений – сесть на весла в лодке с несколькими друзьями, резаться в карты, поставив меж колен ящик пива, и целый день не возвращаться на твердую землю. Но, признает Нэнси, он пытается, насколько это возможно, быть, как все. Он рыдал в день ее свадьбы, он невероятно сентиментален и раним…
– Ты чем там занимаешься, Дуайт?
В аппаратной – тишина.
– Или у тебя там междусобойчик, а, Дуайт?
Синатра стоял на сцене скрестив руки и горящим взором смотрел мимо камер на Хемиона. Похоже, он спел «Nancy» на пределе своих нынешних голосовых возможностей. В следующих номерах он звучал уже немного хрипло, дважды голос и вовсе сорвался. Хемион какое-то время сидел в недосягаемости, потом появился в студии и прошел прямо к Синатре. Через несколько минут они оба поднялись в аппаратную, где Синатре дали прослушать запись. Он слушал минут пять, потом сморщился и затряс головой.
– Оставь это, – наконец сказал он Хемиону и кивнул на себя, поющего на телеэкране. – Напрасная трата времени. Этот парень простужен и хрипит.
С этими словами он вышел из аппаратной, велел все отменить и отложить съемки до полного выздоровления.
Вскоре слухи поползли, как эпидемия: от офиса Синатры в Голливуд, потом по всей стране до «Салуна Джилли» и на другой берег Гудзона, в дома родителей Фрэнка Синатры, а также родственников и друзей в Нью-Джерси.
Когда Синатра позвонил отцу и сказал, что чувствует себя отвратительно, старший Синатра доложил ему, что чувствует себя не лучше: левая рука и кисть почти не действуют – не иначе, результат многочисленных хуков слева, которые он накидал почти полвека назад, когда выступал на ринге в легчайшем весе.
Мартин Синатра, рыжий, татуированный, голубоглазый коротышка-сицилиец родился в Катании, но боксировал под именем Марти О’Брайен. В те дни в тех краях городскими низами правили ирландцы, поэтому итальянские эмигранты нередко брали себе такие псевдонимы. Большинство итальянцев и сицилийцев, которые перебрались в Америку в самом начале века, были бедны и неграмотны, ирландцы не допускали их в профсоюз строительных рабочих, а ирландская полиция, политики и священники запугивали, как могли.
Единственным заметным исключением была мать Фрэнка Синатры Долли, крупная и крайне честолюбивая женщина, которую мать с отцом, литографом из Генуи, привезли в эту страну в возрасте двух месяцев. Круглолицую, румяную, голубоглазую Долли Синатру часто принимали за ирландку, а потом удивлялись скорости, с которой она замахивалась своей тяжелой сумкой на каждого, кто говорил при ней об «итальяшках».
Умело взаимодействуя с Демократической партией в северном Джерси, на пике своей карьеры Долли Синатра стала кем-то вроде Екатерины Медичи третьего округа Хобокена. Она всегда могла обеспечить к выборам шестьсот голосов итальянцев, и в этом состояла основа ее авторитета. Когда она заявила одному из политиков, что желает продвинуть мужа в пожарную команду Хобокена, и тот возразил: «Но, Долли, у нас нет вакансии», – она отрезала: «Так создайте ее».
И создали. Спустя годы она потребовала, чтобы ее мужа произвели в капитаны, и в один прекрасный день ей позвонил один из политических воротил:
– Поздравляю, Долли!
– С чем?
– С капитаном Синатрой.
– Так вы наконец произвели его. Большое вам спасибо.
И тут же позвонила в пожарную команду:
– Мне нужен капитан Синатра.
Дежурный, подзывая Мартина Синатру к телефону, заметил:
– Марти, по-моему, твоя жена спятила.
Долли же, когда он взял трубку, приветствовала его:
– Поздравляю, капитан Синатра!
Единственный сын Долли, нареченный Фрэнсисом Альбертом, родился и едва не умер 12 декабря 1915 года. Роды были тяжелые, и при появлении на свет он получил зарубки, которые будет носить до самой смерти – шрамы на шее слева, результат неумелого наложения щипцов. Синатра не стал делать пластику, чтобы скрыть их.
С полугодовалого возраста он был в основном на попечении бабки. Мать не покладая рук работала в кондитерской фирме шоколадной глазуровщицей и так в этом преуспела, что компания однажды предложила отправить ее в свое парижское отделение, обучать тамошний персонал. Многие вспоминают, что в Хобокене Фрэнк рос одиноко и часто сидел на крыльце, глядя в никуда; при этом «ребенком трущоб» его не назовешь: в тюрьмах он не сидел и всегда был хорошо одет. Брюки менял так часто, что в Хобокене его прозвали «Слакси О’Брайен».
Долли Синатра не была из тех матерей-итальянок, для которых главное, чтоб ребенок был послушен и сыт. Она воспитывала сына в строгости и требовала многого. Ей хотелось, чтобы он стал авиаинженером. Обнаружив на стене в его комнате фотографии певца Бинга Кросби, по чьим стопам Фрэнк мечтал пойти, она в ярости запустила в сына туфлей. Но позже поняла, что его не отговорить («В меня пошел!») и поддержала его занятия пением.
Многие итало-американские мальчишки его поколения стремились к тому же и обладали талантом к мелодиям, а не к словам; среди них не найдешь ни одного большого писателя: ни О’Хары, ни Беллоу, ни Чивера, ни Шоу, – зато пруд пруди приверженцев бельканто. Такая уж традиция, диплом ни к чему; все видели в мечтах, как благодаря песне их имя воссияет в огнях рампы. Перри Комо… Фрэнки Лейн… Тони Беннетт… Вик Дамоне… Но никто не видел этого лучше, чем Фрэнк Синатра.
Когда он почти всю ночь пел в «Rustic Cabin», это не мешало ему вставать на следующий день ранним утром и петь на нью-йоркском радио – задаром, лишь бы привлечь внимание к себе. Впоследствии он получил место в биг-бенде Гарри Джеймса, и с ним в августе 1939‑го записал свой первый хит – «All or Nothing at All». Он прикипел душой к Гарри Джеймсу и его музыкантам, но когда получил предложение от Томми Дорси, у которого на тот момент был, пожалуй лучший оркестр в стране, сразу принял его. Платили ему 125 долларов в неделю, и Дорси знал, как подать нового вокалиста. И все же Синатра с грустью покидал биг-бенд Джеймса; его последнее выступление было столь памятным, что двадцать лет спустя Синатра делился воспоминанием с другом: «Автобус с остальными ребятами остановился у дома где-то в полпервого ночи. Я попрощался с ними и вышел. Помню, валил снег. Вокруг не было ни души, я стоял один с чемоданом в снегу и смотрел на исчезающие вдали задние фары. Вдруг у меня брызнули слезы, и я побежал за автобусом. Они играли так зажигательно, с таким воодушевлением, что мне было поперек горла уходить от них».
Но он ушел, как после оставил и другие теплые местечки в поисках чего-то большего; он никогда не тратил времени зря, старался достичь всего на протяжении одной жизни, сражался под собственным именем, защищал неудачников, запугивал победителей. Он дал в зубы музыканту за какое-то антисемитское высказывание, выражал солидарность чернокожим за двадцать лет до того, как это вошло в моду. Но однажды запустил подносом со стаканами в Бадди Рича за то, что тот слишком громко играл на барабане.
Он еще до тридцати лет раздарил золотых зажигалок тысяч на пятьдесят; о такой жизни американский иммигрант мог только мечтать. Он ворвался на сцену, когда Ди Маджо[12]12
Джо Ди Маджо (1914–1999) – знаменитый американский бейсболист итальянского происхождения, культовая фигура для итало-американцев.
[Закрыть] молчал, а их земляки скорбели и предпочитали не говорить о том, что на их родине хозяйничает Гитлер. Со временем Синатра самолично стал Лигой защиты итальянцев в Америке; создать подобную организацию они едва ли смогли бы, поскольку, как гласит теория, редко соглашались о чем-либо в силу своего индивидуализма; из них получались классные солисты, но в хоре они пели плохо; герои что надо, но не для парада.
Когда итальянскими именами стали награждать гангстеров в телесериале «Неприкасаемые», Синатра громко выразил свое возмущение. Он и тысячи других итало-американцев оскорбились, когда Бобби Кеннеди[13]13
Роберт Фрэнсис «Бобби» Кеннеди (1925–1968) – американский политик, младший брат президента Джона Кеннеди. В 1961–1964 годах занимал должность Генерального прокурора США.
[Закрыть] выставил мелкого бандита Джозефа Валачи[14]14
Джозеф Валачи (1903–1971) – мафиозо из семьи Дженовезе. В 1963 году, находясь за решеткой, первым признал существование итальянской мафии как организованной преступности.
[Закрыть] экспертом по мафиозным делам, тогда как от большинства официантов с Малберри-стрит можно было узнать больше, чем из свидетельства Валачи, сделанного с телеэкрана. Многие итальянцы из круга Синатры видели в Бобби Кеннеди всего лишь ирландского полисмена, быть может, более лощеного, нежели во времена Долли, но не менее наглого. Говорят, Бобби Кеннеди вместе с Питером Лоуфордом[15]15
Питер Лоуфорд (1923–1984) – британо-американский актер, зять Джона Кеннеди. Был дружен с Фрэнком Синатрой и входил в его ближний круг («Крысиную стаю»), но после предполагаемого доноса на Синатру отношения были разорваны.
[Закрыть] внезапно «вызверились» на Синатру после избрания Джона Кеннеди президентом, забыв о том, какой вклад он внес в сбор средств, и о его влиянии на анти-ирландски настроенных итальянцев. Есть подозрение, что именно Лоуфорд и Бобби уговорили президента остановиться в доме Бинга Кросби, а не у Синатры, как планировалось вначале, и этого афронта Синатра не забыл. Питера Лоуфорда потом вышибли с «саммита» Синатры в Лас-Вегасе.
«Да, сын весь в меня, – с гордостью говорит Долли Синатра. – Обиды он не забывает». Не отказывая ему в силе воли, она, тем не менее, уточняет: «Но мать он никогда не заставит делать то, чего она не хочет. И по сей день носит трусы той же марки, что я ему покупала».
Сегодня Долли Синатре семьдесят один, она на год или на два моложе Мартина, и целыми днями люди с черного хода стучатся в двери ее большого дома, прося совета или помощи. Когда она не принимает посетителей и не готовит на кухне, то обхаживает мужа, этого упрямого молчуна, напоминая, чтобы тот клал больную левую руку на поролоновую подушку, которую она привязала к подлокотнику его мягкого кресла. «В каких он страшных пожарах побывал, не дай бог!» – сообщает Долли посетителям, восхищенно кивая на восседающего в кресле Марти.
Хотя у Долли Синатры в Хобокене восемьдесят семь крестников, и она по-прежнему ездит в этот город во время политических кампаний, но теперь она живет с мужем в прекрасном доме в шестнадцать комнат в Форт-Ли, штат Нью-Джерси. Дом они получили от сына в подарок на «золотую» свадьбу три года назад. Он со вкусом обставлен, правда, полон интересных сочетаний благочестивого и светского: фото папы Иоанна стоит рядом с фото Авы Гарднер, а папы Павла – бок о бок с Дином Мартином[16]16
Дино Пол Крочетти, известный под сценическим псевдонимом Дин Мартин (1917–1995) – американский певец, друг Фрэнка Синатры, постоянный участник «Крысиной стаи».
[Закрыть], несколько статуэток святых и сосудов со святой водой подле стула с автографом Сэмми Дэвиса-младшего и ряда бутылок бурбона. В шкатулке миссис Синатры лежит великолепная нитка жемчуга, подаренная Авой Гарднер, которую Долли обожала в бытность ее невесткой, до сих пор поддерживает с ней отношения и часто вспоминает. На стене в рамке висит письмо, адресованное Долли и Мартину: «Песок со временем превратился в золото, а любовь по-прежнему распускается лепестками розы в Божьем саду жизни… Да возлюбит вас вечно Господь. Благодарю Его и вас за то, что вы едины. Любящий вас сын Фрэнсис».
Миссис Синатра говорит с ним по телефону не реже раза в неделю, а недавно, когда ездила в Манхэттен, он предложил ей пожить в его квартире на Восточной 72-й возле Ист-Ривер. Это очень дорогой район Нью-Йорка, правда, там расположена небольшая фабрика – и Долли Синатра не упустила возможности вернуть сыну должок за нелицеприятные описания детства в Хобокене.
– Как? Ты хочешь, чтоб я жила в твоей квартире? По-твоему, я смогу ночевать в этом жутком квартале?
Фрэнк Синатра сразу догадался, о чем речь, и ответил:
– Прошу прощения, миссис Форт-Ли.
Проведя неделю в Палм-Спрингс и подлечив простуду, Синатра вернулся в Лос-Анджелес, чудный город солнца и секса, город, который основали испанцы и потеряли мексиканцы, звездную обитель маленьких мужчин и маленьких женщин, что в облегающих брючках выныривают из кабриолетов.
Вернулся он как раз вовремя, чтобы посмотреть вместе с семьей долгожданный документальный фильм CBS. Около девяти вечера подъехал к дому бывшей жены Нэнси и поужинал с нею и двумя дочками. Сын в те дни заглядывал сюда редко, и в тот раз его тоже не было в городе.
Фрэнку-младшему уже двадцать два, и он колесит по стране с группой, у которой ангажемент в Нью-Йорке на Бэзин-Стрит-Ист, вместе с Pied Pipers, с которыми Фрэнк Синатра в 1940‑е пел в оркестре Дорси. Сегодня Фрэнк Синатра-младший, названный, по словам отца, в честь Франклина Делано Рузвельта, живет по большей части в отелях, каждый вечер ужинает в гримерной ночного клуба и поет до двух ночи, без обид принимая (а куда ему деваться?) неизбежные сравнения. Голос у него мягкий и приятный, Фрэнк-младший постоянно работает над его совершенствованием. Отца он очень уважает, но судит о нем объективно и иногда позволяет мягко уколоть.
Как сказал Фрэнк-младший, одновременно с отцовской ранней славой возник образ «Синатры для пресс-релизов», созданный, чтобы «отделить его от обычного человека, от реальности, превратить в Синатру-электромагнит, сверхъестественного Синатру – может, не сверхчеловека, но человека невероятного. И в этом, – продолжает младший, – кроется грандиозный обман, грандиозная липа, ибо Фрэнк Синатра как раз нормальный человек, обычный парень, какого можно встретить на улице. Но этот сверхъестественный облик повлиял и на него самого – так же, как и на всякого, кто смотрит его телевизионные шоу или читает о нем статьи в журналах».
«Жизнь Фрэнка поначалу была столь нормальной, – развивал сын свою мысль, – что в тридцать четвертом никому бы и в голову не пришло, что кудрявый итальянский парнишка станет великаном, монстром, живой легендой. Он познакомился с моей матерью как-то летом на пляже. Ее звали Нэнси Барбато, дочь штукатура Майка Барбато из Джерси-Сити. Вот она-то и встретила сына пожарного Фрэнка однажды летом на пляже Лонг-Бранч, Нью-Джерси. Оба итальянцы, оба католики, оба типичные летние влюбленные из простолюдинов – прямо как в миллионе плохих фильмов с Фрэнки Авалоном…»
«Детей у них трое. Старшая дочь Нэнси – самая нормальная из нас. Выступала в группе чирлидеров, ездила в летний лагерь, водила «Шевроле». Получила самое элементарное воспитание, какое обычно дают дом и семья. Следующий – я. Моя жизнь в семье была тоже более чем нормальна до 1958 года, когда, в отличие от обеих девочек, меня запихнули в подготовительную к колледжу школу. И теперь я уже не вхож в узкий семейный круг. Третий ребенок – Тина. Если быть до конца честным, я понятия не имею, что за жизнь она ведет».
Фильм CBS, где ведущим был Уолтер Кронкайт[17]17
Уолтер Кронкайт (1916–2009) – легендарный американский тележурналист, вел новости на CBS на протяжении 19 лет.
[Закрыть], начался в десять вечера. За минуту до этого семья Синатры закончила ужин и развернула стулья к экрану, готовая единым фронтом встретить любое бедствие. Верные Синатре люди в других концах города и страны изготовились к тому же. Адвокат Синатры Милтон А. Рудин, зажав в зубах сигару, неотрывно глядел в экран, дабы не пропустить ни единого правонарушения. У других телевизоров уселись Брэд Декстер, Джим Махони, Эд Пуччи, гример Синатры Бриттон по прозвищу «Дробовик», его нью-йоркский представитель Генри Джайн, его поставщик галантерейных товаров Ричард Кэрролл, его страховой агент Джон Лилли, его камердинер Джордж Джейкобс, чернокожий красавец, который, приводя к нему в квартиру девиц, ставит пластинки Рэя Чарльза.
И как многие страхи Голливуда, тревога по поводу фильма CBS оказалась беспочвенной. Это был недвусмысленный панегирик, его создатели и не думали углубляться в любовные или мафиозные перипетии или иные аспекты частной жизни Синатры. Хотя документальный фильм выпущен без согласия, писал на следующий день Джек Гулд в «The New York Times», «он вполне мог бы его получить».
Сразу после выхода фильма по всем проводам Синатры понеслись звонки с выражением радости и облегчения; а от Джилли из Нью-Йорка пришла телеграмма: «МЫ ПРАВИМ МИРОМ!»
На другой день, стоя в коридоре NBC, куда он явился для продолжения съемок передачи, и обсуждая с друзьями фильм CBS, Синатра заметил:
– Ох, и трепотня!
– Да, Фрэнк, балдежное шоу.
– По-моему, прав был нынче Джек Гулд в Times, – добавил Синатра, – они могли бы рассказать больше о человеке, чем о музыке.
Все закивали, и никто не упомянул о недавней истерии, охватившей мир Синатры, когда все опасались, что CBS чересчур увлечется человеком; все кивками выразили согласие, а двое посмеялись над тем, что Синатра протащил в фильм свое любимое словцо «птенец». Он часто спрашивал близких друзей: «Ну как твой птенец?», когда чуть не утонул на Гавайях, позже объяснял: «Да так, подмочил малость моего птенчика», и под большой фотографией, что висела дома у друга актера Дика Бакаляна, где Синатра снят с бутылкой виски, стоит надпись: «Пей, Дикки! Твоему птенцу полезно!» В песне «Come Fly with Me[18]18
«Летим со мной».
[Закрыть]» Синатра иногда меняет слова: «только скажи, и понесем своих птенцов до самой бухты Акапулько».
Десять минут спустя Синатра вслед за оркестром вошел в студию NBC – ничего не напоминало о сцене, развернувшейся тут восемь дней назад. На сей раз он был в голосе, отпускал шутки между номерами, и ничто не могло вывести его из себя. Когда пел «How Can I Ignore the Girl Next Door[19]19
«Как я могу не замечать соседскую девчонку».
[Закрыть]», стоя на сцене рядом с деревом, тележка с камерой наехала на это дерево.
– Ё-мое! – выкрикнул один из ассистентов.
Но Синатра не придал этому значения.
– Небольшая авария, бывает, – спокойно сказал он и запел сначала.
Когда передачу отсняли, он просмотрел ее на мониторе в аппаратной и остался доволен. Благодушно пожал руки Дуайту Хемиону и всей команде. Потом в гримерной распивали виски – там были Пэт Лоуфорд, Энди Уильямс и многие другие[20]20
Патриция (Пэт) Лоуфорд, в девичестве Кеннеди (1924–2006) – актриса, светская дама, меценатка, сестра Джона Кеннеди и жена Питера Лоуфорда в 1954–1966 годах; Энди Уильямс (1927–2012) – эстрадный исполнитель и актер.
[Закрыть]. Со всех концов страны продолжали поступать телеграммы и звонки с комплиментами по поводу фильма CBS. По словам Махони, звонил даже продюсер CBS Дон Хьюитт, на которого Синатра еще несколько дней назад был дико зол. Его гнев до сих пор не угас, и, хотя к фильму претензий не было, Синатра все равно считал действия CBS предательством.
– Сбросить звонок Хьюитта? – спросил Махони.
– Можешь ему дать в морду по проводу? – спросил Синатра.
У него всё есть, он не может спать, он делает роскошные подарки, он не счастлив, но даже ради счастья не пожертвовал бы возможностью оставаться собой…
Он часть нашего прошлого, но постарели только мы, он – нет. Нас заел быт, его – нет. Нас мучают угрызения совести, его – нет. Это наша вина, не его…
Он проверяет меню всех итальянских ресторанов в Лос-Анджелесе; хотите попробовать северо-итальянской кухни, летите в Милан…
Мужчины идут за ним, подражают ему, дерутся за то, чтоб быть с ним рядом; в этом есть что-то от раздевалки или казармы… птенцы… птенцы…
Он убежден, что надо играть по-крупному, широко, экспансивно; чем больше ты открываешься, тем больше вбираешь в себя, твои горизонты ширятся, ты растешь, твое «я» становится больше, богаче…
«Он лучше, чем кто бы то ни было, или, по крайней мере, люди так думают, а ему приходится соответствовать». (Нэнси Синатра)
«Он внешне спокоен, а внутри у него творится миллион всего разного». (Дик Бакалян)
«У него ненасытное желание прожить каждый миг на всю катушку, ведь, по-моему, он чувствует, что там, за углом, ждет угасание». (Брэд Декстер)
«Все, что я получила от каждого из моих браков, – те два года на кушетке психоаналитика, которые оплатил Арти Шоу[21]21
Арти Шоу (1910–2004) – известный музыкант, джазовый кларнетист, муж Авы Гарднер до ее брака с Синатрой.
[Закрыть]». (Ава Гарднер)
«Мы не были матерью и сыном, мы были приятелями». (Долли Синатра)
«Я за все, что позволяет пережить ночь, – будь то молитва, транквилизаторы или бутылка “Джека Дэниэлса”». (Фрэнк Синатра)
Фрэнк Синатра устал от всех разговоров, сплетен, теорий, устал читать о себе, устал слышать, как люди по всему городу говорят о нем. Это были утомительные три недели, сказал он, так что теперь хочется отойти от них, полететь в Лас-Вегас, выпустить пар. Поэтому он сел в свой самолет, поднялся над калифорнийскими холмами и плато Невады, над бескрайними песками пустыни, полетел в Лас-Вегас на бой Клей – Паттерсон.
Накануне боя он бодрствовал всю ночь и спал почти весь день, хотя его голос в записи был слышен в фойе и залах казино «Sands», даже в туалетах, и прерывался лишь в нескольких барах передаваемыми обращениями: «Мистер Рон Фиш, к телефону, мистер Рон Фиш… с золотою ленточкой в волосах… Мистер Герберт Ротстайн, к телефону, мистер Герберт Ротстайн… воспоминания о ярчайшем из времен не дают уснуть мне этой темной ночью».
В лобби «Sands» и других отелей повсюду стояли за день до боя обычные пророки от мира спорта: игроки, старые чемпионы, инвесторы-стервятники с Восьмой авеню, журналисты, которые круглый год клеймят эпохальные бои, но не пропускают ни одного, писатели, которые вечно пишут роман то с одного, то с другого боксера, местные проститутки, которых поддерживает какой-нибудь талант из Лос-Анджелеса и, конечно, юная брюнетка в мятом черном коктейльном платьице – она орала у столика старшего коридорного:
– Я хочу поговорить с мистером Синатрой!
– Его нет.
– Соедините меня с его номером!
– Мы не вправе это сделать, мисс, – отрезал коридорный.
Тогда девица повернулась на нетвердых ногах, похоже, скрывая слезы, и пошла через холл в казино, где сновали мужчины, которых интересуют только деньги.
Незадолго до семи вечера Джек Энтраттер, высокий седой управляющий «Sands», вошел в зал и объявил игрокам в блэк-джек о том, что Синатра одевается. Еще он сообщил, что не может обеспечить всем места в первом ряду, поэтому кое-кто, скажем Лео Дюроше со своей девушкой и Джои Бишоп[22]22
Джои Бишоп (1918–2007) – американский комик, друг Синатры и постоянный участник «Крысиной стаи».
[Закрыть] с женой, не смогут сидеть в одном ряду с Фрэнком, им придется довольствоваться местами в третьем ряду. У Бишопа вытянулось лицо, когда он услышал такое от Энтраттера; он не вспылил, а просто тупо смотрел на владельца казино, не зная, что сказать.
– Прости, Джои, – сказал Энтраттер, прервав затянувшееся молчание, – но в первом ряду мы можем посадить только шесть человек.
Бишоп все еще молчал. Но когда все явились на бой, он сидел в первом ряду, а жена его в третьем.
Бой, о котором судачили как о священной войне между мусульманами и христианами, предварили выступления трех лысеющих экс-чемпионов – Рокки Марчано, Джо Луиса и Сонни Листона, потом еще один человек из прошлого, Эдди Фишер, спел «Звездно-полосатый флаг». Это было больше четырнадцати лет назад, но Синатра до сих пор помнил все до мельчайших подробностей: Эдди Фишер тогда был новоявленным королем баритонов; рядом с ним стояли Билли Экстайн и Гай Митчелл, а про Синатру на тот момент все и думать забыли. Однажды он шел в студию радиовещания мимо толпы поклонников Эдди Фишера. Увидев Синатру, они стали дразнить его: «Фрэнки, Фрэнки, я балдею от тебя!» У него в то время продавалось всего тридцать тысяч пластинок в год, а еще его крайне неудачно сделали комиком на телешоу, где он исполнял такие провальные номера, как «Mama Will Bark[23]23
«Мама будет лаять».
[Закрыть]» с Дагмар[24]24
Вирджиния Рут Льюис (1921–1979), известная под сценическим именем Дагмар – популярная в 1950‑е американская актриса.
[Закрыть].
– Я лаял и рычал на записи, – говорил Синатра, все еще ужасаясь этой мысли. – Одно хорошо: я был среди собак.
Его голос и вкус в 52‑м никуда не годились, но еще сильнее его тогда подкосил бег за Авой Гарднер, говорят друзья. Одна из первых красавиц мира, в ту пору она уже была королевой экрана. Дочь Синатры Нэнси вспоминает, как однажды увидела Аву в бассейне отца: она проплыла его, выбралась из воды, прошла, роскошная, к камину, на мгновение наклонилась к нему – и казалось, ее длинные темные волосы вмиг высохли и сами по себе чудесным образом уложились в идеальную прическу.
С большинством женщин Синатры (опять-таки по мнению друзей) он никогда не знает, хотят ли они его за то, что он может для них сделать сегодня? Или за то, что еще сделает в будущем? С Авой Гарднер все было иначе, и ей нечего было ждать от него в будущем. Она была выше по статусу. Если Синатра и извлек какой-то урок из брака с ней, возможно, он заключался в том, что, когда гордый мужчина терпит поражение, женщина его не спасет. Особенно та, что много его выше.
И тем не менее, несмотря на усталый голос, и в ту пору в его песни просачивалось искреннее, глубокое чувство. Одна хорошо помнится даже сейчас – «I’m a Fool to Want You[25]25
«Глупо хотеть тебя».
[Закрыть]», и один из друзей, бывших в студии во время записи, рассказывал: «Фрэнк был совершенно измотан в тот вечер. Песню он записал с одного дубля, а потом просто-напросто повернулся и вышел из студии».
Тогдашний менеджер Синатры, бывший музыкант по имени Хэнк Саникола, говорил: «Ава любила Фрэнка, но не так, как он любил ее. Ему нужно очень много любви. Ему необходимо, чтобы круглые сутки вокруг него были люди – такой Фрэнк человек». Ава Гарднер, по словам Саниколы, «чувствовала себя слишком неуверенно. Она боялась, что не удержит его… Дважды он гонялся за ней по Африке, жертвуя собственной карьерой».
«Ава не хотела, чтобы люди Фрэнка все время вертелись вокруг них, – говорил другой друг, – а его такой подход бесил. С Нэнси он мог притаскивать домой целый оркестр, и она, как хорошая итальянская жена, никогда не жаловалась, наоборот, каждый получал от нее тарелку спагетти».
В 1953‑м, спустя почти два года супружества, Синатра и Ава Гарднер развелись. Мать Синатры, говорят, пыталась их примирить, но если Ава была готова, то Фрэнк – нет. Он начал встречаться с другими женщинами. К тому времени положение изменилось: где-то в этот период Синатра, судя по всему, превратился из юноши-певца, актера в моряцких костюмчиках, в мужчину. Пожалуй, еще до того, как он получил в 53‑м «Оскара» за роль в «Отныне и во веки веков», засверкали вспышки его былого таланта: в записи «The Birth of the Blues[26]26
«Рождение блюза».
[Закрыть]», в его выступлении в ночном клубе «Ривьера», которым восторгались все эксперты по джазу. К тому же тогда набрали популярность долгоиграющие пластинки, в противовес трехминутному стандарту – и концертный стиль Синатры, с «Оскаром» или без, прекрасно отвечал новой тенденции.
В 1954 году Синатра, вновь полностью сосредоточившийся на своем таланте, стал «Певцом года» по версии журнала Metronome; позже его назвали лучшим радиодиджеи в опросе новостного агентства UPI – Синатра обошел самого Эдди Фишера, того самого, который теперь в Лас-Вегасе допел «Звездно-полосатый флаг» и вылез за канат, чтоб освободить место боксерам.
Флойд Паттерсон гонял Клея по рингу в первом раунде, но достать не мог, и дальше уже стал игрушкой в руках Клея; в двенадцатом раунде бой закончился техническим нокаутом. Через полчаса почти все забыли про бой и либо сосредоточились на игорных столах, либо встали в очередь за билетами на концерт «Дин Мартин – Синатра – Бишоп» на сцене «Sands». Представление, в котором обычно участвует и Сэмми Дэвис-младший, но сейчас его в городе не было, состояло из нескольких песен и массы шуточных номеров: очень неформальных, очень специфических и зачастую на этнические темы. К примеру, Мартин со стаканом в руке спрашивает Бишопа: «Знаешь, что такое “жидо-джитсу”?» А Бишоп, играющий роль еврея-официанта, предостерегает двоих итальянцев: «Берегитесь, у меня своя крыша – мациози».
После окончания шоу в «Sands» толпа друзей Синатры, которая теперь насчитывала человек двадцать, – к ней примкнули Джилли, прилетевший из Нью-Йорка, спортивный обозреватель Джимми Кэннон, Гарольд Гиббонс, чиновник из профсоюза дальнобойщиков, который, возможно, займет место Хоффы[27]27
Джимми Хоффа (1913 – исчез в 1975) – американский профсоюзный лидер и общественный деятель, по слухам, связанный с мафией. В 1967 году действительно оказался в тюрьме.
[Закрыть], если того посадят, – расселась по машинам и единым кортежем двинулась в другой клуб. На часах три: ночь в самом разгаре.
Компания остановилась в «Сахаре», заняла длинный стол у задней стены и все стали слушать маленького плешивого комика по имени Дон Риклз, пожалуй, самого язвительного из всех комиков страны. Его юмор так груб и так безвкусен, что никто не обижается; слишком оскорбителен, чтобы оскорблять всерьез. Заметив среди публики Эдди Фишера, Риклз начал высмеивать его как любовника: мол, ничего удивительного, что он не совладал с Элизабет Тейлор. Когда два бизнесмена признались, что они египтяне, он прицепился к ним по поводу политики их страны в отношении Израиля. Об одной даме, сидящей за столиком с мужем, Риклз настойчиво предполагал, что она на самом деле проститутка.
Завидев Синатру со свитой, Дон Риклз буквально расцвел. Указывая на Джилли, завопил:
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
