Текст книги "Разговоры с Джемалем"

Глава 4
Евразийство и атлантизм

Очевидно, что евразийство и атлантизм представляют собой синонимы чингисидской Орды и великого Рима. После того как XX век обозначил порог, отделяющий ровное течение классической истории от бури, смешавшей все исторические карты, Орда Чингисхана внезапно стала очень привлекательной для большой группы россиян, от «белых», находящихся в эмиграции, до «красных», которые их курировали из стен Лубянки.

Неожиданно оказалось, что Орда была для своего времени воплощением социалистического права. Закон Яса гарантировал и справедливость, и интернационализм. Короче, с приходом в Большую Евразию монгольской Орды всем «стало счастье».

Атлантизм, разумеется, является злобной и подлой антитезой чингисидству. Он построен на торговле, на ростовщичестве, не останавливается перед геноцидом. Короче говоря, атлантизм – это абсолютно деструктивное начало. Принцип евразийства выражается в аналоговых системах, принцип атлантизма – в цифровой.

Поэтому в логике геополитиков, которые играют в Орду против Рима, азиатское, «чингисидское» начало более человечно, а атлантизм ведёт к трансгуманизму. Фанаты Орды, разумеется, увязали чингисидскую идею с политической географией «Восток – Запад» и фактически сделали некую комбинацию из конфликта цивилизаций и географического символизма.

***

О. Д.: Сегодня у нас будет интересная тема. Мы поговорим о евразийстве и атлантизме. Почему это две стороны одной медали? Итак, давайте сначала разберёмся в понятиях. Что такое евразийство и что такое атлантизм?

Г. Д.: Евразийство, как известно, возникло где-то в 20-х годах XX века в американской среде. Крупнейшими представителями евразийства были некоторые интеллектуалы эмигрантского зарубежья, но не только эмигрантского, потому что академик Вернадский, например, жил в России. Флоровский, князь Трубецкой – эмигрировали. Но они представляли собой начальную, раннюю стадию евразийства. Наибольшей известностью из евразийцев пользуется Лев Гумилёв, широко известный нашей публике.

Евразийство, чтобы не ходить вокруг да около, основано на переосмыслении идей и исторического опыта времени Чингисхана. Для Трубецкого, Флоровского, Вернадского и, конечно, для Гумилёва империя Чингисхана – союз народов, живущих под законами Чингисхана, – это такое добродетельное, позитивное пространство, которое привлекает своими ценностями. Общественное выше личного, служба превыше частного интереса, честь – превыше прибыли и так далее.

Это целый набор идей, определяющих моральные установки этой империи, которые представляют золотой век единого Евразийского пространства. Всё это пересекается с геополитическими выкладками западных интеллектуалов, теоретиков, которые создавали свои работы и в Германии (Хаусхофер), и в англосаксонском мире (Маккиндер, позднее – Спикмен, из самых свежих – Киссинджер, всем известный. Он не так давно у нас был таким мастодонтом геополитики, представляющим интересы атлантической стороны).

О. Д.: Итак, в общем, евразийство – это цивилизация суши и наследница идей Чингисхана.

Г. Д.: Наследница-практик.

О. Д.: Хорошо, наследница-практик. А атлантизм?

Г. Д.: Атлантизм с точки зрения геополитического контекста – это талассократия – власть моря. Это власть торговых морских цивилизаций, прежде всего это Западная Европа, Великобритания – островное государство и одновременно новый Карфаген и наследница Рима. Это и новая Атлантида – США. США – центр Атлантического мира. По сравнению с Великобританией и США Западная Европа выступает как окраина, как Римланд, то есть прибрежная полоса. Атлантизм – это и атлантические ценности, прежде всего свободный рынок и либеральная демократия.

О. Д.: Соответственно, все установки атлантизма, о которых вы говорили, противоположны установкам евразийства. В атлантизме получается, что личность – выше государства, личность – выше чести.

Г. Д.: В принципе да. Хотя, если взять набор масонских установок, начиная с рода Виклава, то там тоже присутствует этот пионерский жест – общественное выше личного, – он присутствует там, в масонском поле.

Но у масонов речь идёт о неких избранных, которые невидимо скрепляют гражданское общество. А гражданское общество атлантизма, которое живёт само по себе, преследует частные интересы, которые для него являются наивысшими.

Евразийство и атлантизм – это два полюса противостояния друг другу. Но я хочу указать на то, что это комплементарные полюса, их противостояние иллюзорно, они стоят друг друга, потому что и тот и другой являются матрицами глиняного человека, и тот и другой противостоят миссии духа на человеческом уровне. Эта миссия духа представлена прежде всего авраамическим Откровением в его динамике, библейскими пророками. Этот пафос является фундаментальным пафосом, неким стержнем, в одинаковой степени отрицающим и ценности атлантизма, и ценности евразийства, которые являются не более чем пропагандой. Они фактически не существуют в той форме, в которой декларируются.

О. Д.: Давайте попробуем разобраться. Окунёмся в глубь веков. Изначально морские или прибрежные цивилизации претендовали на кусок пирога евразийских цивилизаций.

Г. Д.: Конечно. Противостояние было всегда. Рим шёл на Восток, но и Восток, или Азия, шёл на Запад. Здесь можно сказать, что есть два движения, которые идут друг другу навстречу.

О. Д.: Кто у кого больше отъест…

Г. Д.: Я бы сказал, движение двух магдебургских полушарий к их соединению – это Чингисхан, шедший на Запад. Кстати говоря, все эти разговоры о том, что Русь как щит приняла на себя страшный удар монгольских орд, ослабила их и сорвала поход на Запад, – это одна из тех мифических картин, которыми славятся евразийцы. Конечно, никого Русь не остановила, деревянные города и крепости не могли ослабить удары монгольской конницы, оснащённой китайской техникой, огненными стрелами, сжигавшими эти города под корень.

О. Д.: Батый, если я правильно помню, вернулся из Венгрии и европейского похода просто потому, что освободилось место, умер…

Г. Д.: Ну, до Батыя ещё Чингисхан пошёл в поход и разгромил европейское войско (под сто тысяч человек). Там трёхдневная битва была, и в этой трёхдневной битве цвет рыцарства, лучшее, что могла дать Европа, был разгромлен вдребезги. Но подход Чингисхана при оценке стратегической ситуации в Европе был таким: нам это пространство скученных городов не интересно. И его войска сделали такую дугу, загибающуюся к Адриатическому морю, и решили, что Западная Европа вполне может существовать сама по себе.

О. Д.: И она стала существовать сама по себе со своим атлантазмом.

Г. Д.: Да. Но тут вот в чём дело. Мне бы хотелось поговорить не столько об очень разработанной территории прибрежной зоны – Римланд, Хартланд (центральная суша), их противостоянии морю, талассократии, всей этой политике, которая напоминает синтез шахматной доски с картой. Мне бы хотелось поговорить о том, что существуют некие парадигмы – евразийская и атлантическая, на самом деле, резко отличающиеся от того, как они себя презентуют и что они сами о себе думают. Потому что правда гораздо более жёсткая и пессимистичная в обоих случаях. Это как глиняное человечество, которое имеет очень часто необоснованные претензии на некую полноту духовности, рафинированность, в то время как более глубокий анализ вскрывает тайные омуты человеческого фактора.

Ну вот, допустим, начнём с евразийства. Чем характеризуется евразийство?

Прежде всего, если мы берём его в историческом, культурном, цивилизационном комплексе, – доминантой материализма. Империя Чингисхана не проповедовала марксизм и ленинизм, как наследник Чингисхана – Советский Союз. Естественно, при Чингисхане не было декларированного материализма, он подразумевался. Тенгрианство, древняя религия тюркско-монгольских кочевников, говорила о широком небе над нами, просторной земле под нами и так далее. Это глубокий материализм космического толка. То есть это не опытный, ползучий эмпиризм западного человека. Это абсолютное доверие физической правде среды. Человек евразийства доверяет физической правде среды, он её обоготворяет. Потому что сами образы верха, сами образы того, что для него представляется духовной проекцией, – это широкое небо. Небо фигурирует во всех архаических традициях. Варуна, например, в индуисткой традиции, древнегреческий Уран – «небо покрывающее». Но это же языческие традиции.

О. Д.: Да, я хотел сказать о том, что во многом это языческий материализм.

Г. Д.: Да, во всём этом есть материалистическая подоплека, но она абсолютизирована. Если в архаическом, эллинском фольклоре это уравновешивается другими моментами – персонализмом олимпийских фигур, например, олимпийских божеств, – то в контексте евразийском этот материализм является доминантным. С этим же связано то, что этот материализм предполагает знаменитую чингисхановскую веротерпимость, которая на самом деле является всеядностью и безразличием ко всем религиям. Единственной религией, которая вызывала ненависть у монголов, был ислам. Его они не переваривали, они вели системную борьбу с ним.

О. Д.: А почему?

Г. Д.: Ислам был для них как рыбья кость в глотке, на которую они напоролись. Напоролись на его последовательность, бескомпромиссность, абсолютную оппозицию глинее, абсолютную оппозицию онтологиии, которая содержится в исламе как финальной стадии библейской линии. Библейская линия связана с откровением такой бездны, которая не дана в опыте. Тут самое главное – бездна, не данная в опыте индивидуально. Настаивание на этом вызывало конвульсию и ненависть до того момента, как произошло обращение хана Узбека в ислам и пошел процесс исламизации потомков-Чингисидов. Но надо сказать, что Хулагу как Чингисид, контролирующий Ближний Восток, всю свою жизнь посвятил борьбе с исламом. Очень беспощадной борьбе. Но в остальном представителям Золотой династии, если вынести за скобки ислам, было всё равно – что христианство, что конфуцианство, да ради бога, что угодно, потому что им было на это наплевать. Они не верили во всё это, они стояли на тенгрианской позиции. И отсюда идёт очень интересный феномен, который конкретно проявлен в евразийской матрице, и он реально работает, и мы встречаемся с ним. Это глорификация – восхваление лжи, её оправдание, если можно так выразиться – теодицея лжи. Вот в евразийском сознании лжи как таковой нет. Есть целесообразный миф, есть объяснение того, что ложь технически противоречит конкретным целям, задачам евразийской власти. А вот то, что соответствует техническим задачам власти, не важно, некая концепция, некий миф, это правда.

Взять Романовых – всю романовскую историю, всю романовскую идеологию, всю романовскую самооценку. Кто они такие, Романовы? Не будем же отрицать, что Романовы – это евразийское…

О. Д.: Они же из Германии пришли. Сначала они были, что называется, русские православные, а потом смешались…

Г. Д.: Они пришли из Германии, они всё равно усвоили, они были там либералами по российским стандартам. Они всё равно усвоили евразийскую матрицу. И вот всё, что понимали Романовы о себе и что они преподносили российскому обществу о себе, – это ложь.

О. Д.: Ну, во многом это был миф. Да.

Г. Д.: Именно здесь заключается секрет. Для нас это ложь, как для людей, смотрящих на это со стороны. Для них это не ложь, для них это миф. Это ложь, которая приобрела легитимность, прославлена и возведена на уровень дистонического мифа, который справедлив, безусловен, он преподаётся в гимназиях, за его оспаривание наказывают, посылают на каторгу. Это установленная система убеждений, интерпретация реальности, но это ложь.

По этому поводу мы не будем пускаться в конкретику. Тот, кто захочет, может сам найти массу иллюстрирующих примеров. Здесь очень длительное расхождение с оппонентами, с атлантизмом, например.

Начнём, чтобы быть последовательными, с материализма. Атлантизм стоит на совершенно другой платформе, не материализма, он стоит на платформе психологизма. Атлантизм – это матрица, которая выстроена на культе эмпирических ощущений человека. Человек воспринимает реальность, у него существует определённый набор чувственных впечатлений. Эти впечатления сосредоточены на нём, на его теле. Он поглощает, впитывает в себя красное, зелёное, сладкое, острое, световые раздражители. Набор всех этих психофизиологических ощущений – это отправная точка. Человек привязан к опыту своего тела. И он считает, что материальная среда – это некая условность, следствие интерпретации этих ощущений.

Давайте посмотрим на то, что думают Юм, Кант по поводу того, что такое внешняя реальность?

Внешняя реальность обыграна постольку, поскольку это следствие наших ощущений, мы добавляем к этому суждение, это суждение интерпретируем, но в основе всего лежит наш телесный опыт.

Это психологизм. Религия – это психологический настрой, такой выверт, потребность человека, потребность общества и так далее. Это психологизм, но не материализм.

С точки зрения евразийства такой психологизм, особенно если взять советскую догматику, это идеализм чистейшей воды, по поводу которого они плевались, шипели, говорили о буржуазном идеализме. Конечно, тут не идеализм никакой, это как бы материализм, обращённый внутрь, интровертный материализм. Это ползучий эмпирический солипсизм.

О. Д.: Понимаю. Закрыл глаза – мира нет, открыл глаза – мир есть.

Г. Д.: Да. Всё, что есть, это интерпретация, в общем-то, ощущений. Всё топчется вокруг скепсиса по поводу того, а так ли всё на самом деле.

Если мы перейдём к теме язычества, тут всё сложнее, потому что в действительности это сложная, тонкая работа с некоторыми влияниями и заимствованиями. К примеру, влияниями из средиземноморской, особенно южносредиземноморской среды, попросту говоря, с библейскими влияниями, которые переработаны в языческом, эллинском ключе.

Это глубокий синтез, который лишает остроты, пафоса, глубины библейское Откровение, превращая его в универсальную парадигму. За основу взят именно библейский набор представлений о духе, смысле, человеческом достоинстве и так далее. Но это набор библейских терминов, подразумевающих эллинское содержание, то есть это Платон, который пересказывает Библию в своём собственном ключе. Вот это и является содержанием, которое атлантические товарищи везли и продавали, условно говоря, туземцам (в будущую Латинскую Америку, в Азию и так далее), то есть это некий универсальный продукт. Продукт синтетический, продукт фальсифицированный. И здесь мы подходим к отношению атлантизма ко лжи. Если в евразийстве ложь возвышается до статуса мифа, то в атлантизме ложь используется как оперативное прикрытие, как некий флёр.

О. Д.: То есть сейчас выгодно обмануть, но не надо из этого делать общественного достояния, да?

Г. Д.: Возьмём два типа пропаганды – евразийский и атлантический. Евразийский тип пропаганды элементарный, то есть берешь некий концепт – распятый мальчик. Мальчика никакого не было, реально не могло быть, но вот делается некая постановка, и она вбивается в голову этаким прямым гвоздём. И все, открыв рот, повторяют – да, действительно, какой ужас! Мальчика распяли. Потом, может, узнают, что не распяли, но это не главное.

Что такое атлантическая пропаганда? Берётся некая всё-таки реальность, переворачивается, облекается во враньё, преувеличивается, изменяются цифры, изменяется статистика, изменяются акценты, и всё это подается яркой конфетой, у которой внутри совсем не конфетная начинка. Это чисто западный продукт – правда, смешанная с ложью. Правда уже не существует там как правда, потому что она не терпит это условие – смешение с ложью, и условно всегда можно сказать: ну было же это! Про мальчика нельзя сказать, что он был, а про то, что атлантисты выдвигают в качестве правды, можно сказать: ну было же это!

Допустим.

Были репрессии?

Да.

Тридцать ли миллионов человек репрессировали?

Нет, не тридцать.

Извините, а репрессии были?

Были репрессии.

Вот видите, были репрессии!

А тридцать ли миллионов или 30 тысяч, это другой вопрос. Вот это и есть атлантический подход. А евразийство говорит: нет, репрессий не было. Карали только преступников. Это евразийский подход.

Тут фундаментально разное отношение ко лжи, а это уже принципиальное отличие в познании мира – гносеологии. И естественно, в отношении к религии оно у атлантистов тоже другое. Некий тоталитарный подход. У Чингисхана была тотальная терпимость, у советской власти – тотальная нетерпимость. Советской власти было всё равно, что там ислам, христианство, православие, буддизм – мочить всех, разоблачать и так далее. Это тоже всеядность, но с отрицательным знаком. А у атлантистов как евроцентистов, если ты не протестант и не католик, то ты просто туземец, который пляшет вокруг каких-то деревянных идолов. Даже если ты не пляшешь вокруг деревянных идолов, то наплевать, ты всё равно пляшешь, потому что туземец. Достаточно посмотреть книги, которые писались по исламу во время Крестовых походов, это не то что про жизнь на Марсе, это рядом. Был такой Ян Дамаскин, который жил при дворе халифа, работал, будучи христианином, и писал в том числе книги про ислам.

Что писали в Западной Европе об исламе?! Что мусульмане поклоняются Мухаммаду (), который сидит на каком-то троне, у него там какие-то рога, ему приносят жертвоприношения – поток какого-то бреда. Почему?

Потому что это абсолютное тоталитарное неприятие никакой версии, никакой альтернативы. Это сейчас европейцы толерантны, это сейчас они политкорректны. Эта политкорректность возникла после 1945 года на фоне разбомблённых городов Европы. Когда туда пришли оккупационные войска, европейцы стали дико политкорректными.

О. Д.: Логично.

Г. Д.: А вообще-то говоря, они всю жизнь вытирали ноги о весь мир.

О. Д.: Вспомним индейцев Америки или Южной Америки…

Г. Д.: Вы знаете, есть исследования, одно из которых – исследование ООН, за достоверность которого я отвечаю, данные у меня от англоязычных источников. Так вот, после Хиросимы, между Хиросимой и 2015 годом, то есть за 70 лет, Запад уничтожил 50 миллионов человек. Если говорить о том, сколько уничтожили народу со времён Великих географических открытий в период великой колонизации мира колониальные империи (Великобритания, Испания, Португалия, Голландия, Бельгия), то, по некоторым данным, выйдет порядка миллиарда человек.

Кому-то может показаться, что это явное преувеличение. Тогда давайте возьмём такую простую вещь. Леопольд II, бельгийский король, в начале XX века уничтожает 10 миллионов человек в Конго. То есть бельгийские операции в Конго – это 10 миллионов человек. Это ещё до Первой мировой войны.

О. Д.: Да, там был геноцид, известная история.

Г. Д.: Но это повторяется ещё и в 1970 году, и там ещё 10 миллионов человек, это маленькая Бельгия, это точка в Конго, маленький район Африки. Если мы начнём от Колумба брать ситуацию с уничтоженными тасманийцами, с 20 миллионами индейцев, то эта цифра – миллиард – не выглядит такой…

О. Д.: Ещё такой период времени… Скажите, вот всегда противопоставляли себя морские цивилизации сухопутным, всегда они были действительно по разные стороны баррикад? Англия много раз стравливала державы на континенте, соответственно, континентальные державы частенько воевали против Англии, как главного представителя атлантизма. И идеология их во многом разная. И отношение к миру разное, но сейчас, по моему ощущению, всё-таки атлантисты побеждают.

Г. Д.: Они победили в холодной войне.

О. Д.: Они победили в холодной войне, и именно Америка, я имею в виду США, насаждает по всему миру свои вкусовые и эстетические взгляды на жизнь. Скажем, тот же Голливуд – это лучший пропагандист, что называется, атлантизма в чистом виде. И условный ребёнок, который смотрит фильмы киностудии «Дисней», ещё какие-то, смотрит первые фильмы подростковые. Он понимает и принимает на себя именно установки атлантизма в их прямой подаче.

Г. Д.: Это чистая иллюстрация темы лжи в двух вариантах. Евразийском и атлантическом. Почему Голливуд имеет успех? Потому что это правда, покрытая ложью, поэтому сразу, инстинктивно, не отторгаются все эти сериалы, фильмы и так далее.

А вот евразийский вариант – это открыто, в лоб, этакая лапша. Скажем, «Гараж» там, отношения, абсолютно не существующие в советское время. Этого нет, но тебе дают фильм, вызывающий сантименты, может, сделанный так, что хочется плакать, но этого в жизни нет. И поэтому, конечно, куда «бежать, задрав штаны». В систему познания мира, основанную на абсолютной мифологии? Конечно, правда, покрытая ложью, будет выигрывать.

О. Д.: Да, понятно. И это действительно у атлантистов получается. Но хорошо, а в итоге что? Победит атлантизм? Победит окончательно? А вся эта история евразийской цивилизации, наследников Чингисхана, сгинет?

Г. Д.: Дело не в том, сгинет атлантизм или сгинет евразийство. Дело в том, что они оба являются врагами духа. И на самом деле, в своём противостоянии они подыгрывают друг другу. На самом деле конвергенция – это не вымысел старческого, геронтократического Политбюро от своего бессилия, а это реальная тема, реальный проект сближения, как некая идеологическая версия.

Было две версии падения СССР, как известно. Одна версия – это крах Советского Союза в чистом виде, а другая версия – конвергенция. Соответственно этому проекту советский лагерь и западный лагерь создавали мировое правительство и выходили на уровень совместного империалистического контроля над миром. Это называлось мондиализмом. Мондиализм не получился. Он не состоялся потому, что Советский Союз рухнул сам, по первой версии. Но тем не менее такая тенденция – создать эту совместность – была, и она существовала не случайно. То есть это не было трусостью Брежнева, который не понимал, зачем ему полная победа социализма. Он так смотрел – победил социализм во всём мире, не, ребят, что мы дальше-то будем делать?! Не надо нам, давайте вместе, вместе.

Но за этим стоит глубокая комплементарность и родство евразийства и атлантизма. Об этом никто не пишет. Потому что есть у нас куча евразийских патриотов, которые исступлённо говорят об их абсолютной полярности. А вот я хочу сказать не о полярности, а о внедрённой идентичности, о соответствии атлантизма евразийству, потому что они являются двумя матрицами ветхого глиняного человека, дополняющими друг друга. И им противостоит третье принципиальное начало, начало духа. Начало, которое апеллирует к Богу пророков, началу, которое рассматривает человека как носителя непостижимого, особого ядра, особой точки в его сердце, которая вложена Творцом, именно в пророческом понимании. Не в понимании язычников, индуистов, пантеистов, которые говорят об абсолюте, о широком небе, о тотальном тождестве всего всему, а о непостижимом Боге пророков, к которому Авраам пришёл, последовательно отвергая любую предложенную ему проекцию поклонения. Он пришёл к тому, что нет никого в сущем, кто заслуживал бы поклонения, и сущее существует только как указание на непостижимое, которое находится в его сердце.

О. Д.: То есть нет ни внешнего материализма, ни внутреннего.

Г. Д.: Есть отрицание психологизма. Дух, о котором говорят философы Эллады, это на самом деле не дух, это просто разреженная материя. Это просто возгонка Сольве, превращение твёрдого тела в пар, минуя стадию жидкости. Если поднять субстанцию до состояния пара, то она не перестанет быть субстанцией.

О. Д.: Хорошо. Новый человек. Назовём его «человек религиозный», или «человек верующий», в хорошем смысле этого слова, в идеалистическом, наверное. Он будет противопоставлять себя евразийству и атлантизму, да?

Г. Д.: Он будет не только противопоставлять себя им, он несёт совершенно альтернативный проект. Гносеологический, интеллектуальный проект, потому что он не принимает ни лжи, как прославленного, поддержанного полицейской системой мифа, ни правды, обернутой ложью.

Правды, которая как бы демократически предлагается на выбор в супермаркете, но если ты её отвергаешь, то можешь тоже стать отвергнутым за счёт неё.

О. Д.: Да, это тот самый батончик, где мелкими буквами написаны ингредиенты, которых мы не знаем, но едим.

Г. Д.: Самое главное, что, даже если ты не хочешь его покупать, ты кончишь за той же решёткой, что и в евразийском варианте.

О. Д.: А каковы варианты – победить евразийство и атлантизм – у человека верующего?

Г. Д.: Во-первых, я бы хотел отметить, что уже где-то в середине XX века наиболее чуткие атлантические теоретики, я не помню конкретно, кто именно, но из разряда Киссинджера, Бжезинского… Они говорили о том, что десекуляризация, то есть возвращение к религии, станет основной чертой общества конца XX – начала XXI века. Они предвидели, что основным компонентом общественной жизни будет борьба между десекуляризацией и секулярностью, На этом пути возникают очень сложные комбинации. С одной стороны, атлантисты и евразийцы могут входить в союзы против человека духовного. С другой стороны, на каких-то этапах и евразийцы, и атлантисты могут протягивать руку в противовес друг другу этому верующему человеку. Например, моджахеды в Афганистане. Советский Союз вторгся в Афганистан, а атлантисты тут как тут, предлагают помощь моджахедам в борьбе с советской материалистической империей за свободу родины. Но и не только родины. Там и соседние моджахеды подъехали из арабских стран. И почему бы не вступить в союз?

Но это эпизод. Это не доминирующая характеристика. Союз атлантистов и евразийцев против человека верующего – это гораздо более стандартная вещь. И мы слышим постоянно от деятелей той и другой стороны: у нас общий враг. Естественно, при этом используются термины, которые обывателя сразу напрягают, повергают в ужас, лишают всяких сомнений в правоте властей. Но суть заключается в одном: это объединение атлантистов и евразийцев против человека духовного, человека верующего, человека библейского, в таком глобальном высшем смысле.

О. Д.: Людей книги.

Г. Д.: Людей книги. Людей Откровения.

И какие, вы спрашиваете, возможности победить на этом пути?

Дело в том, что человек – это очень сложное существо, у которого может быть сердце чистое, а голова отравлена испарениями либо атлантизма, либо евразийства. И у человека, который не освободился от той или иной матрицы, при том что он верующий и на правильном пути стоит, но у него нет, как Декарт бы сказал, метода. И он не победит. Почему он не победит? Потому что ему на каждом шагу придётся принимать решения, и он не сможет сделать это точно и верно. Чтобы его поставить на путь, который имеет историческую перспективу, ему надо дать политическую философию, которая последовательно и окончательно освобождала бы его мозги и от атлантизма, и от евразийства. Мировоззрение, которое коррелировало бы с его сердцем монотеиста. Пока что этого ещё нет в полной мере.

О. Д.: Да. Это действительно одна из серьёзных проблем. Вы знаете, я когда вас слушал, думал о том, что европейский капитализм так долго боролся с Советским Союзом в течение всего XX века. И после того как Советский Союз рухнул, все так мило подружились, и у нас установились такие долгие, такие тёплые отношения. Хотя весь XX век вырабатывались доктрины, направленные на противостояние. Мгновенно объятия раскрылись после 1991 года.

Г. Д.: Такие авторы, как Данилевский, Достоевский, накачаны таким гневом против Запада, что, когда я их читаю, создается впечатление, как будто бы я читаю советского пропагандиста идеологического, но когда я понимаю, в каком контексте они писали…

Так ведь Россия была частью мирового истеблишмента. Она была в теснейшем слиянии с ним. Ну, там были ссоры, какие-то конфликты, допустим с англичанами, с австрийцами… лёгкие!

Но на самом деле она управлялась немцами, она была взасос с этим западным миром. При этом она была евразийской, но если вы почитаете «Дневник писателя» Достоевского, то складывается впечатление, что пишет красный комиссар, проклинает обывательщину, буржуазную природу Запада, его бесперспективность. Такое ощущение, что это два идеологических полюса. Вот эта диалектика, этот глиняный человек, эта его грудь и его спина.

О. Д.: Или ещё битва нанайских мальчиков.

Г. Д.: Достоевский, несмотря на всю свою гениальность, прозорливость, проницательность, религиозную пафосность, на самом деле ничего не понимал в реальной жизни.

О. Д.: Ну что же, интересная тема, друзья. Наша передача подходит к концу. И действительно, что будет в следующем веке и в веке XXI и с евразийством, и с атлантизмом? Что будет с морскими цивилизациями, с сухопутными? Придёт ли им на смену человек библейский, или верующий? Это один из самых интересных вопросов.

Г. Д.: Я верю, что придёт.

О. Д.: Хотелось бы на это посмотреть. Это действительно интересно.

Г. Д.: Это будет очень мучительный и неоднозначный процесс.

***

Никакой перспективы у ордынской идеи нет, потому что она насквозь мифологична, а в историко-фактологическом плане ещё и фальсифицирована. Но самое главное, она так же бессмысленна, как все другие горизонтальные построения. Кроме того, визионеры евразийства не понимают, что никакого конфликта между Чингисханом и большим Западом не было. Чингис и его потомки в своих управленческих решениях шли параллельным курсом с «Вечным Римом». Запад всегда стремился на восток, и вот наконец он в лице монголов получил имперское колониальное устремление востока… опять же на восток!

С нашей точки зрения, и за Чингисом, и за атлантистами стоит один и тот же «центр управления полётами», одна и та же инстанция, которая на макроуровне курирует ход событий. Не случайно главным врагом Чингиса и его наследников был Ислам.