Текст книги "Звезды Эгера. Т. 2"
Автор книги: Геза Гардони
Жанр: Современная зарубежная литература, Современная проза
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 16 (всего у книги 16 страниц)
– Витязи, берегитесь! – предостерегающе крикнул Гергей.
– Воды! Огня! – заорал Золтаи. – Туда, туда! Они и без лестниц карабкаются по стене!
Из шанцев поднялся покрытый железом навес. Четыре пиада побежали с ним к стене. Турки, стоявшие на лестницах, схватили навес и прикрылись им. Затем последовали остальные навесы. Все они были обиты железом, которое защитники крепости не могли сдернуть кирками.
– Кипятку давайте! – крикнул Гергей обернувшись. – Да побольше!
Эва подскочила и надела ему шлем на голову.
– Спасибо, Балаж! – сказал Гергей. – Тебя Добо прислал?
Эва не ответила. Помчалась вниз с башни за кипятком.
– Кипятку! Женщины, кипятку! – кричал Гергей во все горло.
Покрытые железом навесы выстроились в ряд. Под них прыгнули стенолазы. Иные из них были без шлемов и полуголые; пот так и катился с них градом. Они выбросили все оружие, и только кривая острая сабля, прикрепленная ременной петлей к запястью, висела у каждого на руке.
Выстроившиеся в ряд навесы образовали широкую железную крышу. Некоторые аги спрятались под нее. Перескочил через ров и Дервиш-бей, неся бунчук с полумесяцем.
Когда Эва вернулась, чтобы встать рядом с Гергеем, она ничего не видела сквозь пелену дыма, кроме длинных, извивающихся языков багрового пламени и сверкающих сабель.
– Аллах! Аллах!
«Бум! Бум! Бум!» – грохотали крепостные пушки.
Дым еще больше сгустился, но внезапно взлетел вверх, точно собранный волнами белый полог кровати. И тогда стало ясно видно, как, сверкая, поднимаются кверху клинки турецких сабель и поворачиваются книзу острия венгерских пик.
– Воды! Воды! – кричал Гергей.
Снизу поднималась железная крыша. Со стены падали огромные камни. Железная крыша расступилась, поглотила камни, потом соединилась вновь.
– Кипятку! – заорал Золтаи, подбежав к краю стены.
Увидев Золтаи, Гергей бросился вниз, к пушке.
Древесная смола уже стояла там в открытой бочке.
Гергей повалил бочку и обратился к пушкарям:
– Заложите смолу поверх пороха! Припыживайте заряд полегче! Засовывайте смолы сколько влезет! Заколачивайте посильнее, чтобы куски превратились в порошок!
В тот же миг со стены полилась кипящая вода.
Куда не попали камни, проникла вода. Навесы вдруг закачались и разъединились. Турки с воплями «Эй ва!», «Медед!» выскочили из-под них.
Но на стене их все еще оставалось много. Гергей выстрелил по ним из мортиры. И все-таки турок не убывало. Тогда он понесся на них с шестом.
– Гергей! – послышался крик Петё.
– Я здесь! – хрипло ответил Гергей.
– Пятьдесят человек привел тебе. Хватит этого?
– Веди сколько есть! Внизу вели жечь костры, и пусть тащат наверх кипяток.
Дым от нового залпа турецких ружей смешался с дымом мортир и на мгновение окутал стену. Стенолазы воспользовались этим и вновь облепили лестницы.
Гергей помчался обратно к пушке.
– Заряжена? – спросил он.
– Заряжена, – ответил старый Гашпар Кочиш.
– Огонь!
Пушка выстрелила, выбросив сноп пламени.
Древесная смола низверглась книзу двадцатисаженной огненной струей. Со стены соскочили даже те турки, которых только коснулась взрывная волна.
Раздались гневные крики ясаулов и офицеров.
С башни ясно было видно, как турки бегут от стен. Асабы, пиады, мюсселлемы, дэли, сипахи, гуребы, акынджи – все вперемешку в ужасе бежали к шанцам. Кто тряс рукой, кто ногой. Обагренные кровью, рассвирепевшие, они были не похожи на людей. Ясаулам и агам удалось их задержать только громкими криками. Беглецов гнали обратно уже не плетьми, а саблями.
– Герои, за мной! – завопил Дервиш-бей.
Израненных турок снова охватило воодушевление. Окровавленные, с пеной бешенства на губах, схватили они штурмовые лестницы и помчались прямо на ту стену, где стояли венгерские пушки.
Впереди несся Дервиш-бей. Белая его хламида покраснела от крови. Сжав в зубах драгоценный бунчук, он взбирался наверх без щита.
По соседней лестнице впереди всех поднимался ага – огромный детина, сущий великан. Чалма на нем была величиной с гнездо аиста, а сабля – с широкую секиру палача.
Гергей оглянулся и вновь увидел рядом с собой оруженосца. Напрягая все силы, тот как раз поднимал огромный камень. Поднял его и швырнул вниз.
– Балаж, – топнул Гергей ногой, – уходи отсюда!
Последние два слова прозвучали уже не хрипло, а звонко.
Балаж не ответил. В руке у него была длинная итальянская шпага, которую он взял в комнате Добо. Юноша бросился к лестнице, по которой поднимался Дервиш-бей.
Гергей посмотрел вниз.
– Хайван! – крикнул он гиганту, когда тот появился на стене, тяжело дыша. – Ах ты скотина! Буйвол! – И продолжал по-турецки: – Думаешь, тебя никакое оружие не возьмет?
Турок удивленно уставился на Гергея; его широкая, огромная физиономия окаменела.
Воспользовавшись этим оцепенением, Гергей вонзил копье ему в грудь.
Великан схватился одной рукой за копье, другой замахнулся, готовясь нанести Гергею страшный удар. Но рука его рассекла только воздух, и огромное тело рухнуло на один из железных навесов.
К этому времени взобрался на стену и Дервиш-бей.
Эва отдернула голову и только этим избежала удара его копья. В следующий миг она нанесла удар шпагой и попала ему в левую руку, которой он держался за стену. Шерстяная ткань рукава разорвалась, но из-под нее сверкнула блестящая кольчуга.
Дервиш-бей одним прыжком очутился на стене. Взяв в руки саблю, висевшую на ремешке, он, злобно пыхтя, понесся на Эву.
Эва отскочила, вытянула шпагу и, широко раскрыв глаза, ждала нападения.
Но турок не был новичком в школе смерти. Он видел, что перед ним не сабля, а шпага, и знал, что на вытянутую длинную шпагу опасно натыкаться. Он сразу остановился и сделал выпад, рассчитывая отвести шпагу в сторону, а следующим ударом отправить молоденького оруженосца на тот свет.
Но и Эве был знаком этот прием. Она чиркнула шпагой снизу вверх и, мгновенно описав круг, увернулась от сабли турка. Когда же Дервиш-бей захотел нанести второй удар, шпага Эвы проскочила ему под мышку.
Турка спасла только кольчуга: стальные кольца зазвенели; дервиш взмахнул саблей и обрушил ее на голову Эвы.
Эве показалось, что голова ее раскололась. В глазах у нее потемнело, а земля ушла из-под ног. Она поднесла руку к глазам и рухнула у лафета пушки.
21
Когда Эва очнулась, вокруг стояла мертвая тишина. Где она? Не помнит. Открыв глаза, Эва осмотрелась. Постепенно начала приходить в себя… Разбитая бревенчатая постройка… Между бревен видно ясное, залитое лунным сиянием небо и сверкающие звезды… Под поясницей что-то острое, твердое. Голова лежит в чем-то холодном, мокром…
Она просунула под спину одеревеневшую руку, нащупала щебень и холодное чугунное ядро величиной с яблоко.
И тогда в голове у нее прояснилось.
Тишина. Стало быть, сражение окончилось. А кто же владеет крепостью? Турки или венгерцы? На помосте слышатся ровные шаги караульного. Раз, два, три, четыре…
Эва попробовала встать, но голова у нее была точно свинцом налита. Приподнявшись с трудом, она увидела, что находится около башни. Рядом с ней лежит ничком какая-то женщина, а неподалеку – солдат в синем ментике и без головы.
Господи помилуй! Что, если турок восторжествовал?
В щели между бревнами пробивался красноватый свет фонаря. Все ближе раздавались чьи-то шаги. Послышался хриплый мужской голос:
– Оруженосца возьмем сперва или женщину?
Слава богу! Венгерская речь!
– Обоих, – ответил второй.
– А все же оруженосец…
– Что ж, возьмем первым оруженосца. Господин капитан еще не спит.
И они остановились перед Эвой.
– Ко дворцу понесем или к остальным?
– К остальным. Такой же мертвец, как и другие.
Один взял Эву за ноги, другой – под мышки и положили на носилки.
Эва заговорила:
– Люди!..
– Глянь-ка, барич-то жив! Слава богу, господин Балаж! Тогда понесем вас во дворец.
– Люди! – пролепетала Эва. – Господин мой жив?
– Жив? Как же, жив! Сейчас господину капитану цирюльники ногу перевязывают.
– Да я спрашиваю про лейтенанта Гергея.
– Про Гергея?
И носильщики толкнули друг друга:
– Бредит.
Крестьяне поплевали себе на ладони, взялись с двух концов за носилки и подняли их.
– Люди! – почти крикнула Эва. – Ответьте мне: жив ли господин лейтенант Гергей Борнемисса?
Вопрос был задан так властно, что оба крестьянина ответили разом:
– Понятно, жив!
– А ранен?
– В руку и в ногу.
– Несите меня к нему.
Крестьяне остановились.
– К нему? – переспросил один и крикнул наверх караульному: – Эй, герой! Где господин лейтенант Гергей?
– Что надо? – послышался сверху голос Гергея.
– Ваша милость, здесь оруженосец Балаж. Он хочет вам что-то сказать.
Послышались медленные шаги. Гергей, прихрамывая, спустился по лестнице. В руке у него был фонарь. В фонаре горела свеча.
Он остановился у нижней ступеньки и сказал, обращаясь к кому-то:
– Да разве это мыслимо! Мертвецов столько, что их и за два дня не уберешь!
– Не то что за два, а за четыре не уберешь, – ответил кто-то хриплым голосом.
Фонарь приблизился.
– Снимите с меня шлем, – сказала Эва.
Крестьянин поднес руку к ее подбородку и взялся за пряжку ремешка.
В эту минуту подошел и Гергей.
– Бедный Балажка! – сказал он. – Как я рад, что ты жив!
Крестьянин попытался отстегнуть и снять шлем, но Эву обожгла нестерпимая боль.
– Ой! – крикнула она не своим голосом.
Подкладка шлема прилипла к окровавленным волосам, а крестьянин не знал, что у оруженосца рана на голове.
Гергей поставил фонарь, наклонился.
Эва увидела, что лицо Гергея черно от копоти, усы и ресницы опалены, на правой руке толстая перевязка.
Но ее лицо тоже было неузнаваемо – на нем запеклась кровь, налипла копоть. На этом окровавленном темном лице светлым пятном выделялись белки глаз.
По всему существу Гергея прошла теплая струя. То же самое ощутил он и в тот день, когда, разыскивая мельничное колесо, увидел в окне дворца вот эти самые глаза.
Они не отрывали друг от друга взгляда.
– Гергей! – тихо промолвила женщина.
– Эва! Эва!.. Как ты попала сюда?
В голове молнией пронеслось все, что он слышал о своем сыне, вспомнилось все, что он заметил сегодня в поведении жены, которую принял за оруженосца. В этот миг дошло до сердца Гергея самое горестное. И по закопченной от пороха щеке его покатились слезы.
22
Три дня таскали турки мертвецов после этого страшного приступа. Таскали их и дервиши и невооруженные асабы.
У подножия стен мертвецы лежали грудами. Во рвах стояли лужи крови, кое-где пришлось даже проложить мостки, иначе было не пройти. Около трупов валялись сломанные щиты, бунчуки, сабли, пики, стрелы и ружья. Кругом стоял ужасающий трупный смрад.
День и ночь таскали турки своих мертвецов. Только из-под стен наружных укреплений пришлось вынести восемь тысяч трупов. Последнее тело унесли на третий день, когда уже выстрелами приходилось отпугивать стаи слетевшихся воронов.
Но и венгерцев погибло много. Наутро после приступа священник Мартон пропел Absolve Dominet[43]43
Католическая молитва.
[Закрыть] сразу над тремястами покойниками.
Триста мертвецов лежали длинными рядами вокруг братской могилы. Посередине вытянулся священник Балинт в белой рубахе и епитрахили. Рядом с ним лежал обезглавленный старик Цецеи, восемь лейтенантов, оруженосец Балаж с матерью, макларский мельник Мате Сёр, фелнеметский кузнец Гергей, Гашпарич, жена Ференца Ваша, женщины, девушки и много, много других окровавленных мертвецов. Лежали тут и трупы, которых нельзя было опознать. Вот одна только голова, а рядом – только рука или окровавленные лохмотья, а в них обутая в сапог нога.
На похоронах присутствовали все уцелевшие офицеры. Сам Добо стоял с непокрытой головой, держа в руке стяг крепости.
Когда священник окропил покойников святой водой, заговорил Добо. Скорбно повел он свою речь. Голос его то и дело прерывался:
– Сняв шлем, стою я перед вами, дорогие мои соратники, свершившие геройские подвиги, жизнь свою положившие в крови и огне за священное дело. Души ваши уже там, за звездами, в вековечной отчизне. Да будет благословен ваш прах и в настоящем и в грядущем! Я склоняю перед вами, славные герои, боевое знамя крепости. Вы пали за родину. Вам уготована награда на небесах. Прощайте! Мы встретимся в сиянии вечной жизни, перед лицом короля Иштвана.
И мертвецов по одному опускали в могилу под салют крепостных пушек.
С неба белыми хлопьями падал снег.
Воскресенье, шестнадцатого октября. После обеда Добо прикорнул часок, а лишь только отогнал сон от глаз, сел на коня и поскакал к Шандоровской башне.
Защитники крепости больше не чинили стен, а стояли и сидели возле проломов.
Был сумрачный осенний день.
Турецкие пушки грохотали беспрерывно.
– Криштоф, сын мой, ступай погляди, что там творится на башне Бойки, – сказал Добо оруженосцу. – А я поеду к Старым воротам.
Криштоф – один глаз его был завязан белым платком – поехал верхом.
У Темных ворот он привязал к столбу коня, взбежал на стену и понесся по стене прямо к Борнемиссе.
У одного пролома в него попала пуля. Мальчик свалился на помост, засыпанный осколками камня.
Караульный крикнул Золтаи:
– Господин старший лейтенант! Маленького оруженосца убило!
Потрясенный Золтаи взбежал на стену. На груди мальчика расплывалось кровавое пятно. Рядом с Криштофом на коленях стоял какой-то солдат. Голова мальчика упала, солдат снял с нее шлем.
– Ступай скорей к господину коменданту, – приказал Золтаи солдату, прижав к себе Криштофа, – доложи ему…
Мальчик был еще жив. Лицо его стало белым как полотно. Устало взглянув на Золтаи, он пробормотал:
– Доложите ему, что я умер.
Он вздохнул и умер.
На следующее утро осажденные не услышали орудийного грома. На холмах и склонах гор белели шатры, но турок нигде не было видно.
– Будем начеку! – сказал с тревогой Добо. – Как бы они не подстроили нам какую-нибудь новую каверзу.
И он поставил караульных к подземным ходам и проломам.
На стене трудно было стоять, камни осыпались под ногами. Крепость напоминала изгрызенный мышами миндальный торт.
Все разглядывали турецкие шатры, прислушивались к необычайной тишине, и вдруг кто-то сказал:
– Они ушли…
Слова эти пронеслись, как огонь по сухим, палым листьям. Все повторяли:
– Ушли! Ушли!
Потом с нарастающей радостью:
– Ушли! Ушли!
Но офицеры никого не выпускали из крепости.
Через четверть часа после восхода солнца караульные доложили, что какая-то женщина просится в крепость. По черной шелковой парандже, закрывавшей ее лицо, сразу признали турчанку.
Она приехала на муле со стороны Маклара. Перед ней на седле с высокой лукой сидел маленький венгерский мальчик. Мула вел под уздцы подросток-сарацин лет пятнадцати.
Ворота открывать не стали. Да и как их было открыть, если ворот уже не было!
Женщина въехала в пролом рядом с тем местом, где были прежде ворота. По-венгерски она не говорила и только выкрикивала:
– Добо! Добо!
Добо стоял на высокой груде камней, вздымавшейся на месте ворот, и поглядывал в сторону Фюзеш-Абоня. Увидев турчанку, он сразу решил, что это мать маленького Селима, а услышав, что она выкликает его имя, хромая спустился с развалин.
Турчанка пала к его ногам, потом подняла голову и, стоя на коленях, подтолкнула к нему венгерского мальчика.
– Селим! Селим! – молила она, протягивая руки.
Венгерскому мальчику было лет шесть. Смуглое личико, умные глазенки, в руке – деревянная лошадка.
Добо положил руку на голову ребенка:
– Как тебя зовут, сынок?
– Янчи.
– А фамилия как?
– Борнемисса.
Вздрогнув от радости, Добо повернулся к Шандоровской башне.
– Гергей! Гергей! – закричал он. – Бегите скорее к господину лейтенанту Гергею!
Но Гергей уже сам мчался с башни.
– Янчика! Янчика мой! – все повторял он со слезами на глазах.
Он чуть не задушил ребенка в объятиях.
– Пойдем к маме!
Турчанка вцепилась в мальчика обеими руками. Вцепилась, точно орлица в ягненка.
– Селим! – кричала она, вращая глазами. – Селим!
И видно было, что она готова растерзать ребенка, если не получит своего сына.
Минуту спустя из дворца выбежала Эва в развевающейся нижней юбке. Лоб ее был обмотан белым платком, но лицо разрумянилось от радости. Она бегом тащила за собой маленького турецкого мальчика. Малышка Селим был в своем обычном турецком платье и держал в руках большой ломоть белой булки.
Обе матери кинулись с распростертыми объятиями навстречу своим детям.
Одна кричала:
– Селим!
Другая:
– Янчика!
Женщины упали на колени перед детьми, каждая обнимала своего сына, целовала, не могла на него наглядеться.
И, стоя на коленях, они обменялись взглядом и протянули друг другу руку.
Турки и в самом деле бежали.
Варшани, пришедший в крепость сразу вслед за матерью Селима, рассказал, что паши хотели еще раз пойти на приступ, но когда сообщили об этом янычарам, те побросали оружие перед шатрами пашей и закричали в ярости:
– Не станем сражаться дальше! Хоть всех повесьте, а не станем! Аллах за венгерцев! Против Аллаха не пойдем!
Ахмед-паша, плача, рвал свою бороду на глазах всего войска.
– Коварный негодяй! – кричал он Али-паше. – Ты назвал Эгерскую крепость ветхим хлевом, а защитников ее – овцами. Теперь сам ступай, расскажи султану о нашем позоре!
Если бы не вмешательство беев, паши подрались бы перед всей ратью.
Турецких офицеров пало великое множество. Вели-бея унесли с поля битвы на носилках. Дервиш-бея ночью нашли у стен крепости полумертвого.
В турецком стане царило такое отчаяние и столько было там раненых, что еще не успели паши дать приказ об отступлении, а войско уже начало отступать. Отряды, стоявшие под Фелнеметом, подожгли деревню и пустились ночью в дорогу, провожаемые заревом пожара. Остальные тоже не стали дожидаться утра: побросали шатры, пожитки и устремились в путь.
Невыразимая радость охватила защитников крепости после рассказа Варшани. Люди плясали, бросали оземь шапки. Турецкие знамена выставили как трофеи. Дали залп из пушек. Священник Мартон, подняв крест к небесам, в радости громко запел: «Те Deum laudamus!»[44]44
Католическая молитва.
[Закрыть]
Он упал на колени, целовал крест, плакал.
Из земли выкопали колокол. Перекладину, на которой он висел, положили на два столба и зазвонили.
«Бим-бом, бим-бом…» – весело звонил колокол.
А посреди рыночной площади, подняв крест, пел отец Мартон. Вокруг него на коленях стоял народ. Добо тоже преклонил колени.
Даже раненые вылезли из своих закутков и подземных пристанищ, добрели до площади и тоже встали на колени позади остальных.
Но вдруг Лукач Надь громко воскликнул:
– За ними! Пес подери Мохамедово отродье!
Воины глядели на Добо, сверкая глазами. Добо кивнул в знак согласия.
И сколько осталось в крепости коней, на всех вскочили солдаты, вынеслись из ворот и поскакали вслед за турками в Маклар.
А пешие рассыпались по шатрам. Собрали уйму пороха, пуль и оружия. Шатров же было так много, что и недели спустя их всё еще разбирали и перетаскивали.
К вечеру верховые вернулись нагруженные добычей.
Из защитников крепости в братской могиле покоилось триста человек. На охапках сена и соломы лежали двести тяжело раненных, за жизнь которых нельзя было поручиться.
Были ранены и все старшие офицеры. Добо и Борнемисса – в руку и ногу. Золтаи лежал пластом. У Мекчеи была целая коллекция ран и рубцов. Волосы, усы, брови, борода были у него опалены, так же как у Борнемиссы, у Добо и у большинства воинов. Голова Фюгеди была обмотана повязками – виднелись только глаза и уши. Недоставало у него и трех зубов – в схватке какой-то турок выбил их булавой. Но Фюгеди весело перенес утрату, ибо вместе со здоровыми вышибли и больной зуб.
Ранены были все обитатели крепости – женщины и мужчины без исключения. Впрочем, нашелся один, не получивший ранений, – цыган Шаркёзи.
Последнее донесение Шукана звучало так:
– Господин капитан, честь имею доложить, что все большие пушечные ядра, попавшие в крепость, мы собрали и пересчитали.
– Сколько же их оказалось?
– Не считая нескольких сотен, застрявших в стенах, – двенадцать тысяч без пяти.
Заключение
О том, что случилось после осады, можно прочесть в исторических трудах. Сам я тоже обратился к ним и коротко записал следующее.
Когда Добо, еще до начала осады, обратился за помощью к собранию дворян в Сиксо, то ему – вернее, Мекчеи, который представлял там Добо, – ответили так:
– Если вас мало, почему же капитаны не сложили с себя полномочия? А уж коли взялся за гуж, не говори, что не дюж.
Помня об этом, оба капитана после осады отказались от своих должностей.
Весть о победе быстро облетела Запад. Европа рукоплескала и ликовала. В Риме папа отслужил мессу. Король получал отовсюду письма с восторженными похвалами по его адресу. Жители Вены ходили подивиться на захваченные и пересланные в Вену турецкие знамена (бархатный стяг Али-паши и до сих пор еще, верно, находится среди военных трофеев Габсбургов).
Король отрядил в Эгер старшего капитана Матяша Сфорцию, чтобы тот уговорил Добо и Мекчеи остаться комендантами крепости. Но они остались непреклонны.
– Мы выполнили свой долг, – ответил Добо. – Было бы куда лучше, если б и другие его выполнили! Передайте наше почтение его величеству.
После этого король назначил на место Добо комендантом Эгерской крепости Гергея Борнемиссу.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.