Текст книги "Загадочные женщины XIX века"

Глава 4
Госпожа Кастильоне соблазняет Наполена III по приказу короля Пьемонта

Когда дипломат терпит неудачу, остается только одно средство – женщина…

Турецкая пословица

Перед тем как отправиться во Францию, Вирджиния решила заехать во Флоренцию, чтобы повидаться с матерью. Там по счастливому стечению обстоятельств она встретилась с графом Лио Бентивольо. Этот пылкий сорокалетний красавец знал ее еще девочкой. И теперь она первой бросилась ему на шею. По старой памяти.

Граф был человеком впечатлительным и мечтательным. Он сразу же представил себе, как усадит ее на колени (как делал это пять лет тому назад) и поиграет в игру «ванька-встанька»…

Вечером того же дня он рассказал ей униженно, но убедительно о своем желании восстановить старую связь…

Молодая графиня, польщенная возможностью получить неожиданные почести, только улыбнулась в ответ. Преисполнившись надежд, Бентивольо решил проводить ее до Генуи, где она должна была сесть на корабль, и воспользоваться отчаянием отъезда для того, чтобы пробраться в ее постель…

– Я должен отплыть в Сирию, – сказал он (его только что назначили консулом Франции в Алеппо), – но я вас провожу[18]18
  Бентивольо, итальянец по происхождению, имел французское подданство. При дворе Наполеона III он исполнял обязанности распорядителя охоты.


[Закрыть].

Вирджиния легонько шлепнула его по пальцам своим веером. Из этого он понял, что был на правильном пути.

Спустя два дня они прибыли в Геную, где графиню Кастильоне поджидал супруг. Но его присутствие ничуть не помешало консулу, который в суматохе последних приготовлений к отплытию сумел между двумя штабелями ящиков убедиться опытной рукой в том, что его надежды не беспочвенны. Миниатюрная графиня больше не ударила его веером, а ночью 25 декабря она предоставила свое великолепное тело в полное распоряжение Бентивольо…

Граф Лио опьянел от радости. Никогда в жизни у него не было такого шикарного рождественского подарка. Он сказал об этом Вирджинии, и та пообещала быть с ним до самого отплытия.

Упоение любовников друг другом продолжалось целых десять дней. Для молодой женщины эта любовная связь была поучительной, приятной и безопасной. Поскольку граф Кастильоне, с нетерпением ожидая прибытия судна из Марселя, не отрывал глаз от горизонта, даже и не подозревая того, что его супруга уже привыкла к качке на широкой постели под килем Бентивольо.

Для консула эти десять дней были периодом полнейшего счастья. Позднее он напишет Вирджинии:

«Я любил тебя, когда тебе было двенадцать или даже десять лет, и буду любить всю жизнь. Я знал, что любил кого-то до того, как признался в любви тебе, но не понимал, что любил-то я именно тебя. Сердце мое распахнулось, глаза раскрылись только в тот день, когда ты приехала во Флоренцию и я поцеловал тебя в лоб в комнате твоей матушки. Ты вошла, откинула вуаль, и я понял, что это – настоящая любовь: единственная, живая, могущественная и жестокая, которая причинит мне большую радость или большую печаль».

Большой любитель все уточнять, он упомянул в письме «о воспоминаниях о периоде с вечера 25 декабря 1855 года по утро 4 января 1856 года», добавив при этом:

«Ах, каким упоительным был конец 1855 года и начало 1856 года! Бог мой! Это было дивным сном. Следует ли мне и впредь считать его таковым?»

Консул был настолько очарован, что у него в конце концов стало появляться что-то вроде галлюцинаций. Хотя все, что ему виделось, имело место в реальности. Как выразительно написал Ален Деко: «Сон Бентивольо был вполне осязаем, и это подтверждено тем фактом, что месяц спустя у Вирджинии в определенном месте появились некоторые неудобства. Она немедленно написала Бентивольо, возлагая ответственность за это на него, что с ее стороны было утверждением довольно смелым, если принять во внимание ее встречи перед отъездом с Виктором-Эммануэлем и Амброджио Дориа[19]19
  Ален Деко. Кастильоне – любимая женщина Европы.


[Закрыть].

Огорченный Бентивольо ответил незамедлительно:

«Даю Вам слово, что ни разу не бывал в Casa del diabolo[20]20
  Буквально: «дьявольское логово» (итал.).


[Закрыть], от которого могли бы пойти столь неприятные последствия. Я могу поклясться здоровьем моей матери в том, что я невинен, как новорожденный младенец. Однако, если Вас это сильно беспокоит, следует принять надлежащие меры…»

На восьмой день отплытия из Италии, 4 января 1856 года, Вирджинию пока еще ничто не беспокоило. Придя в крайнее возбуждение от предстоящего плавания из Генуи в Марсель, она носилась по комнатам, обнимая поочередно то Бентивольо, то приехавшего проститься Дориа, то мужа, который, однако, уезжал вместе с ней…

Сделав короткую остановку в Марселе, супруги Кастильоне прибыли 6 января в Париж и разместились в роскошных апартаментах, снятых для них агентством по найму недвижимости в антресолях дома номер десять по улице Кастильоне… Сбросив дорожное платье, Вирджиния распахнула окно своей комнаты, посмотрела на деревья парка дворца Тюильри и улыбнулась. По воле коварного случая она поселилась не только на улице, носящей одно с нею имя, но и рядом с дворцом, где жил человек, которого ей предстояло соблазнить.

9 января госпожа Кастильоне с блеском ворвалась в высший парижский свет. В гости к принцессе Матильде[21]21
  Принцесса Матильда, часть детства проведшая со своим отцом, королем Жеромом, во Флоренции, была хорошо знакома с дедом Вирджинии, Антонио Кампорекьо. Тот был советником находившегося в изгнании семейства Бонапартов.


[Закрыть] она пришла с розовыми перьями в волосах. «Она была похожа, – сообщает очевидец граф де Райзет, – на маркизу прошлых времен, украсившую свою голову королевской птицей».

Все стали восторгаться ею, окружили, наговорили кучу комплиментов. Тут вдруг объявили о прибытии императора. Госпожа Кастильоне побледнела. В зал вошел мужчина, которого она должна была приобщить к делу объединения Италии. Она-то представляла себе его высоким, величественным, грозным. А он оказался человеком маленького роста, слегка сгорбленным, семенящим на коротких ножках и обводящим присутствующих туманным взором своих голубых глаз.

Принцесса Матильда представила монарху графа и графиню Кастильоне. Тут во взгляде императора появились некоторая живость и явная заинтересованность декольте Вирджинии. Все гости наблюдали за этой сценой в глубоком молчании. Прошло несколько секунд, и Наполеон III принялся с возросшим интересом подкручивать усы. А потом сказал молодой женщине комплимент. Все женщины навострили уши: что же ответит на это Вирджиния?

Молодая графиня, впервые в жизни почувствовав дрожь в коленях, не нашлась что ответить и только опустила самый очаровательный в мире носик.

Тогда слегка разочарованный император отошел от нее и произнес, как обычно, громко:

– Она красива, но, кажется, не очень умна!

Легко догадаться, что эти слова стали бальзамом для всех присутствующих женщин, которые с момента появления красавицы Вирджинии в гостиной принцессы Матильды улыбались ей с явным намерением укусить…

Но не прошло и нескольких дней, как Вирджиния сумела взять реванш.

26 января она пришла с мужем на бал, устроенный бывшим королем Жеромом, как раз в тот самый момент, когда Наполеон III собрался уже уходить. Узнав графиню, монарх поклонился и вежливо произнес:

– Вы приехали слишком поздно, мадам…

Присев в реверансе, Вирджиния ответила:

– Это вы, сир, уезжаете слишком рано… Слова, которыми она ему ответила, были самыми обыкновенными, но произнесены были таким нахальным тоном, что все, кто их слышал, просто опешили. Что же касается Наполеона III, то он посмотрел на прекрасную флорентийку другими глазами, поняв, что ее игривый тон был явным приглашением к фривольному диалогу.

Вечером того же дня граф Бачьокки, про которого Вьель-Кастель сказал: «Он поставлял в постель своего хозяина женщин и девиц для удовлетворения похоти императора», получил приказ внести имя Вирджинии в список «текущих приглашений» и в список «специальных приглашений»…

Рыбка клюнула.

И очень своевременно.

16 января русский царь признал свое поражение. И в газетах было объявлено о том, что в феврале в Париже должен собраться мирный конгресс. Парижане уже начали вывешивать в окнах своих домов флаги. Уже началась подготовка к балам.

Кавур, готовясь выехать из Турина в Париж для того, чтобы принять участие в работе этого конгресса, написал Вирджинии:

«Добейтесь своего, кузина! Делайте все, что хотите, но добейтесь…»

Его советы были излишни. Графиня Кастильоне уже знала, каким путем она сможет уговорить Наполеона III вступиться за интересы Италии во время подписания мирного договора. Но для этого ей надо было увидеться с ним еще раз. И причем как можно скорее.

Поэтому можно понять, с какой радостью она приняла приглашение Его Величества на бал, который он давал во дворце Тюильри 19 января.

Рыбка не только заглотила наживку, но и начала тянуть за леску…

Оставалось ее только подсечь…

В девять часов вечера 19 января церемониймейстер императора громко объявил:

– Граф и графиня Кастильоне!

Все присутствующие повернули головы ко входу. Ослепительно красивая Вирджиния в серебристо-голубом (под цвет глаз) платье впервые вступила в Тюильри.

Почти не касаясь пола, она проследовала за мужем в «Маршальский зал», где восседали на тронах Их Величества.

Приблизившись к Наполеону III, она грациозно присела в реверансе, позволив императору похотливо заглянуть в очень смелое декольте. И это, по свидетельству очевидцев, «заставило его задрожать всеми фибрами души».

После реверанса графиня умело посмотрела в глаза монарху, а затем направилась в зал для игр и стала поджидать его, уверенная в силе своего обаяния.

Ждать ей пришлось очень недолго, поскольку буквально через пару минут император покинул трон и присоединился к молодой графине. На другой день в ее интимном дневнике появилась такая запись:

«Император пришел поговорить со мной. Увидев это, все окружили (sic) меня. Я смеялась».

Она могла позволить себе смеяться, поскольку ее «задание» продвигалось.

В последующие дни император проявил в ее присутствии признаки все возрастающего нетерпения, о чем свидетельствуют такие записи в ее интимном дневнике:

«Суббота, 5 февраля. – Была на бале-маскараде, который давал мсье Ле Он. Разговаривала с императором.

Четверг, 21 февраля. – Уложила волосы с пудрой, украсила их жемчугами и перьями и отправилась на концерт в Тюильри, на котором присутствовали одни дипломаты. Отужинала, поболтала с императором…

Понедельник, 25 февраля. – Была на концерте в честь открытия мирной конференции…»

Тем вечером у Вирджинии состоялся серьезный разговор с императором на политические темы, поскольку прибывший в Париж Кавур написал своему приятелю Луиджи Чибрарио, исполнявшему в Турине обязанности министра иностранных дел в отсутствие Кавура:

«В понедельник, 25 февраля, состоялся наш выход на сцену. Предупреждаю Вас, что я задействовал для этого очень красивую графиню де XXX и поручил ей очаровать, а если удастся, и соблазнить императора.

Она незаметно приступила к выполнению задания вчера на концерте в Тюильри. Прощайте».

Объединение Италии шло в нужном направлении…

Пока Вирджиния незаметно трудилась на благо своей страны, Париж весело отмечал начало работы конгресса. Во всех кварталах города царила атмосфера праздника, поскольку в очередной раз простолюдины поверили в то, что будет заключен мир на вечные времена…

И радость народа резко возросла 27 февраля из-за одного довольно забавного происшествия с Александром Дюма.

Автор «Трех мушкетеров» жил на улице Риволи с молодой женой Идой Ферье, смазливой актрисой с очень низкими моральными устоями. Она занимала второй этаж, а он жил в трех комнатах на пятом этаже.

Как-то раз он отправился на бал в Тюильри. А уже спустя три четверти часа вернулся домой, весь дрожа. Открыв дверь в квартиру жены, он с ворчанием прошел в спальню Иды.

– Отвратительная стоит погода. Хороший хозяин собаку на улицу не выгонит. Я поскользнулся и упал в грязь. На бал теперь идти не могу, да и не хочу. Лучше поработаю у тебя.

Ида попыталась было выпроводить его на пятый этаж.

– Не пойду, – ответил на это Дюма. – Там у меня холодно, а у тебя здесь хорошо натоплено. Я остаюсь здесь…

Взяв бумагу, перо и чернила, он уселся у камина.

Прошло полчаса. Потом дверь туалета открылась и на пороге показался почти голый Роже де Бовуар. Стуча зубами, он произнес:

– Послушайте, мне надоело мерзнуть в туалете!

Дюма поначалу удивился, потом разозлился и стал бранить любовника жены. Как человек, привыкший писать для театра, он на ходу сочинил высокопарную тираду и, произнеся ее, был явно доволен собой.

Наконец Александр царственным жестом указал на дверь со словами:

– А теперь, мсье, освободите мой дом от вашего присутствия. Мы с вами поговорим завтра!

На улице завывал ветер, по стеклам окон стучали капли дождя. Смягчившись, Дюма сказал Бовуару:

– Но я не могу выгнать вас на улицу в такую погоду. Присядьте к огню. Спать будете вот в этом кресле.

И, уткнувшись в свои бумаги, продолжил работать.

В полночь он лег в постель к Иде и задул свечи. Спустя некоторое время огонь в камине погас, и Дюма услышал, как Роже де Бовуар стучит зубами.

– Держите, мсье де Бовуар, мне не хочется, чтобы вы подхватили простуду.

И он бросил ему одеяло.

Но красавчик де Бовуар продолжал дрожать. Дюма услышал, как он пытался развести огонь с помощью последних дров.

– Послушайте, мне совсем не хочется, чтобы вы заболели, – сказал он. – Идите в постель.

А завтра поговорим.

Бовуар не заставил себя просить дважды и быстро юркнул под одеяло к Иде и Александру. Через пару минут эта троица заснула сном невинного младенца. В восемь часов утра Александр Дюма, проснувшись первым, с улыбкой потряс Бовуара за плечо:

– Я полагаю, что мы не станем ссориться из-за женщины, пусть она и моя законная жена, – сказал он. Это было бы неразумно.

А затем, схватив руку Роже, он положил ее на греховную часть тела супруги и произнес следующие великолепные слова:

– Роже, давайте помиримся, как древние римляне, на лобном месте…

Глава 5
Ночью во время праздника Наполеон III становится любовником госпожи Кастильоне

Если на празднике не посуетишься, то праздник проходит скучно.

Жип

Вечером 15 марта императрица, бывшая на последнем месяце беременности, начала кричать, что сейчас родит.

Во дворце поднялась суматоха.

Врачи, принцы, вельможи, которым было положено присутствовать при рождении императорского дитя, метались и бегали в разные стороны. Случайно вернувшаяся к этому времени из Испании госпожа де Монтихо громко давала советы, которые никто не слушал. Император со слезами на глазах семенил из зала в зал…[22]22
  Персиньи написал лорду Мальсмбюри: «Император ни на секунду не покинул комнату жены. Он находился в неописуемом волнении. Пятнадцать часов он беспрерывно всхлипывал».


[Закрыть]

Самые смешные в истории роды начались…

Вначале один из хлопотавших над Евгенией врачей, господин Жобер де Ламбаль, вдруг почувствовал расстройство желудка, потерял сознание и рухнул на ковер. Пришлось быстро отнести его в соседнюю комнату и привести в чувство.

Потом стало плохо заплаканному императору. Его увели в гостиную, уложили на канапе. Он продолжал вздрагивать всем телом от рыданий.

Наконец, в три часа утра Евгения, громко вскрикнув, родила императору наследного принца.

Доктор Конно побежал за императором:

– Сир… Родился мальчик!.. Идите же, сир!..

Шатаясь от волнения, Наполеон III бросился в комнату императрицы, но зацепил носком ботинка за край ковра и упал в объятия Конно. На помощь доктору устремились стражники. Они-то и донесли монарха до кровати Евгении, которая была в легком обмороке. Очнувшись, она слабым голосом спросила:

– Ну что? Девочка?

Император упал на колени и пробормотал:

– Нет!

Глаза императрицы заблестели от радости:

– Значит, мальчик?!

Ничего не соображавший Наполеон III снова отрицательно замотал головой:

– Нет.

Евгению охватило отчаяние.

– Так кто же тогда родился?

Вперед поспешно выступил доктор Дюбуа:

– Сын, Ваше Величество, сын!..

Императрица прервала его:

– Нет! Родилась девочка, но вы это от меня скрываете. Я желаю знать правду!

Доктор поднял новорожденного и продемонстрировал всем присутствующим «части тела, благодаря которым младенец является принцем мужского пола».

Все захлопали в ладоши.

И тут император, придя внезапно в крайнее возбуждение, вскочил и помчался в сторону гостиных, где его ждали, сбившись в одну нетерпеливую толпу, сановники, придворные и дворцовые слуги.

– Сын! У меня родился сын! – крикнул император. Опьянев от радости и будучи не в состоянии управлять собой, он бросился к первому попавшемуся, обнял его и облобызал…

Увидев перепуганные лица людей, он взял себя в руки и вспомнил о своем императорском достоинстве. Смутившись, он пробормотал:

– Я, к сожалению, не могу расцеловать вас всех!.. Но хочу поблагодарить вас за ваше участие!

Потом, на ходу утирая глаза, он вернулся в спальню императрицы…

Можно было бы предположить, что вся эта буффонада закончилась. Но не тут-то было.

В четыре часа утра господин Фуль, управляющий делами императорской семьи, объявил о том, что он закончил оформление свидетельства о рождении. И с поклоном протянул документ первому принцу крови – Наполеону.

Но Плон-плон был ужасно недоволен: до самого последнего момента он надеялся на то, что Евгения все-таки родит девочку. Но появление на свет принца, отнявшего у Плон-плона титул законного наследника престола, навсегда отдалило его от трона…

Зло сверкнув глазами, он отказался подписывать свидетельство о рождении.

Удивленный господин Фуль стал настаивать, сказав, что подпись Его Высочества просто необходима. В ответ Его Высочество замотал головой и топнул ногой:

– Нет!

И за этим последовало совершенно неожиданное: Плон-плон стремглав вылетел из гостиной.

Началась необычная погоня. Принц Мюрат, Морни, Фуль и председатель Государственного совета Барот бросились вслед за принцем Наполеоном с криками:

– Ваше Высочество! Ваше Высочество! Подпишите!

Но Плон-плон, несмотря на свою дородность, продолжал бегать по дворцу. Наконец беглец и его преследователи оказались в маленькой гостиной, где дремала на диванчике принцесса Матильда. Топот шагов заставил ее проснуться.

– Что здесь происходит?

Господин Фуль почтительно объяснил, что Его Высочество не желает подписывать свидетельство о рождении имперского принца. Она пожала плечами:

– Вы что же это, братец, не понимаете, что подпишете вы этот документ или нет, от этого абсолютно ничего не изменится? Имперский принц уже родился! И тут вы бессильны что-то сделать!..

После этих слов принц Наполеон был вынужден взять в руки протянутое господином Фулем перо. Но вместо подписи он в раздражении поставил внизу документа огромную чернильную кляксу. Управляющему делами императорской семьи пришлось довольствоваться этой своеобразной подписью…

Госпожа Кастильоне, узнав о рождении престолонаследника, очень обрадовалась. И подумала, что теперь, когда императора перестали глодать заботы относительно беременности императрицы, он сможет принадлежать любовнице и душой, и телом.

Уверенная в своей неотразимости, Вирджиния с того дня начала вести себя крайне нахально. Она стала появляться при дворе в таких смелых декольте, что однажды вечером полковник Галифе, указав на ее почти полностью обнаженную грудь, сказал:

– Теперь я отлично узнал этих великолепных повстанок! Но смотрите, графиня, как бы одежды мужчин не стали сегодня им слишком тесными!..

Фраза была пошлой, но заставила Вирджинию улыбнуться. По правде говоря, она любила сальные шутки. Как-то раз на вечере у госпожи де Порталес господин Вимеркати, протягивая ей коробочку с леденцами, спросил:

– Графиня, не желаете ли пососать?..

– Смотря что, – ответила Вирджиния и залилась похотливым смехом.

У стоявших рядом ко многому привыкших придворных отвисли челюсти…

Майским утром 1856 года Вирджиния проснулась в дурном настроении. Отбросив простыни из черного шелка[23]23
  Она спала на черных простынях для того, чтобы оттенять молочную белизну своего тела.


[Закрыть], она поднялась с кровати, сняла ночную рубашку и, подойдя к большому зеркалу, принялась разглядывать свое тело. Разглядывала она его долго, с любовью. Полюбоваться, действительно, было чем: об этом теле мечтали все мужчины при дворе. Устремленные к небу груди[24]24
  Хорошо рассмотревший ее Вьель-Кастель написал: «Гордая графиня не носит корсета. Она с удовольствием стала бы позировать Фидию, если бы он жил в наше время. И позировала бы только в украшении своей красоты. Грудь ее просто восхитительна: она вздымается вверх, как у юных мавританок. На теле нет ни единой складки или морщинки. Одним словом, грудью своей она как бы бросает вызов всем женщинам». Мемуары.


[Закрыть], чуть выделяющийся живот, безупречной формы бедра, волнующий зад, «курчавый лесок»… Она вздохнула…

Дело было девятого мая. Следовательно, прошло уже ровно четыре месяца с того дня, как она впервые увидела Наполеона III, а желание его обладать ею проявлялось лишь в подергивании себя за ус, в блеске взгляда или неожиданной краске смущения на лице. Но ни разу еще монарх не попытался увлечь ее на канапе. Мало того, он не допускал в отношении ее ни одного из тех быстрых, но точных жестов, которые говорят больше, чем поэма, и которые супруга кремонца посчитала бы за великую честь…

Знавшая галантную репутацию французского императора, Вирджиния была крайне удручена его сдержанностью.

Что же ей следовало предпринять для того, чтобы вывести Наполеона III из состояния этой удивительной сдержанности? Молодая женщина подумала, что самым простым способом будет показать ему, что не одно только ее смазливое личико, но и все остальное представляет собой «лакомые кусочки» для императора.

А поскольку госпожа Кастильоне полумер не признавала, то она решила отправиться в Тюильри в такой одежде, которая не смогла бы скрыть ни одной части ее тела.

Предприятие это было довольно смелым. Но удачным. Вот что говорит граф де Моньи, очевидец этого появления в императорском дворце едва одетой графини:

«Никогда не забуду того костюмированного бала в Тюильри, на котором она появилась полунагой, словно античная богиня. Это было как взрыв, как революция. Она представляла собой римлянку периода упадка: ее густые шелковистые волосы были распущены и лежали на великолепных плечах, разрез на боку платья позволял увидеть почти всю ногу, затянутую в шелковый чулок, от начала бедра до совершенной формы ступни, на каждом пальце которой было надето по перстню. На ногах ее были почти невидимые крошечные сандалии. Впереди нее шагал, раздвигая толпу, граф Валевский, а вел ее под руку граф де Фламаран, выглядевший довольно импозантно и привлекательно, даже несмотря на то, что он давно уже вышел из галантного возраста. Она прибыла во дворец к двум часам ночи, когда императрица уже удалилась, и появление ее вызвало невообразимый переполох. Ее окружили, все стали толкаться, стараясь получше ее рассмотреть. Женщины, потеряв голову и совершенно позабыв правила этикета, взобрались на банкетки для того, чтобы все видеть. Что же касается мужчин, то они все были буквально загипнотизированы»[25]25
  Граф де Моньи. Мемуары о Второй империи: конец общества.


[Закрыть].

Поскольку женщины встали на канапе и банкетки, а к лицам мужчин прилила кровь, можно себе представить, что император тоже не остался равнодушным. Прищурившись, он внимательно оценил то, что Вирджиния до сих пор от него скрывала, и принял правильное решение.

На следующий день он, движимый врожденной склонностью к водевилю, отправился к императрице, чтобы попросить ее пригласить госпожу Кастильоне на прогулку в загородную резиденцию.

Спустя три недели лакей в ливрее императорской прислуги принес Вирджинии письмо следующего содержания:

«Дорогая мадам,

По поручению императрицы я должна передать Вам приглашение посетить в пятницу Вильнев-л’Этан и сообщить, что Вас просят быть в закрытом платье и шляпке, поскольку предстоит прогулка по озеру и парку. С радостью жду встречи с Вами в этом райском уголке, дорогая мадам. Прошу Вас принять выражения искренней дружбы…

Эмили де Лас Марисмас»

Из этого письма Вирджиния поняла, что ей удалось ускорить развитие событий.

В пятницу вечером она прибыла в Вильнев-л’Этан в закрытом платье из прозрачного муслина и в шляпке с оторочкой из пуха белого марабу.

«О, этот туалет для прогулок, – написала графиня Стефани де Лапажри, – сколько надо было иметь добродетели для того, чтобы устоять перед ним! А ведь на подобных встречах мужчины отнюдь не терзались угрызениями добродетели!..»

Наполеон III был покорен окончательно![26]26
  «Не было ни одного мужчины, вплоть до хозяина вечера, кто не восхищался бы вслух прекрасной итальянкой. Мне показалось, что он очень скоро забыл о том, что вся Европа была изумлена его женитьбой по любви и все еще не оправилась от этого изумления. Что же касается ее, то она показалась мне человеком совершенно спокойным и хладнокровным, тщательно обдумывающим свои поступки и прямо идущим к поставленной перед собой цели…» Графиня Стефани де Лапажри. Мое пребывание в Тюильри.


[Закрыть]Он бросился к Вирджинии и, пока шла церемония открытия ночного праздника, увлек молодую женщину к пруду, где стояли лодки, украшенные венецианскими фонарями. Одна из них была вся усыпана цветами.

– Вот эта лодка – моя, – сказал он. – Не желаете ли сплавать на остров?

Вирджиния села в лодку, а император взялся за весла.

Спустя минуту они уже плыли по молчаливой глади пруда.

Увидели их снова только спустя два часа. У Наполеона III была несколько помята прическа, а прекрасное платье Вирджинии выглядело не столь свежим…

Все гости, естественно, стали шутить на этот счет, а граф де Вьель-Кастель на другой день написал в своем «Дневнике»:

«На последнем празднике в Вильнев-л’Этан графиня Кастильоне надолго заблудилась на острове посреди маленького озерца. Вернулась она оттуда, как мне сказали, несколько помятой, и императрица не смогла скрыть своей досады…»

Бедная Евгения. Ведь это было ее задумкой: потребовать, чтобы все приглашенные женщины были в закрытых платьях. Но она не предусмотрела опасности, которую таила в себе прогулка на лодке…

Начиная со следующего дня всем парижанам стало известно, что император стал в загородных полевых условиях любовником госпожи Кастильоне. Вскоре все стали распевать вот такую песенку:

 
Едва графиня свой тугой корсет
Успеет снять,
Как прямо к Баденге в постель
Она бросается бежать.
Гей, гей, ларилель,
Прямо к Баденге в постель.
Она и урчит, и ластится, припав
К груди императорской столь дорогой,
А он, подол рубахи задрав,
«Пыл» ей мужской демонстрирует свой.
Гей, гей, ларирой,
«Пыл» великий свой мужской.
Но ее ничто не удивит,
Ибо из окна ее колонна
Видится другая: то стоит
Память первого Наполеона.
Гей, гей, ларирона,
Первого Наполеона[27]27
  Напомним, что дом на улице Кастильоне, где в то время проживала Вирджиния, находился неподалеку от Вандомской площади, где Наполеон I установил вывезенную из Египта стелу. Сейчас это площадь Согласия. – Примеч. пер.


[Закрыть].
 

Эта песенка очень понравилась Вирджинии…

Хотя госпожа Кастильоне любила слушать сальные анекдоты и сама была не прочь поговорить на фривольные темы, она во время любовных игр с императором не допускала ни единой пошлости.

В постели с ним она представляла, что выполняет задание родины, и получала наслаждение с серьезным видом, а когда монарх просил ее оказать ему одно из тех удовольствий, которые дарят друг другу только любовники, она, не отказываясь, устремляла взор на родной полуостров…

В перерывах между занятиями любовью она очень ловко переводила разговор на свою страну, говорила о недостатках поделенной на несколько государств Италии, очень правдоподобно плакала и следила за реакцией Наполеона III.

А ночью в Турин отправлялось зашифрованное донесение.

Таким образом, как сообщил нам Ален Деко, «она смогла привить императору чувство симпатии к Италии и очень часто информировала Кавура о состоянии ума и настроениях французского монарха…».

Эта тайная деятельность продолжалась вплоть до самого июля.

Ибо потом Наполеон III уехал из Сен-Клу на воды в Пломбьер.

А Вирджиния осталась скучать в Париже.

Но она зря полагала, что осталась одна. Ибо министр внутренних дел, с недоверием относившийся к этой слишком уж красивой и шумной итальянке, приставил к ней своих соглядатаев. За ней всюду следили, ее разговоры записывались, за встречами ее подглядывали. Дошло до того, что стали вскрывать ее письма, что, впрочем, не принесло никаких результатов, поскольку красотка была очень хитра. Она сумела всего лишь улыбкой добиться от Генерального управляющего почт, чтобы ее корреспонденцию доставляли в посольство Королевства Сардинии. Для большей безопасности она соблазнила секретаря этого посольства графа де Пулига.

Этот милый человек был до такой степени влюблен в нее, что написал ей:

«Я расстался с Вами, испытывая такую боль в сердце, что на улице почувствовал, что мое лицо все залито слезами… Когда я Вас покидаю, мне кажется, что все струны моей души сейчас лопнут вместе с внутренностями».

Естественно, этот идолопоклонник никогда бы не осмелился передать полиции письма из Пьемонта, приходившие на имя Вирджинии…

Все лето, несмотря на неусыпную слежку, графиня продолжала поддерживать переписку с Кавуром, не давая карт в руки всех подозревавшего министра внутренних дел.

Вернувшись из Пломбьера, Наполеон III незамедлительно доказал Вирджинии, что разлука нисколько не охладила его пыл. Продемонстрировав это с юношеским задором, он отправился перевести дух в Биарриц. По возвращении оттуда он, по-прежнему влюбленный, пригласил госпожу Кастильоне в Компьень[28]28
  Императорский двор ежегодно с середины октября по середину ноября проводил в Компьене. Туда Наполеон III приглашал «сериями» всех, кого Франция считала людьми знаменитыми. Каждая «серия» жила в Компьене неделю. Существовала «дипломатическая серия», «военная серия», «серьезная серия», состоявшая из официальных лиц, «элегантная серия» и так далее. Все придворные мечтали получить приглашение на эти празднества, которые очень быстро получили название «компьеней».


[Закрыть].

Двор был поражен. Это означало, что любовница императора будет жить под одной крышей с императрицей? Но что на это скажет Евгения?

Евгения не сказала ничего.

Несмотря на чувство ревности и огорчение, она решила, что разумнее всего будет промолчать. Тем более что она прекрасно знала своего легкомысленного и непостоянного в своих привязанностях муженька и была поэтому уверена в том, что госпожа Кастильоне не сможет надолго занимать его сердце.

Для Вирджинии месяц, проведенный в Компьене, был сплошным праздником. Днем весь двор восхищался ее нарядами, а ночью император по достоинству оценивал их отсутствие. Когда все ложились спать, он пробирался в комнату Вирджинии и демонстрировал ей великолепный образчик мужской силы…

Поскольку все относились к госпоже Кастильоне как к официальной фаворитке, она возомнила себя мадам Помпадур. С некоторых пор ее высокомерие вышло за рамки приличия. Некий журналист написал восторженные слова об ее красоте, а она добавила – совершенно серьезно – следующие строки:

«Всевышний не знал, что делает, когда производил ее на свет. Он так прилежно ее лепил, что когда закончил, потерял голову, увидев этакое великолепие…»

Она разрешила сфотографировать свои ступни, щиколотки, руки и плечи, носила свою красоту по различным салонам так, будто речь шла о церковной раке, которую все должны были почитать. Дошла в своей смелости до того, что стала носить такие же прически и украшения, как и императрица. С женщинами она вообще перестала разговаривать.

Такое поведение, разумеется, возмущало весь двор. И лукавая госпожа Меттерних однажды вечером выразила общее мнение всех придворных, сказав в адрес госпожи Кастильоне, что та – «скотина, которую следовало бы прирезать».

Над этой фразой посмеялись. Это было не самое крепкое выражение, но оно было высказано к месту. Доказательством этому вскоре послужили три фразы, великолепные по своей глупости, которые итальянка написала на своей фотографии: «Рождением своим я равна самым высокопоставленным дамам. Красотой своей я их превосхожу. Умом своим я их сужу!»

Раздраженный такой чопорностью Мериме, в чьи обязанности в Компьене входило крутить ручку механического пианино, под музыку которого танцевал двор, заявил как-то вечером:

– Как она мне надоела! Ее наглость выводит меня из себя, и мне часто хочется задрать ей юбки и нашлепать по заднице. А потом поглумиться над ней…

И со смехом добавил:

– Впрочем, как знать, не вызовет ли это у нее другую реакцию!..

Автор «Коломбы» был прав: госпоже Кастильоне требовалось, чтобы ее отшлепали по попке…

К несчастью, ни у кого не поднялась рука на то место, которое так нравилось Его Величеству императору Франции!..

На зиму двор вернулся в Париж, где Вирджиния продолжила свои выходки, к большому неудовольствию императрицы, которая тоже начала выказывать признаки раздражения. Доказательством этому был ее поступок во время бала в министерстве иностранных дел. Госпожа Кастильоне прибыла на него в костюме «Червонной дамы». Евгения, посмотрев на платье фаворитки, сплошь усеянное большими сердечками из красного бархата, задержала взгляд на одном из сердечек, расположенном в «малоподходящем месте», и произнесла громко: