Текст книги "Загадочные женщины XIX века"

В момент объявления войны Рашель была в Санкт-Петербурге, где с успехом прошла целая серия представлений с ее участием. С большим сожалением она была вынуждена уложить чемоданы и возвратиться во Францию. Но перед отъездом она была приглашена на ужин в ее честь, устроенный гвардейскими офицерами.

Не желая отказывать офицерам, которые еще вчера так горячо ей аплодировали, она приняла приглашение.

На десерт подали шампанское. И тут поднялся некий молодцеватый полковник с бокалом в руке:

– Мы не говорим вам «прощайте», мадам… мы говорим «до свидания»! Потому что, – добавил он под одобрительный хохот сослуживцев, – скоро мы будем в Париже, и уж тогда-то мы выпьем за ваше здоровье и за ваш талант!..

Рашель и бровью не повела. Поднявшись со стула, она с улыбкой произнесла в ответ:

– Господа, я горячо благодарна вам за прием и за ваши пожелания. Но должна вас предупредить о том, что у Франции не хватит средств на то, чтобы угощать шампанским военнопленных!..

Вечер был безнадежно испорчен…

Когда тридцать тысяч французских солдат были отправлены в Крым, где к ним должны были присоединиться двадцать пять тысяч англичан, Наполеон III смог облегченно вздохнуть.

Война началась, и теперь он снова мог проявлять интерес к императрице.

Увы! Та вскоре начала жаловаться на боли, «появившиеся вследствии частых знаков внимания со стороны императора», и врачи предписали ей отдых в Биаррице.

И в самый разгар войны двор покинул Тюильри и отправился отдыхать на Атлантическое побережье.

Сразу же по прибытии туда Наполеон III решил, что для того, чтобы императрица лучше отдохнула, следовало отменить соблюдение этикета.

– Не надо никаких почестей, никаких аудиенций, – сказал он придворным. – Мы здесь все друзья!..

И таким образом, ежедневно после ужина императрица устраивала у себя игры, в которых принимали участия все. Даже сам император с удовольствием прыгал через стулья, кресла, канапе…

А поскольку завсегдатаи двора были «большими любителями потереться», развлечения на вилле у Евгении вскоре приняли довольно непристойный характер. И Шарль Симон сообщает нам, что самыми любимыми развлечениями двора были «игры с сомнительными прижиманиями, сменявшимися забавными кульбитами; юбки в этих играх были очень широкими, а брюки – открытыми…».

Некоторые игры были и впрямь довольно любопытными. Послушаем еще раз свидетельство Шарля Симона:

«Один человек становится на четвереньки и кладет голову на колени сидящей на стуле дамы. Остальные мужчины и женщины взбираются к нему на спину до тех пор, пока он не рухнет и эта человеческая гроздь не превратится в куча-мала. Веселую и иногда приятную.

Существовало еще одно, совершенно наивное развлечение. Участники игры усаживались в кружок, полусогнув ноги, так чтобы ступни дам и кавалеров прилегали друг к другу. Затем в середину бросался браслет, носовой платок, а то и просто чья-нибудь туфелька, которую надо было пропустить под коленами каждого игрока. А один человек, находившийся вне круга, “кошка”, должен был схватить этот предмет, который перемещался под брюками и широкими юбками. Случалось, что предмет этот слишком долго задерживался в каком-нибудь месте. Тогда “кошка” должна была поймать “мышку”, что придавало игре приятный оттенок…»

Даже простая игра в прятки на этих вечерах теряла свою безобидность и приобретала оттенок сладострастия:

«Однажды вечером некая дама, с удовольствием возлагавшая дань на алтарь Лесбоса, захотела завоевать некую молодую женщину, которая ей очень нравилась. Ловко проследив, в каком направлении убежала ее будущая жертва, она направилась сразу же в то место, куда та, по ее расчетам, должна была спрятаться. В потемках она напала на жертву, стала столь недвусмысленно ласкать и целовать, обняла ее так крепко, что особа, подвергшаяся столь активным ласкам, возмутилась и подала голос. Какой ужас! Произошла ошибка, и все ласки достались некоему старому уроду, перед которым потом пришлось долго и униженно извиняться!..»[10]10
  Шарль Симон и М.-Ш. Пуэсо. Галантная жизнь во времена Второй империи.


[Закрыть]

И наконец, в Биаррице, как потом это будет происходить и в Компьене, развлекались, строя живые картины.

Это развлечение, заключавшееся в том, чтобы изобразить галантные сцены, чаще всего из мифологии, вскоре послужило причиной написания одного весьма любопытного письма, которое написала девушка-подросток.

Дочка маршала Маньяна, которой было поручено представлять Эроса, написала отцу:

«Дорогой папочка, сегодня вечером я представляюсь Амуром[11]11
  По-французски «faire l’amour» означает или «представляться Амуром», или «заниматься любовью». – Примеч. пер.


[Закрыть], пришлите мне поэтому все необходимое…»

Можно представить себе лицо маршала, когда он прочел подобное послание…

27 августа Наполеон III уехал из Биаррица в Булонь, где должен был встретиться с супругом королевы Виктории принцем-консортом Альбертом.

Евгения осталась одна со своими приближенными дамами.

И сразу же ее недоброжелатели стали шептаться о том, что молодая монархиня воспользуется этой свободой для того, чтобы «украсить голову императора предметом, который сама она по его милости носит вот уже год…».

Но такое про Евгению мог сказать только тот, кто ее плохо знал. Да, она была одна и свободна, она вполне могла бы своим испанским кокетством вскружить голову любому. Но она предпочла другое…

Она была увлечена спиритизмом. С некоторых пор она вызывала и беседовала с душами великих людей прошлого.

Некоторые из них, особенно предрасположенные к интригам, дали ей самые подробные сведения о прекрасных фаворитках императора. И если верить уважаемым историкам, именно таким странным способом она узнала о связи Наполеона III с госпожой де Лабедуайер…

В Биаррице Евгения спрашивала у духов о Крымской войне, желая узнать, долго ли она продлится и сможет ли франко-английский флот потопить русские корабли. Но духи были не очень-то разговорчивы, и императрице пришлось довольствоваться – без потусторонней помощи – всеобщим оптимизмом…[12]12
  Позднее императрица будет целиком и полностью доверять некоему шотландскому оккультисту американской национальности по фамилии Дуглас Хьюм. Этот авантюрист, которого многие подозревали в том, что он работал на германскую разведку, был при дворе Наполеона III чем-то вроде Распутина при Николае II.


[Закрыть]

18 сентября она покинула Биарриц и переехала в Бордо, ее ждал император. При встрече с женой Наполеон III проявил ребяческую радость. В присутствии собравшейся на ступенях вокзала толпы он страстно расцеловал ее руки и нежно взял под руку. Эта нежность растрогала простой люд…

На другой день монархи отбыли из Бордо на парижском экспрессе[13]13
  Железнодорожное сообщение между Парижем и Бордо было открыто 18 июля 1853 года.


[Закрыть] и вскоре благополучно прибыли в Тюильри.

Пребывание в Биаррице и частые морские купания оказали очень благотворное действие на здоровье Евгении. И поэтому врачи посоветовали Наполеону III «возобновить опыты в супружеской постели».

Всю зиму император отважно старался быть на высоте. Увы! Как и франко-английский экспедиционный корпус, топтавшийся на месте под Севастополем, император, как сказал нам А. де Сазо, «не мог составить победную реляцию»…

Вполне понятно, среди придворных пошли самые гнусные сплетни. Люди, утверждавшие, что они хорошо осведомлены, говорили, что у императрицы был некий дефект, заставлявший императора совершать утомительные акробатические упражнения. Другие рассказывали о том, что в юном возрасте Евгения была лишена невинности неким испанским офицером, столь щедро наделенным природой, что он изувечил ее… И наконец, были и такие – более снисходительные, – кто ограничивался лишь тем, что, пожимая плечами, заявлял, что Наполеон III женился на пустой редиске…

Все эти разговоры, вполне понятно, доводились до сведения императора, и бедняга очень от этого страдал. И очень обрадовался, когда в начале 1854 года в Париже разразилось несколько скандалов, заставивших недоброжелательно настроенных придворных переключить свое внимание.

Первый из этих скандалов разразился 13 января. Вот что рассказывает об этом сплетник Вьель-Кастель:

«В свете вполголоса говорят о деле мадам де Нансути, урожденной Перрон, которая с некоторых пор стала вести себя с показной набожностью, почти перестала появляться в свете и больше не носила украшений. Когда мужу захотелось взглянуть на ее украшения, она их ему не показала. Тогда он вспылил, схватил ключ от секретера, открыл его. Но никаких украшений в нем не обнаружил!.. Поискал еще… Ничего!.. А мадам де Нансути пропажу их объяснить отказалась.

Тогда граф де Нансути обратился за советом к комиссару полиции. Тот подсказал средство: обыскать весь дом. Мадам де Нансути проведению обыска не противилась, оставаясь холодной, высокомерной и бесстрастной. Драгоценности были обнаружены у горничной, и та заявила, что они были подарены ей хозяйкой. На это граф де Нансути сказал:

– Если бы ваша хозяйка подарила вам эти украшения, она сказала бы об этом нам, поскольку знала, что комиссар будет обыскивать весь дом. Вы всего-навсего воровка!

Придя в отчаяние от перспективы быть арестованной и предстать перед судом присяжных, горничная закричала:

– Хорошо же! Коль дело оборачивается так и хозяйка не защищает меня, я вам расскажу все.

Знайте, эти украшения действительно принадлежат мне: я – любовница мадам, а для того чтобы уложить меня в свою постель, она подарила мне эти драгоценности…

Услышав это признание, граф с комиссаром спустились в комнату графини. Та, потеряв все свое хладнокровие, впала в нервный припадок и истерически зарыдала.

А горничная надменно перечислила всех своих “любовниц”. Среди них была и маркиза д’Ада. Служанка еще раз подтвердила свои права на драгоценности и в конце концов потребовала еще 80 000 франков за молчание…»[14]14
  Граф Орас де Вьель-Кастель. Мемуары.


[Закрыть]

Второй скандал случился также с дамой света, склонной к извращениям… Разразился он 31 января. В тот день стало известно, что маркиза де Бомон, урожденная Дюпюитрен, была обнаружена в публичном доме «во время занятий преступной любовью»…

Всех это весьма повеселило.

Увы! Главы государств не могут рассчитывать бесконечно на выходки своих подданных для того, чтобы повеселить страну. Эти истории были в скором времени забыты, и двор снова начал иронизировать по поводу бесплодия императрицы.

Опечаленные этим венценосные супруги в апреле отправились в Лондон, куда их пригласила королева Виктория. Растроганные оказанным им сердечным приемом, они в один из вечеров поделились с молодой, но уже многодетной королевой своей печалью по поводу отсутствия у них наследника. Виктория не любила витийствовать попусту, объясняться намеками:

– Экая сложность! А вы подкладывайте под спину императрицы подушку!..

Совет этот был до того хорош, что спустя два месяца Евгения с радостью сообщила императору о том, что тот вскоре станет отцом.

Глава 3
Любопытный дневник графини де Кастильоне

После каждого любовного свидания она ставила в своем дневнике загадочный знак.

Клод Вилларе

8 сентября 1855 года после осады, продолжавшейся целых 12 месяцев, зуавы Мак-Магона взяли Севастополь.

Крымская война близилась к своему завершению.

Все заговорили о международном конгрессе, на который должны будут съехаться полномочные представители воюющих сторон для того, чтобы «найти пути разрешения восточного вопроса и прекращения боевых действий».

«Мы хотим заключить такой мирный договор, – писал один оптимистически настроенный журналист, – который заложил бы в Европе прочную основу мирной жизни на тысячу лет. Он должен, кроме того, навсегда стереть из нашей памяти воспоминания об унижении, полученном на Венском конгрессе…»

Этому мирному договору, которого все так ждали, суждено было оказать решающее влияние на судьбу одной восемнадцатилетней уроженки Пьемонта, которую друзья называли «самой красивой женщиной Европы»…

Звали ее Вирджинией Ольдони. Она жила в Турине в окружении восхищенных почитателей и носила после свадьбы, состоявшейся 9 января 1854 года, титул графини де Кастильоне…

Детство ее прошло довольно необычно.

В том возрасте, когда маленькие девочки обычно играют в куклы, за будущей графиней, чья красота уже тогда приводила в восхищение всех мужчин, ухаживали как за взрослой женщиной. Сознавая, какое желание она внушает начинавшим учащенно дышать при виде ее мужчинам, Вирджиния, говорят, шептала им, небрежно ухмыляясь и едва потупив свои зеленые глаза:

– Потерпите! Я скоро подрасту…

И всем хотелось крикнуть:

– Подрастай же скорее!

Когда ей исполнилось шестнадцать, людям, склонным к апоплексии, смотреть на нее, очевидно, было противопоказано.

Именно в этом возрасте она вышла замуж за Франческо Веразиса, графа де Кастильоне, который был старше ее на восемнадцать лет. Молодой супруг служил в то время при дворе короля Пьемонта Виктора-Эммануэля.

Спустя несколько недель после свадьбы она была представлена монарху. Тот, глядя на нее, проявил все признаки крайнего возбуждения. Он стал заикаться, покраснел и вынужден был в конечном счете «прикрыть шляпой неожиданное проявление бьющего через край восхищения красотой графини».

Польщенная молодая женщина сразу же возмечтала о романтических и хулиганских приключениях в постели монарха.

Тогда, желая доставить ей удовольствие, Кастильоне наградил ее ребенком. Но разве мог он, неловкий, догадаться о том, что Вирджиния, которая на последних месяцах беременности не могла принимать многочисленных воздыхателей, толпами наводнявших ее гостиную, будет потом упрекать его в том, что он лишил ее удовольствия принимать знаки восхищения ею?

9 марта 1855 года она родила мальчика. Но ребенком она почти не занималась, предпочитая вести свой интимный дневник.

Этот дневник, обнаруженный в 1951 году в Риме Аленом Деко, представляет собой, безусловно, самый необыкновенный документ, о котором историк может только мечтать. Вирджиния видна в нем такой, какой она была в действительности, – со всеми ее слабостями, страстями, редкими порывами, чопорностью и удивительными манерами простолюдинки. Она рисовала букву B (перечеркнутую), когда ее целовали, букву F (перечеркнутую), когда ей адресовали комплимент, и буквы BF, когда она получала, смею сказать, промежуточные ласки…

Этот код вскоре стал использоваться для обозначения других тонкостей.

С некоторых пор друг ее детства Амброджио Дориа, с которым она некогда играла в Ла Специа, начал активно за ней ухаживать. После объяснения в любви этот воздыхатель стал более нетерпелив, и июльским вечером, взволнованная происшедшим, она написала:

«Пошла на мессу в девять часов. Возвращалась через сад. В моей комнате был Амброджио Дориа, прокравшийся туда в то время, пока слуги спали. Я переоделась в белый пеньюар, распустила волосы. Мы до одиннадцати часов разговаривали на канапе. ВХ… Он ушел через сад…»

Это самое ВХ, на которое она так легко пошла, и определило ее дальнейшую любовную жизнь.

Дориа спустя несколько дней снова пришел к ней, воспользовавшись тем, что граф де Кастильоне отправился в гости к другу. Вирджиния написала в своем дневнике:

«Ужинала одна с Вимерати. Франческо ушел к Чигала. Она ушла сразу же по приходе Дориа. Мы с ним болтали в темноте. ВХ. ВХ…»

Этот пылкий Амброджио через пару дней, седьмого июля, заслужил право быть помеченным перечеркнутой буквой F…

Спустя несколько дней молодая графиня написала:

«Дориа снова был у меня. Оставался до 5 часов. Болтали у меня в спальне…»

Перечеркнутая F свидетельствует о направленности этой «болтовни»…

Поскольку «первый блин всегда комом», прекрасная Никия, как ее называли воздыхатели, на этом свои опыты не прекратила…

У Амброджио Дориа был брат по имени Марчелло. И вскоре в интимном дневнике появляется это имя. Начиная с 13 октября Вирджиния ставит следующие даты: 12, 5, 15, 19, 21, 5, 13, 20, 18, 17, 11, 3, 11, 9, 19, 1, 21, 5, 3, 12, 14, 9…

Что означает: Марчелло был в моей постели…

Сладостные упражнения Никии в постели с братьями Дориа вскоре перестали удовлетворять ее возросшие потребности и честолюбие. Она стала мечтать о королевских объятиях…

И вскоре ей представился неожиданный случай использовать свою красоту для получения такого наслаждения…

Кавур, первый министр Виктора-Эммануэля, доводившийся этой темпераментной графине кузеном, поставил перед собой великую цель: сделать из лоскутного полуострова единую Италию. Ибо в то время на ее нынешней территории существовали: королевство Савойского дома Пьемонт, Ломбардия, Венеция, провинции, занятые Австрийской империей, герцогства Пармское, Моденское, Тосканское, Папская область и Королевство обеих Сицилий.

Для того чтобы добиться объединения всех этих государств и изгнать австрийцев, нужна была поддержка какого-нибудь влиятельного европейского монарха, который пользовался бы авторитетом и симпатией итальянцев. В конце 1855 года таким государем был только Наполеон III, чьи армии разгромили в Крыму войска русского царя…

Зная об огромной тяге французского императора к противоположному полу, Кавур решил обойтись без дипломатических демаршей и послать в Париж графиню Кастильоне с совершенно конкретной задачей: стать любовницей Наполеона III и склонить его на сторону людей, желавших объединения государств Апеннинского полуострова.

Поставленная Кавуром задача окрылила проинформированную обо всем Вирджинию, и у нее с того дня была одна-единственная цель: записать в свой интимный дневник: «Болтали с Наполеоном III. F…»

16 ноября 1855 года в восемь часов вечера в дверь сада перед домом Вирджинии постучал загадочный и таинственный незнакомец. Ожидавший его прихода и прятавшийся от дождя под деревом лакей Понджио бросился к двери, открыл ее и согнулся в низком поклоне. А потом почтительно проводил посетителя, направившегося быстрым шагом к дому.

Когда этот поздний визитер подошел к дому, распахнулась балконная дверь, и графиня Кастильоне, одетая в платье из черного бархата, присела в почтительном реверансе.

Самую красивую женщину Европы удостоил своим посещением король Пьемонта Виктор-Эммануэль…

Войдя в помещение, он снял манто и сел у камина, в котором ярко пылали дрова.

Не менее горячим был и его взор, устремленный на четко вырисовывавшуюся под бархатом грудь Вирджинии. Руки короля остались, однако, лежать на подлокотниках кресла. Он ведь пришел к госпоже Кастильоне вовсе не для того, чтобы заниматься мальчишескими проказами.

Произнеся несколько любезностей, он серьезным тоном начал говорить об Италии, об оккупированных Австрией провинциях, о необходимости объединения страны, о той задаче, которую он решил поручить ей и которая касалась Наполеона III…

– Ваш дядя, генерал Чигала, – сказал он, – уже говорил с вами относительно нашего плана.

Мне просто захотелось лично спросить у вас, согласны ли вы послужить этим несколько необычным способом делу объединения страны…

Госпожа Кастильоне улыбнулась:

– Согласна, государь!..

Король удовлетворенно кивнул.

– Благодарю вас, мадам. Скоро мы вручим вам точные инструкции и шифр, с помощью которого вы сможете без малейшего риска поддерживать с нами переписку… Через несколько дней я должен буду уехать в Париж в сопровождении господина Кавура. Мы с ним все подготовим для вашего приезда.

В десять часов Виктор-Эммануэль покинул Вирджинию и вернулся к себе во дворец. Всю дорогу ему не давала покоя мысль о том, что если французский император и будет работать над делом объединения Италии, то с очень приятной стороны…

Итак, все было подготовлено к тому, чтобы графиня могла отправиться, как выразился Сент-Олер, «заниматься подушечной политикой» в постели Наполеона III.

20 ноября король Пьемонта сел в специально оборудованный для его августейшей особы вагон и через два дня оказался в Париже.

Император принял его исключительно хорошо и принялся расспрашивать об Италии, этой «любезной его сердцу стране», и о семьях, с которыми когда-то он был знаком.

Ответы Виктора-Эммануэля очень удивили видавший виды императорский двор. Король с удовольствием рассказывал непристойные истории о дамах из высшего света Пьемонта, делая при этом многозначительные и «крайне неприличные жесты».

Оскорбленный таким поведением, граф де Вьель-Кастель написал вечером в своем дневнике:

«Король Пьемонта по разговору и манерам – вылитый младший армейский чин. Он часто наведывается к девицам легкого поведения и явно расположен оседлать всех дам. Разговор его более чем вольный, а вольность души даже не прикрыта кисеей сдержанности в выражениях: он любит выражаться грубо. Он, не стесняясь, рассказывает о своих любовных приключениях и, называя имена самых знатных дам в Турине, говорит просто: “Вот с этой я уже переспал” и тому подобное».

Когда кто-то завел разговор об одной из самых древних аристократических семей, король с улыбкой громко и отчетливо заявил, что спал и с матерью, и с дочерью[15]15
  Там же.


[Закрыть].

Наполеон III был более снисходителен, чем граф де Вьель-Кастель. Поняв, что король Пьемонта был таким же бабником, как и он сам, император постарался устроить все так, чтобы у гостя его сохранились о Франции самые наилучшие воспоминания…

Как-то вечером в «Опера», увидев, что Виктор-Эммануэль не сводит бинокля с некой прелестной танцовщицы, император прошептал:

– Вас заинтересовала эта малышка?

Пьемонтец опустил бинокль:

– Очень заинтересовала! Сколько она стоит?

Наполеон III улыбнулся:

– Право, не знаю… Но спросите у Бачьокки, он в этой области большой специалист…

Виктор-Эммануэль обернулся к первому камергеру, которого все звали «великим устроителем развлечений и удовольствий императора».

– Вы знаете вон ту балерину?

– Третья справа? Это Эжени Фикр… Она прелестна и сговорчива. Про нее написано вот такое четверостишие:

 
Этой крыске гадкой Эжени
Много вынужден платить паша!
– Денег дай, – пищит она, – потом взгляни
На мои антраша…
 

Виктор-Эммануэль покраснел как рак:

– И сколько? – спросил он.

– О, сир!.. Вашему Величеству это обойдется всего в пятьдесят луидоров…

– Дороговато, черт побери!

Тут в их разговор вмешался Наполеон III:

– Бачьокки, запишите их на мой счет!..

А в то время, как Виктор-Эммануэль рассказывал о своих похождениях и проводил время с танцовщицами, Кавур действовал. Он встретился с графом Валевским, ставшим министром иностранных дел, и постарался заинтересовать его и приобщить к делу объединения Италии. Но больше всего он старался – и очень удачно – подготовить приезд госпожи Кастильоне.

Ибо, как сообщает нам Ален Деко (постоянно говоривший о красивейшей женщине Европы), «действительно, как бы удивительно и романтично это ни казалось со стороны, проводилась настоящая подготовка приезда Вирджинии в Париж»[16]16
  Ален Деко. Кастильоне – любимая женщина Европы.


[Закрыть]. Восхищенным собеседникам Кавур описывал красоту ее лица, элегантность, расхваливал прелести зеленоглазой графини…

Кое-кто уже начал с надеждой спрашивать:

– А не собирается ли она приехать когда-нибудь в Париж?

Итальянский первый министр пожимал на это плечами:

– Как знать…

Вскоре вся французская столица только и говорила, что о госпоже Кастильоне.

И тогда Виктор-Эммануэль с Кавуром уехали в Англию на чествование королевы Виктории. Оттуда они вернулись в Турин.

Вирджиния, получившая за несколько дней до их приезда от тайного агента шифр, с помощью которого ей следовало вести переписку с Кавуром, была занята укладкой багажа.

Подготовка к отъезду ни в коей мере не мешала ей заниматься багателью, о чем свидетельствует запись в ее интимном дневнике:

«Среда, 12 декабря. Укладывала ящики, работала. В час в мою комнату на канапе пришел Дориа. Болтали Р. до трех часов»[17]17
  Напомним, что буква Р означает, что госпожа Кастильоне подарила ему себя.


[Закрыть].

При таком темпе сборов на укладку багажа ей потребовалась целая неделя.

17 декабря, накануне отъезда Вирджинии, ее снова навестил Амброджио Дориа. Со слезами на глазах, чтобы попрощаться. Она постаралась его утешить.

F. F.

«В моей гостиной Дориа на канапе, потом сидя у огня…»

Спустя несколько часов после этого, в то время, как она застегивала замки чемоданов, слуга объявил, что к ней c визитом прибыл король. Она немедленно догадалась о цели его прихода и, прежде чем пригласить Виктора-Эммануэля в гостиную, отослала всех слуг. О чем шла речь во время этого визита? Никто этого не узнает. Но прежде чем расстаться с той, в «чьи красивые руки» он вложил судьбу Италии, Виктор-Эммануэль не смог сдержать прекрасный порыв. И в саду, несмотря на неподходящие условия и плохую погоду, проявил себя пылким любовником, что и подтверждено вот таким отрывком из дневника Вирджинии:

«В 11 часов он собрался уходить. Я пошла проводить его в сад, и там он меня пять раз… Р… Я потом отправилась в уборную, чтобы привести себя в порядок».

Король сделал это, если можно так выразиться, «на посошок», ибо на другой день госпожа Кастильоне покинула Турин.

После того как ей воздал почести король, она отправилась в Париж, чтобы там ее обесчестил император…