Текст книги "Загадочные женщины XIX века"

– Что-то низковато расположено сердце!..

Придворные дружно расхохотались.

Госпожа Кастильоне, однако, и бровью не повела. С высокомерным и презрительным выражением на лице она прошла в другую гостиную, где представила себя, как какую-то святыню, на обозрение гостей, которые с трудом скрывали ухмылки.

За этими выходками в высшем свете Вирджиния все же не забывала о главной цели своего приезда во Францию. В постели она продолжала возбуждать интерес императора к итальянскому вопросу. Время от времени, прижавшись к нему всем телом, она с нежностью говорила о роли, которую могла бы сыграть Франция в деле объединения ее родины. И Наполеон III начал всерьез подумывать о вооруженном вмешательстве…

Когда Вирджиния была в Париже одна, любовники встречались в снятом супругами Кастильоне особняке под номером 28 на авеню Монтеня.

Но однажды, апрельской ночью 1857 года, когда император выходил из дома графини и садился в карету, которая ждала его у дверей, на него набросились трое неизвестных мужчин. Он едва успел вскочить в карету и крикнуть: «В Тюильри!»

Один из нападавших попытался было схватить лошадь под уздцы, но кучер ударом кнута заставил его отказаться от этого намерения. Потом кнут прошелся по спинам двух остальных нападавших. Те с воплями скрылись, и карета смогла доехать до дворца без приключений.

Сжавшись в комок на сиденье кареты, Наполеон III пережил несколько очень неприятных минут.

На следующий день весь Париж уже знал о том, что монарха едва не убили около дома любовницы.

Легко можно себе представить семейную сцену, которую в тот день закатила Ее Величество…

Полиции не составило особого труда задержать тех троих мужчин, которые напали на императора.

Ими оказались итальянцы, чьи фамилии были: Тибальди, Грилли и Бартолотти. Они были членами тайной организации, руководимой революционером Мазини.

Некий авантюрист по фамилии Жиро был связником этих троих с Ледрю-Ролленом, который из лондонской ссылки осуществлял общее руководство заговором.

Но в самый последний момент этот политический деятель, сказать про которого, что он был смехотворен, напыщен и трусоват, значило бы не сказать ничего, в порыве какого-то непонятного безумия и отчаяния выдал Жиро императорской полиции. Когда связника арестовали, то тот, решив, что предан «всем социализмом», быстро сообщил имена своих сообщников…

Таким образом, политические деятели республики 1848 года в очередной раз, сами того не желая, сыграли на руку Наполеону III…

Национальность трех участников покушения, естественно, развязала языки недругам госпожи Кастильоне:

– Эта итальянка, вне всякого сомнения, замешана в заговоре!.. Ведь им откуда-то было известно, что император именно в тот день будет в доме номер 28 на авеню Монтеня!..

Узнав о таких разговорах, Вирджиния пришла в ужас и заперлась в своем доме. Был ли у нее разговор на эту тему с императором? Может быть, но в дневнике она об этом не обмолвилась ни словом…

Как бы там ни было, но когда в августе начался судебный процесс над тремя итальянцами, Наполеон III посоветовал Вирджинии съездить в Англию…[29]29
  В то время Вьель-Кастель написал в своем «Дневнике»: «Читая подробности этого дела, обращаешь внимание на то, с какой тщательностью все избегали называть имя графини Кастильоне, за чьим домом убийцы должны были следить, желая застать императора врасплох или при приезде, или же при отъезде… Вся эта хитрость напоминает секрет Полишинеля!..»


[Закрыть]

Разумеется, обвиняемые ни разу не упомянули о госпоже Кастильоне, и вскоре улыбающаяся графиня, успевшая в Лондоне соблазнить герцога д’Омаля, с облегчением возвратилась в Париж.

Была ли она в действительности замешана в этом заговоре? В это трудно поверить, поскольку нет никаких причин, которые могли бы толкнуть ее в апреле 1857 года, когда она пользовалась особым расположением императора, на его убийство. Однако генерал Эстанселен сделал однажды волнующее признание. В одном из опубликованных Аленом Деко писем генерал написал:

«Не помню, писал ли я уже Вам о том, что некий приставленный к императору полицейский предложил известному мне лицу[30]30
  Видимо, это был один из герцогов Орлеанских, бывший близким другом генерала Эсталансена.


[Закрыть] организовать убийство большого хозяина[31]31
   Наполеона III.


[Закрыть] и что эта личность была связана с графиней Кастильоне? И знаете ли Вы, что было сказано во время этого диалога?

– Что бы вы сказали, если бы я убил императора?

– Ничего!..

Я лично ничему не удивляюсь. Здесь речи нет о мщении на почве ревности или об убийстве по расчету. Остается только причина политическая… Но какая?»

И генерал Эстанселен делает такой вывод:

«Многое остается неясным в этой столь бурной светской жизни. Впрочем, разве можно узнать правду от женщины? Особенно от женщины, замешанной в политике?»

Так что тайна осталась покрытой мраком.

Вернувшись в Париж, Вирджиния незамедлительно восстановила галантные отношения с императором. Графу Кастильоне пришла в голову благая мысль вернуться в Италию, и поэтому любовники могли встречаться совершенно спокойно.

В октябре графиня снова была приглашена в Компьень, где император и все гости потешались по поводу одного довольно легкомысленного происшествия с женой доктора Карефа, врача Мари Дюплесси.

Вот как об этом происшествии рассказывает летописец тех времен, известный всем Ламбер, говоривший про себя, что он – «посмертный ученик Сен-Симона и Талемана де Рео»:

«Мадам Кореф обладала красивыми зубами, достаточных размеров грудью и хорошо подвешенным язычком. Вся ее маленькая персона была охвачена игривостью, которая не затухала ни при виде собранных весной маргариток, ни на супружеском ложе: ее можно было любить только за то, что она есть.

Маркиз Арран де Лакодамин, долгое время исполнявший обязанности ее верного рыцаря-слуги, продолжал безнадежно вздыхать: дверь черного хода оставалась для него закрытой. Но перед ним широко распахивалась дверь парадная, а то уважение, с которым его принимали в этом доме, казалось ему предвестником нежного чувства.

Будучи мужем отнюдь не ревнивым, доктор Кореф очень часто, уходя из дома, оставлял в замке входной двери ключ, полагая, что, если ни хозяина, ни слуг дома не окажется, визитеру можно будет войти, не дожидаясь, пока слуга объявит о его визите хозяйке.

Однажды утром маркиз так и поступил: ему надо было срочно передать мадам Кореф рекомендательное письмо, о котором та попросила его накануне: она решила помочь одному из своих протеже, сверхштатному служащему какого-то министерства. Дойдя до спальни дамы своего сердца, маркиз остановился в нерешительности, опасаясь разбудить «своего милого друга». Но, услышав голоса, решительно открыл дверь.

И взору его предстало неожиданное зрелище.

Совершенно голая мадам Кореф лежала на кровати в обнимку с молодым протеже, вся одежда которого состояла из висевшего на золотой цепочке медальона со святым Бонифацием…

А сей медальон мало что мог прикрыть, тем более что для того, чтобы иметь свободу движений и не досаждать мадам Кореф, он держал этот медальон в зубах…

Сильно смутившись при виде желанной дамы, «принимающей от другого то, что он так хотел ей дать», маркиз сделал шаг назад. Но при этом задел прислоненную к стене трость. Она с грохотом упала на пол. Любовники вздрогнули и обернулись.

Увидев их замешательство, маркиз скрылся, сделав вид, что он ничего не видел.

Но его замешательство продолжилось на следующий день, когда он встретился с мадам Кореф и та попыталась оправдаться. Видя, что она покраснела, он не смог удержаться от вопроса:

– Скажите, мадам, почему это был не я?..

Ответ молодой женщины был до удивления простым:

– Потому что вы – слишком близкий друг!.. – сказала она, потупя взор.

Но госпожа Кастильоне, видимо, очень скоро забыла про эту историю. Поскольку ее связь с императором неожиданно оборвалась спустя всего лишь несколько дней после этого.

Настал вечер, когда она, явившись на улицу Бак, встретила удививший ее холодный прием со стороны императора. Она немедленно потребовала объяснений. Он сухо ответил, что она «сболтнула лишнего».

Опасаясь ревности императрицы, Наполеон III требовал от своих любовниц хранить в строжайшей тайне их отношения и безжалостно порывал с «болтушками».

Госпожа Кастильоне посчитала, что это – всего лишь преходящий каприз, но на самом деле вскоре окончательно впала в немилость.

Пять недель кряду она напряженно ждала записки, вызова, проявления прощения. Но безуспешно. В конце концов она, униженная, потерявшая всякую надежду, уверенная в том, что не смогла «выполнить» поставленную перед ней задачу, села в поезд, отъезжавший в Италию, увозя с собой в качестве утешения воспоминания о страстных последних ночах, проведенных с императором.

Эти воспоминания были ей так дороги, что спустя сорок два года после этого, составляя завещание и тщательно подбирая свои траурные украшения, она выразила пожелание, чтобы ее похоронили в «ночной рубашке, которая была на ней в Компьене в 1857 году».

Глава 6
Триумф госпожи Кастильоне: Наполеон III решает вмешаться в итальянские дела

Женщины любят лишь те войны, которые развязаны ими.

Бальзак

Приехав в Италию, Вирджиния сказала мужу, что жить с ним она больше не намерена. И сняла находившуюся неподалеку от Турина виллу «Глория», где вскоре и обосновалась со своим трехлетним сыном Джоржио. Там она хотела скрыться от позора и унижения. Но очень скоро ее посетил с визитом Кавур. Со слезами на глазах она призналась ему в причинах своего «поражения». Весьма разочарованный первый министр выразился очень четко:

– От Наполеона III можно ожидать всего чего угодно. Ваше присутствие при нем было необходимо для того, чтобы уменьшить влияние на него, оказываемое императрицей… Евгения боится объединения Италии, потому что, как добрая католичка, она против любых перемен, способных затронуть Святой престол… Испытывая симпатии к Австрии, она может внушить императору свои идеи… Госпожа Кастильоне потупила взор:

– Поверьте, я сделала все, что смогла.

Кавур продолжал:

– Евгения все еще ревнует его к вам. И, несомненно, уверена в том, что для женщины было бы большой победой, если бы она смогла убедить императора встать на сторону противников объединения Италии.

Вирджиния совсем пала духом: ей, полагавшей себя всесильной из-за своей красоты, это поражение было бы очень неприятным.

– Так что же мне делать?

– Ничего… Пока подождем!

Ждать пришлось очень недолго.

16 января 1858 года, развернув газету, она прочла о том, что Наполеон III едва не стал жертвой нового покушения. Когда императорская чета направлялась в «Опера», перед их каретой взорвались три бомбы, брошенные неким Орсини. Монархи остались целыми и невредимыми, но восемь человек были убиты на месте, а 156 человек получили ранения…

Новое покушение могло настроить общественное мнение во Франции против Италии и заставить императора пойти на сближение с Австрией.

Госпожа Кастильоне пришла в ужас. Но она не знала того, что народ способен на самые неожиданные поступки и чувства.

На суде Орсини заявил, что действовал из патриотических побуждений:

– Я хотел убить императора потому, что он против освобождения моей родины!

А Жюль Фавр произнес перед притихшей аудиторией обвинения Наполеону III:

– Пусть же Его Величество прислушается к последней воле патриота, стоящего на ступеньках эшафота. Пусть он освободит эту страну, и тогда его самого и его потомство будут вспоминать в благодарственных молитвах двадцать пять миллионов людей!..

И тогда общественное мнение резко переменилось. Орсини стал героем. О нем все говорили в дрожью в голосе. Даже императрица заявила, что она «высоко его ценит». А когда этот человек, столь зверским способом убивший и покалечивший десятки женщин и детей, поднимался на гильотину, сотни парижанок горько рыдали…

Вот что написал Ален Деко:

«Во Франции, как и в Италии, все были взволнованы, тронуты, потрясены, восхищены. Император снова погрузился в свою итальянскую мечту, которая во время судебного процесса так захватила все общество. Деятельности графини Кастильоне суждено было таким образом получить поддержку и награду…»[32]32
  Ален Деко. Кастильоне – любимая женщина Европы.


[Закрыть]

А Вирджиния со своей виллы в Пьемонте с интересом наблюдала за изменениями во французской внешней политике.

В мае ей стало известно, что Наполеон III направил в Италию Мак-Магона с секретной миссией.

В июле ей по секрету сказали, что по приглашению императора Кавур под именем Джузеппе Бенсо ездил в Пломбьер, где обсуждался вопрос о совместных действиях. Вернувшись, первый министр рассказал ей о поставленных императором условиях:

– Император согласен помочь нам изгнать с нашей земли австрийцев при условии, что Савойя и графство Ницца станут французскими… Я согласился на это… Кроме того, он требует, чтобы старшая дочь Виктора-Эммануэля вышла замуж за его двоюродного брата принца Наполеона… И с этим я согласен, несмотря на молодость принцессы Клотильды и бурную жизнь принца Наполеона…

Мало-помалу госпожа Кастильоне начала приходить в себя. Итак, ее продолжительные беседы с Наполеоном III оказались не напрасными: Франция все же поможет Италии освободиться от австрийцев.

Снова поверив в себя, она стала подумывать о том, что неплохо было бы переехать в Париж и оттеснить от императора занявшую с некоторых пор место фаворитки и переселившуюся в Тюильри Марию-Анну Валевскую.

Она написала князю Понятовскому и попросила его совета. Ответ князя был очень откровенным:

«Я его (Наполеона) пока не видел: он плохо ко мне относится потому, что уверен в том, что между мной и тобой что-то было. Помимо всего прочего, он считает, что ты – любовница короля (Виктора-Эммануэля). Кроме того, ему сказали: “Теперь, после того, как она разошлась (с мужем), ее никто и никогда не станет принимать у себя”. Если честно, то он тобой вовсе не интересуется: с его стороны это было капризом, доставившим ему много неприятностей, и поэтому он о тебе и слышать не желает. Это очень жестокая правда, но будет лучше, если ты ее узнаешь для того, чтобы скорректировать свои действия и не совершать ошибок. Если ты попытаешься вытребовать от него что-то (драгоценности), не уверен, что сумеешь многого добиться: он или согласится, и тогда все будет кончено, или же откажется, засыпав тебя всевозможными обещаниями, и тогда дело осложнится… Что же касается власти над его сердцем, то кажется мне, что ни ты, ни кто другой этого добиться не смогут. Я все это тебе сообщаю потому, что мне было бы неприятно, если бы ты потеряла il banco и il beneficio (славу и деньги)».

Сами видите, князь дал ей очень хороший совет… Чуть ниже Понятовский завел речь о Марии-Анне Валевской:

«Она по-прежнему в чести, но отношения ее с Хозяйкой (императрицей) оставляют желать лучшего».

Шли месяцы, Вирджиния продолжала ждать новостей и надеяться…

В марте 1859 года она с радостью узнала о том, что, несмотря на желание Англии сохранить мир и вопреки мнению императрицы, выступавшей против войны[33]33
  См. Октав Обри. Вторая империя. «Императрица, которую Наполеон, чтобы быть более свободным в частной жизни, допускает к участию в делах управления государством и которая теперь разговаривает на эти темы с министрами и послами задиристо, импульсивно и капризно, мечет молнии, предсказывает самые страшные несчастья».


[Закрыть], Наполеон III принял в Париже Кавура. Наконец, 20 апреля в газетах было объявлено, что, издерганный постоянными провокациями Пьемонта, австрийский император направил в Турин ультиматум. В нем молодой Франц-Иосиф потребовал от Виктора-Эммануэля сложить оружие за три дня.

Кавур этот ультиматум отверг. Это означало начало войны! 24 апреля полки из Парижа, приветствуемые восторженной толпой, двинулись на Лионский вокзал.

Продолжая находиться на вилле «Глория», Вирджиния с волнением следила за развитием событий.

3 мая она, вся дрожа, прочла в газетах о том, что Наполеон III, предоставив императрице право быть регентшей, взял на себя верховное командование и уехал в армию. «Через несколько дней, – сообщалось в коммюнике, – император будет в Италии».

И тогда в сердце Вирджинии родилась надежда. Она на всякий случай велела погладить ночную рубашку, которая была на ней в Компьене…

Наполеон III прибыл в Геную 12 мая. С этого самого дня дрожащая от волнения Вирджиния стала ждать от него письма, записки, устного послания…

Но император о ней и не думал. Он был всецело поглощен «своей» войной. Ведь он впервые в жизни командовал войсками, ведущими боевые действия. Впервые в жизни ему предоставилась возможность воспроизвести жесты, интонацию и движение подбородком своего прославленного дядюшки. Вполне понятно, что, охваченный волнением, он забыл о госпоже Кастильоне…

После встречи и объятий с Виктором-Эммануэлем он, пригладив усы, отправился в Алессандрию для того, чтобы лично руководить оттуда боевыми операциями. Пьемонтские войска вскоре одержали ряд побед, и продолжавшая скрываться на вилле Вирджиния следила за триумфальным шествием по Италии своего «маленького мужчины».

А вместо любовных писем читала военные сводки и победные реляции.

Были выиграны битвы при Кастеджио, Палестро, Маджента, Сильферино…

В это самое время обеспокоенная успехами французов Пруссия объявила о частичной мобилизации. Перепуганный этим Наполеон III поспешил заключить 6 июля перемирие с Австрией. А затем отправился в Турин, чтобы попрощаться с Виктором-Эммануэлем.

Король был в отчаянии: по франко-австрийскому соглашению Пьемонт приобрел всего лишь Ломбардию и Парму. Венеция осталась у Австрии, а Модена и Флоренция продолжали управляться независимыми герцогами…

До желанного Кавуром объединения всей Италии было еще далеко.

А поэтому в Турине императора приняли довольно холодно. Когда же он вышел из королевского дворца, то был потрясен тем, что открылось его взору: изо всех окон свешивались знамена с траурными лентами, а в витринах магазинов и лавок были выставлены портреты Орсини. Человека, который хотел убить французского императора…

Понимая, что не в его интересах было задерживаться в Италии, Наполеон III немедленно отбыл во Францию, даже и не подумав о том, что от виллы «Глория» его отделяло всего несколько километров…

Очень этим расстроенная, Вирджиния, обливаясь слезами, убрала свою историческую ночную рубашку…

Вернувшись в Париж, император на некоторое время мог представить себе, что он – Наполеон Великий, чьи манеры он копировал вот уже семь лет. Да и как могло быть иначе? Ведь он вернулся в ореоле воинской славы, и его ждала фаворитка по фамилии Валевская…

Поскольку и на самом деле после отъезда Вирджинии монарх завел новую любовницу – очаровательную Марию-Анну де Риччи, супругу того самого графа Валевского, которого Наполеон I зачал в замке Шенбрунн во время одной из ночей, проведенных со своей польской подругой…

Молодая женщина встретила его с большой радостью и начиная со следующего дня стала ездить к нему в закрытой карете в его «холостяцкое убежище», которое он снял на улице Бак для того, чтобы там спокойно предаваться наслаждению…

Но все эти меры предосторожности были напрасны: всему двору было известно об этой новой связи. Императрица знала все подробности, граф Валевский – тоже знал, но закрывал на это глаза, боясь потерять портфель министра иностранных дел[34]34
  Генерал Рикар. Вблизи семейства Бонапартов. «Император велел соорудить в Фонтенбло лесенку, соединявшую его покои с альковом госпожи В… Следует, однако, заметить, что комната господина В… сообщалась с комнатой его супруги. Вероятно, муж глух и жену не навещает».


[Закрыть].

Безграничная снисходительность министра была обнародована однажды вечером в Компьене господином де Шомон-Китри. Когда разговор зашел о фаворитке, принцесса Матильда воскликнула:

– Мадам Валевская такая проныра: она спит с императором и одновременно стала подругой императрицы. Но она ужас как боится своего мужа, и я руку даю на отсечение, что мсье Валевский ни о чем не догадывается…[35]35
  Граф Орас де Вьель-Кастель. Мемуары.


[Закрыть]

Господин де Шомон-Китри на это возразил:

– Полагаю, что Ваше Императорское Высочество глубоко заблуждается: неведение мсье Валевского – самая настоящая комедия. Я свои ми глазами видел, как в парке замка Вильнев он разворачивался и шел в обратном направлении, стоило ему только заметить где-нибудь на аллее императора и свою жену. Но я видел кое-что и похлеще. Однажды утром мы с мсье Валевским находились в комнате, что перед спальней императора. Пришел Мокар с каким-то срочным делом. Он открыл дверь, не постучавшись, и вдруг попятился назад от удивления. Через открытую дверь я смог увидеть мадам Валевскую в объятиях императора. Мсье Валевский стоял со мной рядом и не мог не увидеть того, что увидел я…

Тогда и принцесса Матильда добавила, что император иногда вел себя очень свободно, даже во время путешествия по железной дороге:

– Я знаю, – сказала она, – что император весьма неосторожен. Он ничего и никого не стесняется. В прошлом году, когда мы ехали в Компьень на поезде в императорском вагоне, разделенном на два купе, мы с мадам Амелен стали свидетельницами любовного влечения Его Величества к мадам Валевской… Мы сидели с мадам Амелен рядом с дверью, разделявшей вагон. Кроме нас в этом купе находились императрица, мсье Валевский, словом, все, кому было положено. За дверью император был наедине с мадам Валевской. От покачиваний вагона дверь приоткрывалась, и мы могли видеть моего дорогого кузена, сидящим на коленях у мадам Валевской. Он целовал ее в губы, а руками ласкал ее грудь.

Граф Орас де Вьель-Кастель, приведя эти разговоры в своих «Мемуарах», добавляет к этому один штрих, который дает нам полную картину личности Наполеона III:

«Вечером, после этого разговора, когда мы возвращались в Париж, Китри сказал мне, что несколько раз заставал императора в таких деликатных ситуациях и что всякий раз император приветствовал его и теребил усы, на что Китри отвечал точно такими же жестами и безо всякого смеха. И что при всем этом у них обоих был такой важный вид, как у служек, держащих апостольские послания, и что они прекрасно понимали друг друга без слов…»

Госпожа Валевская была столь же застенчива, как и император, и поведение ее часто оставляло желать лучшего. В связи с этим приведем весьма показательный случай, о котором рассказал сам Шомон-Китри:

«Эта миниатюрная интриганка мадам Валевская настолько хитрая шлюха, что однажды я застал ее всего в двух дюймах от Фуля…»

Связь Наполеона III и госпожи Валевской длилась около двух лет. За это время фаворитка успела получить множество роскошных подарков и добиться для мужа неслыханной «денежной милости».

Такая щедрость императора очень бурно обсуждалась любителями посплетничать. И настал день, когда маршал Вайан выразил всеобщее мнение одной крутой фразой в чисто армейском духе.

Это произошло в Пьерфоне. Госпожа Валевская с восхищением рассматривала водосточную трубу в виде ящерицы, которая была только что установлена на отреставрированной части замка:

– Отлично сработано! – сказала она. – Но такая труба, должно быть, очень дорого стоит!..

– Не дороже вашей! – ответил маршал Вайан.

Это не было слишком умной остротой, но зато ее поняли все.