Текст книги "Золотая коллекция классического детектива (сборник)"

– Как видишь, я приехал.

Суровый Пол строго поклонился и ответил что-то неразборчивым голосом. Несколько минут они о чем-то тихо разговаривали. Потом дворецкий провозгласил: «Все в вашем распоряжении», – и размахивающий перчатками принц Сарадин радостно вошел в зал, чтобы приветствовать гостей, которые снова стали свидетелями необычайного зеркального эффекта: в комнате появилось сразу пять принцев.

Принц поставил белый цилиндр на стол, бросил на него желтые перчатки и радушно протянул руку.

– Ужасно рад видеть вас у себя, мистер Фламбо, – сказал он. – Весьма о вас наслышан. Надеюсь, вы не сочтете это замечание неосмотрительным?

– Что вы! – рассмеялся Фламбо. – Я не настолько тонкокожее существо. Люди редко добиваются известности благодаря одной лишь добродетели.

Принц бросил на него быстрый настороженный взгляд, очевидно желая удостовериться, что подобный ответ не является камнем в его огород, но потом тоже рассмеялся и предложил всем, в том числе и себе, кресла.

– Знаете, а мне здесь нравится, – заметил он между прочим. – Разве что, боюсь, на острове почти нечем заняться, но рыбалка тут отменная.

Какое-то странное чувство преследовало священника, который смотрел на принца внимательно и чуть исподлобья, как ребенок. Что-то такое, чего он пока не понимал. Отец Браун обвел взглядом седые тщательно завитые волосы, изжелта-бледное лицо и худую фатоватую фигуру. Ничего необычного в них не было, разве что просматривалась некоторая нарочитость, как у человека, освещенного светом рампы. Интерес непонятным образом заключался в чем-то другом, в самом контуре лица, возможно. Брауна мучила мысль, что оно было ему смутно знакомо. Этот человек выглядел, как переодетый старый знакомый. Но потом неожиданно Браун подумал о зеркалах и списал разыгравшееся воображение на какой-нибудь психологический эффект, вызываемый умножением человеческих масок.

Принц Сарадин распределял внимание между гостями весело и очень тактично. Узнав, что детектив любит отдых на природе и намерен провести отпуск активно, он сопроводил Фламбо вместе с его лодкой на самое рыбное место на реке, а через двадцать минут уже вернулся в своем каноэ, чтобы присоединиться к отцу Брауну в библиотеке и с не меньшей охотой погрузился в более философские удовольствия. Похоже, он разбирался одинаково прекрасно как в рыбалке, так и в книгах (правда, большей частью в книгах не самого поучительного свойства), знал он пять или шесть языков, хотя в основном в разговорной форме. Несомненно, ему приходилось жить в разных городах и вращаться в разных обществах, потому что самые веселые его рассказы касались подпольных игорных домов и опиумных притонов, жизни беглых каторжников в Австралии и итальянских разбойников. Отцу Брауну было известно, что последние несколько лет некогда блистательный принц Сарадин провел почти в беспрерывных путешествиях, но даже представить себе не мог, что путешествия эти были настолько дискредитирующими и настолько захватывающими.

Хоть принц Сарадин и был наделен чувством собственного достоинства светского льва, все же от глаз такого внимательного наблюдателя, как священник, не укрылось некоторое исходящее от него беспокойство, некая настороженность с его стороны, как будто он подспудно ожидал, что собеседник может усомниться в его словах. Выражение лица его было вполне уверенным, но глаза глядели как-то дико; у него чуть-чуть подрагивали руки, как у человека под воздействием алкоголя или наркотиков, и он совершенно не интересовался (по крайней мере, такое создавалось впечатление) домашними делами. Ведение домашнего хозяйства было полностью сосредоточено в руках двух старых слуг, особенно в руках дворецкого, который явно был главной опорой всего дома. Мистер Пол был не столько дворецким, сколько распорядителем или даже управляющим двором. Обедал он отдельно, и это было событием почти столь же важным, как обед хозяина. Остальные слуги боялись его как огня, и с принцем он разговаривал благопристойно, но, так сказать, совершенно без раболепства, словно был не слугой, а, скорее, каким-нибудь адвокатом. По сравнению с ним угрюмая экономка выглядела скромной тенью. Более того, она словно полностью отрешилась от происходящего и исполняла только поручения дворецкого. И Браун больше не слышал от нее того напористого шепота, которым она поведала ему историю о младшем брате, шантажировавшем старшего. Священник не мог быть полностью уверен, что отсутствовавший капитан действительно попил у принца столько крови, но в Сарадине чувствовался какой-то подвох, какая-то тайна, из-за чего вся эта история не казалась такой уж маловероятной.

Когда они снова вошли в длинный зеркальный зал, за окнами над водой и поросшим ивняком берегом уже золотился вечер; откуда-то издалека донесся голос выпи, словно какой-нибудь эльф начал колотить в свой крошечный барабан. Та же необычная мысль о печальной и недоброй сказочной стране промелькнула в голове священника маленькой серой тучей. «Хоть бы Фламбо вернулся», – пробормотал он.

– Вы верите в судьбу? – неожиданно спросил неугомонный принц Сарадин.

– Нет, – ответил его гость. – Я верю в Судный день.

Принц отвернулся от окна и посмотрел на него с непонятным выражением. Лицо его оказалось в тени.

– Как же вас понимать? – спросил он.

– Я хочу сказать, что наша жизнь – это как обратная сторона гобелена, – ответил отец Браун. – Вещи, которые происходят вокруг, не имеют смысла, они имеют смысл не здесь, а в каком-то другом месте. В ином месте будет наказан виновный. Здесь же наказание часто падает совсем не на того.

Принц издал какой-то неясный, звериный звук, глаза на скрытом тенью лице странно загорелись. Новая и очень ясная мысль вдруг вспыхнула в голове священника. Может быть, странное сочетание яркости принца и его несдержанности имеет другой смысл? Может ли быть, что принц… Может быть, принц не совсем в здравом уме? Граф твердил: «Совсем не на того… Совсем не на того». Он повторил эту фразу намного больше раз, чем было уместно в обычном светском разговоре.

Потом отец Браун с некоторым опозданием обнаружил еще кое-что неожиданное. В зеркальном отражении перед собой он увидел, что дверь в зал открыта и в темном дверном проеме замер как всегда бледный и бесстрастный мистер Пол.

– Я подумал, что лучше сообщить об этом сразу, – произнес он все с той же вежливой сдержанностью семейного адвоката. – У причала остановилась лодка с шестью гребцами. На корме сидит джентльмен.

– Лодка! Джентльмен? – повторил принц и встал.

В зале повисла тишина, нарушаемая только странным голосом прячущейся в осоке птицы. А потом, прежде чем кто-нибудь успел нарушить молчание, новый профиль и новая фигура мелькнула мимо трех залитых солнцем окон, точно так же, как час или два назад там промелькнул сам принц. Но, кроме того что оба профиля имели орлиные черты, между ними не было никакого сходства. Если Сарадин явился в новеньком белоснежном цилиндре, то на голове незнакомца красовался черный цилиндр старого или иностранного фасона. Под его полями виднелось молодое, очень серьезное, до синевы выбритое лицо с решительным подбородком, чем-то напоминающее лицо молодого Наполеона. Сходство усиливало еще и то, что весь костюм его выглядел как-то старомодно и вообще необычно, словно этот человек носил одежду отца и нимало этим не заботился. На нем был потертый синеватый сюртук, красный, чем-то напоминающий военный, жилет и какие-то грубые белые штаны, которые в начале викторианской эпохи посчитали бы модными, хотя сейчас выглядели довольно нелепо. Оливковое лицо юноши, одетого в старье, казалось удивительно молодым и ужасно серьезным.

– Дьявол! – крикнул принц Сарадин, нацепил белый цилиндр, бросился к парадной двери, открывавшейся в залитый заходящий солнцем сад, и сам распахнул ее.

К этому времени вновь прибывший и его сопровождение, точно маленькая театральная армия, уже выстроились на лужайке перед домом. Шесть гребцов притащили свою лодку с собой и теперь стояли рядом с ней с грозными лицами, держа весла вертикально, как копья. Все они были смуглокожими, у некоторых в ушах поблескивали серьги. Один из них, с большим непонятной формы портфелем в руке, вышел вперед и остановился рядом с оливковоликим молодым человеком в красном жилете.

– Вас зовут Сарадин? – спросил молодой человек.

Сарадин небрежно кивнул.

У незнакомца были карие спокойные, как у собаки, глаза – полная противоположность бегающим и блестящим серым глазам принца. Но почему-то у отца Брауна опять возникло ощущение, что ему знакомо это лицо, но снова он вспомнил о зеркальном эффекте зала и списал это совпадение на него. «Чтоб он провалился, этот хрустальный дворец! – проворчал священник. – Видишь одно и то же по десять раз. Как во сне».

– Если принц Сарадин – это вы, – сказал молодой человек, – то я – Антонелли.

– Антонелли, – протянул принц. – Кажется, припоминаю.

– Позвольте представиться, – произнес юный итальянец.

С этими словами он левой рукой учтиво снял старомодный цилиндр, а правой отпустил принцу Сарадину такую звонкую пощечину, что белый цилиндр полетел на ступеньки, а один из бирюзовых вазонов задрожал на подставке.

Кем бы ни был принц, он явно был не робкого десятка. Он тут же вцепился в горло противника и почти повалил его на землю. Но враг его высвободился и с совершенно неуместной вежливостью в голосе быстро произнес:

– Все правильно. – Часто и тяжело дыша, он с трудом подбирал английские слова. – Я нанес оскорбление и готов предоставить сатисфакцию. Марко, откройте футляр.

Мужчина с серьгами в ушах раскрыл большой черный футляр. Из него он извлек две длинные итальянские рапиры с красивыми стальными эфесами и клинками и воткнул их в землю. Странный молодой человек с желтым мстительным лицом, стоящий напротив двери, две рапиры, торчащие из земли, как два креста на кладбище, линия поднятых весел позади – все это напоминало какое-то варварское судилище, но все остальное было неизменным, настолько быстро все произошло. Золото заката все так же мерцало на лужайке, выпь все так же кричала из своего убежища, словно предвещая какую-то страшную беду.

– Принц Сарадин, – сказал человек, назвавшийся Антонелли, – когда я был ребенком, вы убили моего отца и похитили мать. Отцу повезло больше. Вы убили его не в честном поединке, как я убью вас. Вы с моей грешной матерью завезли его на одинокую горную дорогу в Сицилии, сбросили с утеса и скрылись. Я бы мог поступить с вами так же, но поступать так, как вы, слишком подло. Я преследовал вас по всему миру, но вы всегда ускользали от меня. Сегодня я достиг конца пути… И вам сегодня настанет конец. Теперь вы в моих руках, но я даю вам шанс, которого вы не дали моему отцу. Выбирайте рапиру.

Принц Сарадин, слушавший, хищно сдвинув брови, кажется, на секунду заколебался, но в ушах его, должно быть, еще стоял звон пощечины, поэтому он прыгнул вперед и схватился за один из эфесов. Отец Браун тоже прыгнул вперед, намереваясь уладить ссору, но вскоре понял, что его вмешательство только ухудшит дело. Сарадин был франкмасоном и убежденным атеистом, поэтому по закону противоположностей не стал бы его слушать. Что касается его противника, он не стал бы слушать ни священника, ни мирянина, потому что этот молодой человек с лицом Бонапарта и карими глазами был более стоек, чем любой пуританин, он был язычником. Это доисторический убийца-дикарь, человек каменного века… каменный человек.

Оставалась последняя надежда – позвать слуг, и отец Браун бросился в дом. Но там выяснилось, что все они, именно сегодня получив выходной от самовластного Пола, покинули остров, и только угрюмая миссис Энтони беспокойно металась по залам. Однако, как только она повернулась к священнику, одна из тайн зеркального дома для него разрешилась. С мертвенно-бледного лица мисс Энтони на него посмотрели большие карие глаза Антонелли. В тот же миг ему стала понятна добрая половина всего происходящего.

– Ваш сын здесь, – без лишних слов сказал он. – Сейчас либо он, либо принц будет убит. Где мистер Пол?

– Он на пристани, – слабым голосом произнесла женщина. – Он… он… он вызывает помощь.

– Миссис Энтони, – голос отца Брауна зазвучал очень серьезно. – Сейчас не время говорить загадками. Мой друг уплыл на своей лодке на рыбалку. Лодку вашего сына охраняют люди вашего сына. Остается только каноэ. Зачем оно понадобилось мистеру Полу?

– Санта Мария! Я не знаю, – крикнула она и рухнула на ковер.

Отец Браун уложил ее на диван, плеснул на нее водой из кувшина, позвал на помощь и со всех ног побежал на пристань маленького островка. Но каноэ было уже посередине реки, старик Пол орудовал веслом с невероятной для человека такого возраста энергией и ловкостью.

– Я спасу хозяина, – крикнул дворецкий. Глаза его сверкали, как у сумасшедшего. – Я еще успею!

Отцу Брауну оставалось лишь проводить взглядом уплывающую против течения лодочку и надеяться, что старик успеет поднять тревогу в городке.

– Дуэль сама по себе – зло, – пробормотал он, приглаживая растрепанные песочные волосы. – Но, чует мое сердце, что-то с этой дуэлью не так. Но что?

Пока он стоял, глядя на идущее волнами отражение заката, с другой стороны острова донесся негромкий, но безошибочно узнаваемый звук – холодные удары металла о металл. Священник повернулся.

На дальнем выступе длинного узкого острова, на полосе земли за последними кустами роз дуэлянты скрестили клинки. Вечернее небо нависло над ними чистым золотым куполом, и хоть до них было достаточно далеко, отцу Брауну было прекрасно видно все до мелочей. Противники сбросили пиджаки, но желтый жилет и белые волосы Сарадина, красный жилет и белые брюки Антонелли в приглушенном вечернем свете напоминали танец заводных кукол. Два клинка сверкали от кончиков до гард, сверкали, словно две бриллиантовые булавки. Что-то жуткое было в этих фигурах, которые казались такими маленькими и такими радостными. Словно две бабочки пытались насадить друг друга на иглу.

Отец Браун во весь дух бросился к ним, ноги его мелькали, словно спицы колеса, но, когда он добежал до поля боя, было уже слишком поздно и слишком рано: слишком поздно, чтобы остановить поединок, проходивший в тени грозных сицилийцев, опирающихся на весла, и слишком рано, чтобы застать лишь трагический исход схватки. Оба мужчины как противники идеально подходили друг другу, ибо искусство принца заключалось в своего рода циничной напористости, а юный сицилиец защищался с убийственной осторожностью. Не много видели забитые зрителями амфитеатры поединков, более захватывающих, чем тот, который звенел и блестел на Богом забытом островке посреди поросшей камышом реки. Головокружительный бой затянулся так надолго, что у отчаявшегося было священника снова проснулась надежда. Вполне вероятно, что скоро Пол приведет полицию. Помочь могло и возвращение с рыбалки Фламбо, потому что, с физической точки зрения, Фламбо стоил четверых. Однако, как это ни странно, Фламбо все не появлялся, и, что еще более странно, до сих пор не появились ни Пол, ни полиция. На всем острове не осталось ни плота, ни бревна, на котором можно было бы плыть, на этом затерянном клочке суши посреди широкого безымянного пруда они были отрезаны от мира так же, как на камне, торчащем из воды посреди Тихого океана.

Почти сразу после того, как Браун это подумал, звон рапир участился, руки принца взметнулись вверх, и между его лопатками появилось пятнышко. Он резко крутнулся, словно собирался пойти колесом, рапира выскользнула из его руки и, сверкнув падающей звездой, полетела в реку, а сам принц повалился на землю так безжизненно и тяжело, что сломал телом большой розовый куст и при падении поднял в воздух облако рыжей пыли… словно дым языческого жертвенного костра. Сицилиец отплатил за кровь отца.

В тот же миг священник бросился на колени рядом с телом, но убедился, что принц мертв. Пока он в отчаянии пытался найти хоть какие-то признаки жизни, с реки донеслись первые крики, и отец Браун увидел, как к пристани подлетела полицейская лодка с констеблями и другими важными людьми, включая взволнованного Пола. Маленький священник в явном смятении поднялся. «Ну почему, – пробормотал он, – почему он не мог приплыть хоть немного раньше?»

Через семь минут остров был уже полностью оккупирован горожанами и полицейскими. Последние возложили руки на плечи победителя дуэли и, следуя обычному ритуалу, предупредили его, что все, что он скажет, может быть использовано против него.

– Я ничего не скажу, – сказал безумец, лицо которого удивительным образом очистилось и умиротворенно просветлело. – Больше я ничего не скажу. Я счастлив, и мое единственное желание – чтобы меня повесили.

После этого его увели. Поразительно, но это истинная правда, он действительно больше не произнес на этом свете ни единого слова, кроме «виновен» на суде.

Отец Браун наблюдал за стремительно наполнившимся людьми садом, за арестом убийцы, за тем, как врач осмотрел труп и тело унесли, словно досматривал какой-то отвратительный сон. Он стоял неподвижно, будто оцепенел от ужаса. Когда записывали свидетелей, Браун назвал свое имя и адрес, но отказался от предложения сесть в лодку, чтобы переплыть на берег. Потом он остался один в саду и продолжал смотреть на поломанный розовый куст и зеленый театр, в котором развернулась эта стремительная и непостижимая трагедия. Свет над рекой медленно померк, болотистые берега укутались дымкой, над водой стремительно пронеслись несколько запоздалых птиц.

Подсознание (необычно оживившееся) упрямо твердило Брауну, что во всей этой истории еще не все понятно. Ощущение, которое преследовало его весь день, нельзя было полностью объяснить «зеркальным эффектом», который он себе вообразил. Он чувствовал, что увидел не истинную историю, а какую-то игру, пародию. Но люди не отправляются на виселицу и не убивают друг друга ради забавы.

Сидя на ступеньках пристани и размышляя, он заметил высокий темный треугольник паруса, беззвучно плывущий над поблескивающей рекой, и вскочил, ощутив такой душевный порыв, что из глаз его чуть не хлынули слезы.

– Фламбо! – закричал он, вцепился в него обеими руками и стал трясти едва успевшего ступить на берег с рыболовными снастями в руках друга, к немалому его удивлению. – Фламбо! Так вы не убиты?

– Убит? – поразился рыбак. – С чего бы это мне быть убитым?

– Да потому что почти все остальные убиты. – От избытка чувств отец Браун словно потерял голову. – Сарадин убит, Антонелли хочет, чтобы его повесили, его мать лишилась чувств, а сам я не понимаю, на каком свете нахожусь, на этом или на том. Но, слава Богу, вы здесь! – И он схватил Фламбо за руку.

От пристани они повернули к бамбуковой стене невысокого дома и прошли под низко нависшим карнизом крыши, заглянув в одно окно, так же, как в первый раз. Взору их предстала освещенная лампами сцена, как будто специально приготовленная для того, чтобы привлечь к себе внимание. Стол в длинном обеденном зале был накрыт для обеда так же, как и тогда, когда на остров стремительно высадился убийца Сарадина, и, как выяснилось, не напрасно, поскольку сейчас там мирно обедали. За одним концом стола с мрачным видом сидела миссис Энтони, а за другим, напротив нее, расположился мистер Пол, управляющий, который с аппетитом ел и пил. Его затуманенные голубоватые глаза странно выделялись, понять, о чем он думает, по худому лицу было невозможно, но выражение его отнюдь не было лишено удовлетворения.

Движением властным и нетерпеливым Фламбо подергал раму окна, распахнул его и просунул голову в комнату.

– Послушайте, – крикнул он, – я понимаю, что вам нужно взбодриться, но, в самом деле, красть хозяйский обед, когда его тело еще не остыло…

– За всю свою долгую и приятную жизнь я украл много разных вещей, – ответил странный господин совершенно спокойным голосом, – но этот обед – одна из тех немногих вещей, которые я не крал. Видите ли, этот обед, дом и сад принадлежат мне.

По лицу Фламбо скользнула догадка.

– Вы хотите сказать, – начал он, – что принц Сарадин в своем завещании…

– Принц Сарадин – это я, – сказал старик, жуя соленый миндальный орешек.

Отец Браун, который стоял у стены и любовался на птиц в саду, подскочил как ужаленный и тоже просунул в окно бледное лицо.

– Кто? – взвизгнул он.

– Пол, принц Сарадин, а vos ordres[19]19
  К вашим услугам (фр.).


[Закрыть], – вежливо произнес почтенный старик и поднял бокал хереса. – Живу я тут очень тихо (люблю, знаете, домашний уют) и из скромности предпочитаю называться Полом, чтобы меня не путали с моим несчастным братом Стефаном. Он, кажется, недавно умер… в саду. Разумеется, я не виноват, что враги сумели выследить его и здесь. Вся его жизнь беспорядочна! Он никогда не был домоседом…

Он замолчал и стал смотреть прямо перед собой на противоположную стену над головой мрачной женщины. Теперь они ясно увидели фамильное сходство с человеком, который пал на дуэли. И тут его старые плечи несильно задергались и затряслись, как будто он закашлял, но лицо его не изменилось.

– Господи! – воскликнул Фламбо, изумленно глядя на него. – Да он смеется!

– Пойдемте, – негромко сказал отец Браун, лицо которого сильно побледнело. – Давайте уйдем из этого адского дома. Вернемся в нашу лодку.

Ночь уже опустилась на камыши и реку, когда они отплыли от острова. Согревая себя сигарами, которые в темноте горели как два красных сигнальных огня судна, они плыли вниз по течению тихой реки. Отец Браун вынул изо рта сигару и сказал:

– Думаю, вы уже поняли, что произошло на самом деле. В общем-то, не такая уж и сложная история. У человека было два врага. Человек этот умен, поэтому понял, что иногда два врага бывает лучше, чем один.

– Что-то мне не совсем понятно, – ответил Фламбо.

– О, все действительно очень просто, – возразил его друг. – Просто, но в высшей степени коварно. Оба Сарадина были негодяями, только принц, старший брат, был из тех негодяев, которые попадают наверх, а младший, капитан, был из тех, кто падает на дно. Этот опустившийся офицер из попрошайки превратился в шантажиста и в один прекрасный день решил взяться за собственного брата. Но сделать это было не так-то просто, поскольку принц Пол Сарадин открыто вел беспорядочный образ жизни и обычными в таких случаях угрозами испортить репутацию его нельзя было пронять. Но на совести принца было кое-что и пострашнее, за что он мог попасть на виселицу, и Стефан буквально затянул петлю на шее брата. Каким-то образом он проведал о сицилийском деле и получил доказательства, что это Пол убил старшего Антонелли в горах. Десять лет капитан жил за счет брата, ни в чем себе не отказывая, пока не промотал почти все огромное состояние принца.

Над принцем Сарадином, кроме брата-кровопийцы, тяготело и другое бремя. Он знал, что сын Антонелли, который во время убийства был совсем маленьким, рос в суровых сицилийских условиях с одной лишь мыслью – отомстить за смерть отца, но не отправив его на виселицу (у него, очевидно, не было тех доказательств, какими обладал Стефан), а по старинному обычаю вендетты. Мальчик вырос и довел свое искусство владения оружием до совершенства, и примерно в то время, когда он стал достаточно взрослым, чтобы воспользоваться своим умением, принц Сарадин, как писали газеты, начал путешествовать. В действительности же он просто бежал в страхе за свою жизнь, переезжая с места на место, как преступник, по следу которого идут сыщики, но преследователь его не знал покоя. Положение, в котором оказался принц Пол, завидным не назовешь. Чем больше он тратил на то, чтобы спастись от Антонелли, тем меньше денег у него оставалось на Стефана, который за молчание требовал все больше и больше. И тут проявился его ум… гений, достойный Наполеона.

Вместо того чтобы сопротивляться двум противникам, он неожиданно сдался обоим. Он поддался, как японский борец, и оба врага оказались у его ног. Принц прекратил прятаться по всему миру и сделал так, чтобы его адрес узнал юный Антонелли. Потом он отдал все своему брату. Сначала послал ему достаточно денег, чтобы тот мог приодеться и спокойно, с комфортом путешествовать, добавив письмо, в котором написал: «Это все, что у меня осталось. Ты выжал из меня все. В Норфолке у меня еще есть небольшой дом со слугами и подвалом, поэтому, если тебе еще что-то нужно от меня, приезжай и забирай их, я же буду тихо доживать здесь свой век, как твой друг или агент, или кто-нибудь еще». Ему было известно, что сицилиец никогда не видел братьев Сарадинов, разве что на фотографиях, и еще ему было известно, что у них с братом имелось определенное внешнее сходство – у обоих были седые острые бородки. Тогда он побрился и стал ждать. И ловушка сработала. Несчастный капитан в новеньком костюме явился в дом принцем и попал на рапиру сицилийца.

Случилось лишь одно непредвиденное обстоятельство, но оно говорит о благородстве человеческой природы. Такие отъявленные негодяи, как Сарадин, часто допускают ошибку, забывая о добродетели, присущей человечеству. Он не сомневался, что удар итальянца будет неожиданным, жестоким и безымянным, как и тот, что погубил его отца. Он думал, что жертву зарежут ночью или застрелят из-за кустов, и та умрет, не успев проронить ни слова. Для принца самой страшной была та минута, когда он увидел, что Антонелли повел себя благородно и предложил формальную дуэль, в результате чего могли последовать объяснения и его план мог провалиться. Вот тогда-то я и увидел, как он в страхе уплывал на лодке. Он спасался заранее, до того как Антонелли узнал, кто он на самом деле.

Однако как бы взволнован Пол Сарадин ни был, надежды он не терял, поскольку хорошо знал и авантюрный склад брата, и фанатизм сицилийца. Вполне могло случиться, что Стефан и не стал бы раскрывать карты, настолько большое удовольствие ему доставляло изображать из себя принца. Алчное желание сохранить свой новый уютный дом, вера в удачу и собственное искусство фехтования могли заставить его держать язык за зубами. В том, что фанатик Антонелли не станет никому ничего рассказывать и молча пойдет на виселицу, не посвящая никого в свои семейные дела, можно было не сомневаться. Пол какое-то время прятался на реке, пока не увидел, что схватка закончилась, потом пошел в город, привел полицию, убедился, что навсегда отделался от обоих врагов и в прекрасном настроении, с улыбкой на устах сел обедать.

– Он там смеялся, Боже помоги! – вскричал Фламбо, содрогнувшись всем телом. – Наверное, сам дьявол внушает такие идеи людям!

– Эту идею подсказали ему вы, – ответил священник.

– Что? – взвился Фламбо. – Какого дьявола! Я? Что вы имеете в виду?

Священник достал из кармана визитную карточку и поднес к ней огонек сигары. На карточке стала видна надпись зелеными чернилами.

– Помните это приглашение, – спросил он, – и похвалу, которую вы получили за свои преступные выходки? «Ваша проделка с двумя сыщиками, когда вы заставили одного арестовать другого», написал он. Он всего лишь повторил ваш старый трюк. Когда его с двух сторон зажали враги, он просто отступил, дав им столкнуться и погубить друг друга.

Фламбо вырвал карточку из рук священника и с остервенением разорвал ее на мелкие кусочки.

– Больше я не хочу видеть этот череп со скрещенными костями, – сказал он и швырнул обрывки в темную покачивающуюся воду. – Боюсь только, как бы рыбы не отравились.

Последний кусочек белого картона с зелеными буквами пошел ко дну и скрылся из вида; робкий, мерцающий, похожий на утренний свет наполнил небо, и луна за высокой травой побледнела. Лодка тихо скользила по течению.

– Отче, – неожиданно произнес Фламбо. – Вы думаете, все это было во сне?

Священник покачал головой, то ли сомневаясь, то ли не соглашаясь, но остался безмолвен. Поднявшийся ночной ветер донес запах боярышника и орхидей, а в следующий миг покачнул маленькую лодку, наполнил парус и понес их дальше по извилистой реке к местам более счастливым и домам, где живут честные безобидные люди.