Текст книги "«Америкашки»"

– Ящик, который я?..

– Да, большой ящик, который взяли у вас вместе с мебелью. Ее вы сначала отправили к господину Юссно! Разумеется, еще одно совпадение! А может быть, это было сделано для того, чтобы отвлечь внимание консьержки?

– Я подарил господину Юссно кое-какую старую мебель и попросил своего экспедитора заехать за ней, когда он поедет в район Севра. И от вас я узнаю, что он приехал за ней утром дня преступления… Впрочем, мебель находилась в подвале и грузчики должны были иметь дело с консьержкой… он ничего мне об этом не говорил.

– А ящик?

– У меня не было никакого ящика для отправки! Очевидно, кто-то хочет скомпрометировать меня участием в этом преступлении… И я вижу, что делает он это очень ловко! Однако я узнаю, кто это, и… разумеется, раньше вас.

– Мы его уже знаем… Это вы, господин Шварц.

– Вы заговариваетесь. Эта оплошность может стоить вам места!

– Напрасно вы бравируете. Даже ваши влиятельные друзья ничего не смогут для вас сделать… В отличие от инспектора Леже у меня есть доказательства!

– Вам не хватает одного самого важного. У меня бесспорное алиби на время преступления.

– Как только я найду Имбера, ваше алиби вам больше не понадобится, так же, как и ваши влиятельные друзья. Почему вы так часто бываете в этом здании? Почему вы всегда избегаете встречаться с консьержкой?

– Я не должен отчитываться в своих поступках перед консьержкой!

– Все ваши квартиры заняты! Куда вы ходите? Я скажу вам: к господину Юссно, вашему служащему, в его рабочее время, когда вы хорошо знаете, что не рискуете встретить его и можете спокойно подглядывать за тем, что происходит в квартире мадам Сандерс. Какие у вас с ней были отношения?

– Она была женой моего лучшего друга, и я испытывал к ней тоже чувство дружбы.

– Вы были недавно или прежде любовником Дженни Сандерс! – выкрикнул Дебур на одном дыхании. – Или, возможно, она вас просто-напросто отвергла? Поскольку вы страдаете манией величия, то не могли перенести ее отказа в том, что она легко соглашалась дать Боттомуорту или де Льезаку. Должно быть, вы видели их у нее, из своей обсерватории следили за их забавами…

– Боттомуорт!

Мэнни громко расхохотался:

– Билли, любовник Дженни? Еще чего? Я не представляю Билли, который не может предложить ничего другого, кроме своего зада, даже дамам!

Дебур вынул из стола фотографии, которые накануне прислал ему Рей, и протянул их Мэнни. Он посмотрел на них, его лицо исказилось гримасой злобного изумления.

Дебур довольно улыбнулся. Наконец-то ему удалось поколебать эту неприступную крепость.

Мэнни закрыл глаза и отдал фотографии Дебуру.

– Я никогда не был любовником Дженни, – пробормотал он.

Дебур пододвинул к нему телефон:

– Вы можете позвонить своему адвокату.

Мэнни вновь обрел самоуверенность.

– Еще не прошло и получаса, – сказал он, отодвигая аппарат.

Дебур посмотрел на часы:

– Не хватает лишь пяти минут. И тогда вы уже будете под замком, господин Шварц.

Рейналь, который скромно держался в углу, стенографируя текст их беседы, поднялся и жестом пригласил Мэнни за собой.

– А между тем настоящий убийца, должно быть, смеется над вашей тупостью, – выкрикнул Мэнни, обращаясь к Дебуру. – Но даже сидя за решеткой, мне удастся поймать его и выгнать вас отсюда.

Дебур смотрел ему вслед, испытывая чувство, близкое к отвращению. Он видел в Мэнни лишь чудовище. Для него было уже недостаточным доказать его виновность. Высокомерие и надменность, которые сохранял Мэнни, несмотря на совершенное преступление, наполняло его злобой и бешенством.

Он снял телефонную трубку:

– Леже, все в порядке, он уже твой, этот малый… Я приду через пять минут, чтобы ввести тебя в курс дела.

Положив трубку, Дебур почувствовал облегчение. Добывать признания было делом, которое он полностью доверял Леже.

Он направился к раковине, чтобы умыться и причесаться. Он зайдет к Леже, а потом сразу же улизнет в Париж. Он будет там как раз вовремя, чтобы встретить Надин после работы.

С письмом в руке вновь появился Рейналь.

– Все в порядке? Ты засадил его в камеру, этого мерзавца? – спросил его Дебур, щеткой смахивая пыль с пиджака.

– Да…

– Что еще он тебе сказал?

– Я не решаюсь повторить это.

Дебур пожал плечами.

– Надеюсь, ты не ошибся со Шварцем. Только что пришло письмо от одной страховой компании из Цюриха. Мадам Сандерс застраховала свою жизнь на двести тысяч долларов на имя своего мужа, всего лишь за месяц до смерти.

– Возможно, Сандерс замешан в этом деле, но Шварц тоже, так что успокойся. На что хочешь поспорить? – решительно предложил Дебур.

Рейналь немного подумал:

– Я предпочитаю лотерею или тьерсе[13]13
  Тьерсе – вид пари, в котором надо правильно назвать трех лошадей, первыми пришедших к финишу в скачках. (Прим. перев.)


[Закрыть]. У меня будет больше шансов что-нибудь выиграть, чем с тобой.

За те пять лет, что он работал с Дебуром, он не помнил, чтобы тот когда-нибудь ошибался в своих прогнозах.

Глава 9

Дороти, пошатываясь, вошла в спальню. Гордон последовал за ней, закрыл дверь и прислонился к стене.

– Здесь настоящая парилка!

Она пошла открыть окно.

– Я по горло сыта этим проклятым следствием, – выругалась она. – К счастью, мне осталось провести здесь только три или четыре дня, и все будет кончено… Как французские мужики занимаются любовью? Плохо, как все!

Дороти беспричинно рассмеялась, как и говорила часто бессмысленно. Затем она испытующе посмотрела на Гордона, без труда угадывая его мысли, и подошла к нему.

Отдаленный рокот грома предвещал грозу. Когда она прошла под плафоном, все ее побрякушки засверкали под лучом света. Ослепленный, Гордон подумал, что это была молния, приближавшаяся к нему после грома.

Она положила руку ему на плечо, а другой сняла туфли, касаясь его лица своей рыжей шевелюрой.

Они оба были более или менее пьяными. Гордон снова выпил и много. Однако, как обычно, это было заметно лишь по его затуманенным глазам, которые из карих стали матово-серыми. Дороти же выпивка делала еще более экспансивной. Это была женщина крайностей, даже в своих приступах нежности, которую она больше не скрывала от Гордона. А он сердился на нее за это, потому что мужчина в трауре всегда кастрат.

Он поднялся к ней совсем с другой целью. Алкоголь никогда не путал его мысли, даже если весьма часто они ускользали из его памяти. У Гордона в голове были две навязчивые идеи, которые не мог бы в этот момент заглушить никакой наркотик.

– Дороти… могла бы ты дать мне взаймы триста долларов, – наконец с трудом выдавил он. – Меня бы устроило, если бы ты могла дать их мне в аккредитивах… Извини, что я прошу их у тебя вот так, ни с того, ни с сего, но…

Он предпочитал не прибегать лишний раз в помощи Мэнни. А Дороти была единственным человеком в мире, у которого он мог взять в долг.

Она вынула из сумочки чековую книжку и протянула ему несколько чеков со снисходительным видом.

– Я дам тебе остальное через несколько дней, во всяком случае, до моего отъезда… Я уезжаю через неделю, ты знаешь? – прошептала она слегка охрипшим голосом. – Может быть, даже раньше…

– Спасибо. Посмотри, нет ли у тебя где-нибудь конверта? – сказал он, отворачиваясь, чтобы избежать испытующего взгляда Дороти.

– Посмотри на столе… если это для того, чтобы написать мне письмо, предупреждаю, что в это время я предпочитаю получать устные послания…

Гордон положил чеки в конверт, который сунул в карман с благодарной улыбкой.

Теперь он хотел бы уйти. Он подумал о полицейском, который ждал его на улице, затем о Дороти, казалось, весьма хотевшей, чтобы он остался.

Как будто угадав его мысли, она открыла стенной шкаф и вынула оттуда бутылку коньяка и два бокала.

– Позволь мне все же налить тебе "на посошок"…

Она подала ему бокал, держа в другой руке бутылку.

Гордон выпил его залпом, и она поспешила вновь наполнить его бокал. Она оставила бутылку на маленьком столике, на расстоянии его руки, и уселась в кресло рядом с ним.

– Садись!

Это был приказ, но такой мягкий, что нельзя было ему не повиноваться.

– Гордость – это ваша болезнь, врожденный порок у вас, у мужчин, – сказала она, глядя на него так, будто хотела растерзать его.

Ей хотелось его растормошить, даже нагрубить. Этот род стыдливости, который мешал Гордону обременять других людей своими страданиями, она считала анахронизмом.

– Если бы вы немного больше говорили о своих проблемах, то их бы стало в мире меньше, поверь мне… Для тебя не очень хорошо оставаться сейчас одному, бэби… Это ни для кого не хорошо… и для меня тоже, – сказала она с обезоруживающей откровенностью.

Ее нельзя было бы назвать красивой. Однако от ее большого тела исходило какое-то языческое очарование. Она проявляла в своей любви к мужчинам столь необыкновенно крепкое здоровье, что ему было трудно противиться.

На лице Гордона появилась улыбка, равнозначная отказу. Он хотел бы сказать ей: "Не в этот вечер, Дороти, в другой раз, но только не в этот вечер…" Однако так скорее должны были говорить женщины. Мужчины же…

Он мог выбирать между полицейским, ждавшим его на улице, и Дороти, которая ждала его на расстоянии вытянутых рук. И ему достаточно только было протянуть их… Тогда ему не надо будет закрывать глаза, потому что, когда он закрывал их, то видел лишь изувеченное лицо Дженни вместо лица Дороти.

Дороти бросилась к нему, по-матерински крепко взяла за руку, чтобы он не ушел.

– Жизнь продолжается, бэби…

Гордон, опьяненный, изумленный, вдруг осознал, что беспокойно ласкает ее тело.

Она уже расстегивала платье, и ее драгоценности быстро раскачивались. И вот, оставив на себе только эти драгоценности, она повернулась к нему, большая и великолепная. Затем, сжавшись, как бы желая стать маленькой девочкой, эта крупная женщина прильнула к его груди.

* * *

Надин прижималась к Дебуру, вонзив ему в спину длинные ногти. Постанывая, она извивалась всем телом, как будто хотела, подобно перчатке, обнять его целиком.

Внезапно, в подобии спазма, вызвавшего у него скорее гримасу отчаяния, чем удовольствия, он опустился на нее, напряженный и задыхающийся.

Надин принялась яростно трясти его, истерически вскрикивая, и, обхватив его поясницу ногами, упорно старалась вновь привести в движение это инертное тело, чтобы вырвать у него то, подобное обмороку состояние, которого она теперь была лишена.

Дебур старался успокоить ее, лаская так, как ласкают ребенка, когда хотят его убаюкать. Однако она ждала от него совсем другого. Как только она смогла перевести дыхание, она грубо оттолкнула его, сопровождая этот жест взглядом, в котором смешались злоба и презрение. Затем она закурила сигарету и, не говоря ни слова, повернулась к нему спиной.

* * *

Дороти спала. Гордон поднялся и тихо оделся. Затем вынул из кармана конверт с деньгами, который она ему дала, и написал на нем имя и адрес.

Гроза разразилась как раз в тот момент, когда он вышел на улицу. Ливень шел так сильно, что он почти ничего не видел перед собой. Улица была пустынна, но вскоре он услышал за собой шум шагов. Его одежда промокла, но он с удовольствием подумал, что полицейский, шедший за ним следом, был вынужден терпеть такое же неудобство.

В нескольких метрах впереди он заметил почтовый ящик. Проходя мимо, он не останавливаясь, опустил конверт в прорезь ящика.

Пройдя еще пятьдесят метров, он спрятался под навесом магазинчика и посмотрел в сторону полицейского. Тот прошел мимо почтового ящика, перешел улицу, чтобы избежать встречи с Гордоном, прошел еще немного и скрылся за поворотом улицы.

Гордон с облегчением вздохнул и решил подождать, пока гроза не пройдет. Он рассеянно смотрел на витрину магазинчика. Там продавались пустые раковины, высушенные морские цветы, морские звезды, панцири черепах.

Он вспомнил о Дженни, собиравшей морские звезды в Бель-Иле, танцуя на пляже, затем о Дороти, не испытывая чувства вины.

Гроза прошла так же внезапно, как и началась. От нее остались лишь сверкающие лужицы на мостовой и бодрящее ощущение свежести.

Гордон подозвал такси и назвал адрес Мэнни. Когда такси стояло у третьего светофора, Гордон заметил в зеркальце полицейскую машину ДС, которая неизменно следовала за ним.

* * *

Говард вынул из кармана связку ключей и несколько отмычек разного формата. Он испробовал разные отмычки, вставляя их в замочную скважину, пока не нашел подходящую. Спустя несколько секунд, он услышал знакомый щелчок. Он осторожно повернул отмычку и открыл ящик для писем. Вскоре он нашел письмо Гордона. Он записал адрес и вновь положил письмо в ящик, закрыл его и удалился.

К этому способу он прибегал не очень часто. Снисходительный к самому себе, как и к другим, он считал это шалостью, слишком безобидной, чтобы заботиться о щепетильности. Этическое чувство Говарда больше считалось с реальностью, чем с принципами.

* * *

Кайо посмотрел на часы. Было три часа утра. Оставалось ждать еще час, а потом его сменит Канутти. После грозы ночь снова стала душной, и хотя он опустил в машине все стекла, у него было ощущение, словно он находится в воскресной сауне.

Сорока пяти лет, похожий на растолстевшего буржуа, он был противоположностью молодому Канутти, в паре с которым часто работал. Несмотря на врожденную склонность к полноте, на неторопливые движения, Кайо был беспокойным человеком, так же торопившимся приехать на место, как и уехать оттуда. Канутти же, напротив, как всякий уважающий себя южанин, был беспечен: скорее по убеждению, чем по темпераменту. Оба они чистосердечно ненавидели друг друга.

Кайо сел на другое сиденье, вытянув короткие ножки. Оттуда, полулежа, он видел окна квартиры Мэнни. Гордон, должно быть, по возвращении лег спать, так как уже час, как не видно было никакого света.

"Вот к чему свелась моя работа, – снова подумал он. – В течение двадцати лет вот так ждать в одиночку, из кожи лезть, чтобы вести слежки, большая часть из которых ничем не кончалась".

Он вытащил из пачки сигарету "голуаз", но в зажигалке кончился газ и он не смог ее закурить. Он стал ругаться, когда заметил в зеркальце машины спортивный "фиат", тихо подъехавший и остановившийся сзади его машины. Инстинктивно он поднес руку поближе к пистолету.

Молодая пара вышла из машины. Обнявшись за талию, они подбежали к кустам, за которыми и скрылись. При свете луны он заметил золотистые волосы женщины. Разумеется, они его не видели. Огни его машины были потушены, и они подумали, что она просто стоит на стоянке.

Кайо, учитывая его полноту, вылез из машины с гибкостью танцовщицы и, не закрывая дверцу, чтобы не шуметь, направился к парочке. Прячась за деревьями, он передвигался с осторожностью индейца племени сиу. Он хотел вдоволь насмотреться на них, прежде чем грубо прервать их любовные забавы.

Ночь была светлой. Не интересуясь мужчиной, он сосредоточил свое внимание на женщине. Однако, к его разочарованию, парочка ограничивалась лишь целомудренными и почти неподвижными объятиями, не заходя в своих ласках дальше.

Вдруг женщина встала, приподняла короткую юбку и сняла трусы. Кайо чуть не задохнулся от удивления. Он был уверен, что заметил странную выпуклость в том месте, где у женщин этого не должно быть.

– Эй, вы, чудики! – закричал он, обманутый в своих ожиданиях, что удвоило его гнев. – Идите-ка сюда, этакие…

Он не смог закончить фразы. Железная рука вдруг зажала ему рот, и тяжелый удар дубинки обрушился на его голову. Он покачнулся, пытаясь добраться до пистолета, но новый удар, еще более сильный, обрушился на него и он рухнул, потеряв сознание.

* * *

Молодой человек, похожий на Гордона, бежал по улице Норт Лоуренса. Это не было, собственно говоря, гетто, так как оно пересекалось с белыми кварталами, но оно было таким же убогим, как и настоящее, образованное соседними трущобами.

Улицы были немощеные. Молодой человек, который был босым, прыгал через булыжники, и острые камни, убегая от полицейских.

Молодой человек бежал по направлению к другому кварталу, Ист-Боттомс: Здесь родился Гордон. Он узнал его, когда подбежал поближе, по улице, спускающейся под уклон к Канзас Ривер, где он обычно купался и куда теперь хотел нырнуть, чтобы ускользнуть от полицейских.

Баржи медленно плыли по реке, увозя груды горящих отходов. Эти плавучие мусоросжигательные печи почти не оставляли места для плавания. Сама вода, стоячая и грязная, была похожа на известь. В ужасе он отступил назад. На поверхность реки всплывали трупы, изуродованные трупы женщин, которые все были похожи на Дженни.

Молодой человек, отвернувшись от руки, стал смотреть в сторону полицейских. Он первый бросился к ним навстречу.

Кунг тихо потряс Гордона. Тот вскрикнул, цепляясь за свой сон. Это был кошмар, но он не хотел забывать его, когда откроет глаза.

Он осторожно высунул голову из-под простыни, испытывая облегчение от того, что находится во Франции. В его стране, как говорил Болдуин, чернокожий мог только опускать глаза или поднимать их к небу. В Париже Гордон мог позволить себе крамольную роскошь улыбнуться вьетнамцу.

– Вас звонили, – сказал ему Кунг.

– Кто?

– Не знаю.

На Кунге была пижама, слишком широкая для его хрупкого тела. Ее, конечно, подарил ему Мэнни, как и он дарил своей консьержке те пижамы, которыми сам больше не пользовался.

– Который час?

– Тли чаца и ветвелть.

Жалюзи окна были закрыты.

– Дня?

Кунг улыбнулся, обнажив свои длинные зубы, затем тоненько рассмеялся.

– Увы, нет! Утра, мсье.

– Где Мэнни?

– Мсье нет дома… Я не знаю, куда он пойти. Он мне ничего не сказал.

Гордон схватил трубку, которую ему протягивал Кунг.

– Алло?..

– Господин Гордон Сандерс?

Это был грубый и хриплый голос, с акцентом, возможно, бельгийским или швейцарским:

– Я хочу сообщить вам что-то важное, что касается убийства вашей жены. Приезжайте ко мне сейчас же: 35, улица Грегуар-де-Тур, третий этаж, первая дверь направо от лифта. Стучать не надо, дверь открыта. Я жду вас, поспешите!

Мужчина еще раз повторил адрес. Гордон услышал щелчок в трубке, прежде чем успел задать какой-нибудь вопрос.

Дрожа, он бросился к окну, чтобы посмотреть сквозь жалюзи. Поблизости не было видно никаких полицейских. Он подумал, что на этот раз ему нечего было скрывать.

Он оделся на скорую руку и, даже не причесавшись, выскочил на улицу.

Едва он вышел, как телефон зазвонил вновь. Кунг поднял трубку.

Женский голос попросил Мэнни.

– Мсье нет дома, – ответил Кунг. На том конце провода тут же положили трубку, не потребовав других объяснений.

* * *

Гордон хорошо знал эту улицу. Он жил совсем рядом, в гостинице на улице Сены, когда только приехал в Париж.

Он влетел в подъезд дома тридцать пять на улице Грегуар-де-Тур, и, перепрыгивая через три ступеньки, взбежал по лестнице.

Оказавшись на третьем этаже, он остановился перевести дух, прежде чей войти в квартиру. Однако нетерпение не позволило ему ждать дольше и, еще запыхавшись, он толкнул дверь. Внутри было совершенно темно.

– Есть здесь кто-нибудь? – спросил он сдавленным голо – сом, предчувствуя, что попал в ловушку.

Никто не ответил.

Гордон зажег спичку и наощупь нашел выключатель. Внезапно совсем рядом он услышал чье-то дыхание. Он почувствовал тошнотворный запах дешевого одеколона, повернулся на каблуках и ринулся на тень, стоявшую за его спиной. Это был мужчина, более высокий, чем он, и массивный. Удивленный, он покачнулся и выругался. Гордон нашел его горло, обхватил его локтем и сдавил, чтобы тот упал.

Однако его противник был сильнее и приподнял его над полом. Гордон сильнее сжал его шею, но тому удалось отбросить его к стене. Затем он схватил его за пиджак, притянул к себе и снова отбросил.

Гордону показалось, что у него ломаются ребра. Он протянул руки, пытаясь попасть пальцами в глаза своего противника, но тот, будто угадав его намерения, наклонился и ударил Гордона головой в грудь.

Сильнейший удар заставил Гордона упасть на колени, и ребро ладони резко опустилось на его сонную артерию. Он растянулся на полу и потерял сознание.

* * *

Надин, как бы позабыв о своей досаде, повернулась к Дебуру и погладила его с вкрадчивой нежностью.

Он боялся этого момента. Однако Надин возбуждала его. Даже слишком. Возможно, потому ему и не удалось взять верх над ее телом, умерить ее поспешность.

К счастью, послышался звонок телефона.

– Дебур? Говорит Кайо. Меня только что оглушили. Как раз перед домом Шварца, сорок минут назад. Все это проделали двое педиков с третьим мошенником, который сзади ударил меня дубинкой.

– Сейчас еду!

Дебур положил трубку и поспешно оделся, испытывая облегчение от этого предлога, позволявшего ему уйти.

Преодолевая неловкость, он подошел к Надин:

– Мне надо уехать…

– Ты всегда спешишь, – бросила она ему зло и саркастически.

Слишком униженный, чтобы реагировать на это замечание, он сделал вид, что не понял, и пробормотал:

– Когда я тебя увижу?

– Я позвоню тебе, – ответила она таким тоном, каким говорят: вам напишут.

Он понял.

Надин даже не стала ждать, когда он уйдет. Усталым жестом она сняла свои светлые волосы. Дебур, хотя и был полицейским, никогда не замечал, что она носила парик. Ее настоящие волосы были темно-каштанового цвета, очень короткие.

Дебур некоторое время задумчиво смотрел на нее, но она быстро погасила свет и забралась под простыню.

* * *

Дебур, за которым шел Кайо, позвонил в дверь квартиры Мэнни.

Кунг открыл им, двигаясь, как сомнамбула, моргая глазами. Похоже, все сговорились не давать ему спать этой ночью.

– Господин Сандерс? Какая у него комната?

Они прошли туда, куда машинально указывал палец Кунга.

Когда они убедились, что Гордона там не было, Кунг, только начинавший приходить в себя, объяснил им, что Гордону позвонили, после чего он быстро ушел.

– Когда это было?

– Плимелно в тли чаца с половиной утра…

Дебур посмотрел на свои часы, Было без десяти пять.

– Вы знаете, куда он пошел?

Кунг огорченно пожал плечами…

– Апсалютно нет, мсье…

Кайо бросился к телефону и стал рыться в бумагах, находившихся на ночном столике Гордона.

Он потряс блокнотом:

– Возможно, буквы отпечатались на нижнем листке!

Дебур оторвал первый листок блокнота и поднес его к свету.

– Восемьдесят пять?.. Пятьдесят пять?.. Запись не очень четкая… Она кончается на "тур"…

– Улица Фантэн-Латур? – наугад сказал Кайо.

И вдруг Дебур вспомнил:

– Улица Грегуар-де-Тур, там живет Льезак!

* * *

Гордон медленно приходил в сознание. Тупая боль пульсировала в глазах. Он с силой потер их руками. Головокружение усилилось. Кошмарные образы проносились в его голове: враждебные лица Дженни, Дороти, Мэнни, кривляясь, теснились вокруг него в адском танце; в сторонке сидел Билли и что-то записывал с радостным видом.

Гордон встал на колени, потряс головой. Он находился в кокетливой студии холостяка, где, в полном порядке, повсюду виднелись стопки книг. Комната была освещена.

Гордон вздрогнул, ужаснувшись. Он подумал, что разум покидает его. В нескольких шагах от него на полу лежал мужчина с лицом, залитым кровью.

Гордон на четвереньках подвинулся ближе и увидел Кристиана де Льезака. Пуля попала ему прямо в переносицу, убив наповал. Рядом с телом лежал небольшой пистолет, "лилипут". Гордон сразу же узнал его: это был его пистолет.

Холодная ярость душила его. Убийца или убийцы Дженни заманили его в западню. Но кто? И почему они уничтожили Льезака?

Его обвинят в этом преступлении и заодно в убийстве Дженни. Он не должен здесь оставаться, не должен глупо попасть в руки полиции, – решил он. Он убежит, будет искать преступников. Во всяком случае, он подумает, прежде чем принять решение.

Он лихорадочно осмотрел комнату, но безуспешно. Они умело все подстроили и не собирались совершать оплошность и оставлять следы.

Гордон подобрал свой пистолет и поспешил уйти.

Он был на втором этаже, когда услышал шум: открывалась входная дверь.

– Это на третьем этаже, – крикнул знакомый голос, который Гордон легко узнал.

"Они все хорошо продумали, эти мерзавцы! – подумал он. – Они даже предупредили Дебура!"

Окно лестничной клетки выходило на улицу. Он попытался открыть его, но шпингалет заело. Не колеблясь, он разбежался и ударом плеча разбил стекло.

В прыжке он попытался распрямиться, чтобы упасть на ноги. Однако его усилия были напрасны, и он упал на мостовую боком.

Мгновение он лежал неподвижно, думая, не сломал ли он бедро. Нет, он ничего не сломал. Он приказал себе подняться.

Он мог передвигаться, но лишь медленно, прихрамывая. Ушибленное бедро болело. Полицейские, крича, уже выбежали из дома.

Гордон, сделав отчаянное усилие, побежал. Постепенно он ускорял бег. Он сказал себе, что ему надо бежать еще быстрее, и тут же перестал хромать. Он лишь на пятьдесят метров был впереди полицейских.