Текст книги "Город"

Эмиель обернулся на них, посмотрел на Щеку недобро и пошёл дальше. Пётр и Щека продолжали диалог:

– Ходит легенда, что есть такое место, которое зовётся Оазисом. Это клочок земли, который выжил и не подвергся всеобщему замерзанию. Как? Неизвестно. Но оно есть.

– Почему ты так уверен?

– Ну потому что на наших картах очень много слепых пятен, не говоря уже о том, что и сами карты не особо то большие. И этот новый мир ну просто до жути заполнен аномальными бурями, снежными впадинами как та же самая котловина, и другим. А на каждые действия есть противодействие, мне кажется. Где-то там, может быть совсем рядом с нами, есть чудом выживший клочок земли. Если не веришь, то когда придём в Город, я найду нужных людей и познакомлю тебя с ними. Это исследователи, которые так же как и ты отбились от основной группы, затерялись в снегах и уже давно были бы мертвы, но абсолютно необъяснимым образом они выживали. Да, да, попадали в эти самые слепые пятна, специально шли туда, ибо знали, что до Города им уже не добраться, а так хоть шанс есть. Доходили и всё своими глазами видели. Что видели? Ну, этого я тебе не объясню, Петь, пусть уж лучше эти люди сами тебе объяснят, что они там видели. По крайней мере одного человека, который побывал в Оаизисе я точно знаю.

– Знал, – бросил Эмиль, не поворачивая головы. – Мы с тобой знали.

Щека проигнорировал его замечание, взглянул на лицо Петра, которое выражало недоумение и поспешил его развеять:

– Он говорит о Годрике. Бывший член нашего отряда. Хороший был мужик, я только из-за его слов и верю в Оаизс, он не мог врать. Эх, вот может и Рыжий сейчас где-то там, забрёл случайным образом в слепое пятнышко на карте, вывела его судьба Фортуна на тропку, и попал он в Оаизис.

– Слушай, Щёк, не сули журавля, дай синицу в руки.

– Твоё задание, – крикнул самый тучный член отряда, на плечах которого взгромоздился баул с брезентом и вещами. – И есть синица в руках. Ты не мечтаешь, Эм, а не мечтать вредно. Ты просто выполняешь данное тебе задание, а когда приходит время сделать решение, ты прикрываешься этим заданием, так тебе легче всего. Но самый лёгкий путь – не всегда самый верный.

– Спасибо, что открыл мне глаза, – хмыкнул Эмиль, снова не поворачивая головы.

Он шёл в паре метрах впереди, ветра почти не было, что было удивительно, и они свободно обменивались словами.

В пути они были уже довольно длительное время, поэтому собачий холод пробирал их до костей. Мороз словно армия совершал нападения на крепости одежды. Слой за слоем рушились крепости к ногам этой армии, и ничего не мог поделать с этим человек. А в самом центре, в самом ядрышке, находилась крепость Человечность. Разрушить её порой было легче лёгкого, легче крепости Куртка или крепости Шуба, а временами это сооружение могло выдержать и несколько атак армии Мороза, выдержать и длительную осаду, и любые другие нападки. Но кое-что объединяло все эти крепости Человечности. Рано или поздно на вершине одной из их башен начинал вихриться белый флаг.

Эмиль чувствовал, что сейчас убьёт кого-нибудь, если не согреется. Совершать вылазку ради поиска Рыжего – он считал не только не благоразумным, но и очень опасным решением. Его пальцы на ногах и руках немели, губы не слушались, ноги деревенели всё сильнее и сильнее. Он не был мечтателем по натуре и был крайне далёк от всей этой темы с Оазисами и слепыми пятнами. Всё, чего он хотел сейчас, чего скорее всего хотели все члены экспедиции, так это укрытия. Даже если легкого, но устроить привал хотя бы на десять минут. Они брели уже очень долго, а тот случай с котловинной выбил у них маршрут из под ног, нужно было доставать карту и смотреть путь заново. Они были далеко от охотничьих угодий и далеко от дуги, опоясывающей ту дыру, но троица сейчас больше боялась не диких зверей, а вездесущего холода.

Они выкатились из-за холма, солнышко, опускающееся к горизонту, игриво бегало по снегу.

И наконец-то, будто бы судьба преподносила им слишком много плохого и решила преподнести хорошее, исследователи увидели что-то непонятное, но большое и с явными признаками присутствия здесь когда-то человека.

Эмиль махнул рукой и они ринулись со склона к сооружению. Щека выглядел в этот момент как самый настоящий цыплёнок.

Спустя пару минут они добрались до точки и увидели, что это был осколок здания. Здания, которое было возведено ещё в старом мире, но настолько высокое, что уголок его верхушки до сих пор выглядывал из-за сугроба. Ни дверей, ни окон, ни других отверстий, через которое можно было бы попасть внутрь здания, не было видно. Лишь брезент, зацепленный на угол этого сооружения и притянутый вниз, ничем не придавленный и не зафиксированный, но утопающий в снегу.

Эмиель осмотрел лагерь, дал команду отбоя.

Троица устроилась под рукотворным навесом, спасаясь от жуткого холода и вновь поднимающейся метели. Стянула с онемевших спин тяжелые рюкзаки и баулы, сложив их у входа под навес шалашиком.

Брезент, словно рука матери, укрывал их от всех невзгод, позволял Эмилю разжечь специальную лампадку, у которой они бы смогли переждать некоторое время и отдохнуть, вновь помечая себе нужное направление по карте. Чем Эмиль и занялся.

Пётр сидел в ожидании команды или ещё чего-то, а Щека с любопытством поглядывал на осколок здания, будто бы остриё ножа, потонувшее в снегу.

– А ведь всё-таки это руины старого мира, – заговорил Щека. – Всё-таки я был прав, под нами действительно находятся наши старые города. Нужно только раскопать их.

– Да уж, – вякнул Эмиль, разжигая лампадку. Голова болела и ему приходилось терпеть эту тягучую как смола, ноющую боль. – Раскопаешь такое.

– Один человек не раскопает, – задумчиво согласился Щека. – Но вот если пометить эту точку на карте, собрать бригаду с лопатами и придти копать, то может быть и получится.

– Вот именно, сейчас ты один, а помечать я ничего не буду, – быстро заговорил глава отряда, хмурясь и ёрзая от того, что никак не может управиться с огнём.

– Ах так? Не будешь? Тогда я сейчас сам всё раскопаю, – он встал, взглянул на свои локти, попробовал пошевелить руками и зажмурился от боли.

Эмиль лишь ехидно хмыкнул.

Щека не остановился, подошёл к зданию, не покидая навеса, и начал грызть снег локтями. Такой снег, который находился в пустошах, чаще всего можно было рыхлить и копать жить чем. Правда, Городской снег приходилось, если понадобится, колупать кирками, топорами и зубилами.

Пока Щека занимался своим копанием, а Эм грел руки у уже разожженного источника тепла, Лавина заглядывал в карту и утверждал, что они уже совсем рядом. Метель потихоньку усиливалась, начинала задувать под их раскидистый брезент.

– А вот интересно, – сказал Пётр. – Кто тут оставил этот брезент? Он ведь даже в снегу не зафиксирован, а просто вкопан. Очень ненадежная конструкция, но держится с виду отлично.

– Хочешь вытащить брезент и зафиксировать как надо? – Улыбаясь, задался вопросом Эмиль. – Держится и держится, не будем осиное гнездо ворошить, – он взглянул на Щеку и как-то недовольно поморщился ему в спину, так, как не морщатся в лицо.

Тот, в свою очередь, продолжал зарываться локтями в снег, точно в песок, откидывая его белые лохмотья в разные стороны.

– Эм… – Он вдруг отпрянул и задрожал всем телом.

– Чего?

– Эм!

– Что, не только руки, но ещё и мозг себе отморозил? – С улыбкой на устах спросил Эмиль.

– Эмиель! – Щека обернулся, его локти были запятнаны в крови.

Глава отряда рванул к нему, падая на колени у места, где тот копал снег. Из-за кусков липкого красноватого снега показалась часть куртки и рука человека. Эмиль схватился за неё, потянул на себя, но та была как железная, как намертво вкопанная в тело умершего деталь.

Тогда он позвал Лавину, и они вместе начали раскапывать белый, всё быстрее сменяемый красным, песок. Он поддавался хорошо, хлопья летели в разные стороны, а спустя пару минут они наконец-то откопали человека. В другой, тогда ещё зарытой, руке, он мертвой хваткой держал ружьё. Одет был как охотник. Вся его одежда была разорвана в клочья, а на самом теле почти не оставалось живого места – всё было изъедено и искусано.

– Это охотник, – проговорил Эмиль, заплетаясь и путая буквы. Так говорят смертники перед своей смертной казнью.

– Этого не может быть, – также безнадёжно вопросил Щека. – Охотничьи угодья… я не мог перепутать их расположение.

– Мог. Мы сейчас на охотничьих угодьях. Мы сейчас на территории зверей.

– Но как же этот охотник? Почему его съели здесь, вдали от их логова?

– Не знаю, Щека, не знаю. Я знаю только то, что нам нужно бежать. Уверен, – бросил за плечо Эмиль, хладнокровно вырывая ружьё из мёртвых окостеневших рук. – Что они уже давно учуяли нас. Чудо, что ещё не напали. Они уже идут по нашему следу.

Щека поднялся с колен, взгромоздил на плечи свой мешок и был готов совершить их последний марш-бросок до заброшенного дредноута. Пётр также стоял на ногах, сунув карту куда-то подполы своего рюкзака. Эмиль вцепился в ружьё, борясь с мертвым охотником.

Совсем-совсем рядом, будто над самым ухом, пробирая до костей, раздался вой.

Они на мгновение замерли.

– Уходим, – сказали Пётр и Щека одновременно.

Эмиль не выпускал ружьё из рук. Мертвец тоже.

* * *

– Слышал ли ты когда-нибудь о Саяно-Шушенской ГЭС?

Павел недоуменно покачал головой, не в силах определить к чему ведёт старик.

– Эта гидроэлектростанция являлась крупнейшей по мощности в России. Ключевое слово – являлась. Есть люди, которые полагают, что она не «являлась», а «является». Располагалась она на границе между Красноярским краем и Хакасией, стояла на реке Енисей, на реке, которая делила один город по полам, город старого мира. Знаешь ведь квартал Пепельный?

– Знаю, правда там сейчас ничего особо интересного и нету, кроме как обугленный зданий. Так зачем ты мне всё это говоришь, дядь Федь? – Паша слегка поправил кепи на лбу, почесал за ухом.

– Подожди и не перебивай. Пепельный квартал раньше носил иное название, а Пепельным он стал называться после того, как в нём произошло восстание, сопровождаемое пожаром. Восстание Красноярцев, той доли населения, которая за возвращение обратно в наши старые города, они утверждают, что из-за этой их Саяно-Шушенской ГЭС город не замёрз и не был погружён в вечный холод. Этому есть официальные подтверждения, которые я выискивал и вырезал в газетных колонках – их река не замерзала зимой. Значит, если она выжила, если за ней ещё ухаживают и следят, то это может быть настоящим Оазисом. Не такое, которое воображают себе в голове люди, выходящие за стену, охотники и исследователи, не слепая надежда в удачные повороты судьбы, а вполне реальное место. Как видишь, не я один хочу бежать из Города. Сейчас всех, кто говорит о подобном, ссылают на Чернодобывающую станцию куда подальше, но у меня есть связи, я знаю как минимум одного человека, который точно также хочет попасть на Чернуху. Его зовут Борис, он участвовал в том самом пепельном восстании, но его не поймали – мужик засел на дно и спрятался. Я знаю, где он прячется. Найди его, поговори с ним, он сможет помочь тебе попасть на Чернуху и спасти своих родителей. Тебе придётся вступить в игру охотников и волков.

– И где же он? – Ещё не зная соглашаться на это предложение или нет, спросил Павел Скрипач.

– В борделе. У него там есть одна особа, Мария, которая его прячет. Вот тебе туда и дорога. Займись этим пока тебе не найдут новую скрипку и снова не заставят сидеть здесь сутками.

– Ну, если честно, я не уверен, что хочу поднимать восстание, тем более не уверен в том, что у меня это получится, – он насупил брови. – Я как минимум ещё слишком молод для этого. В повстанческом пожаре гибли люди и ничего в итоге не поменялось, посадили нового Капитана, который такой же Капитан как и прошлый. Какой смысл поднимать восстание, если ничего не меняется?

– Паш, вот я тебе щас скажу прямо, ты идиот. А если человек на тебя дуло пистолетное направит, ты метаться будешь или спокойно примешь пулю в лоб? Вот тут-то и оно. И нет, я считаю, что ты уже достаточно взрослый, чтобы принимать подобные решения. Это твой шанс, это шанс каждого из нас. Теперь судьба всего Города на твоих плечах, – Фёдор Абросимов подловил себя на том, что слишком уж разошёлся со своим писательским пристрастием к широкому размаху словца, не стоит возлагать на парня слишком много.

– А что если Капитан узнает? – Засопливил скрипач.

– Боря прячется там уже хер пойми сколько, а у него была ведущая роль в восстании, и ничего, он не сидит на месте и не спрашивает себя, а что если Капитан узнает, а что если Капитан накажет. Паша, ну что ты как размазня?

Музыкант нервно заскрёб ногой по половицам, его лицо вдруг скривилось, стало каким-то невероятно некрасивым. Руками он спрятал глаза и уткнул локти в стол.

– Ну, ну, то ли ещё будет, Паш. Ну полно тебе, сынок, не плачь. Прости, я слегка перегнул, на самом деле я прекрасно понимаю тебя – я тоже боюсь. Бояться нормально, только дурак не боится. Особенно тяжело держаться в этом Городе. Страх – это… это штука липучая. Страх пропитал поры людей. Как здесь быть политичным? Ну, ну, – похлопал он его по плечу. – Супчик остыл, но ты поешь, наберись сил, успокойся.

Павел утёр слёзы и зачерпнул ложкой супу. Пролил внутрь рта и проглотил. А затем ещё одну.

– Ну вот, видишь? Всё хорошо, – дядя Федя смотрел на него невероятно добрыми проницательными глазами.

Из под стола внезапно вылез мальчишка, помощник Хозяина.

Они оба онемели от страха, Фёдор схватил мальчишку за локоть, не дал ему уйти, придвинулся к нему так, что их лица чуть ли не соприкасались, и спросил грозно:

– Что ты слышал из нашего разговора?

Мальчик замялся, увидев звериную злобу в глазах Фёдора, растерялся и сказал правду:

– Всё.

* * *

Солнце садилось, ввергалось в пучину белоснежного пуха, словно голова золотой статуи в перистую подушку.

Они бежали.

Ружьё, всё-таки вырванное у мертвеца, оказалось тяжелее, чем могло показаться, оно тянуло Эмиеля вниз, он шёл последним.

Впереди всех бежал Щека, разрезая туловищем и коленями снега, пробиваясь сквозь сугробы. Пётр следовал за ним, стараясь попадать точно в оставленные им следы, кричал и указывал пальцем куда им бежать.

Позади завыло многоголосие звериных глоток, Петру будто бы вынули все органы, а что осталось, было завёрнуто в железные цепи. Он обернулся и увидел пятерню разъярённых косматых волков. Они были похоже больше не на зверей, а на огромные комки шерсти и мяса. На кончики пальцев матери-пустоши, которая решила закончить то, что начинала ещё в котловине. Не было никакого спасительного осколка льда впереди, некуда было спрятаться.

Их последним шансом был дредноут, но только если он выплывет прямо сейчас из-за одного из заснеженных холмов и явит себя.

И он явил. Грузный, строгий, поржавевший и покосившейся, металлический корабль покоился на вершине горы точно птица коршун перед хищным броском.

По последним разведданным дредноут находился на снежной глади, но никак не на вершине ледовой горы. Как он там оказался – было вопросом не менее важным, чем вопрос о том, как туда взобраться.

– Вот он! – Завопил Пётр, пытаясь вселить в соратников надежду.

Эмиль пытался догнать их обоих, поднял глаза кверху, нащупал клюв корабля, свисающий со скалы, и вконец потерял силы. А звери тем временем уже окружали его. Пётр бежал некоторое время, оборачиваясь назад, но в конце концов не выдержал и развернулся, окликнув Щеку.

Эмиль харкался, выплёвывал свои лёгкие. Еле-еле он взбирался на пригорки и статуей падал с них, чтобы снова встать и бежать, не умеючи перебирая одеревеневшими ногами.

Воя уже не было, но был рык. Звериный страшный рык, как извещение о неминуемой смерти.

Эмиль пытался позвать на помощь, но снег застил ему глаза, он ничего не видел, а слова костями застревали в горле. Лишённый всех сил, Эмиель упал, оперевшись на одно колено, потянул за ремень, направил ружьё на оскаленную морду несущегося на него существа. Он мог поклясться, что за мгновение до своей смерти увидел на чудовищно острых клыках ошмётки крови, мяса и рыжих волос.

Эмиель спустил крючок.

– Да уж, Предатель, и за что же тебя только так прозвали? – С улыбкой вопрошал Капитан, адресовав вопрос даже не столько ему, сколько куда-то в открытое небо.

– За дело, наверное, – ответил Предатель.

– За дело или нет – это не моя забота. Враг моего врага мой друг, они, – он обвёл рукой людей, которые стояли на коленях, прижимаясь друг к другу. Людей, ещё несколько дней назад приходящимися Эмилю товарищами и собратьями по несчастью. – Они сказали, да просто молили, не впускать в Город человека, отзывающегося на имя Эмиль. Правда, твоё имя они назвали всего один раз, потом они говорили просто Предатель.

– Понятно, – без злобы проговорил Эмиль, с сочувствием оглядывая группу людей, заглядывая им в глаза и безмолвно умоляя о прощении.

– Они отправятся на Чернодобывающую станцию, мы тут недавно обнаружили шахту, сейчас нам очень нужны люди, Эмиль, особенно такие труженики как они. Молоть языком они умеют, пусть теперь научатся молоть руду, – Капитан улыбнулся и подал жест рукой, обозначающий направление движения. Они вдвоём двинулись в сторону здания с белыми стенами и красным крестом.

Личная охрана Капитана последовала за ним, а патрульные, закреплённые на этой точке, похватались за свои чёрные скалившиеся дубинки и принялись крошить заключённым зубы, выбивать глаза из глазниц и ломать кости. Раздался аппетитный хруст, одна из женщин взвыла и затихла – с таким звуком людям ломают руки, с таким звуком внезапного спокойствия они теряют сознание. Эмиль хорошо знал эту девушку, её потрясающего звучания голос, хорошо знал её каштаново-ореховые волосы – когда-то, ещё пару дней назад, он был в неё влюблён.

Эмилю стоило огромных трудов не обернуться и не посмотреть назад.

Ружьё молчало. Возможно, оно было не заряжено, а возможно просто сломано.

Эмиль нажал на спусковой крючок ещё несколько раз, заставляя оружие издавать глухие щелчки, приговаривающие его к смерти.

Звериная туша своим напором снесла выставленное им вперед себя ружьё как какую-то ветку, откинуло в сторону. Эмиль упал на спину, приняв оставшуюся часть удара. Он выставил руку вперёд в попытке защититься и что-то невыносимо больно кольнуло её, а затем ещё раз и сразу в нескольких местах, раздался хруст и кровь брызнула из под запястья, заливая его куртку и волчью пасть.

Зверь дёргал головой, вцепившись в его руку, но был настолько огромным, что глава отряда даже не мог этого видеть. Пасть клацнула и с его руки слетела пара пальцев. Эмиль давился истошным криком, пытаясь пнуть зверя в глаз, беспомощно отползая от него, оставляя позади себя размашистый кровавый след.

Косматое чудище снова набросилось на него, вцепилось клыками в спину, разрывая слои одежды, прогрызаясь к его нежной коже. Снова задёргало головой и замотало его в воздухе, поскребло по нему острющими лапами – Эмиль взвыл, забрасывая животную морду сугробами снега и пытаясь перевернуться на живот. Когда он это сделал, оно снова набросилось на него, тот выставил окровавленную руку с тремя пальцами вперёд в попытке защитить шею, а довольное чудовище вцепилось в неё, разрывая его кисть на лоскуты и перекусывая кости.

Волк дёрнул мордой и оторвал Эмилю руку. По его лицу ручьём шли слёзы, затекая ему в рот.

В глазах потемнело и он почувствовал какую-то необыкновенную лёгкость, боль уходила, он перестал отползать и защищаться.

Зверь жевал остатки его руки, сопя и придерживая добычу когтистыми лапами. Снег вокруг был усыпан пятнами и брызгами красного.

Эмиль смотрел на волчью тушу спокойно, губы его двигались в неуловимом шёпоте. Краем глаза он увидел силуэт справа – это было такое же лохматое пятно, которое неслось на него в порыве дикого желания заполучить его вторую руку. Бывший исследователь послушно выставил её вперёд.

Клыкастая пасть даже успела клацнуть, но не успела зажать Эмиля в свои тиски – по её морде прилетел грузный удар железным крюком.

Пётр взмахнул ещё раз и, не давая тваре опомниться, сокрушил на её череп ещё один удар. Крюк гулко отскочил от черепной коробки, но оставил вмятину, существо заскулило и отступило назад. Из неоткуда появилось третье, Лавина уже не успевал занести оружие над головой, а потому стянул с плеч рюкзак в последнюю секунду и выставил перед собой как щит.

Волк врезался в него, повалил на спину, попытался укусить за лицо, но Пётр защищался рюкзаком.

Эмиль видел, как к ним приближаются ещё две особи, а та, что оторвала его руку, дожёвывает косточки.

Зверь продолжал рвать вещмешок Петра, всё ближе и ближе прорываясь к человеческому лицу, на которое он жадно брызгал слюной. Целыми кусками он вырывал ткань и выплёвывал её на снег. Эмиль видел, как в недрах волчьей пасти утонула их карта, утонула фотография, на которой была изображена дочка Петра, и другие вещи.

Животное сжевало бы так весь рюкзак и добралось бы до своей цели, если бы не удар ноги, заставляющий рёбра хрустеть, с которым Щека влетел в звериную тушу. Та пронзительно завизжала и отскочила. Две волчьи особи, бегущие на подмогу, замедлили бег, решая менять ли им тактику или нет.

– Бегите! Бегите! – Закричал Щека, доставая руки из под шубы, куртки и телогрейки. – Я не смогу взобраться на скалу, я не чувствую рук. Бегите, черт бы вас всех побрал! Бегите!

Пётр отбросил остатки рюкзака в сторону, схватил в одну руку брошенное ружьё, а в другую Эмиля, потащил его к скале.

Волчья стая, завидев как быстро поредел вражеский отряд, ринулась в атаку. Щека поднял с окровавленного сугроба, где лежал Эмиль, железный крюк, размахнулся им и выбил сразу несколько клыков из пасти первой твари, решившейся на него напасть. Вторая бросилась тут же, успела вцепиться ему в локоть, он перекинул крюк из одной руки в другую, размахнулся и вдарил со всей силы по морде животного. Один глаз хищника расплющился и из него брызнула чёрная кровь.

Щека оттолкнулся от твёрдой поверхности и с прыжком врезался в третье чудовище. Ногой он врезал в нужное место и из волчьего носа брызнула кровь.

Та особь, которая накинулась на него первой, за что и получила, обошла его сбоку и мертвой хваткой вцепилась ему в бок. Он взревел от боли, другой зверь успел воспользоваться возможностью и вцепился в его руку, отгрызая вместе с пальцами железный крюк.

Пётр дотащил Эмиля до подножия скалы, там уже покоился баул Щеки. Лавина забросил на спасительный выступ ружьё, затем попытался поднять баул, но тот был слишком тяжёлый. Он стал по очереди доставать вещи из вещмешка и закидывать их наверх.

Эмиль пытался придти в чувство и терял сознание.

Щека вырвал локоть из клыкастой пасти, размахнулся и удар по воздуху, промахнулся, уже не поспевал за звериной скоростью нападавших.

Сразу двое волков врезались в него всем своим весом и повалили на спину, один из них вцепился ему в голову, стараясь заглотнуть её целиком, но лишь сорвал шапку и шарф, оставив от своего верхнего резца глубокую рану на уже уродливой щеке и царапину на черепе.

Волки начали разрывать Щеку на части, грызть его лицо, его онемевшие руки, вырывать и тянуть ему кишки. Можно было услышать звуки таящего от тёплой крови снега и звуки подобные таким, которые раздаются от льняной шапки, когда её рвут голыми руками.

Два хищника не присоединились к основной трапезе, звери углядели две новые жертвы и тут же понеслись в их сторону к скале.

Пётр достаточно облегчил вес баула, поднял его и с третьей попытки закинул на уступ. Остался только Эмиль и он.

Лавина, мокрый от пота, обернулся назад. Он встретился глазами с двумя хищными тварями, которые тут же ринулись к ним.

Пётр рванул Эмиля к себе зашлёпал ладонями по его лицу.

Глава отряда тонул в омуте, он ничего не слышал и ничего не видел, даже если его глаза были чуть приоткрыты как сейчас. Лавина пытался дотянуться до его руки или ворота, рвануть из воды и вытянуть на сушу, но ничего не получалось. Волки приближались.

Пётру на ум пришла идея, но он вдруг очень четко осознал, что ему не хватит времени. И всё же он решил попробовать.

Он зацепился за выступ, приподнялся и достал оттуда канат, который был одной из тех вещей, что лежали в бауле.

Руки немели, в глазах слезилось от ожидания неизбежного, но Пётр продолжал оборачивать вокруг груди и плеч Эмиля канат.

Волки были уже совсем близко. Ещё две секунды. Одна. Пётр зажмурился.

Раздался невероятно громкий, оглушительный выстрел над головой, могло даже послышаться, что где-то вдали под действием вибраций начала сходить лавина.

Одного из зверей как тряпку отбросило в сторону, второй свернул и начал делать крюк, чтобы снова напасть, но двигаясь уже зигзагом.

Пётр поднял голову и увидел человека с ружьём, которое достал Эмиль. Человек подал ему руку, с его помощью Пётр быстро взобрался наверх, на спасительный выступ, куда в последствии и утянул лидера отряда. Волки снизу недовольно зарычали.

Человек посмотрел на них обоих равнодушно сквозь прорези шарфа, плотно обёрнутого вокруг его головы, развернулся и зашагал по лестнице, высеченной изо льда в скале, кверху, по направлению к дредноуту, повисшему на краю обрыва железному кораблю.

Лавина нашёл и достал подобие марли из баула Щеки, начал перебинтовывать Эмилину культю.

Тот, то ли от боли, то ли ещё от чего, внезапно очнулся и заговорил:

– Где я?

– У дредноута, Эмиель.

– Что… что случилось?

– Щека погиб, – осипшим голосом сказал Пётр. Оба молчали. Лишь ветер где-то где-то вдалеке тихонько завывал. Тогда Пётра, прорезая тишину, спросил: – У него было имя?

Они вошли в здание с белыми стенами и красным крестом. Оно было переполнено койками, которые стояли то тут, то там, строгими рядами и случайными кучками.

Но чего было больше чем коек, так это больных и раненых.

К одному из таких, сотню раз перебинтованному и столько же раз покалеченному, подвёл его Капитан.

На постеле спал мужчина довольно-таки тучного телосложения и с ужасной раной на щеке.

– Это твой будущий напарник, – сказал Капитан. – Он спас мне жизнь во время восстания, так что я ему доверяю. Он хороший человек, можно сказать, лучший. А не доверить тебе лучшего я просто не могу, так что получите распишитесь. Будет первым членом твоего отряда. Рад?

– Что-то он не особо то готов к исследованиям пустоши, – подметил Эмиль и опёрся обеими руками на железное изголовье кровати.

– Ничего, у нас люди быстро излечиваются. Если хочешь вылечиться, вылечишься, а если не хочешь, значит не хочешь и работать, а тогда тебе прямая дорога на Чернуху. Во. И кстати, – он посмотрел на Эмиля как-то хмуро. – Не советовал бы тебе в конкретно твоём отряде называть людей по имени. Есть такой способ один – по кличкам называть.

– Как животных что-ли?

– Как животных. Вашему героизму не будет цены, но цена вашей жизни будет как у животных. Извини, но это так. Если захочешь, откажешься от работы. Но уж если возьмёшься, то советую не пренебрегать моим советом. Только клички. Никаких имён. Иначе привяжешься. Вот его, например, назови Щека. А что, гиганту дают кличку Коротышка, а коротышке Гигант, это забавно. Ну, ещё можешь называть его красавчиком. Тогда уж вообще умора.

– Нет, Щека вполне подойдёт. А… а имя у него есть? – Спросил Эмиль, глядя на Капитана.

– Да, есть. Зовут его Семён, если тебе это так уж интересно.

– Семён, – слетело имя с Эмилиных губ, повторенное вслед за Капитаном.

Пётр покачнулся, оборачиваясь на то, что осталось от некогда бывшего человека:кровавое пятно и обрывки одежды. Даже костей не оставили.

– Покойся с миром и… спасибо тебе, Семён, – сказал Пётр, заканчивая перевязку руки Эмиля.

Эмиль смотрел в небо. Мысленно он помечал то место, где Щека копал снег, карта то была утеряна. Он думал о том, что надо бы по возвращению в Город собрать бригаду копателей и привести её сюда, к тому месту, где люди могли найти город старого мира – найти и исполнить мечту Щеки.

Я ошибся. Есть такие люди, в которых крепость Человечность не падёт и не рухнет никогда. Ни от страха, ни от голода, ни от холода. Таким человеком был Семён по прозвищу Щека, который отдал свою жизнь за своих товарищей, жизни которых ценил больше своей несмотря ни на что.

Он умер, растерзанный волками, совсем рядом со скалой, на вершине которой покоится заброшенный дредноут – железный корабль.

Глава 4 | Казнь

Паб

Температура 0° по Цельсию

– Что ты слышал? – Повторил свой вопрос Фёдор Абросимов, писатель.

– Всё, – ответил загнанный в угол мальчишка.

Старик грузно посмотрел на него, нахмурил брови, думал про себя: – «Эх, угораздило же тебя тут оказаться в такой момент».

– Дядь Федь, что делать будем? – Захныкал музыкант, сидящий напротив старика.

– Дай подумать, – отрезал он все дурные вопросы парня.

– Дядя, дяденька, я ничего не расскажу, клянусь, я уже со страху всё забыл давно. Умоляю, отпустите, мне больно.

Фёдор лишь крепче сжал его руку, так, чтобы тот и вправду почувствовал боль, чтобы его слова превратились в правду. Мальчик захныкал от испуга на манер Павла. Казалось, Абросимов сделает всё, чтобы не допустить разглашения тайны, и, возможно, он бы сделал, да Павел Скрипач вмешался:

– Хватит, отпусти ты его, не видишь? Он боится!

Фёдор выждал некоторое время.

– Не убежишь? – Спросил этот строгий старикашка в кругловатых очках.

– Не убегу, – помотал головой мальчишка-помощник. Писатель расцепил тиски и выпустил мальчишку из своей когтистой хватки. Некоторое время они оба сидели в ожидании того, что предпримет парнишка. Но не не сбегал, стоял и ждал указаний.

– Умоляю, отпустите меня, я ничего не скажу.

Фёдор, переведя взгляд на Пашу, делая вид, будто мальчика здесь и вовсе нету, сказал как-бы оправдываясь:

– Мы не можем его просто так отпустить, мы не можем себе этого позволить. Твоя миссия решает судьбу не только твоих родителей, не только судьбу всего Города, но и дальнейший его вектор развития, а значит, возможно, и судьбу всего мира. Что может противопоставить одна никчемная жизнь мальчика-помощника жизням всего мира и самого мира в целом?

– Подожди, я тебя не узнаю. Я думал мы должны спасать, а не… – Павел не обладал таким удобным умением скрывать меж строк слово «убить». Он просто бросил беглый взгляд на любителя послушать чужие разговоры и продолжил: – Уж лучше пусть рассказывает. Всё равно ничего не получится, – последнее предложение буквально взбесило Фёдора.

– Ты ещё слишком молод, чтобы тут что-то решать. Пока я тут главный, я буду решать за нас двоих. И я решаю… – Он замялся, глянул на мальчишку.

– Вот именно, ты ещё не знаешь, что ты решил. И вообще. Какого черта ты говоришь, что я слишком молод для этого? Ты, черт возьми, только что говорил, что я уже достаточно взрослый, чтобы принимать решения. Так вот, моё решение – не трогай бедного пацана.