Текст книги "Четвертая Беты"

Увидев в дверях Марана, он не растерялся и не смутился, даже не встал из-за стола, на котором стояла тарелка с остатками ужина, а только произнес, насмешливо кривя рот:

– Ба! Светлейший Маран!

Насколько это обращение задело Марана, Дан понял по тому, как раздулись ноздри его изящного носа и напряглись губы. Впрочем, он сразу овладел собой и ответил в таком же тоне:

– Мое почтение высокому Иле Лесу! Разрешите войти?

На явление Дана и охранников Ила Лес не отреагировал, увидев Главу Лиги, помрачнел, а при виде Начальника Охраны пренебрежительно усмехнулся.

– Донес?

– Не донес, а сообщил, – поправил Маран, но в его глазах мелькнули веселые искорки.

– Опять ты за свое, Ила, – сказал он почти дружелюбно, садясь на широкий табурет у дощатого стола.

Ила не ответил. После короткой паузы Маран положил на стол небольшой зеленый конверт.

– Я привез приказ о твоем аресте.

– Подписанный?..

– Изием Гранитом, в Крепости Бакна, сегодня, в два часа пополудни.

Ила усмехнулся с откровенным презрением.

– Еще бы! Нас осталось – по пальцам можно пересчитать, и все же мы застим ему небо. В чем меня обвиняют? Кого я тайно отравил, с кем вступил в сговор, на кого работал, Дернию или Латанию?

– Тебя обвиняют в извращении идей Лиги.

Ила Лес невесело рассмеялся.

– В извращении идей Лиги! Твой Изий слыхом не слыхивал о Лиге, когда мы ее идеи обдумывали и обосновывали, когда доводили эти идеи до людей. Я участвовал в Учредительном Собрании Лиги, тогда нас было всего сорок восемь, десятки раз я встречался с Роном Львом еще до того, как в Лигу вступил Изий… я уже не говорю о молокососах вроде тебя!.. Они, видишь ли, меня обвиняют – да это я вас обвиняю, это вы извратили идеи Лиги, и не только идеи, во что вы превратили саму Лигу? Во времена Рона Льва она объединяла самых честных людей страны, главным в нашей жизни была верность долгу, а долгом нашим было служение Бакнии. А вы? Вы превратили Лигу в сборище беспринципных карьеристов, вы поставили ее над народом…

– Отличная речь, – заметил Маран спокойно. – Тебе надо было произнести ее на Большом Собрании.

– Издеваешься?

– Почему же? Ты ведь выступал на последнем Большом Собрании, разве нет?

– Мне не дали бы договорить до конца.

– А ты бы попробовал.

Ила Лес вдруг сник.

– Ах, Маран, Маран, – пробормотал он.

– Что – Маран?

– Не знаю, кто ты и что ты есть, но в одном не сомневаюсь: ты не дурак. Неужели ты не понимаешь, что вы творите, и чем это кончится? Ну ладно он, – кивок в сторону Начальника Охраны, – но ты, неужели ты не разу не задумывался над тем, почему у нас с каждым годом падают урожаи?

Маран не ответил. Неожиданно вмешался Начальник Охраны.

– Не знаю, кто выполнял расчеты, – начал он вкрадчиво, – но, по-моему, они завышены. Мы оставляем крестьянам непомерно много зерна и плодов. Разве человек в состоянии за год съесть два мешка зерна? Полмешка можно бы спокойно скостить.

– Можно бы скостить и два мешка, – тихо, с трудом сдерживаясь, заговорил Ила Лес, – да вот беда… пустяковая, конечно, но все же… на будущий год уже некому будет сажать и выращивать это зерно.

– Я не говорил «два», я сказал «пол»…

– Идиот! – заорал Ила Лес, уже не пытаясь сдерживаться. – Два мешка – такой была доля крестьянина при императоре! Еще и плюс наградные. Да ты представляешь себе, что такое два мешка? Это полуголодное существование… если б не плоды и тана – это голод… Кстати, Маран, ты знаешь, что творится в соседних районах? Под корень вырубают тану и вместо нее сажают карну!

– Правительственное указание, – значительно произнес Начальник Охраны.

– Слушай, ты! – не повернув головы, тихо сказал Маран, – выметайся отсюда. Иди к мобилю и жди нас там.

– Но я…

Маран искоса взглянул на него. Начальник исчез.

– Под корень? Но указание было только насчет старых деревьев.

– Старые деревья и дают большую часть сока. Пойми, Маран, испокон веку тана была главной пищей бакнов. Карна бодрит, но не питает, они не взаимозаменяемы.

– Что я могу поделать, Ила? Это бредни Ласота! Он доказывает, что сок карны полезнее и экономичнее таны.

– Дело не в карне, а в Ласоте. Может, тебе неизвестно, что Ласот – однокашник Изия? Потому и вечно чем-то руководит. Теперь этот недоучка вообразил, будто что-то смыслит в сельском хозяйстве, и переворачивает в нем все вверх дном.

– Уже перевернул, – заметил Маран. – Ладно, Ила, это не в моей компетенции. Скажи мне лучше, у тебя сохранился список, по которому ты раздавал дополнительное зерно? Не торопись качать головой, сначала обдумай ситуацию.

– Мне нечего обдумывать, – упрямо сказал Ила Лес, – списков нет.

– И все-таки. Мне приказано отобрать и сдать это зерно. Если будет список, мы заберем только то, что роздано тобой, а если нет… ты же сам понимаешь, в горячке недолго прихватить и положенную долю.

– Будь проклят этот стукач! – хрипло выдавил из себя Ила.

– Ты лучше прокляни своих стукачей. Этот что – он на работе. А твои…

– Что ты имеешь в виду?

– А откуда он, по-твоему, узнал? Твои же крестьяне ему и сообщили. Может, даже из числа облагодетельствованных. Ты подумай над этим, Ила. Над этим стоит подумать.

– Мои крестьяне… Зерно получили все. Все! Правда, по-разному. По работе. По справедливости.

– То-то и оно. Справедливостью не наешься. Так есть список или нет?

– Есть.

Ила Лес достал из нагрудного кармана толстую пачку исписанных мелким почерком листков, молча протянул их Марану и отвернулся к окну.

Маран жестом заправского картежника развернул пачку веером, выудил один из листков, отдал его Миту и снова уселся.

– Подождем.

– Слушай, Ила, – вдруг сказал Глава Лиги, – а ведь они не отдадут зерно без драки.

– Без драки не отдадут, – согласился Ила.

– Но тогда ты погиб.

– Я давно погиб, Ган.

– Но раз так… – Ган замолчал, словно что-то взвешивая, затем неожиданно шагнул к Марану, сидевшему у стола с отсутствующим видом.

– Я знал об этом, – сказал он отрывисто.

– О чем? – рассеянно спросил Маран.

– О зерне. Ила советовался со мной. Я поддержал его. Арестуй и меня.

– У меня нет ордера на твой арест, – лениво процедил сквозь зубы Маран.

– Ничего, выпишешь его задним числом.

– И чего ты лезешь, зачем тебе это нужно? – сказал Маран неодобрительно.

– И верно, Ган, зачем и тебе пропадать? – вмешался Ила. – Нас и так мало осталось.

– Вот поэтому и нас мало осталось. Потому что каждый раз, когда одного из нас забирали, бесчестили, уничтожали, остальные говорили: зачем и мне пропадать?

В этот миг за окном раздались крики, и грохнул выстрел. Маран сорвался с места, как ошпаренный.

– Эй вы, – закричал он, выскочив на крыльцо, – не стрелять! Не сметь стрелять, я вам говорю!

Выстрелов больше не было, но из-за угла доносились шум голосов, ругань, какие-то причитания. Не колеблясь ни секунды, Маран сбежал с крыльца и решительно направился в ту сторону. Дан последовал за ним.

В большой толпе у сараев не было видно ни одного зеленого комбинезона, но Марана это не остановило, не замедляя шага, он вошел в толпу, и та расступилась перед ним.

На пыльной, плотно утоптанной земле лицом вниз, широко раскинув руки и ноги, неподвижно лежал человек в зеленой форме. Маран наклонился и перевернул труп… вне всякого сомнения это был труп… на спину. Начальник Охраны Вагры. Маран выпрямился и коротко спросил:

– Кто?

Его поняли, но никто не ответил. Оглянувшись, Дан увидел, что толпа снова сомкнулась, окружив их стеной, в которой не было видно ни одного просвета, и стена эта постепенно придвигалась все ближе. Никогда еще Дан не чувствовал себя рядом со смертью – она была здесь, в этих угрюмых, грубоватых лицах. Сражаться, дорого продать свою жизнь? Но… на чьей он стороне? На чьей я стороне, подумал он со страхом, куда меня занесло? Он посмотрел на совершенно спокойное лицо Марана… Неужели я буду его защищать?.. А что еще я могу сделать? Предать?.. Какое это предательство, ведь правда не на его стороне… и все-таки это предательство. Он вспомнил рассказ Поэта и его презрительную реплику: я не люблю предателей ни в своем стане, ни в чужом… оказывается, и я не люблю предателей – ни в своем стане, ни в чужом… а в своем ли я стане?.. Даже если я по ошибке угодил в чужой, сейчас я не могу уйти из него. Дан придвинулся к Марану, стал рядом с ним. И тут кольцо распалось.

– Я слышал, что тебя называют бесстрашным, – сказал Ила Лес, подходя к Марану, – думал, преувеличивают. Оказывается, нет.

– Спасибо, что выручил. – Маран был невозмутим. – Разберись с этим. – Он ткнул пальцем в тело Начальника Охраны.

Ила Лес отшатнулся.

– Пойдем, Дан.

Маран, не оглядываясь, зашагал в сторону дома Илы. Дойдя до крыльца, он вдруг остановился и повернулся к Дану.

– Спасибо.

– За что? – удивился Дан.

– За то, что стал рядом. Думаешь, я не заметил твоих колебаний? Я, брат, все замечаю.

Дан смутился.

– Я не колебался… то есть колебался, ты прав, но не потому что… я колебался… словом, ты неправ.

– То я прав, то я неправ… – Маран улыбнулся, – ну-ну, не обижайся, я понимаю, что ты имеешь в виду. Но почему я не прав?

– Трудно объяснить. Вы забираете у крестьян весь урожай, который они выращивают…

– Не весь.

– Почти весь – оставляете им ровно столько, чтобы они не умерли с голоду. Вы заставляете их работать на вас…

– На кого – на вас? Разве они работают на меня? Разве я забираю зерно себе? Ты уже целый месяц живешь в Крепости, там, где и я – у меня нет другого дома, ты видел постель, на которой я сплю, стол, за которым я ем, и что я ем, видел тоже. Сегодня на мне форма, она и единственный штатский костюм – вот вся одежда, которая у меня есть. Зерно, которое мне приказано забрать отсюда, пойдет в соседнюю страну в обмен на горючее, металл…

– Мы говорим о разных вещах, Маран. Ты меня не понимаешь. Вот Ила Лес, он бы понял.

– Ила Лес – экономист.

– Как?

– Есть в Лиге такая группировка. Точнее, была.

– А теперь нет? – спросил Дан.

Маран бросил на него хмурый взгляд.

– Нет, – буркнул он. – Кто вышел из Лиги, а кого…

Он замолчал, и Дан спросил:

– Исключили?

– Из Лиги никого исключить нельзя. По Уставу, принятому еще на Учредительном собрании.

– То есть?..

– Куда это запропастился Мит? – озабоченно сказал Маран вместо ответа.

– Маран! Объясни мне…

– Сейчас не время, – оборвал его Маран. – Сначала разберемся со здешними делами.

– А ты не боишься, что Ила Лес сбежит? – полюбопытствовал Дан.

– Нет.

– Почему?

– Потому что ты знаешь, прав или неправ Ила, а я знаю самого Илу. Вон он идет, видишь?

– Вижу. – Дан замолчал.

Подошел Ила Лес.

– Они отдадут зерно. И пошлют людей в другие деревни предупредить, чтоб и те… Но дай слово не трогать долю.

– Я могу поручиться только за себя и своих людей.

– Это я понимаю. Поручись.

– Слово Марана. А кто стрелял?

Ила замялся.

– Пойми, Ила, раз есть труп, должен быть и убийца. И желательно, один. Коллективное убийство – это политика, это бунт. А один может убить… ну хотя бы из ревности.

Несколько секунд они молча глядели друг на друга. Затем Ила, решившись, отступил в сторону, и перед Мараном возник молодой крестьянин.

– Я стрелял. Он ударил мою жену, грозил мне пистолетом, ну я и вырвал у него оружие. Случайно выстрелил, я не хотел…

Ила смотрел на Марана с мучительной тревогой.

– Ну что ж. Будем считать это самозащитой, – после длинной паузы сказал наконец тот.

Ила Лес облегченно вздохнул.

В Бакну вернулись глубокой ночью. Не в полном составе – Мит остался в деревне один на один с крестьянами, узнав об этом, Дан поежился и подумал, что сотрудники Марана бесстрашием не уступят своему шефу. Правда, перед отъездом Маран отозвал Мита в сторону и тихо, так, чтоб его не слышал никто, кроме своих, сказал:

– Впредь до особого распоряжения не притрагивайся ни к одному зернышку. И распоряжаюсь тобой только я. Это на случай, если сюда кто явится. Все понял?

Мит кивнул и отошел от мобиля с арестованными… Глава Вагринского отдела Лиги Ган все-таки настоял на своем, «вдвоем и в тюрьме веселее и умирать легче», – сказал он Иле, пытавшемуся отговорить его, и поехал с ними, сам себя арестовав.

В Бакне Маран оставил арестованных охранникам во дворе Крепости, перемолвился парой слов с Навером и пошел к себе, позвав с собой Дана.

– Пойдем, посидим, поговорим, не хочется спать, тебе, наверно, тоже?

Поднялись в кабинет Марана. Заперев дверь, Маран кивнул Дану на диван и вынул из превращенного в сейф ящика стола фляжку с тийну.

– Самое время выпить по глотку, не находишь?

Он щедро разлил напиток в объемистые чашки для карны, плюхнулся в кресло, подумал и извлек из своего сейфа аппаратик для записи и воспроизведения, название его переводилось примерно как фонограф, однако по какому принципу эта штука работала, Дан понять не мог, то ли принцип был для него нов, то ли устарел, скорее, конечно, второе.

Поэт пел о любви.

– У него есть песни о любви? – удивился Дан.

– Всего несколько. Я собрал их на одну катушку.

– На концерте он не спел ни одной.

– Он поет песню, пока близок с женщиной, которой она посвящена. А как все кончится, он уже и петь об этом не желает.

– Хотел бы я знать, где Ника, – сказал Дан, почувствовал, что краснеет, и постарался придать своему тону легкий оттенок небрежности. – Ты мог бы это выяснить?

– Задал задачу, – усмехнулся Маран. – Она живет у Дины Расти.

– Ты знаешь? А почему мне не говорил?

– Ты же не спрашивал.

– А где живет Поэт?

– Везде.

– У него нет дома?

– Почему же? Помнишь, я тебе показывал развалюху, где я родился. Дом Поэта недалеко оттуда, только свернуть за угол, но там давно никого нет, его родители умерли, остальные жильцы разъехались, и он там почти не бывает. Он избрал образ жизни великого Расти, с поправкой на время, конечно.

– Слушай, Маран, а если Изий прикажет тебе арестовать его?

– Спроси чего полегче.

– Полегче? Скажи мне, если б Ила не вмешался… Там, в деревне… Что бы ты сделал? Стал стрелять?

– Я не ношу с собой оружия.

– А если б оно у тебя было, ты бы стал стрелять?

– Я потому его и не ношу, чтоб такого вопроса не возникало.

– Но ведь тебя могут убить. Собственно, выходит, и убили бы, если б не Ила.

– Может быть. Хотя я не уверен.

– Скажи честно, ты и правда не испугался?

Маран пожал плечами.

– Честно – сам не знаю. Я как-то не думал об этом. А что ты спрашиваешь? У тебя самого вид был не больно напуганный.

– Я тоже не думал, – признался Дан. – Я был занят более важными вещами.

– Ну да, решал, кто прав, кто неправ. И в итоге стал на сторону неправого.

– Не неправого, а…

– Слабого. Знаю.

– Все-то ты знаешь.

– Не все, но многое.

– Откуда только?

– Как ты думаешь, – ответил вопросом на вопрос Маран, – каким образом я столько лет удерживаюсь на своем посту… кстати, больше опасном, нежели влиятельном?

– Не знаю. По правде говоря, мне это непонятно.

– Вот когда ты это поймешь, ты не будешь задавать подобных вопросов. Еще тийну?

– Давай. – Дан подставил свою чашку под темную пахучую струйку. Странно, сегодня он пил и не пьянел. – Маран!

– Да? – Маран вылил в свою чашку все до последней капли и перевернув фляжку вверх дном, водрузил ее на стол.

– Ты не хочешь позаботиться о Мите?

– О Мите? В каком смысле?

– А вдруг крестьяне убьют и его?

– Не убьют.

– Ты уверен?

– Абсолютно.

– Почему?

– Во-первых, потому что пик недовольства уже позади. Убив этого несчастного олуха из Вагры, они израсходовали весь свой заряд гнева и к новому убийству психологически не готовы.

– А во-вторых?

– А во-вторых, потому что через два с небольшим часа Мит уже будет не один, а в компании Навера и еще нескольких надежных парней.

– Ах ты отправил Навера назад с подмогой? – догадался наконец Дан.

– Еще бы! Неужели ты думаешь, что я так легко бросаюсь своими людьми?

– Своими?

– Что тебя удивляет? Что у меня есть свои люди? Иначе невозможно. Ни жить, ни работать. Человек ничто без друзей, как власть ничто без преданности.

– И чем ты им платишь за преданность?

– Тем же. Если я знаю, что Мит, к примеру, или Навер пойдут за меня в огонь и в воду, то и они знают, что я никогда не оставлю их в беде.

– Чего бы это тебе не стоило?

– Чего бы мне это не стоило.

– И ты не побоишься рискнуть своим положением или влиянием?

– Нет. Что ты так на меня смотришь? Не веришь?

– Не то чтоб не верю, но… ты мне казался гораздо более расчетливым… Извини, если я тебя обидел.

Маран рассмеялся.

– По-твоему, расчет всегда противоречит чувству? Но ведь, предав тех, кто мне верен, я потеряю впредь всякую поддержку, а не имея поддержки, утрачу и свое влияние. Разве не так?

– Маран! Ты можешь выручить Илу?

– Как же я его выручу?

– Но он спас нам жизнь.

– Ну и что?

– Как что? Мы в долгу перед ним.

– Странная у тебя логика, Дан. По-твоему, его надо выручать, потому что он спас нам жизнь? А если б он этого не сделал?

– Ты имеешь в виду – оставил бы нас на произвол судьбы?

– Я имею в виду то, что подходящая ситуация могла б и не возникнуть. Тогда его выручать не надо? А если б нам спас жизнь какой-нибудь подонок из корыстных соображений? Тогда как?

– Вечно ты все ставишь с ног на голову!

– А ты, я вижу, не любитель парадоксов, друг мой Дан.

– Пусть так. И все-таки попробуй выручить Илу. Попробуешь?

– Дело на контроле у Изия.

– Ну и что?

– Моего предшественника расстреляли из-за небольшой комбинации, связанной с такими, как Ила.

– В смысле?

– Старыми членами Лиги, соратниками Рона Льва. Это долгая история, Дан. Хочешь послушать? Начинается она с так называемого «дела об убийстве»… – Пронзительное жужжание разорвало тишину. Маран снял трубку с аппарата внутренней связи. – Да. Привез. Иду. – Он положил трубку. – Прости, брат. Срочно вызывает. Не терпится, хочет узнать подробности. А ты говоришь – выручи.

– Подождать тебя?

– Да нет, иди спать, это может быть надолго.

Он выпустил Дана, запер дверь и быстро пошел вниз по широкому пологому пандусу. Дан поплелся к себе.

Он чувствовал страшную усталость, сразу лег, только сполоснул под краном покрытое толстым слоем пыли лицо, но заснуть не мог очень долго. Перед глазами вставали то тяжеловесный Ила Лес с его несуразной фигурой и умными глазами, то Ган – невзрачный лысый человечек в очках, казавшийся безликим и безвольным, пока не заговорил. Несколько слов… Оказывается, бывает, что слово становится поступком… Дана зазнобило. За четыре месяца он не совершил ни одного поступка, которым мог бы впоследствии гордиться… да и что он вообще делал – смотрел, слушал… хотя его дело смотреть и слушать, вмешиваться он не имеет права… Так ли? Он ведь не давал присяги, как разведчики, он мог бы что-то и сделать… Он и сделал – пришел к Марану, а кто такой Маран? Он вспомнил спокойное лицо, на котором сконцентрировалась сотня ненавидящих взглядов… Да, там было не меньше ста крепких мужчин, начнись драка, ему пришлось бы выложиться полностью, и что? Он мог бы убить одного, двух, трех… ни в чем не повинных людей, защищавших свое право на кусок хлеба!.. Ну а если б они убили Марана? Марана, которого прозвали бесстрашным его враги, Марана, слову которого верили даже те, кто его ненавидел… Дан застонал. Эта страна со своими порядками, этот народ были вне его разумения, вера, страсти, настойчивость этих людей, их упорствование в своих заблуждениях шли в разрез с его ясными представлениями о жизни… Неужели и мы были такими, думал он с тоской, тоже совершали глупость за глупостью, считая себя при этом умнее всех? Погрязали в невежестве, обожествляли ничтожества, пугались свободы… Или нет, мы такими не были, это они, их ошибки, их потребность в рабском повиновении… приятно думать, что ты лучше других, что твой народ выше других народов… идиот! Дан беспощадно выругал себя. Надо найти Нику, подумал он, завтра с утра пойти искать Нику, быть вместе, думать и решать вместе. С этой мыслью он наконец заснул.

Изнывавший от безделья охранник в холле Дома изготовился было на долгий допрос, но увидев удостоверение Дана – «личный штат Начальника спецотдела Охраны» – сразу остыл и без лишних слов пропустил его. Вот с таких мелочей начинается ощущение сладости власти, подумал Дан, поднимаясь по лестнице.

Дина открыла сразу, словно ждала за дверью, но увидев Дана, растерялась.

– Ты не впустишь меня? – спросил Дан не менее смущенно.

– Конечно. Извини, – она посторонилась. – Проходи.

В комнате никого не было. Дан присел на тахту и украдкой оглядел помещение. Никаких следов Ники… хотя… Под зеркалом в углу лежал какой-то предмет, Дан мог поклясться, что эта штука из ее косметического набора, то ли тушь, то ли помада… Вошла Дина.

– Где Ника? – спросил Дан без предисловий.

– Ее нет дома.

Это «дома» прозвучало так обыденно… Дану словно стало легче дышать. Впрочем, он тут же вспомнил, что еще раннее утро.

– Она здесь не ночевала, – сказал он полувопросительно, полуутвердительно.

Дина промолчала.

– И где же она? – вопрос дался ему трудно, Дина поняла это и сказала подчеркнуто мягко:

– Я не могу сейчас ответить на твой вопрос, Дан. Но уверяю тебя, это не то, о чем ты думаешь.

– А что же? – спросил Дан с горечью. – Она не приходит ночевать, ее подруга не хочет мне сказать, где она… и с кем… Что же я должен думать?

– Дан! Честное слово…

– Не надо. Я пойду.

– Подожди. Она скоро будет.

– Я не хочу ее видеть.

– Дан! Ты неправ. Вам надо поговорить, ты должен объяснить ей…

– Я?!

– Но ведь это ты ушел, оставив ее одну на улице Варей.

– Ушел не я, а она.

– Она не уходила. Это я виновата, Дан. Во всем виновата я. Когда забрали Лея и все его работы… все, во что он вложил себя, чему посвятил жизнь… я поняла, что не вынесу… я выпила отвар черного корня и… Ты, наверно, не знаешь, у нас самоубийцы вне закона, им никто не смеет помогать, их запрещено лечить, ни один врач, ни одна больница их не принимает… Ника выходила меня, она сидела у моей постели пять или шесть дней…

– Прости, Дина. Но она могла сообщить…

– Но ты же знал, что она пошла ко мне, и знал, что Лея арестовали. Как только я очнулась, мы послали за тобой, но тебя уже не было, ты ушел и не сказал, куда. А потом мы узнали, что ты у Марана, что ты обучаешь его подручных. Ника была взбешена, она сказала, что ты давал клятву не открывать секрета этих приемов, это правда?

– Правда, – признал Дан.

– Вот видишь…

– Вижу. Но все это еще не дает ей права проводить ночи неизвестно с кем! Впрочем, прошу прощенья, она, конечно, имеет право любить, кого вздумает, но при чем тут я?

– Ох, Дан, Ника говорила мне, что ты ревнив до безумия, но я не думала…

Задетый до глубины души Никиной неуместной откровенностью, Дан вскочил и направился к двери, однако дойти до нее не успел, в комнату, чуть не сбив его с ног, влетел возбужденный Поэт. Он швырнул на стол маленькую катушку.

– Спрячь. Здравствуй, Дан.

– Удалось? – спросила Дина, волнуясь.

– Да.

– Где Ника? – вмешался Дан.

– В лавке, перебирает платья, решила купить себе что-нибудь на смену, – бросил Поэт рассеянно. – Скоро придет. Дина, все оказалось правдой, а ты не верила… подонок, негодяй, убийца!.. я всегда это знал, я чувствовал, ах, Дина!.. – он повалился в кресло и азартно стукнул кулаками по подлокотникам.

– Ты будто рад…

– А ты не рада?

– Чему же радоваться? – сказала Дина горько. – Позору нашему?

– А я рад. Я чувствую себя освобожденным… хуже нет, когда внутри, в сердце, чувствуешь истину, видишь ложь и подлость, а вокруг люди, называющие ложь истиной, а подлость благородством… сам начинаешь сомневаться… и вдруг – факты… на этой катушке бесценные факты, Дина! И вот я свободен, восхитительно, пьяняще свободен… да что я – мы все свободны, все! Ты понимаешь, что это значит?

– Тебе остается только сесть и написать гимн свободе, – ледяным голосом сказал Дан, с трудом подавив желание спросить, откуда у Ники взялись деньги на наряды.

Поэт не заметил его иронии.

– Обязательно напишу, – кивнул он. – Не гимн, правда, скорее, нечто совсем иное. Но не сейчас. В данный момент у меня дела поважнее. Что будем делать, Дина?

– Я пойду, – так же холодно продолжил Дан. – Насколько я понимаю, вы не собираетесь делиться со мной своими тайнами.

– Собираемся. И с тобой, и со всем светом. Но не сию минуту. Погоди немного. – Поэт выбрался из кресла, забегал по комнате и вдруг застыл на месте. – Знаешь что, Дина? Я, пожалуй, расскажу все Марану.

– Зачем?

– Так. Хочу услышать его мнение.

– Какой тебе толк от мнения Марана? – сказала Дина раздраженно. – Более того! Даже если он сам в этом не замешан…

– Да ты что! – перебил ее Поэт. – Его тогда еще и в Охране не было. Он, наверно, ничего не знает.

– Маран, и не знает?

– Не такой он всеведущий!

– Допустим. Ну а если он тебя выдаст?

– Маран? Меня? Чушь! – сказал Поэт уверенно.

– Он – человек Изия!

– Нет!

– Откуда ты это взял?!

– Отсюда! – Поэт ударил себя кулаком в грудь, Дан подумал, что Дину подобный аргумент никак не убедит, но та промолчала, и Поэт повернулся к нему.

– Дан! Я иду с тобой в Крепость.

Дина всплеснула руками.

– Поэт! Ты и вправду сошел с ума. Это все равно, что голым влезть в логово дракона.

– Почему голым? Я оставлю катушку у тебя.

– Это тебя не спасет.

– Маран не разболтает, можешь быть спокойна.

– Все равно, идти в Крепость опасно.

– Великие дела не вершатся без риска.

– Это, извини, уже не риск, а легкомыслие.

– Ладно, ладно, не кипятись. Тогда… Сделай одолжение, Дан, передай Марану, что завтра на заходе Рэты я буду ждать его… и тебя, конечно, если ты захочешь составить ему компанию… у дворца Расти. Не у самого дворца, а в баре, там, где мы встретились в прошлый раз. Передашь?

– Передам.

– Тогда до завтра.

– А ты уверен, что Маран придет? – поинтересовалась Дина.

– Уверен. Дан, скажи ему, что он мне нужен позарез.

Дина иронически сощурилась.

– Ты полагаешь, что этого достаточно?

– Да. Полагаю.

Знакомый охранник у ворот Крепости непривычно долго вертел в руках удостоверение Дана, наконец нажал на клавишу и открыл проход через детектор. Сверхчувствительный цербер, как всегда, подленько звякнул на металлические заклепки джинсов Дана, и, как и каждый раз, пришлось объясняться. Хорошо еще, в этой стране одевались кто во что горазд, скверно, но разнообразно, правда, брюки чаще носили несколько иного покроя, однако и такой фасон, как у него, не колол глаза.

Попав в конце концов в Крепость, Дан увидел во дворе целую армию зеленых комбинезонов. Парад, что ли? Не успел додумать, как по невидимому сигналу охранники сорвались с места и в мгновение ока выстроились в две длиннющие шеренги – от Центрального здания до крепостной стены, где по всему периметру тускло поблескивали железные двери, скрывавшие входы в знаменитые подвалы Крепости, проще говоря, крепостную тюрьму. Дан понял: Изий собственной персоной отправился проведать арестованных. Ну и ну!

Осторожно подошел поближе. Охранники стояли плечом к плечу, но с высоты своего роста Дан увидел, как из-за железной двери вынырнула небольшая фигурка. Бледное помятое лицо, зачесанные назад блеклые волосы, глаза полуприкрыты отечными веками, губы плотно сжаты. Дан впервые видел Изия так близко, можно было разглядеть каждую черточку… узкие плечи, короткие ноги, косолапая походка, обычная одежда… великий Изий ничем не отличался от прочих человеческих существ. На ступенях, ведущих к Центральному зданию, он остановился, обернулся, лениво согнул руку в локте – очевидно, это должно было расцениваться как приветствие, охранники ответили ему дружным воплем «слава!», и Изий скрылся в здании.

К Дану подскочил взволнованный Санта, самый младший из его учеников, худенький юноша, почти мальчик, и зашептал:

– Где ты пропадаешь, с утра тебя ищем. Идем скорее!

– Куда?

– Тебя хотят видеть там! – Санта ткнул пальцем в сторону Центрального здания.

Дан был ошеломлен.

– Зачем?

Санта пожал плечами. Точь-в-точь как Маран, Дан улыбнулся бы, если б не был так озабочен.

В холле сидели и прогуливались бесчисленные офицеры Охраны, сплошь высшие чины. Санта подошел к одному из них, тот снял трубку с небольшого треугольного аппарата, лишенного каких-либо приспособлений для набора кода, и сообщил кому-то на том конце провода:

– Пришли люди Марана.

Выслушав ответ, он подозвал трех офицеров, передал им Дана, один пошел впереди, указывая дорогу, двое сзади – то ли почетный эскорт, то ли конвой.

Широкая лестница, один коридор, другой, массивная дверь, в коридорах охранники, за дверью охранники, еще одна дверь, за ней узкая длинная комната – голые стены, две скамьи без спинки, десяток офицеров с четырьмя нашивками, и еще одна дверь.

Кабинет Изия был непомерно велик, но обставлен просто, без всякой роскоши. Великолепный мозаичный паркет и тончайшая резьба панелей золотистого дерева плохо гармонировали с несколькими грубо сколоченными столами, одним поменьше, рабочим, и тремя большими, похожими на обеденные, помимо них в комнате стояли только многочисленные стулья, ни одного кресла, ни одного дивана. Дану представилась жесткая узкая койка, на которой, без сомнения, должен спать владелец подобного кабинета.

Сам Изий стоял у окна спиной к двери. В комнате было еще несколько человек, они сидели, неестественно напрягшись, готовые вскочить по первому сигналу и без оного. У другого окна, единственный из всех свободно, даже чуть присев на подоконник, расположился Маран. Он был злой, как черт. За два месяца общения Дан научился улавливать его настроения по внешне спокойному лицу. Увидев Дана, он сделал невольное движение, словно хотел подойти, но не подошел, напротив, принял прежнюю позу. В глазах его Дан разглядел предупреждение. Какое?

Провожатые, введя Дана, молча вышли. На звук захлопнувшейся двери Изий обернулся, увидел Дана и направился к нему. Не дойдя двух-трех метров, остановился.

– Ты был с Мараном в районе Вагры? – не то спрашивая, не то утверждая, проговорил он.

– Был.

– Расскажи.

– Что именно?

– Все.

Помедлив секунду, Дан стал рассказывать. Еще до того, как он начал говорить, Маран неслышно переместился за спину Изия, и теперь, чуть отводя глаза, Дан встречался с ним взглядом. Маран казался невозмутимым, но в его глазах пряталось напряжение, нараставшее с каждой фразой Дана. Наконец Дан добрался до дома Илы Леса.

– А теперь как можно подробнее, – с расстановкой произнес Изий. И Дан увидел, как напряжение в глазах Марана превратилось в немой крик.

– Подробнее, боюсь, не получится, – он словно услышал со стороны свой извиняющийся голос. – Там я как-то задумался и пропустил разговор мимо ушей. Если б я знал, что это так важно…

– О чем задумался? – подозрительно спросил Изий.

– О жене, – наивно пояснил Дан. – Мы с ней поссорились. Я увидел на стене портрет женщины, наверно, жены Илы, и вспомнил о своей.

– Из тебя, молодой человек, – резко сказал Изий, – никогда не получится ничего путного. Там, где надо думать о деле, ты вспоминаешь о женщине.