Текст книги "Жизнь, благословленная Богом"

И что же он решает? Построить еще больше амбаров, сохранить урожай, отойти от дел и начать богатую и сытую жизнь (типично «надводный» вариант). «Расслабься, – говорит он себе. – Ешь, пей, веселись».

Но Бог сказал ему: «…безумный! в сию ночь душу твою возьмут у тебя; кому же достанется то, что ты заготовил?» (Лк. 12:19,20).

Иисус не уточняет, как именно были переданы человеку эти слова. В конце концов, это лишь история. Может быть, большинство людей в толпе, с которой говорил Иисус, знали этого человека. Они знали о его урожаях, его амбарах, его планах уйти на покой. Это было естественно, потому что богатые люди всегда на виду. А вот о чем они не знали, так это о разговоре, который произошел между этим человеком и Богом, потому что он происходил тайно, под ватерлинией, в пространстве души.

Как умер этот человек? Сердечный приступ? Удар, убийство, столкновение колесниц? Какая разница? В тот момент случилась буря. Не причина смерти, но ее смысл важен для Иисуса.

Я бы назвал это «штормовое» событие в жизни богача (или в конце его жизни) «критическим моментом». Шторм, настигший Майкла Планта в Атлантике, страшное разочарование в вашингтонской жизни, постигшее Винсента Фостера-младшего, завершение борьбы Ричарда Кори с удушающим одиночеством, парализующий страх, охвативший Ахаза, когда его царство оказалось под угрозой, – все эти критические моменты приходят, когда человек оказывается вынужденным заглянуть под ватерлинию в поисках объяснений, равновесия, смысла, истины и мудрости.

Богатым человеком из истории, рассказанной Иисусом, мог бы стать любой из нас. За незначительным исключением. Если мы живем, стремясь к изобилию, мы скорее всего будем мыслить примерно так же, как и он. Наше внимание будет приковано к вещам, расположенным над ватерлинией, а не под ней. И к тому, что под ватерлинией, мы обращаемся только тогда, когда приходит нечто, подобное атлантическому шторму.

Каждый, кто знаком с жизнью Иисуса, помнит, что когда Он и Его ученики пересекали Галилейское море, на них обрушился шторм, угрожавший их жизни. Есть что-то необычайно поучительное в том, что Господь продолжал спать на корме лодки, пока Его ученики (а среди них были опытные рыбаки) пребывали вне себя от страха. И когда они решили, что ситуация вышла из-под контроля, они поползли (воображение подсказывает мне это слово) к Иисусу и стали донимать Его единственным вопросом: «Тебе безразлично, утонем мы или нет?»

По некоей неясной причине до недавних пор меня посещала мысль о том, что вопрос учеников был в значительно большей мере ориентирован на практику, чем на чудо. Я представляю себе, как они говорят: «Мы все (и Ты тоже) можем утонуть. Как Ты можешь спать, когда нам нужна хоть какая-нибудь помощь? Просыпайся, помогай грести или вычерпывай воду».

Их, охваченных страхом, наверное, раздражал вид Иисуса, с безразличием отнесшегося к тому, что может произойти. Отсюда и вопрос.

Авторы этой истории говорят, что Иисус проснулся, стал говорить с бурей и подчинил ее Своему слову. Немедленно наступило безветрие, море успокоилось, небо очистилось. Затем последовал вопрос, адресованный людям, сидящим в лодке: «Где ваша вера?»

Другими словами, мы знаем, что находится выше ватерлинии нашей жизни, – страх. Что же скрыто под ней?

Ответ: по-видимому, очень мало чего, на что можно опереться. Поэтому и нужны бури: они заставляют открыть дверь души, узнать, что за ней скрывается.

Недавно мы с Гейл прожили месяц в Южной Африке. Там мы повстречали несколько замечательных людей, сильных, любящих Бога, смелых, преданных идее строительства новой Южной Африки. Один из наших хозяев, Джордж Ирвин, в то время методистский епископ Грэмстаунского округа, рассказал нам о чернокожем пасторе, жившем в его районе. Дом этого пастора был разбомблен и разрушен за одну ночь.

Рано утром епископ отправился в город и обнаружил пастора и его семью, стоящими перед своим сгоревшим домом. Ничего не осталось, кроме камина. Пропало все личное достояние: мебель, книги, записки к проповедям. Осталась лишь одежда, которая была на них.

Епископ говорит, что, взглянув на развалины дома, он неожиданно заметил: пастор сделал одну вещь, приоткрывшую состояние его души. На стене камина, от которой уцелела лишь левая половина, обломком мела пастор написал слова, которые произносили все методистские пасторы каждый год на районной конференции:

 
Пусть будет, как Ты желаешь.
Захочешь – и я буду преуспевать,
Захочешь – буду страдать,
Захочешь – буду лежать у Твоих ног,
Захочешь – у меня будет все,
Захочешь – у меня не будет ничего.
Я свободно и от всего сердца отдам
Все, что требуется для Твоей радости и для Твоих нужд.
 

Глава 3
Бури и критические моменты

Новая экспедиция на Эверест – еженедельная Таймс от 8 сентября. Я читал сэра Фрэнсиса Янгхаубенда. Он спрашивает себя, кто лучше подойдет для этой экспедиции, и сам отвечает на этот вопрос. Вот часть его ответа…

Эверест стал символом. Эверест обозначает все самое высшее, самое чистое, самое труднодостижимое. Пока восходящие, задыхаясь, карабкаются к вершине, они воодушевляют всех, кто стремится к каким-либо достижениям в любых других областях деятельности. Знание об этом воодушевляет людей. Поэтому следует помнить, что сказал Сомервелл на следующий день после своей блистательной неудачи: «Борьба стоит того – стоит того всегда».

Эми Кармайкл

Мне достаточно много лет, чтобы я мог оценить, насколько изменилась Америка после завершения строительства системы скоростных автодорог, связывающих штаты между собой. Множество полос движения, изящные повороты, огромные зеленые информационные экраны, большое количество стоянок для отдыха (которые кажутся очень похожими друг на друга) – все это стало частью прекрасной транспортной системы, построенной за последние несколько десятилетий. Скоростные дороги между штатами устроены так, чтобы человек мог безостановочно перемещаться с одного края континента на другой, испытывая минимальное напряжение. С другой стороны, такая поездка становится довольно скучной.

Совет: бодрствуйте, не превышайте ограничения скорости, не задерживайтесь, – и вы доберетесь, куда вам нужно, безболезненно и без рези в глазах. Ну и еще: за время своей поездки вы практически не узнаете ничего нового.

Для меня гораздо более привлекательны дороги второго ранга, которые до строительства новой дорожной сети и были основными магистралями. Вторичные дороги, извиваясь, соединяют маленькие городки и деревни, которые лежат вне маршрутов скоростных магистралей. Зачастую они следуют контурам сельской местности. Проезжая по вторичной дороге, вы видите окружающий мир, и поэтому я по возможности стараюсь пользоваться ими, хотя это требует большой осторожности и занимает больше времени.

И еще. В отличие от скоростных магистралей, вторичные дороги не гарантируют безостановочного проезда. Иногда они плохо отремонтированы, и поездка может оказаться тряской. К тому же в каждом городе найдется хотя бы один полицейский с радаром, призванный собирать дань с беспечных проезжающих. Следует также быть готовым к тому, что какой-нибудь тихоходный агрегат вынудит вас на протяжении многих миль тащиться у него на хвосте на участках, где обгон запрещен. На вторичной дороге у вас нет возможности со всей точностью предсказать время своего прибытия в пункт назначения. На пути существует слишком много потенциальных препятствий.

Моя личная жизнь похожа на путешествие по такой вторичной дороге. Карты маршрутов, прожитых мною, практически не содержат скоростных и прямолинейных участков. В журнале моих жизненных путешествий есть записки об отклонениях от маршрута, дорожных происшествиях, сдутых шинах и штрафных квитанциях. Но там же записаны воспоминания о прекрасных угодьях, придорожных парках, милых городках и деревеньках и о связанных с ними чудесных открытиях, великой дружбе, возможностях узнать что-то новое. Несмотря на то что я восхищаюсь теми, кто прожил жизнь «хайвейного» типа, и аплодирую им, сам я такой жизнью не жил, и не жалею об этом.

Карта моего жизненного пути, с неожиданностями на каждом повороте, испещрена точками, которые я называю критическими моментами: это непредвиденные события, многие из которых мы предпочли бы избежать, если бы представилась такая возможность.

Вспоминая о критических моментах на своем жизненном пути, я замечаю, что большинство из них стало причиной того, что я называю разговором в душе, такого общения, которое часто происходило между Иисусом и Его учениками, находившимися в крайней степени разочарования или неуспеха. Как Учитель, Иисус всегда успевал сопроводить любое происшествие вопросами, призванными определить мотивы и намерения души.

Разговоры в душе – это незабываемые, жизненно важные (по крайней мере, стабилизирующие жизнь) разговоры между Богом и мной, мной и другими людьми. Оглядываясь назад, я также стал осознавать, что в эти катастрофические моменты (как их называют некоторые) во мне начинает звучать предупреждающий сигнал, сообщая о том, что я пренебрегал каким-то аспектом своей внутренней, скрытой под ватерлинией жизни. Поэтому, вступая в последнюю треть своей жизни, я начинаю все больше ценить такие моменты.

Это не правило, поймите меня, а лишь наблюдение. Но я не могу не отметить, что большинство из нас (таковы уж человеческие существа) склонны пренебрегать душой и всем, что скрыто под ватерлинией, пока не настанет момент катастрофы. Нам не нравятся такие моменты: слишком часто они связаны с болью и неудобством, поражениями и унижениями. Я не говорю, что должно быть именно так, но все-таки обычно так и происходит с людьми.

Малкольм Маггеридж, видимо, думал об этом, когда в своей беседе с Уильямом Бакли сказал: «Когда в старости, Билл, я оглядываюсь на свою жизнь, наиболее поразительным оказывается то, что всему, чему я научился, я научился через страдание. Ни через успех, ни через счастье, ни через что-либо подобное. Единственное, что истинно учит жизни (принося радость понимания и осознания, что такое жизнь на самом деле) – это страдание, недуг».

На страницах многочисленных мемуаров можно найти описания катастрофических моментов, которые привели людей к новым мыслям и прозрениям. В своей автобиографии Бертран Рассел рассказывает, что он пережил, когда умирала его жена:

«Казалось, стена агонии отрезала ее от всего и всех, и меня внезапно ошеломило ощущение одиночества каждой человеческой души. С самого начала семейной жизни моя эмоциональная жизнь была спокойной и поверхностной. Я позабыл, что такое глубина, занимаясь внешней игрой ума.

Внезапно я ощутил: земля ушла у меня из-под ног, и я нахожусь совершенно в другом месте. В течение пяти минут я прошел через цепь следующих переживаний: одиночество человеческой души неизбежно; ничто не может преодолеть его, кроме высочайшего напряжения той любви, которую проповедуют религиозные учителя; все, что возникает не под воздействием этого мотива, либо причиняет вред, либо бесполезно; отсюда следует, что война – ошибка, что школьное образование ущербно, что от применения силы следует оказаться и что в отношениях между людьми следует пробиваться к самому эпицентру одиночества каждой личности и обращаться к нему».

Я привожу рассуждения Рассела потому, что хочу подчеркнуть: критические моменты случаются не только с людьми, организовавшими свою жизнь в согласии с учением Библии и Иисуса Христа. Люди могут испытывать эти великие минуты прозрения по разным причинам и в разное время. К чему приведет критический момент, никто не знает. Но он, тем не менее, становится моментом, когда, в отличие от остального времени, человек наиболее готов к разговору с Богом и способен воспринять скрытые истины о себе и о мире. Если это происходит, то на том уровне, который я называю уровнем души.

Не могу отделаться от мысли, что наиболее поразительный (и удивительный) пример критического момента во всей библейской истории – это происшествие с Валаамом, ехавшем на ослице. Негодуя по поводу поступка Валаама, Бог посылает ангела, чтобы тот воспрепятствовал ему, но Валаам ничего не видит и не слышит. Но (что поучительно!) ослица реагирует на появление ангела!

Несколько раз ослица, не послушавшись Валаама, сходит с дороги и даже наскакивает на стену, прижимая к ней ногу Валаама. И трижды он бьет ослицу, чтобы та подчинилась. Валаам, по-видимому, не знает (и, конечно, не видит), что на его пути стоит посланник Божий. Юмор ситуации подкрепляется тем, что ослица видит ангела и хочет сделать то, что должен был сделать ее хозяин, а именно – остановиться и послушать.

В конце концов, ослица просто ложится на землю, а Валаам, теряя терпение, начинает бить это преданное домашнее животное посохом. И тут ослица начинает говорить («…отверз Господь уста ослицы»): «Что я тебе сделала, что ты бьешь меня вот уже третий раз?»

Нет никаких указаний на то, что Валаам удивлен этим чудом, потому что он немедленно отвечает: «За то, что ты поругалась надо мною; если бы у меня в руке был меч, то я теперь же убил бы тебя». Разговор Валаама с ослицей длится до тех пор, пока Бог не открывает глаза Валаама и тот не осознает наконец, что ослица давно видит ангела. Тогда он склоняет голову и падает ниц, что представляет собой стандартную модель поведения в катастрофической ситуации. Лишь оказавшись перед лицом последствий своего упрямства, он признает: «…согрешил я» (см.: Чис. 22:21–35).

Эта история перестает казаться столь веселой, если отнестись к ней посерьезней. При этом мы обнаружим, что поведение Валаама аналогично поведению тех, кто едет по жизни, словно по скоростной трассе, не обращая внимания на попытки Бога войти в контакт с ними. Вот почему большинство критических моментов сопровождаются болью и затруднительными обстоятельствами, ибо (как в случае с Валаамом) Бог, похоже, способен допустить травмирование человека, чтобы тот приоткрылся для небольшого разговора на уровне души.

Многие отметили силу в словах Солженицына, рассказывавшего о катастрофических моментах в его собственной жизни в Гулаге:

«Только лежа на гнилой тюремной подстилке, я ощутил внутри себя первые уколы добра. Постепенно мне стало открываться, что линия, разделяющая добро и зло проходит не между государствами, не между классами, не между политическими партиями, а через сердца всех людей. Поэтому благодарю тебя, тюрьма, за то, что ты была в моей жизни».

Поэтому я, подобно великому русскому писателю, постепенно проникся благодарностью к катастрофическим моментам своей жизни. Они заставили меня углубиться в область собственной души. Из моих дневников следует, что почти все самые полезные для меня мгновения общения с Богом происходили в минуты пробуждения, вызванные катастрофическими происшествиями. В результате я менялся коренным образом.

В один из самых плохих моментов моей жизни – в момент самой грандиозной «катастрофы» – один друг пригласил меня на завтрак. Насколько я могу припомнить, он говорил примерно следующее: «Сейчас ты можешь этого не понять и, наверное, рассердишься на мои слова, но я верю, что когда-нибудь ты вспомнишь эти дни и поблагодаришь Бога за то, что они были в твоей жизни».

Вспоминая те дни, я написал: «Помнится, малая часть меня (не созданная Богом) хотела, чтобы я ударил этого человека. Но по прошествии времени я понял, что он был прав. И я действительно с благодарностью вспоминаю те дни… сейчас».

Возможность возникновения катастрофических моментов (тех моментов, которых мы все стремимся избежать) вызывает несколько вопросов:

• Каковы разновидности критических моментов?

• Есть ли среди них приятные, или все они болезненны?

• Что нужно делать для того, чтобы извлечь из критического момента то потенциальное благо, которое он содержит?

В своей книге «Восстановление вашего разрушенного мира» я вспомнил тот же самый критический момент, о котором упоминал в предыдущих абзацах: время, полное личных затруднений и унижений. Другой близкий друг, беседуя тогда с моей женой Гейл и со мной, сказал: «Сейчас вы оба переживаете ужасно болезненный период в жизни. У вас есть выбор: либо попытаться избежать боли, либо признать необходимость пройти через нее до конца. Конечно, будет неприятно, но через это Бог скажет вам такие вещи, которые в другом случае вы может быть и не услышите.

Первый вариант выбора не оставит вам ничего, кроме пустоты, второй вариант предложит такой рост и такую глубину, о каких вы не можете даже и вообразить».

Мы сознательно выбрали второй вариант. Сейчас прошло достаточно много лет для того, чтобы мы оценили, насколько правильным был совет нашего друга.

Когда я беседую с человеком, которого должен узнать лучше, и чувствую, что добился разумной степени доверия, я люблю задать следующий вопрос: «Вы когда-нибудь попадали в такое положение, в котором чувствовали себя совершенно сломленным?»

Обычно ответ бывает положительным. Всего за несколько дней до того, как написать эти строки, я задал этот вопрос одному молодому человеку, и он немедленно ответил: «Да».

«Всю свою жизнь я хотел играть в футбол за НФЛ, – сказал он. – Когда я закончил колледж, меня приняли в запасной состав [и он назвал команду]. Я приступил к тренировкам и вскоре убедился, что играю не хуже остальных. Я даже рассчитывал на место в основном составе. И вдруг меня вызвали в кабинет тренера [тут он назвал имя одного их лучших футбольных тренеров мира]. Ни он, ни я не могли смотреть друг другу в глаза. Тренер объявил: „Мы собираемся тебя уволить“. Через несколько минут я уже шел по автостоянке в сторону своей машины. И вдруг меня пронзило чувство, что все кончено.

Моя жизнь в футболе закончилась. Я сел на землю возле своей машины и заплакал. Но через час Бог впервые смог заговорить со мной о моей жизни».

Дэвид Барнэм, много повидавший духовный наставник аборигенов, как-то рассказал такую же историю: «Футбол был моим божеством. Но однажды во время чемпионата произошло следующее. Я бежал с мячом к линии и меня так сильно ударили, что я потерял сознание. Санитарам пришлось тащить меня с поля в машину скорой помощи. Я пришел в себя, когда меня грузили в машину, стоявшую позади стадиона. И первое, что я услышал, как толпа кричит, чтобы скорее выставили другого нападающего. Мой бог перешел в руки другого человека, а толпа требовала новых героев».

Таковы примеры – весьма драматичные – критических моментов, когда душа вдруг обретает способность слышать.

Мой личный опыт и наблюдения за другими людьми, позволившими мне заглянуть в их внутренний мир, дали мне возможность предположить, что существует четыре типа катастрофических моментов, ведущих к повышению нашей чувствительности под ватерлинией.

Основной момент кризиса

То, чем мы не в силах управлять

Кризис – это затертое слово. Им обозначают любое событие, обычно неприятное, к которому мы не подготовлены. Но лучшего слова мне не подобрать. Кризис – это событие, которым мы не в силах управлять. Как правило, критические моменты травмируют и ошеломляют нас.

Тут вспоминаются наводнения, усложнявшие жизнь американцев на Среднем Западе. Десятки миллионов долларов были потрачены на строительство дамб и насыпей, предназначенных для сдерживания вод великих рек Среднего Запада. Инженеры радовались своим достижениям, называя эти дамбы «столетними дамбами» и считая, что они способны выдержать самые сильные наводнения, которые могут случиться раз в столетие.

Но что если случится не «столетнее», а «пятисотлетнее» наводнение? Или такое, которое происходит один раз в тысячелетие и о приближении которого никто не может даже догадываться? Это поистине катастрофическое событие. И оно приносит беду и отчаяние абсолютно всем.

Рано или поздно каждый из нас переживает кризис такого рода. Мы наталкиваемся на нечто такое, с чем не в силах справиться. Именно это произошло с Майклом Плантом. Мы можем предположить, что он думал, будто на своей яхте, «Койоте», способен выдержать все, что бы ни обрушила на него Атлантика. Возможно, он рассуждал здраво, однако киль его яхты, с укрепленным на нем грузом в восемь тысяч фунтов, оказался ненадежным.

Большинство из нас, взглянув на свою жизнь, увидят горную цепь кризисов – одни горы выше, другие ниже. Я пережил кризис, когда мои родители расторгли свой брак, длившийся двадцать пять лет; и когда из-за своего юношеского безволия чуть не вылетел из колледжа; я беспомощно наблюдал, как моя двухлетняя дочь оказалась на грани жизни и смерти (или потери рассудка), выпив по ошибке отбеленный скипидар вместо молока. Я помню кризис жестоких финансовых затруднений; жестокого личного отчаяния, когда мне казалось, что я теряю рассудок; кризис столь ошеломительного разочарования, когда я спрашивал себя, как же услышать голос Бога?

Но ни один из кризисов моей жизни не сравнится с тем, который настиг меня несколько лет назад. Я был поставлен перед серией выборов, которые завершились абсолютным личным крахом. В эти дни я пережил и предательство, и стыд, и унижение, и потерю всего (кроме семьи и нескольких верных друзей). Результатом этого кризиса стала боль, о которой я упоминал одной-двумя страницами выше.

Этот кризис был тем самым «пятисотлетним» штормом – катастрофическим моментом во всей его ярости. По словам Роберта Фроста, в жизни каждого бывают минуты, когда «две дороги расходятся в лесу». Дорога влево часто отмечена предательством, нападками, обвинениями, бегством. А дорога вправо наполнена страданием, горестями, подчинением и покоем.

Знаменитый пресвитерианской проповедник Кларенс Маккартни из Питтсбурга однажды сказал: «Страдание христианской души, которую сатана склонил к греху, значительно сильнее и явственнее, чем страдание того, кто грешит постоянно, не ощущая уколов совести». Переживая свой кризис, я понял значение этих слов Маккартни.

Приход кризиса предполагает такой период жизни, когда мы осознаем, что все наши силы, столь тщательно накапливаемые нами в хорошие времена, не способны справиться с постигшей нас мощнейшей бурей.

Кризис можем породить мы сами (как в моем случае). Он может произойти в результате совпадения непредсказуемых событий, которые мы не могли предвосхитить, пока не стало слишком поздно: онкологический диагноз; предательство друга; экономический спад, разрушающий карьеру; жестокий несчастный случай; смерть горячо любимого человека.

В книге «Кто говорит о Боге?» Чарльз Колсон вспоминает об интервью, которое брал у него австралийский журналист: «Мистер Колсон, вас нельзя не назвать необыкновенным человеком. Вы дошли до вершины мирского успеха. Вы получили то, к чему люди стремятся всю свою жизнь, – и лишь для того, чтобы увидеть, как все разваливается. Прямо из Белого дома вы попали в тюрьму. Но сейчас вы на свободе и ведете новую жизнь – жизнь христианина. Такое ощущение, что вы прожили две жизни. Какой итог каждой из этих двух жизней вы могли бы подвести?»

Колсон пишет, что на ответ у него было лишь двадцать секунд. «Если моя жизнь что-то означает, – сказал он быстро, – то это значение кроется в словах Иисуса Христа: „Кто хочет спасти свою жизнь, потеряет ее; а кто теряет свою жизнь ради Меня, тот найдет ее“. Что пользы человеку в богатствах всего мира, если он потеряет свою душу?»

Колсон поясняет свой ответ: «Первые сорок лет жизни я потратил на завоевание мира, пренебрегая своей душой. Но то, чего я не мог найти, борясь за власть и успех (а именно – истинной безопасности и смысла), я открыл в тюрьме, где все мирские соблазны были отторгнуты от меня. И по милости Божьей я потерял свою прежнюю жизнь, чтобы найти истинную жизнь во Христе».

Этот кризис – критический момент – в случае Колсона стал началом лучших часов в его жизни. Он заставил его обнаружить под ватерлинией некое внутреннее пространство, и те возможности, которые откроются для него, если он соединится с Богом.