Текст книги "Шепчущий во тьме"

Межкомнатная дверь была распахнута настежь, но медлить было нельзя, так как в замок входной двери уже вставили ключ снаружи. Мне оставалось только запереть на засов обе межкомнатные двери и вдобавок придвинуть к одной кровать, к другой – бюро, а входную дверь забаррикадировать умывальником. У меня был единственный вариант: довериться этим временным препятствиям, пока я не вылезу из окна на карниз и не спрыгну на крышу соседнего здания на Пейн-стрит. Но даже в этот решающий момент меня буквально трясло от ужаса – и вовсе не из-за утлости возведенных мною оборонительных укреплений. Меня ужасала мысль, что среди жуткого сопения, ворчания и приглушенного потявкивания я ни разу не услышал звуков человеческого голоса.

Пока я передвигал мебель, из коридора донесся торопливый топот ног в направлении соседнего номера, а грохот в южном конце коридора прекратился. Понятно, что основная масса преследователей собралась перед хлипкой межкомнатной дверью, чтобы выбить ее и схватить меня в этой комнате. За окном висела луна и освещала конек крыши кирпичного здания внизу, и только теперь я осознал, насколько рискованна моя затея с прыжком из окна: скат крыши, куда я намеревался приземлиться, оказался довольно крутым.

Оценив обстановку, из двух окон я выбрал для прыжка то, что южнее, решив после приземления на внутренний скат крыши скрыться в ближнем чердачном окне. Я понимал, что мне не избежать погони, даже спрятавшись внутри соседнего здания, но надеялся благополучно спуститься с чердака, а потом броситься по темному двору, наугад забегая в одну дверь заброшенного здания и выбегая из другой, – и таким образом в конце концов добежать до Вашингтон-стрит и ускользнуть из города по южной дороге.

Грохот за забаррикадированной дверью нарастал, и я заметил, что тонкие дверные панели уже расщепились. Ясное дело, нападавшие воспользовались каким-то тяжелым предметом в качестве тарана. Но кровать, припертая к двери с моей стороны, пока что выдерживала атаку, так что у меня еще оставался призрачный шанс на успешный побег. Распахнув окно, я заметил, что оно прикрыто с обеих сторон тяжелыми велюровыми гардинами, прикрепленными к карнизу медными кольцами, и что снаружи торчит длинный металлический штырь – захват для ставней. Обнаружив возможную альтернативу опасному прыжку, я ухватился за гардины, дернул их вниз и содрал вместе с карнизом, а затем быстро надел два кольца на штырь и выпростал одну гардину наружу. Тяжелые складки велюра почти достигли крыши внизу, и я понадеялся, что и оба кольца, и плотная ткань выдержат мой вес. Я вылез из окна и спустился по импровизированной лесенке вниз. Так я навсегда покинул кишащее загадочными постояльцами здание «Гильман-хауса».

Я благополучно достиг крутой крыши и быстро добрался до зияющего чердачного окна. Бросив взгляд назад, я увидел, что в покинутой мной комнате еще темно, а дальше в северной части города, за обвалившимися печными трубами, заметил зарево от огней, освещающих храм Ордена Дагона, Баптистскую церковь и Конгрегационную церковь, которую я не мог вспоминать без содрогания. Во дворе вроде бы никого не было, и я понадеялся, что смогу унести ноги до объявления общей тревоги. Посветив фонариком в черный проем окна, я заметил, что лестницы, которая соединяла бы чердачное окно с полом, там нет. Но высота была небольшая, поэтому я перегнулся через край окна и спрыгнул на покрытый толстым слоем пыли пол, приземлившись среди разбухших от влаги ящиков и бочек.

Местечко было жутковатое, но я не мешкая метнулся к деревянной лесенке, которую обнаружил с помощью фонарика. Посветив на циферблат, я узнал, что было 2 часа ночи. Ступени подо мной заскрипели, но выдержали. Я быстро миновал похожий на амбар второй этаж и вскоре очутился на первом. Здесь царило полное запустение, и только эхо моих шагов гулко звучало в тишине. Наконец я добрался до конца коридора и увидел еле заметный в кромешном мраке прямоугольник дверного проема – это был главный вход в здание со стороны Пейн-стрит. Бросившись обратно, я нашел дверь черного хода – тут тоже все было нараспашку – и по каменным ступеням крыльца спустился на поросшую травой брусчатку заднего двора.

Свет луны сюда не доставал, но я разбирал дорогу и без фонаря. Ряд окон в «Гильман-хаусе» был тускло освещен, и мне почудилось, что я услышал доносившиеся оттуда звуки. Осторожно ступая, я пошел вдоль кирпичного дома в сторону Вашингтон-стрит и, заметив несколько раскрытых дверей, выбрал ближайшую и забежал в холл. Внутри было темно, и, добравшись до противоположной стороны холла, я увидел, что дверь на улицу накрепко заколочена. Решив попытать счастья в другом здании, я повернул обратно с намерением выйти на задний двор, но уже у самого выхода резко остановился.

Все из-за того, что парадная дверь гостиницы распахнулась – и оттуда вывалила толпа сомнительных субъектов: взрезая темноту фонарями, они тихо переговаривались жуткими клекочущими голосами – явно не на английском языке! Толпа на секунду задержалась перед отелем, и кто-то двинулся в одну сторону, а кто-то в другую. К своему облегчению, я догадался, что они не знают, где меня искать; но тем не менее всем своим видом они нагнали на меня такого ужаса, что мороз по коже пробежал. Разглядеть их лица я не мог, но при виде их сутулых спин и шаркающей походки меня сразу затошнило от омерзения. Хуже того: на одной фигуре я разглядел странное одеяние и – тут сомнений не было – уже знакомые мне очертания высокой тиары на голове. Когда фигуры разбрелись по двору, мой страх усилился. А что если мне не удастся найти выход на улицу? Рыбой воняло так невыносимо, что я боялся потерять сознание. В поисках выхода на улицу я пошел дальше по коридору и, открыв какую-то дверь, очутился в пустой комнате с оконными проемами без рам, плотно закрытыми ставнями. Добравшись до оконного проема, я посветил фонариком и с удовлетворением понял, что смогу без труда распахнуть ставни. Уже через мгновение я выбрался наружу и наглухо закрыл ставнями пустой проем, придав ему первоначальный вид.

Я вышел на Вашингтон-стрит и в первый момент не заметил ни живого существа, ни огонька – только лунный диск в небе. Правда, издалека с разных сторон до меня доносились хриплые восклицания, топот и какой-то странный цокот, который совсем не походил на звук шагов. Словом, нельзя было терять ни минуты. Я сразу сориентировался по сторонам света – и обрадовался, что все уличные фонари были выключены, как часто бывает в ясные лунные ночи даже в богатых сельских районах нашей страны. Какие-то звуки доносились с южной стороны, но я не отказался от своего плана бежать именно туда: ведь мне было известно, что в той части города на моем пути будет достаточно пустых домов, где можно спрятаться от погони, если вдруг я замечу группу своих преследователей.

Я шагал быстро, бесшумно, вплотную прижимаясь к руинам заброшенных зданий. Без шляпы, весь взъерошенный после отважного прыжка из окна, я едва ли мог привлечь чье-то внимание на этих улицах и надеялся незаметно проскользнуть мимо случайного ночного прохожего.

На углу Бейтс-стрит я едва успел шмыгнуть через черный проем в вестибюль, завидев впереди двух субъектов, которые шаркающей походкой пересекали улицу; отдышавшись, я снова пустился в путь и вскоре оказался на площади, где соседние Элиот-стрит и Вашингтон-стрит встречались с Саут-стрит. Хотя я сам ни разу не бывал на этой площади, она мне показалась опасной: все ее пространство ярко освещалось луной. Но обойти эту площадь стороной нечего было и пытаться: выбери я любой альтернативный маршрут, пришлось бы делать длинный крюк – а значит, рисковать быть замеченным или задержаться в этом проклятом городе. Так что единственным выходом для меня было отважно и не таясь пересечь площадь, усиленно копируя характерную для иннсмутцев шаркающую походку и надеясь, что не встречу здесь никого – по крайней мере, никого из моих преследователей. Я не имел ни малейшего понятия, насколько серьезно была организована облава на меня и с какой именно целью она велась. В городе в этот поздний час было необычно людно, однако я рассудил, что известие о моем бегстве из «Гильман-хауса» вряд ли уже распространилось среди горожан. Вскоре мне, конечно, придется оставить Вашингтон-стрит и двигаться куда-то в южном направлении, потому как толпа, собравшаяся возле гостиницы, вне всякого сомнения, погналась за мной. Они, должно быть, заметили мои следы на пыльном полу соседнего кирпичного здания и уразумели, что мне удалось выбежать на улицу.

Как я и опасался, площадь была ярко освещена луной; в центре площади некогда находился небольшой скверик, о котором теперь напоминали лишь железные перила. К счастью, площадь оказалась пуста, хотя со стороны Таун-сквер доносилось странное урчание. Саут-стрит была весьма широкая и вела вниз к набережной. Отсюда открывался отличный вид на море, и мне оставалось надеяться, что со стороны моря никто не следит за улицей и не заметит, как я пересекаю ее при свете луны.

Я без задержки осуществил задуманное, и, судя по гробовой тишине вокруг, никто за мной не шпионил. Озираясь, я невольно сбавил шаг, чтобы взглянуть на освещенный луной величественный морской простор, открывающийся в конце улицы. Далеко за волнорезом темнел силуэт Рифа Дьявола. Завидев его, я не мог удержаться от воспоминаний о тех ужасных легендах, которые мне порассказали за последние сутки и в которых это нагромождение черных скал рисовалось чуть ли не вратами в мир непостижимого зла и неописуемого безобразия. А потом я вдруг заметил на рифе вспышки огней. Это зрелище было настолько четким и реальным, что мою душу захлестнула волна слепого ужаса. Мое тело напряглось, изготовившись к паническому бегству, и меня удержало на месте лишь чувство самосохранения и почти гипнотическое ощущение восторга. С купольной крыши «Гильман-хауса», чья громада темнела за спиной, последовала серия таких же световых вспышек, хотя и с отличной частотой; я принял их за ответные сигналы.

Сдерживая первый порыв пуститься наутек и отчетливо осознав, что сразу буду замечен, я двинулся дальше по Саут-стрит, вновь перейдя на торопливую шаркающую походку. Я шел, не отрывая взгляда от мерзкого рифа, пока он оставался виден на горизонте. Что означал этот обмен световыми сигналами, я понятия не имел: то ли это был некий диковинный ритуал, связанный с Рифом Дьявола, то ли кто-то высадился на зловещий клочок суши с судна. Я двинулся левее, в обход зеленеющего пятна бывшего скверика, все еще глядя на океан, поблескивавший в призрачном свете летней луны, и на вспышки загадочных маяков.

Вот тут-то на ум пришла самая страшная мысль, которая сломила мое самообладание и заставила меня со всех ног помчаться в южном направлении, мимо чернеющих дверных проемов и пустых окон, вдоль безлюдной страшной улицы. Ибо, вглядевшись внимательно, я распознал, что темные воды между рифом и берегом вовсе не пустынны. Всё море кишело живыми существами, которые стаями плыли к городу; причем рассмотрев даже на таком далеком расстоянии головы и конечности пловцов, я убедился, что это вовсе не люди, а какие-то диковинные твари неизвестной породы и непонятного происхождения.

Но не успел я в панике добежать до конца квартала, как откуда-то слева услышал топот ног и гортанные возгласы, а потом по Федерал-стрит в южном направлении прокатил автомобиль. В эту секунду все мои планы изменились: если южное шоссе из города уже перекрыли, надо было срочно искать новый путь бегства из Иннсмута. Я остановился и юркнул в зияющий дверной проем, радуясь, что мне повезло скрыться с освещенной луной площади, прежде чем мои преследователи запрудили параллельную улицу.

Вторая мысль была менее утешительной. Коль скоро облава устремилась в другую сторону, понятно, что они меня потеряли и просто отрезали мне возможный отход. А это означало, что, скорее всего, уже все дороги из Иннсмута перекрыты патрулями; ведь они не знали точно, какой путь я выберу. Раз так, то и бежать мне придется по пересеченной местности, вдали от проезжих дорог, – но как же это удастся, если город со всех сторон окружала болотистая, иссеченная ручьями равнина? На мгновение мне стало дурно – и из-за полной безнадежности моего положения, и от стремительно сгустившегося рыбного смрада, который точно облаком накрыл весь квартал.

И тогда я вспомнил о заброшенной железнодорожной ветке на Раули, чья заросшая травой колея на прочной земляной насыпи тянулась в северо-западном направлении от разрушенного здания вокзала по кромке высокого русла реки. У меня теперь осталась одна лишь слабая надежда, что горожане не примут в расчет этот маршрут – ведь густые заросли вереска делали заброшенную железнодорожную ветку почти непроходимым препятствием для беглеца. Мне удалось хорошо ее разглядеть из окна гостиницы, и я хорошо себе представлял окружающий рельсы ландшафт. Ближний отрезок железнодорожного полотна, к сожалению, хорошо просматривался как со стороны шоссе на Раули, так и с верхних этажей городских зданий, хотя, возможно, если передвигаться ползком по кустам, можно было проскочить этот участок незамеченным. Во всяком случае, это был мой единственный шанс на спасение, которым мне придется воспользоваться.

Углубившись в заброшенное здание, ставшее моим временным укрытием, я снова сверился с картой юного бакалейщика, осветив ее фонариком. Перво-наперво предстояло решить, как добраться до старой железнодорожной ветки. Из карты следовало, что наиболее безопасный маршрут пролегал по Бэбсон-стрит; с нее надо было свернуть к западу на Лафайет-стрит, а там обойти – но ни в коем случае не пересекать! – такую же площадь, что я недавно перешел. Потом, петляя то к северу, то к западу по Лафайет-стрит, Бейтс-стрит и Адам-стрит, можно было добраться наконец до Бэнк-стрит, которая шла вдоль скалистого русла реки. Она-то и приведет меня к полуразрушенному зданию вокзала, которое я видел из окна гостиничного номера. Я выбрал именно такой путь – через Бэбсон-стрит, – потому что мне не хотелось ни снова идти через открытую площадь, ни двигаться в западном направлении, где я непременно попал бы на такую же широкую улицу, как Саут-стрит.

Двинувшись в путь, я перешел на правую сторону в тень, чтобы дойти до Бэбсон-стрит как можно незаметнее. Со стороны Федерал-стрит еще слышался гомон многолюдной толпы. Я обернулся – и, как мне почудилось, заметил луч света возле того самого здания, откуда только что вышел. Торопясь покинуть Вашингтон-стрит, я перешел на рысь, надеясь не привлечь ничьих любопытных глаз. На углу Бэбсон-стрит я с опаской заметил, что один из домов еще обитаем, о чем свидетельствовали занавески на окнах, – но света внутри не было, и я миновал его без происшествий.

Бэбсон-стрит пересекала Федерал-стрит, а значит, мои преследователи вполне могли меня заметить, поэтому я жался к вытянувшимся неровной линией фасадам покосившихся зданий и был вынужден дважды забежать в дверной проем, когда шум погони за моей спиной усилился. Пустая площадь впереди бледнела одиноким пятном под луной, но я не собирался ее пересекать. Во время очередной передышки я различил в нестройном гуле выкриков новый звук; осторожно выглянув из своего укрытия, я заметил автомобиль, прогромыхавший через площадь по Элиот-стрит в сторону Бэбсон-стрит и Лафайет-стрит. (Тут меня чуть не стошнило от внезапно пахну́вшей рыбной вони.) После некоторого затишья я приметил группу крадущихся фигур – по-видимому, патруль, охранявший Элиот-стрит, продолжением которой за чертой города было шоссе на Ипсвич. Двое были облачены в складчатые мантии, на голове у одного красовалась островерхая диадема, поблескивавшая в лунном свете. Его походка была настолько необычной, что у меня кровь застыла в жилах: мне показалось, что он передвигался вприпрыжку.

Когда последний член группы скрылся из виду, я сорвался с места и пулей метнулся за угол на Лафайет-стрит, потом спешно пересек Элиот-стрит, боясь, что кто-то из отставших все еще там. Я услышал удаляющийся клекот и топот – патруль двигался в сторону Таун-сквер – и без помех добрался до противоположной стороны улицы. Больше всего опасений у меня вызвала широкая и ярко освещенная луной Саут-стрит, которую мне предстояло вновь пересечь. Тут мне пришлось собрать волю в кулак, чтобы пройти это испытание. Ведь кто-то мог наблюдать за улицей со стороны моря, или же патрульные на Элиот-стрит могли заметить мою фигуру. В последний момент я решил, что лучше сбавить рысь и пересечь улицу шаркающей походкой, выдавая себя за обычного иннсмутца.

Когда на горизонте вновь возникло море, на этот раз по правую руку, я изо всех сил старался не смотреть туда, но воспротивиться искушению не смог. Усердно волоча ноги по брусчатке и сгорбившись, я покосился направо и поспешил укрыться в спасительном сумраке. Вопреки моим ожиданиям, никакого корабля в открытом море не было, но зато я увидел небольшую гребную лодку с громоздким грузом под брезентом, которая плыла к заброшенным пирсам. Гребцы, плохо различимые на таком расстоянии, производили, прямо скажу, отталкивающее впечатление. В волнах я заметил нескольких пловцов, а над далеким темным рифом все еще стояло огненное зарево неопределенного цвета, совсем не похожее на замеченные мною ранее вспышки света. Над покатыми крышами впереди, чуть правее, виднелся высокий купол «Гильман-хауса», только теперь он был совершенно темный. Рыбная вонь, которую немного развеял ветерок с моря, снова сгустилась в воздухе дурманящим ядом.

Не успев дойти до тротуара на противоположной стороне улицы, я услышал гомон группы преследователей, двигавшейся по Вашингтон-стрит с северной стороны. Встав у широкой площади, откуда мне в первый раз открылось пугающее зрелище моря в лунном сиянии, я увидел их всего в квартале от себя и ужаснулся звериному уродству их рыл и отвратной манере передвигаться низко к земле. Один из них походкой напоминал примата, то и дело касаясь длинными руками земли, а другой – в мантии и тиаре, – как мне показалось, двигался вприпрыжку. Я решил, что именно эта группа рыскала на заднем дворе «Гильман-хауса», и выходит, они буквально наступали мне на пятки. Когда один из них обернулся в мою сторону, я клацнул зубами от ужаса, но ухитрился не сбиться с шаркающей походки. До сего дня не знаю, заметили они меня или нет. Если заметили – значит, моя уловка сбила их с толку, потому что они не останавливаясь перешли залитую лунным светом площадь, непрестанно лопоча гортанными голосами на языке, который я не мог разобрать.

Оказавшись на темной стороне улицы, я опять перешел на рысь и рванул мимо бледнеющих во тьме ветхих развалин, свернул за угол на Бейтс-стрит и побежал, вплотную прижимаясь к ветхим фасадам. В двух домах явно кто-то жил, судя по тускло освещенным окнам во втором этаже, но я беспрепятственно продолжил свой путь. Свернув на Адамс-стрит, я почувствовал себя в большей безопасности, но содрогнулся от страха, когда прямо передо мной из темной подворотни внезапно выскочил незнакомец. Однако он оказался мертвецки пьян и не представлял для меня угрозы; так что в конце концов я без приключений добрался до жалких развалин складов на Бэнк-стрит.

На этой мертвой улице близ скалистого русла реки не было ни души, и шум водопада заглушал мои шаги. Я довольно долго бежал рысцой до здания вокзала, и высокие кирпичные стены заброшенных фабрик наводили на меня куда больший ужас, нежели ветхие фасады жилых кварталов. Наконец я увидел обветшавшую аркаду вокзала и бросился прямиком к железнодорожным путям, видневшимся вдали под луной.

Рельсы были проржавевшие, но целые, правда, многие шпалы давно сгнили. Идти или бежать по ним было нелегким делом, но я старался как мог и в общем довольно быстро приноровился. Поначалу колея шла вдоль высокого берега реки, и вскоре я достиг длинного крытого моста через ущелье головокружительной глубины. Мой дальнейший план целиком зависел от состояния моста. Если мост выдержит мой вес, нужно будет пробежать по нему; в противном случае мне пришлось бы вернуться и снова пуститься в опасное путешествие по городским улицам в поисках более или менее прочного моста.

Старый мост, похожий на длинный амбар, призрачно бледнел в лунном свете, и тут я заметил, что шпалы на этом отрезке еще достаточно крепкие. Выйдя на мост, я включил фонарик, и тут же меня чуть не сбила с ног взметнувшаяся стая летучих мышей. Где-то на середине моста я обнаружил, что часть шпал провалилась, образовав опасную брешь, и испугался, что это станет для меня непреодолимым препятствием, но в конце концов отважился на отчаянный прыжок через провал; на мое счастье, прыжок оказался удачным.

Выбежав из мрачного туннеля, я был рад вновь увидеть лунный диск в небе. Железнодорожная колея пересекла Ривер-стрит и сразу пошла под уклон, а уже за городом побежала по зеленым предместьям, где не так сильно ощущалась жуткая рыбная вонь, которой пропах весь Иннсмут. Мне встретилась естественная преграда из зарослей вереска и осоки, которые хлестали по одежде и рукам, но я, тем не менее, был этому даже рад, ибо надеялся, что в случае опасности густые заросли станут для меня надежным укрытием. Я прекрасно отдавал себе отчет, что все мои метания отлично просматриваются со стороны шоссе на Раули.

Неожиданно зеленая равнина сменилась болотами. Тут одноколейка протянулась по поросшему травой низкому берегу, где заросли осоки немного поредели. Потом я очутился на возвышенности, где ржавая колея бежала среди густых кустов дикой малины. Такое естественное укрытие меня порадовало, так как, если верить проведенному мною визуальному обследованию местности из гостиничного окна, именно здесь железная дорога находилась в опасной близости от шоссе на Раули. В самом конце возвышенности шоссе пересекало железную дорогу и резко уходило далеко в сторону; пока что мне следовало действовать с величайшей осторожностью. Правда, теперь я уже был почти убежден, что железную дорогу никто не патрулирует.

Перед тем как нырнуть в заросли кустарника, я огляделся и не заметил погони. Старинные шпили и крыши проклятого Иннсмута красиво и призрачно поблескивали в магическом желтоватом сиянии луны, и я подумал, как, должно быть, безмятежно они выглядели в стародавние времена, еще до того, как на город пала мгла пагубы. А потом, когда я перевел взгляд с городских крыш на равнину, мое внимание привлекло нечто куда менее безмятежное, и это зрелище заставило меня на мгновение замереть.

Я с тревогой заметил – или мне привиделось? – какое-то странное колыхание в южной стороне горизонта; вглядевшись в колышущуюся массу, я заключил, что из города по ипсвичскому шоссе движется довольно-таки внушительная колонна. Расстояние было весьма велико, и я не мог различить отдельных лиц, но то, что я увидел, мне очень не понравилось… Колонна двигалась по дороге колышущимся потоком, ярко поблескивая под лучами уже клонившейся к западу луны. До моего слуха донесся неясный гомон, и, хотя дующий в противоположную сторону ветер относил звуки прочь, я сумел расслышать то ли звериный рык, то ли птичий клекот, показавшийся мне еще ужаснее, чем гомон преследовавшей меня в городе толпы.

Сонм крайне тревожных мыслей промелькнул в моем мозгу. Я сразу подумал о тех иннсмутских чудовищах, которые, как говорили, прятались в старинных подземных лабиринтах у береговой линии, и о загадочных пловцах, которых недавно видел в открытом море. Мысленно прикинув количество участников облавы и прибавив к ним численность дорожных патрулей, я сделал вывод, что армия моих преследователей неправдоподобно велика для такого малонаселенного города, как Иннсмут.

И откуда же тогда, спрашивается, могла взяться столь многочисленная колонна, чье передвижение по шоссе я наблюдал? Неужели в тех прибрежных туннелях под землей теплилась некая аномальная, никому не ведомая и никем не изученная форма жизни? Или и впрямь к адскому рифу незаметно пристал какой-то корабль, с которого десантировался легион таинственных пришельцев? Но кто они? Что тут делают? И если такое неисчислимое войско рыщет по ипсвичскому шоссе, значит ли это, что патрули на других подступах к Иннсмуту получили столь же внушительное подкрепление?

Оказавшись на поросшей кустарником возвышенности, я медленно продирался сквозь заросли дикой малины и вскоре почуял тяжелый тошнотворный запах рыбы. Возможно, ветер внезапно переменил направление, стал дуть со стороны моря и принес вонь из города? Да, видимо так и было, ибо теперь я отчетливо слышал издалека приглушенные гортанные возгласы. А потом до моих ушей донесся новый звук – то ли хлопанье исполинских крыл, то ли топот огромных лап, – вызвавший у меня ассоциации самого скверного свойства. Вопреки здравому смыслу, я почему-то счел, что этот кошмарный шум производила колонна, что текла колышущимся потоком по ипсвичскому шоссе.

А потом вонь и шум накатили так плотно и основательно, что я, содрогаясь от страха, остановился и затаился в спасительных зарослях кустарника. Именно здесь, как я вспомнил, шоссе на Раули шло совсем близко к железнодорожной колее, а потом резко отклонялось к западу. Масса неведомых существ двигалась по шоссе, и мне следовало лежать в кустах тихо как мышь и дожидаться, когда эта масса проследует мимо меня и удалится. Слава богу, что эти существа не использовали для погони охотничьих собак (впрочем, надо полагать, это было бы и невозможно при той ужасающей вони, что постоянно витала над городом). Сидя на корточках в кустах в песчаном овражке, я ощущал себя в безопасности, хотя и понимал, что рано или поздно мои преследователи будут переходить через рельсы не далее чем в ста ярдах от моего укрытия. Я их смогу видеть, а вот они меня нет – ну, если только не произойдет гибельного чуда.

Мне было страшно даже взглянуть на них, когда они шествовали мимо меня по шоссе. Я видел освещенный луной участок дороги, который они должны миновать, и почему-то подумал, что теперь это место осквернится неисцелимой пагубой. Вероятно, это окажутся худшие представители ужасной расы иннсмутцев, которых потом и вспомнить-то будет страшно.

Вонь стояла нестерпимая, и над шоссе звучала кошмарная какофония звериного рыка, лая и воя, в которой я не мог распознать ни намека на человеческую речь. Неужели это были голоса моих преследователей? Или они все-таки нашли где-то собак-ищеек? До сих пор мне еще не представилось возможности лицезреть наиболее отвратительных обитателей Иннсмута. Шумное хлопанье и громкий топот производили чудовищное впечатление – мне не хватало духу взглянуть на отвратительных дегенератов, издающих такие звуки. Я решил зажмурить глаза и неподвижно лежать в кустах, пока этот жуткий гомон не стихнет вдали. Колонна приближалась – в воздухе носились сиплые возгласы, а земля дрожала под мерным топотом чудовищных лап. Я затаил дыхание и, собрав волю в кулак, заставил себя крепко зажмуриться.

А потом… Не хочу даже гадать о том, что это было – то ли ужасающая реальность, то ли кошмарная галлюцинация. Расследование правительственной комиссии, проведенное впоследствии по моей настоятельной просьбе, подтвердило, что это была чудовищная правда; но разве не могла иметь место повторная галлюцинация, жертвой которой стали члены комиссии, попав под действие полугипнотических чар старинного города, объятого призрачной мглой? Подобные города обладают странным свойством, а безумные предания и легенды вполне могли оказать пагубное влияние не только на мое воображение, но и на психику тех, кто, подобно мне, оказался на этих безжизненных и пропитанных смрадом гниения улицах, среди ветхих крыш и обвалившихся башен… И разве нельзя допустить, что объявшая Иннсмут мгла источает ядовитый вирус настоящего и весьма заразного безумия? И можно ли быть уверенным в реальности чего бы то ни было, наслушавшись рассказов Зидока Аллена? Правительственные агенты, между прочим, так и не нашли беднягу, и у них не возникло никаких версий относительно того, что с ним сталось. Так где же кончается безумие и начинается реальность? А может быть, даже мой последний кошмар – это всего лишь заблуждение?

Но все же попытаюсь рассказать о том, что, как мне почудилось, я увидел той ночью под усмехающейся желтой луной – о том, что скакало и прыгало по шоссе прямо у меня перед глазами, когда я лежал, притаившись среди кустов дикой малины на пустынном участке старой колеи. Разумеется, мое намерение зажмурить глаза было обречено на неудачу – и кто бы смог отказаться наблюдать марш легиона квакающих и клекочущих существ неведомой расы, которые с оглушительным топотом прошествовали в какой-то сотне ярдов? Я полагал, что готов к худшему, – а именно к этому и следовало готовиться, учитывая все виденное мною раньше.

Коль скоро мои преследователи были неописуемо отвратительны – значит, надо было готовиться увидеть наимерзейших монстров, чье физическое уродство достигло такой степени, какую и не охарактеризовать толком: тварей, в которых не было ни намека на здоровые черты земных существ. Я открыл глаза лишь в то самое мгновение, когда хлопки, клекот и топот загрохотали в непосредственной близости от моих кустов и стало ясно, что колонна вышла к пересечению железнодорожной колеи с шоссе, – теперь ее будет видно как на ладони. Тут уж я не смог удержаться от искушения увидеть наконец завораживающее зрелище, что мне сулила ухмыляющаяся желтая луна.

Увиденное окончательно лишило меня последних крупиц душевного покоя и веры в благой союз природы и человеческого разума. Ничего, что я бы мог вообразить или что я даже мог бы допустить, взяв на веру безумную повесть старого Зидока, не шло ни в какое сравнение с демонической богомерзкой картиной, представшей моему взору – или рожденной моим воспаленным воображением. До этого я пытался лишь намекнуть на их истинный облик, желая отсрочить ужасную необходимость подробно и бесстрашно живописать его на бумаге. Неужели возможно, что наша планета на самом деле породила столь чудовищных тварей и что человеческие глаза воистину увидели воплощенным в материальной форме то, что доселе существовало лишь в болезненных фантазиях и сомнительных преданиях?

Тем не менее я видел их – скачущих, прыгающих, клекочущих, квакающих, бредущих бесконечной колонной в призрачном сиянии луны, точно в зловещем уродливом танце фантасмагорического кошмара. У некоторых на головах были тиары из неведомого бело-золотого металла… другие были облачены в диковинные мантии… а один, вожак, носил мерзкий черный сюртук, пузырящийся на горбатой спине, и полосатые штаны, а на бесформенном окончании туловища, где должна находиться голова, торчала мужская фетровая шляпа.