Текст книги "За гранью времен"

Когда перенесенная во времени личность истощала свое изумление и законное негодование по поводу происшедшего и когда – учитывая все физиологические различия – она немного привыкала и приспосабливалась к своему новому облику, ей давали определенную свободу передвижения и возможность знакомиться с окружавшим ее непривычным миром.

С предусмотренными в таких случаях предосторожностями и в обмен на особого рода услуги ей позволялось странствовать по всем обитаемым районам планеты в гигантских воздушных кораблях или в сухопутных аппаратах с атомными двигателями, стремительно проносившихся по широким и гладким трассам; ее также допускали в библиотеки, где хранились все сведения о прошлом и будущем Земли.

Подобное отношение вскоре примиряло пленников со своей участью; обладая живым и гибким умом – не зря же перед захватом их тел производилась своеобразная селекция, – они быстро осваивались в новой для них обстановке и, преодолевая периодически приступы ужаса и отчаяния, бросались в головокружительную бездну времени, жадно поглощая сведения о прошлом и будущем – и прежде всего о ближайшем будущем тех рас и эпох, из которых они сами происходили.

Порой отдельным пленникам дозволялось даже встречаться друг с другом и вести разговор как бы через века, тысячелетия и миллионы лет, разделявшие две точки во времени, когда их внешние формы были захвачены бесцеремонными пришельцами. Кроме того, каждый из них был принужден составить на своем родном языке подробный отчет о себе, своей цивилизации и том историческом периоде, в котором он жил; позднее эти документы направлялись в хранилища центральных архивов.

Из общего числа плененных сознаний следует выделить группу, пользовавшуюся особыми привилегиями. Это были так называемые окончательные переселенцы, обитавшие в дряхлых телах тех представителей Великой Расы, которые, чувствуя близость смерти, пожелали предотвратить неизбежное угасание своего разума, перенеся его в будущее и вселившись в чужой, молодой и здоровый организм. Число этих злосчастных узников было не так уж и велико, ибо долголетие, вообще свойственное Великой Расе, ослабило в ней любовь к жизни, – в первую очередь это касалось как раз наиболее ярких и незаурядных умов, которые только и были способны к проецированию. Именно такое переселение сознаний и породило случаи внезапных – и окончательных – изменений личности, примеры которых можно найти в истории человечества.

Что же до обычных исследовательских экспедиций, то, узнав все, что его интересовало в будущем, пришелец создавал проекционный аппарат наподобие того, который переправил сюда его сознание, и осуществлял обратную проекцию. В результате он и его недавняя жертва вновь оказывались каждый в собственном теле.

Подобная реставрация была невозможна лишь в одном случае – когда какое-нибудь из двух тел умирало до завершения экспедиции. Тогда сознание исследователя – подобно тем старикам, кто стремился проецированием отдалить свою смерть, – оставалось доживать чужой век в далеком будущем, либо же – в ином варианте – его невольный партнер превращался из временного пленника в окончательного и был обречен на существование среди Великой Расы до тех пор, пока не иссякнет жизнь в доставшейся ему телесной оболочке.

Подобная судьба казалась менее ужасной, когда пленник и сам принадлежал к Великой Расе, каковые обмены случались не так уж и редко, ибо «великие» чрезвычайно интересовались будущим собственной цивилизации. В то же время число окончательно переместившихся представителей Великой Расы было крайне невелико, прежде всего благодаря строжайшему запрету на проецирование престарелых и умирающих особей на своих будущих соплеменников.

Выследив нарушителей запрета с помощью все той же проекции, их подвергали суровому наказанию в их новом облике или же осуществляли насильственный обратный обмен.

Случаи вторжения в прошлое исправлялись с особой тщательностью. Тем не менее в каждый конкретный период истории, начиная с момента изобретения мысленной проекции, в обществе присутствовала очень небольшая, но легко узнаваемая и контролируемая прослойка временных перемещенцев из древних эпох Великой Расы.

Прежде чем возвратить плененное сознание на его место в будущем, его подвергали операции выборочного гипноза, блокируя те участки памяти, где содержались сведения о Великой Расе: это делалось во избежание нежелательных последствий неконтролируемого переноса во времени больших объемов информации.

Несколько случаев обратного проецирования без предварительного стирания памяти уже вызвало и еще вызовет в будущем серьезнейшие катастрофы. Два таких случая, как мы можем заключить из мифологических источников, и стали причиной того, что человечество узнало о существовании Великой Расы.

Из всех ее материальных памятников уцелели лишь остатки каменных руин, затерянные в глухих и труднодоступных местах планеты, да еще не поддающиеся расшифровке фрагменты текста из так называемых Пнакотикских рукописей.

Итак, возвращенное в свой век сознание сохраняло только ничтожные обрывки воспоминаний обо всем происшедшем с ним после внезапного приступа болезни. Все, что могло быть стерто, было стерто, и чаще всего период пребывания в амнезии оставался в памяти в виде сплошного пробела, лишь иногда тревожимого смутными тенями сновидений. Некоторым удавалось запомнить больше, и случайное соединение уцелевших обрывков воспоминаний могло отчасти прояснить картины прошлого.

Пожалуй, не было в истории такого периода, когда различные тайные секты не пытались бы придать этим воспоминаниям культовое значение. В «Некрономиконе» содержалось упоминание об одном из таких культов, приверженцы которого несколько раз оказывали помощь людям, чье сознание возвращалось из глубин прошлого, из эры Великой Расы.

Эта последняя, сделавшись меж тем почти всеведущей, обратила свой взор к другим обитаемым мирам, исследуя с помощью мысленной проекции их прошлое и будущее. Она попыталась также проникнуть в древние тайны той бесконечно далекой, давно уже мертвой планеты, откуда однажды произошел их собственный разум, ибо разум Великой Расы был гораздо старше ее физической оболочки.

Обитатели того умиравшего мира, овладев всеми возможными знаниями и секретами Вселенной, принялись спешно подыскивать себе новую планету и новую разумную расу, телесную форму которой они могли бы захватить массовым броском многих сознаний через пространство и время. Такая раса нашлась – это были конусообразные неуклюжие существа, населявшие Землю около миллиарда лет назад.

Таким образом и возникла Великая Раса, а мириады сознаний исконных хозяев Земли в один прекрасный миг вдруг обнаружили себя в ужасном качестве вымирающих жителей далекой и неизвестной планеты. Рано или поздно должно было наступить время, когда нынешняя Великая Раса тоже начнет вырождаться, после чего неизбежно встанет вопрос о новой массовой миграции ее самых выдающихся умов в тела другой расы, имеющей лучшие перспективы физического развития.

Такова была общая картина, составленная мною на основании тесно связанных между собой древних легенд и моих собственных сновидений. Когда же в 1920 году я всерьез занялся их сравнительным анализом, то очень скоро пришел к некоторым утешительным для себя выводам. Оказалось, что, если отбросить все домыслы и фантазии, здесь вполне могло найтись место и для более рационального объяснения. Пребывая в состоянии амнезии, я прочел огромное количество редких старинных книг, в том числе содержавших и описанные выше легенды; я также неоднократно встречался с членами разных тайных обществ и сект. Все это в конечном счете и составило основу сновидений, начавших досаждать мне тотчас по возвращении памяти.

Что касается якобы моих собственных пометок на полях книг, выполненных странными иероглифами или на языках, которыми я до сих пор не владею, то за время своего беспамятства я вполне мог расширить свои лингвистические познания – впоследствии вновь их утратив, – а иероглифы просто измыслить, руководствуясь их описаниями в старых легендах, позднее перешедшими и в мои сны. Пытаясь проверить эту версию, я вступил в сношения с некоторыми из предводителей таинственных культовых общин, но не добился здесь взаимопонимания.

И все же удивительное совпадение клинических случаев, разделенных порой веками и пространствами континентов, продолжало меня беспокоить, хотя, с другой стороны, я отметил, что соответствующая фольклорная традиция имела куда большее распространение в прошлом, чем в наши дни. Вероятно, в прежние времена жертвы подобной формы амнезии были гораздо лучше моего осведомлены обо всех сопутствующих этому преданиях и непроизвольно начинали ассоциировать себя с существами из своих же доморощенных мифов – сказочными чудовищами, изгоняющими душу человека из его тела. Руководствуясь этими мотивами, они принимались активно загружать «пришельцев» всеми сведениями, какие, по их мнению, должны были представлять интерес в фантастическом мире далекого прошлого. Позднее, когда память их восстанавливалась, у них возникал обратный ассоциативный процесс, и они начинали утверждать, будто являются бывшими пленниками, вернувшимися в свое тело, временно побывавшее во власти инородного разума. Отсюда уже брали свое начало сны и псевдовоспоминания, дополнявшие, таким образом, общую мифологическую модель.

Несмотря на кажущуюся громоздкость и неуклюжесть этой теории, она в конце концов потеснила в моем сознании все остальные – прежде всего в силу неубедительности любого иного истолкования. К тому же данная идея нашла поддержку некоторых видных психологов и антропологов.

Чем больше я размышлял на эту тему, тем более доказательными представлялись мне собственные аргументы, так что я постепенно выработал своеобразный иммунитет против назойливых снов и видений. Допустим, я вижу по ночам странные вещи – ну что из того? Это всего лишь отражение услышанного и прочитанного ранее. Допустим, я испытываю необъяснимое отвращение к некоторым вещам, меня мучают предчувствия и тревожат псевдовоспоминания. Ничего особенного – это все лишь отголосок тех мифов, что были восприняты мною в состоянии амнезии. Никакие мои сны, никакие мои абстрактные впечатления не имеют и не могут иметь реального значения.

Вооружившись такой философской концепцией, я сумел вернуть себе душевное спокойствие, несмотря даже на то, что видения появлялись все чаще, с каждым разом дополняясь новыми подробностями. В 1922 году я почувствовал себя способным возвратиться к работе в университете, где я нашел практическое применение своим вновь обретенным знаниям, взявшись читать курс лекций по психологии. К тому времени моя профессорская должность была давно уже занята другим лицом, да и сама методика преподавания политической экономии претерпела в последние годы значительные изменения. Мой сын как раз тогда закончил последний курс колледжа и готовился к научной деятельности, так что мы много и плодотворно работали вместе.

IV

Вне зависимости от происходивших со мной перемен я продолжал аккуратно записывать все увиденное в снах, расценивая эти отчеты как важные психологические документы. Сны между тем становились все более яркими и живыми, и мне порой стоило немалых трудов убедить себя в том, что это была лишь игра воображения, а никак не реальные воспоминания.

В своих записях я изображал эти фантасмагории без каких-либо пояснений, в том виде, в каком они являлись мне из глубин сознания; наяву же я относился к ним так, как вообще следует относиться к иллюзиям. Я никогда не упоминал об этом в частных беседах, но слухи о моих нелепых и странных дневниках все же просочились в местное общество; кое-кто уже начал поговаривать о наличии у меня опасных умственных отклонений. Справедливости ради должен отметить, что подобные мысли высказывались обычно людьми, далекими от науки, и не были поддержаны ни одним более-менее известным психологом или психиатром.

Из числа сновидений, посещавших меня после 1914 года, я упомяну здесь лишь некоторые, поскольку полные отчеты и записи не являются секретом и могут быть предоставлены к услугам всех желающих, стоит лишь обратиться в соответствующий раздел университетской библиотеки. Понемногу сознание мое освобождалось от сжимавших его прежде тисков, и масштабы видений заметно расширились. Но и теперь это были только разрозненные фрагменты без какой-либо ясной мотивировки.

В своих снах я с каждым разом обретал все большую свободу перемещения. Я двигался по залам огромных каменных зданий, переходя из одного в другое широкими подземными коридорами, служившими, судя по всему, основными ходами сообщения. Изредка на самых нижних ярусах мне попадались на глаза все те же опечатанные люки, неизменно вызывавшие во мне чувство растерянности и страха.

Я видел грандиозные, отделанные мозаичной плиткой бассейны и комнаты, полные самых удивительных и невообразимых вещей. Перед моим взором вставали колоссальные подземные цеха, заполненные сложными машинами и приборами, назначение которых мне было неизвестно. Звуковой фон этих цехов начал проникать в мои сны лишь через несколько лет после первого появления их визуальной картины. Надо сказать, что зрение и слух были единственными из моих чувств, находившимися под воздействием галлюцинаций.

Самое ужасное началось в мае 1915 года, когда я впервые увидел живых существ. Это произошло еще до того, как я познакомился с древними мифами и описаниями аналогичных случаев в истории медицины, и потому я был застигнут врасплох.

Еще ранее, по мере ослабевания барьеров, разгораживавших мое сознание, я начал замечать странные сгустки тумана в отдельных местах внутри здания или на улицах. Постепенно туманные пятна становились более плотными и определенными, пока однажды я не узрел очертания этих монстров во всей их красе. Передо мной возникли громадные, переливавшиеся радужными цветами конусообразные тела около десяти футов высотой и столь же широкие у основания конуса. Их толстая складчатая кожа была покрыта подобием чешуи, а из верхушек конуса выступали по четыре гибких отростка, каждый толщиною в фут, имевших ту же складчатую структуру, что и сами тела. Отростки эти могли сжиматься до минимума и вытягиваться, достигая десятифутовой длины. Два из них имели на концах нечто вроде огромных клешней, третий оканчивался четырьмя ярко-красными раструбами, а последний нес желтоватый, неправильной формы шар диаметром примерно в два фута, по центральной окружности которого располагались три больших темных глаза.

Эта уродливая голова была увенчана четырьмя длинными стебельками с утолщениями, напоминавшими по виду цветочные бутоны, а из нижней ее части свисали восемь бледно-зеленых усиков или щупалец. Основание конуса было окаймлено серым пружинящим материалом, который, растягиваясь и сокращаясь, передвигал таким образом всю эту громоздкую массу.

Действия этих существ, хотя и совершенно безвредные, напугали меня еще больше, чем их внешний облик, – труднее всего было представить столь жутких тварей делающими самые обыденные вещи, характерные, казалось бы, только для человека. Они неторопливо передвигались по залам дворца, брали с полок отдельные книги и переходили с ними к столам или же, наоборот, возвращали книги на свои места, предварительно сделав кое-какие записи особыми стержнями, которые они ловко сжимали бледно-зелеными щупальцами нижней части головы. Массивные конечности-клешни использовались ими при переноске книг и для разговора – речь их состояла из шорохов и пощелкиваний.

У них не было никакой одежды, но имелись своеобразные рюкзаки или ранцы, надеваемые на верхнюю половину конуса. Как правило, они держали голову на одном уровне с вершиной тела, но при желании могли ее опускать или поднимать гораздо выше.

Три других отростка, находясь в бездействии, обычно свисали вдоль тела, вытянутые примерно на пять футов. По той скорости, с какой они прочитывали страницы книг, писали и управлялись со своими машинами – в частности, со стоявшими на столах аппаратами, которые имели какое-то отношение к мыслительной деятельности, – я заключил, что степень развития их интеллекта была неизмеримо выше человеческой.

Позднее я уже видел их повсюду: они сновали по коридорам и громадным залам, обслуживали механизмы в сводчатых подземных цехах и мчались по широким дорогам в тяжелых остроносых машинах. Я довольно скоро перестал их бояться, обнаружив, что они на редкость гармонично – если слово «гармония» здесь вообще применимо – дополняли собой окружающий абсурдный пейзаж.

Понемногу я научился различать их между собой, отметив, что некоторые особи держатся как-то скованно и неуверенно. Не выделяясь среди прочих по внешнему виду, они резко отличались своим поведением и самой манерой двигаться – причем отличались не только от основной массы, но и друг от друга.

Эти последние много писали; сквозь дымку сновидений я разглядел, что их страницы были исписаны самыми разными типами знаков, но никогда я не видел выходящими из-под их пера обычные здесь криволинейные иероглифы. Пару раз, как мне показалось, промелькнул даже латинский алфавит. Большинство этих особей работали значительно медленнее, чем основная масса их собратьев.

В то время мое присутствие в снах ограничивалось ролью пассивного бестелесного наблюдателя, свободно перемещавшегося во всех направлениях, не сходя, впрочем, с проторенных дорог и не превышая обычных здесь скоростей передвижения. Однако с августа 1915 года меня начали тревожить первые намеки на мою телесную форму. Я сказал – намеки, потому что в начальной фазе это было чисто абстрактное чувство, какой-то необъяснимый страх, связывающий мои сновидения с теми приступами брезгливости, что я еще прежде испытывал по отношению к своему телу. До той поры в снах я всячески избегал смотреть вниз на самого себя и, помнится, был рад отсутствию зеркал в огромных комнатах призрачного дома. Одновременно меня беспокоил тот факт, что я запросто мог обозревать поверхность каменных столов, каждый из которых был высотой не ниже десяти футов.

Искушение взглянуть на свое тело во сне между тем росло, и настал момент, когда я не смог уже ему противиться. Сперва, посмотрев вниз, я вообще ничего не увидел. Чуть погодя я понял, что причина эта заключалась в невероятной длине моей шеи. Втянув голову в плечи, я осторожно повторил свой опыт и на сей раз увидел внизу чешуйчатое, переливающееся всеми цветами радуги конусообразное туловище – мое туловище! Это случилось в ту самую ночь, когда едва ли не половина Аркхема была разбужена диким безумным воплем, с которым я вырвался из объятий кошмара.

Понадобилось несколько недель повторяющихся ночных ужасов, для того чтобы хоть как-то приучить меня к своему новому уродливому облику. В снах я двигался среди множества аналогичных тварей, читал книги, снятые с кажущихся бесконечными полок, и часами писал, стоя у монументальных столов и держа стержень в зеленых щупальцах, растущих прямо из моей головы.

Кое-что из прочитанного сохранилось в моей памяти. Это были описания других миров и вселенных, а также той смутной нематериальной жизни, что таится за границами всех вселенных вообще. Были там и повествования о разумных расах, населявших наш мир в незапамятные времена, и потрясающие хроники жизни суперинтеллектуальной цивилизации, которая будет населять его миллионы лет спустя после исчезновения последнего представителя человечества.

Я прочел те главы нашей собственной истории, о существовании которых не подозревает ни один из современных исследователей. Бóльшая часть всего этого была написана на языке иероглифов, который я довольно быстро освоил с помощью специальных учебных машин, – грамматические формы здесь образовывались по принципу агглютинации при структуре корневых систем, не имеющей аналогов в нашей лингвистике.

Многие тома были заполнены совершенно другими видами знаков, изученными мной точно таким же образом. Попадались – хотя и редко – книги на знакомых мне языках. Большим подспорьем в моих занятиях были очень толковые картины и рисунки, помещенные как среди текста, так и в отдельных к нему приложениях. Сколько помню, я составлял описание своей жизни и своего времени на английском языке. Из тех книг, что я читал, я по пробуждении мог вспомнить лишь незначительные и бессмысленные обрывки иноязычных фраз, так легко дававшихся мне во сне, но, независимо от этого, сама суть прочитанного нередко оставалась в моей памяти.

Так я узнал – задолго до того, как наяву изучил сходные случаи амнезии и древние мифы, от которых косвенно брали начало все мои сны, – что окружавшие меня существа были величайшей в истории расой, подчинившей себе время и рассылающей своих невидимых разведчиков по всем эпохам и всем обитаемым мирам. Я узнал также, что мой разум был перенесен сюда на тот срок, в течение которого чужой разум будет владеть моим телом, и что рядом со мной находилось немало таких же плененных сознаний. Я даже как будто общался на щелкающем языке Великой Расы с другими пленниками из разных областей галактики, и прежде всего – нашей Солнечной системы.

Там был один разум с планеты, известной нам как Венера, которому суждено будет жить еще в очень и очень далеком будущем, и другой – с одного из спутников Юпитера, живший шесть миллионов лет назад. Из числа земных обитателей мне встречался один, представлявший крылатую звездоголовую полурастительную расу, господствовавшую в Антарктике в эпоху палеогена; трое – от живших на Крайнем Севере покрытых густым мехом предшественников человека, поклонявшихся богу Цаттогуа; один – от совсем уж чудовищной расы чо-чо; трое – от паукообразной цивилизации, населявшей Землю в позднейший период ее существования; пятеро – от тех жесткокрылых тварей, что придут на смену человечеству и станут в свое время объектом массового переноса сознаний Великой Расы, когда та столкнется с угрозой гибели; встречал я и представителей собственной расы.

Я общался с сознанием Юан-Ли, философа, который будет жить около 5000 года нашей эры в жестокой империи Цань-Тянь; с одним из полководцев большеголовых темнокожих людей, владевших югом Африки за пятьдесят тысячелетий до Христа; с Бартоломео Корци, флорентийским монахом из двенадцатого столетия; с королем Ломара, правившим своей жуткой полярной страной за сто тысяч лет до сокрушительного нашествия с запада низкорослых желтых инуитов.

Я беседовал с сознанием Нуг-Зота, колдуна, возглавлявшего черных завоевателей в шестнадцатом тысячелетии нашей эры; с римлянином по имени Тит Семпроний Блес, квестором времен Суллы; с Хефнесом, египтянином из эпохи Четырнадцатой династии, поведавшим мне страшную тайну Ньярлатхотепа; с одним жрецом периода Среднего царства в Атлантиде; с Джеймсом Вудвиллом, джентльменом из Суффолка, свидетелем бурной Кромвелевской эпохи; с придворным астрономом доинкского Перу; с австралийским физиком Невилом Кингстон-Брауном, который умрет в 2518 году; с великим магом страны Ыхе, бесследно исчезнувшей в Тихом океане; с Теодотидом, греко-бактрийским чиновником из третьего века до нашей эры; с пожилым французом Пьером-Луи Монтаньи, современником Людовика ХIII; с Кром-Йа, киммерийским вождем, жившим за пятнадцать тысяч лет до нашей эры, – и еще со многими другими, кого я не уже берусь перечислить.

Каждое утро я просыпался в холодном поту и не раз после того пробовал, опираясь на данные современной науки, решить этот вопрос радикально: либо полностью опровергнуть, либо подтвердить реальную значимость своих снов, – но тогда все наши традиционные понятия о ходе истории предстали бы в совершенно ином, слишком уж фантастическом свете.

Я не мог не содрогнуться при одной только мысли о тайнах, скрывавшихся в нашем прошлом, и об опасностях, подстерегающих нас в будущем. Многое из того, что я узнал от существ, чьи расы придут на смену человечеству, я до сих пор не решаюсь опубликовать.

После исчезновения людей господство на планете перейдет к могущественной цивилизации насекомообразных, в тела которых и переселятся лучшие умы Великой Расы, когда их старший мир окажется на пороге ужасающей катастрофы. Позднее, когда жизненный цикл Земли будет на исходе, они вновь переместятся во времени и пространстве, захватив похожие на луковицы тела растительных существ на Меркурии. Но и после их ухода на Земле еще будут существовать разумные расы; отчаянно цепляясь за остывающую планету и проникая все глубже в земные недра, они продержатся вплоть до ее неизбежного окончательного разрушения…

Между тем в снах я все еще продолжал писать труд о своем времени – отчасти по собственной воле, а отчасти подгоняемый обещаниями расширить доступ к архивам и предоставить свободу передвижения по населенным районам планеты. Главное хранилище знаний, по заказу которого я выполнял эту работу, находилось глубоко под землей в самом центре города. Это грандиозное сооружение намного превосходило по прочности своих конструкций все иные созданные Великой Расой и было рассчитано на то, чтобы пережить любые природные катаклизмы.

Все, что было записано на больших листах плотного и очень крепкого материала, сделанного на основе волокон целлюлозы, переплеталось в книги, которые хранились каждая в отдельном контейнере из сравнительно легкого нержавеющего металла; на крышке его в обрамлении сложных геометрических узоров помещалось название книги, написанное на языке Великой Расы.

Контейнеры располагались в строгом порядке в особых, прямоугольной формы камерах, изготовленных из того же металла, и запирались хитроумной системой поворотов шарообразной дверной ручки. Моей рукописи было выделено свое место среди позвоночных – эта секция предназначалась для человеческой расы, а также для мохнатых гиперборейцев и разумных рептилий, непосредственно предварявших нас в роли хозяев планеты.

Ни разу ни один из снов не дал мне полной картины прожитого от начала и до конца дня. Видения появлялись разорванными фрагментами вне всякой хронологической последовательности. Например, я имел очень смутное представление об условиях своей жизни в мире снов, хотя я как будто припоминал большую каменную комнату, которая считалась моей собственной. Постепенно все ограничения, наложенные на меня как на пленника, исчезали; в некоторых снах я совершал поездки по дорогам, проложенным сквозь густые джунгли, осматривал странные города и даже пытался обследовать развалины громадных темных сооружений, перед которыми Великая Раса испытывала какой-то необъяснимый страх. Были также длительные плавания на больших многопалубных кораблях, обладавших удивительной быстроходностью, и полеты над необитаемыми районами в закрытых воздушных аппаратах, поднимаемых и движимых силой электромагнитного отталкивания.

На отдаленных берегах широкого теплого океана также находились города Великой Расы, а на одном из континентов я увидел примитивное поселение черноголовых крылатых созданий, которым суждено было владеть планетой после того, как Великая Раса перенесет свои сознания в будущее, спасаясь от какой-то неотвратимой катастрофы. Равнинный характер местности и обилие пышной растительности были преобладающими элементами любого здешнего пейзажа. Холмы, низкие и весьма редкие, обычно выказывали признаки вулканической активности.

Об увиденном мною животном мире я мог бы написать целые тома. Вся фауна пребывала в своем естественном состоянии, поскольку техническая цивилизация Великой Расы давно уже отказалась от домашних животных, а пища ее была либо растительного, либо синтетического происхождения. Неуклюжие массивные чудовища тяжело передвигались по заболоченным джунглям, летали в насыщенном влагой воздухе или плавали в морях и озерах; среди них я узнавал прототипы многих более поздних видов – динозавров, птеродактилей, ихтиозавров, лабиринтодонтов, плезиозавров и прочих, известных мне по учебникам палеонтологии. Птиц или млекопитающих я не встречал ни разу.

Поверхность земли и болота кишели змеями, ящерицами и крокодилами, в густых зарослях тучами роились насекомые. Далеко в стороне от морского побережья неизвестные, так и не увиденные мною твари выбрасывали огромные пенистые фонтаны в набухшее низкими тучами небо. Однажды мне довелось опуститься в океанские глубины в гигантской подводной лодке, и я при свете прожекторов наблюдал морских обитателей ужасающих размеров и облика. Я видел также развалины давно затонувших городов и множество представителей самых разных форм подводной жизни – криноидей, брахиоподов, кораллов и рыбообразных.

Что касается физиологии, психологии, быта, нравов и подробностей исторического развития Великой Расы, то здесь мои сны были крайне скупы на информацию, и многие из упоминающихся ниже фактов были почерпнуты мною скорее из старых легенд и описаний других случаев амнезии, чем из моих сновидений.

Дело в том, что мои исследования со временем нагнали, а по многим направлениям и опередили сновидения, так что нередко какой-нибудь из фрагментов сна еще до своего появления был мне знаком по изучаемым материалам. Это окончательно утвердило меня в мысли, что псевдовоспоминания обязаны своим происхождением как моим нынешним занятиям, так и аналогичному поиску, проведенному много раньше моей второй личностью.

Время действия моих снов отстояло от современной эпохи примерно на 150 миллионов лет, когда палеозойская эра начала сменяться мезозоем. Существа, чьи тела были населены разумом Великой Расы, не оставили после себя никакой – по крайней мере никакой известной науке – ветви земной эволюции. Это был обособленный от всех прочих, весьма однородный по своему составу органический тип, совмещавший элементы растительного и животного миров.

Уникальная структура их клеток практически исключала какие-либо проявления усталости и полностью устраняла потребность во сне. Пища, усваиваемая ими через красные раструбы на конце одного из четырех больших отростков, всегда была в полужидком виде и по многим параметрам резко отличалась от пищи других известных нам живых организмов.

Из числа имевшихся у них чувств нам были известны лишь два – зрение и слух, органами последнего были напоминавшие цветочные бутоны выступы на их головах. Кроме того, они обладали многими другими недоступными для нашего восприятия чувствами – даже находясь в их теле, плененное сознание не могло толком разобраться с этими ощущениями. Расположение их глаз значительно увеличивало круг обзора по сравнению с человеком. Кровь их напоминала по виду густой темно-зеленый гной.