Текст книги "Сирота Х. Человек из Ниоткуда"

Глава 16
Два волка

Возвращаясь домой из конюшни в Виргинии, Джек выдает Эвану факты, будто кормит его заслуженным обедом.

– Ты часть того, что мы называем «Программа “Сирота”». Ты хорошо умеешь приспосабливаться к незнакомой ситуации и не теряешь самообладания. За это тебя и выбрали. Есть и другие – такие же, как ты. Ты никогда с ними не встретишься. – Его руки лежат на руле, правя автомобилем. – Ты получишь безупречную профессиональную выучку.

– А с чем связана эта профессия?

– С оружием, – говорит Джек.

Грузовик с грохотом перебирается через железнодорожное полотно. Виниловое сиденье нагрелось под ногами Эвана. У мальчика кружится голова, ему начинает казаться, что все вокруг – сон. Но это не плохой сон.

Наконец Эван спрашивает:

– С оружием для чего?

– Для одиночных тайных операций.

Кажется, Джек забыл о том, что Эван – ребенок. Или же нарочно говорит с ним так, непонятными словами, заставляя мальчика пытаться понять их. Эван раздумывает, надеясь разгадать значение.

– Как шпион?

Джек опускает подбородок – он так кивает.

– Как шпион. Но ты будешь отличаться от других тайных агентов.

«Тайные агенты». Эвану нравится, как это звучит.

– Ты будешь сам по себе. Расходным материалом. Ты не будешь ничего знать. Если тебя схватят, выяснится, что ты сам по себе. Если тебя начнут пытать, ты не сможешь выдать никакой важной информации. Ты будешь посещать места, в которых тебе запрещено находиться, и совершать поступки, которые нельзя совершать. Твое существование будет отрицаться на любом уровне, и это не будет неправдой. Само твое существование незаконно.

– Сирота, – повторяет Эван.

– Верно. Сейчас твой последний шанс уйти, поэтому принимай решение осторожно. Если ты погибнешь, ты погибнешь в одиночестве, никто не узнает о том, какую жертву ты принес. Никто, кроме меня. Не будет ни славы, ни парадов, ни надписи на мемориале. Таков твой выбор.

Эван думает о том месте, откуда он уехал. Об обуви из секонд-хенда, о еде из жестяных банок, о низких потолках и узких коридорах. Джек Джонс кажется ему порталом в другой мир. В мир, находившийся для Эвана вне досягаемости. Возможно, в этом мире найдется место и для него.

Мальчик гладит пальцами порез на ладони, оставленный ножом.

– Звучит неплохо, – говорит он.

Джек смотрит на него. Затем переводит взгляд на дорогу.

– Есть лишь я. Я твой опекун. Единственный человек, который знает, кто ты. Я буду защищать тебя. В любой ситуации и от чего угодно. – За окном позади него проносятся деревья. – Мы все, что у нас есть. Понял?

Эван смотрит на пейзаж за окном.

– Полагаю, да.

– Уклончивые ответы – это не ответы, Эван.

– Да, я понял. – Мальчик переводит взгляд на свои руки, покрытые следами уколов. – Будут еще тренировки? С тем парнем?

– С ним и с другими. Ни при каких обстоятельствах ты не должен называть им свое имя. Они будут знать тебя как Сироту Х.

– «Х» – буква или цифра десять?

Джеку, похоже, нравится этот вопрос.

– Буква.

– Значит, до меня было еще двадцать три человека?

– Да.

– А что будет, когда у вас закончатся буквы?

Джек смеется. Эван впервые слышит, как он смеется. У Джека громкий грудной смех.

– Тогда, думаю, им придется использовать цифры.

Машина проезжает мимо трейлера: какая-то семья выбралась за город на уик-энд.

– В твоей жизни будет лишь один инструктор за раз. Я же всегда буду рядом. Как сегодня.

– Да, но мне никогда не удастся справиться с болью, как тому парню.

Джек задумчиво хмурится. Затем произносит:

– Тебе и не придется этого делать. Тебе нужно лишь вести себя лучше, чем в прошлый раз. – Он поворачивает голову. – Знаешь, какие слова главные в мире?

Эван растерянно смотрит на него.

– В следующий раз, – говорит Джек.

Эвану это не кажется убедительным.

– Ты же читал «Одиссею», верно? – спрашивает Джек.

– Нет.

– Скоро мы это исправим, – произносит Джек с неодобрением. А потом добавляет: – Одиссей не так ловко управляется с мечом, как Ахилл. Не так хорош с луком, как Аполлон. Не так быстр, как Гермес. На самом деле он ни в чем не является лучшим. Но в целом? В целом ему нет равных. Хитроумный Одиссей. – Взгляд Джека движется от одного зеркала заднего вида к другому. – Твоя задача – узнать понемногу от каждого человека, которому известно все о немногом.

Так и проходили последующие годы жизни Эвана.

Рукопашному бою его учил японец, который все время, даже в момент сокрушительной атаки, оставался настолько спокойным, что это бесило. Не было ни поясов, ни додзе, ни белых кимоно – это были уличные боевые искусства, вобравшие в себя лучшее. В пропахшем по́том гараже Джека мир Эвана перевернулся после первого же боя, когда на него разом обрушились все бойцы мира. За ударом ногой из муай-тай следует тычок в глаз из вин-чунь, заставляющий Эвана пошатнуться. Прежде чем он успевает восстановить равновесие, его настигает удар открытой ладонью в ухо из индонезийского пенчак силат, от которого у него начинает звенеть в голове. Наполовину ослепленный, Эван отшатывается, но учитель настигает его ударом локтя из филиппинского кали, совмещенным с локтевым захватом руки. Мальчик падает на пол, сраженный мудростью четырех культур, объединившихся ради раздачи тумаков.

Эван даже не знает, что у него болит сильнее.

Он вытирает кровь с губ.

– Этот парень никогда не выходит из себя?

Джек, сидящий в углу на пляжном шезлонге, отрывает взгляд от книги Видала «Линкольн».

– Ему это и не нужно.

Эван наклоняет голову и сплевывает кровь в ладонь.

– В следующий раз, – говорит Джек, поднимаясь, чтобы идти в дом.

Вечерами они сидят в кабинете, где зеленые стены заставлены возвышающимися до потолка книжными полками. Здесь они занимаются тем, что Джек называет «изучение местности и культур». Эван узнае́т о правилах, об этикете, об истории, о табу у разных народов. Что говорить, если случайно наступишь кому-то на ногу в московском метро. Что думают армяне о турках. Каким образом предлагать визитку в Китае. Как произносится французское «r». Они занимаются и произношением, чтобы Эван мог избавиться от восточнобалтиморского акцента и его речь стала такой же неузнаваемой, как у любого диктора новостей. Вскоре манера говорить перестала сообщать о нем больше, чем он хотел сказать словами.

Через некоторое время за этим следует сорокапятиминутная поездка в Форт-Мид. Джек неизменно входит через заднюю дверь. Пост охраны всегда подозрительно пуст. Обычно они идут к ангарам, расположенным в поросшем лесом конце базы. Полубезумный капитан с покрытым шрамами подбородком сгоняет с Эвана семь потов, обучая его двигаться под огнем. Мальчик пригибается, перебегая зигзагами от укрытия к укрытию, от одного ствола дерева к другому, пока пули выбивают кусочки коры у него над головой. И всюду его настигает рев капитана: «Внимательнее, Икс. Пусть твое тело это запомнит. Тяжело в ученье – легко в бою».

Однажды, раздосадованный беготней Эвана, капитан отвесил ему подзатыльник. В тот же миг между ними материализовался Джек.

– Можешь причинять ему боль ради тренировки. Но тронь его хоть пальцем от злости, и у тебя будут шрамы по всему лицу. Понял меня?

С глаз капитана мгновенно спадает кровавая пелена.

– Да, сэр, – отвечает он.

На обратном пути Эван говорит Джеку «спасибо».

Тот лишь кивает. Грузовик грохочет по выбоинам на дороге. В люк задувает горячий ветер. Джек, похоже, о чем-то думает. Наконец он произносит:

– Я знаю, что детали твоего рождения… неясны. Если хочешь, мы можем провести генетический тест, найти твоих родственников, выяснить, кто ты.

Эта возможность заставляет Эвана притихнуть. Джек понимает, что давить на него не стоит, и терпеливо ждет ответа.

Эван откашливается.

– Я знаю, кто я, – говорит он. – Я твой сын.

Джек мычит в ответ что-то неопределенное и отворачивается – возможно, чтобы Эван не видел его лица.

Тренировки следуют одна за другой непрерывно. Эван учится прыгать, перебираться через ограждения из колючей проволоки, лазить по деревьям, заборам, стенам. Он учится у старомодного инженера систем безопасности, которого злит отсутствие у него познаний в электронике, и у хакера-подростка, раздраженного тем, как медленно Эван думает. Его учат тому, как сближаться с людьми, выяснять и использовать их слабости. Как не выдавать ничего языком тела, оставаясь совершенно неподвижным во время разговора. Каждый раз, когда Эван поднимает руку, специалист по допросам бьет его по костяшкам крышкой металлического ящика. В конце концов Эван начинает сидеть неподвижно, будто его руки привязаны к ручкам стула. Худой психолог проводит десятки тестов со странными вопросами:

– Изменяли ли вы любимому человеку?

– Нет.

– Занимались ли вы сексом с животным?

– Нет.

– В какой момент заканчивается верность?

– Когда кто-то просит вас заняться сексом с животным.

Сидящий в углу Джек давится кофе.

Эван учится стрелять стоя, с колена, лежа, в цели, находящиеся в семи сотнях ярдов, в трех сотнях. После того как он набил руку на обычных мишенях, инструктор переходит к человеческим силуэтам, затем к фотографиям женщин и детей в полный рост. Когда Эван колеблется, инструктор говорит ему:

– У людей обычно не нарисована мишень на груди и на лбу. Подбери сопли, Икс.

Для тренировки в снайперской стрельбе инструктор одевает манекенов, затем наполняет головы из латука кетчупом и ставит им на плечи. Она возвращается к краю стрельбища, где ждет Эван.

– Когда ты нажмешь на курок, – говорит она, – хочу увидеть, как голова взорвется. – В наше время мы держим смерть на расстоянии, Икс, – говорит инструктор, пока Эван целится. – Мы прячем ее в больницах и домах престарелых. Мы получаем еду в герметичной упаковке и храним ее в холодильнике. Раньше, если ты хотел съесть цыпленка, ты сам шел на задний двор и сворачивал ему шею.

Аромат ее духов удивительно женственен: от нее пахнет свежим бризом и лимоном. Что-то в шестнадцатилетнем теле Эвана реагирует на этот запах.

– Мой старик был полковником. Он хотел, чтобы я понимала, что скотобойни делают за нас нашу работу. Когда я была в твоем возрасте, он отвез меня туда: только мы, мачете и ужас от взгляда смерти в глаза.

Эван нажимает на курок, и голова из латука разлетается облаком красного тумана.

– Неплохо, – говорит инструктор.

Позже она приматывает скотчем к своему глазу апельсин и заставляет Эвана пробить его пальцем.

– Хорошо, – говорит она, лежа на земле. Эван чувствует ее горячее дыхание. – Теперь согни палец как крючок. И вытащи то, что внутри.

Когда он делает то, что она сказала, инструктор кричит и воет. Эван в ужасе замирает. Та смотрит на него одним глазом.

– А ты думал, жертва будет вести себя спокойно?

Эван собирается с духом и вновь засовывает палец в мякоть.

Тем вечером за ужином Эван собирает остатки засохшей мякоти с рукава и кладет ее в еду.

– Что? – Джек не поднимает головы.

Эван рассказывает ему об апельсине, о пальце, о криках инструктора, о том, как он лежал на ней сверху, сжимая руками, и чувствовал ее дыхание.

Джек откидывается на стуле, скрещивает руки на груди.

– Мы должны научить тебя убивать в пылу боя и убивать намеренно. Это разные вещи. Тебе придется делать это не только на снайперской дистанции. Не только на дистанции штыкового боя. Но и лицом к лицу, глаза в глаза.

– Значит, я должен думать, что люди – это просто предметы?

– Нет. – Джек со стуком ставит стакан воды на стол. – Хоть обычно и говорят, что нужно забыть о том, что враг – человек. Узкоглазые, фрицы, хачи… Все сводится к номеру на рукаве. Так проще в краткосрочной перспективе. А в долгосрочной? – Он качает головой. – Всегда уважай жизнь. Тогда и твоя жизнь станет ценной. Самое сложное – не сделать из тебя убийцу. А сделать так, чтобы ты остался человеком.

– Этому учат других Сирот?

Джек накручивает спагетти на вилку, смотрит на нее, а затем откладывает в сторону. Он переводит взгляд на фотографию своей жены, стоящую на каминной полке. Женщина запечатлена на каком-то экзотическом пляже, полном черного песка, по колено в воде, в мокром летнем платье, облепившем бедра. Джек вытирает рот салфеткой.

– Нет.

– Почему нет?

– Так сложнее. – Тыльной стороной ладони Джек отодвигает тарелку на несколько дюймов. – Есть старая легенда чироки. Старик рассказывает своему внуку о битве, о том, что происходит внутри каждого человека.

– Два волка.

– Верно. Один волк – это страх, паранойя и жестокость. Другой – доброта, смирение, сострадание, ясность. И мальчик спрашивает деда: «Какой волк победит?» Ты помнишь ответ?

– Тот, которого ты кормишь.

– Верно. И наша задача в том, чтобы… – Джек складывает салфетку и стирает пятно соуса с края тарелки. – Кормить обоих.

* * *

Яростный стук в дверь заставил Эвана прервать медитацию. Когда он осознал, что вернулся в настоящее, его тело уже среагировало: он был на ногах, держа пистолет в руке и глядя на запертую дверь, разделявшую его и человека, который был за ней.

Глава 17
Осколки

Ожесточенный стук в дверь не затихал, отражаясь эхом от стен и потолка. Эван достиг двери, сделав восемь бесшумных шагов. Дверного глазка не было – они обычно не очень хорошо защищают от пули или, скажем, шила, – но вместо этого Эван установил в коридоре камеру, спрятав ее за вентиляционной решеткой. Он отодвинул висевший на стене гобелен с изображением Будды, за которым был монитор камеры безопасности.

Эван взглянул на изображение в высоком разрешении. Футболка, обтягивающая женские формы. Копна спутанных волос. Кулак другой руки – той, что не участвует в избиении двери, – уперт в бедро.

Мия Холл, квартира 12В.

Эван выдохнул, спрятал свой пистолет в карман висевшего у двери плаща и повернул дверную ручку.

Мия рванулась внутрь еще до того, как дверь была полностью открыта.

– Бить в колено? Серьезно?

– Ой-ой, – произнес Эван.

– Точно, ой-ой. Ой-ой, я провела весь день не в зале суда, а в кабинете директора начальной школы Роскомер. – Мия скрестила руки на груди, как будто укоряла ребенка. – Вы и правда сказали ему, что так можно справиться с хулиганом?

– Я пошутил.

– Питеру восемь лет. Вы для него пример. Вы должны сказать ему, что насилие не метод решения проблем.

Выражение ее лица ясно давало понять, что это не просьба.

Из кармана плаща, висевшего с другой стороны приоткрытой двери, торчала черная рукоять пистолета. Эван засунул оружие поглубже и вышел на лестничную площадку, следуя за Мией по коридору.

* * *

Один глаз Питера требовательно смотрел на Эвана. Другого глаза не было видно за пачкой замороженного гороха. Мальчик откинулся на подушки, лежа на кровати в форме гоночной машины, накрытой простынями с изображением Гарри Поттера. Волосы на виске торчали под странным углом – последствия инцидента с «пиратским» скотчем. Эван и Мия стояли у кровати, будто провожали тело в последний путь.

Питер убрал горох; другой глаз мальчика был опухшим и красным из-за лопнувших сосудов. Выглядело это пугающе, хотя на самом деле повреждения были незначительными. Тем не менее Мия охнула.

Питер улыбнулся Эвану, сверкнув передними зубами.

– В следующий раз, да?

– Нет, – строго возразила Мия. – Не в следующий раз. Мы так проблемы не решаем, Питер. В следующий раз ты поступишь умнее – так, чтобы мы с тобой не оказались в кабинете у миссис Димарко. Эван, пожалуйста, скажите ему.

В комнате пахло пластилином, зубной пастой и жевательной резинкой. На папке с домашним заданием, лежащей на полу, сверкала золоченая эмблема с изображением улыбающейся кукушки: «Начальная школа Роскомер-роуд». Под потолком висели три воздушных шарика с фирменным знаком детского обувного магазина. На столе над человечком из конструктора «Лего», похоже, проводилась какая-то хирургическая операция: он лежал сверху на тряпке рядом с несколькими ватными палочками и тюбиком суперклея. На гво́здике под вентиляционным отверстием висела выполненная цветными мелками картинка с тремя обезьянами – «ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу». Эван чувствовал себя так, будто высадился на неизведанной планете.

Он прокашлялся.

– Драться нехорошо, – сообщил Эван.

Убрав волосы со лба, Мия бросила на него взгляд, одновременно разочарованный и ободряющий.

– Гораздо более эффективным способом разрешения конфликта будет наябедничать, – продолжил Эван.

Неодобрительное молчание Мии было столь красноречиво, что, казалось, звенело в воздухе.

И тут у нее зазвонил телефон, проигрывая музыку из «Челюстей». Мия вынула телефон из кармана и замерла.

– Простите. Прошу прощения. Серьезная проблема на работе. Не могли бы вы…

Эван кивнул, и Мия, отвечая на звонок, вышла из комнаты. Эван обратил внимание на то, что дверь она оставила открытой. Питер выжидательно смотрел на него. Что, черт возьми, он, Эван, вообще тут делает? Его мысли вернулись к Кэтрин, запертой в номере мотеля и ожидающей рассвета и его возвращения. Ее отца держали в заложниках злоумышленники. Может быть, его связали? Заткнули ему рот кляпом? Били?

Эван оглядел комнату, словно надеялся найти в ней нужные слова. Не нашел. На столе стояла семейная фотография в рамке. На ней Питер был еще младенцем, у Мии была уже давно вышедшая из моды прическа, а ее муж, глядевший в камеру сквозь очки, беззаботно улыбался. Записка, приклеенная к подоконнику, содержала очередную порцию мудрости от Питерсона: «Улучшай что-нибудь в каждом месте, где ты находишься».

Эван закрыл глаза и вспомнил свои детские годы. Он представил себе, как подрагивают губы Джека, когда он раздумывает над вопросом, будто пытаясь подобрать слова. Эван подтянул к себе шаткий стул, развернул его и уселся задом наперед.

– Слушай, – сказал он, вздохнув. – Я не знаю, каково тебе, но меня бесит то, что пацан сделал с тобой такое.

Питер покосился на свои руки, лежавшие поверх простыни.

– Наверное, он начал к тебе приставать, ты попытался защититься и получил кулаком в лицо, – продолжил Эван. – Это нечестно и фигово, конечно.

– Хотел бы я постоять за себя, – наконец сказал Питер, едва не плача и все еще не поднимая взгляда.

– Ты можешь это сделать, – ответил ему Эван. – Просто ты недостаточно крепок, чтобы делать это кулаками. Так что будь умнее, держись от этого пацана подальше, в поле зрения учителя. В этом нет ничего плохого. О’кей?

– О’кей.

– Ну а если это не сработает, ты всегда можешь подмешать средство для чистки раковины в его бутылку с водой.

Питер ухмыльнулся и протянул кулак. Эван стукнул об него и направился из комнаты.

Мерцающий экран телевизора с отключенным звуком возвышался над разбросанными по полу игрушками и грязным бельем, высыпавшимся из перевернутой корзины, лежавшей на диване. Рядом с диваном валялся опрокинувшийся поднос, на полу были разбросаны осколки разбившихся тарелки и миски.

Мии нигде не было.

Пройдя по коридору, Эван тихо позвал ее. Дверь в спальню была открыта, но, заглянув в комнату, он понял, что она пуста. Затем Эван услышал всхлипывание из темноты кладовой.

– Мия?

Он открыл дверь кладовки пошире и увидел, что женщина сидит на полу, прислонившись спиной к шкафчикам, и вытирает лицо. В руке у нее был все тот же вездесущий айфон.

– Простите. Просто я… Простите. Иногда…

– Можно войти?

– Да, пожалуйста.

Эван прислонился к стене напротив, между висящих на вешалке блузок, и опустился на пол. Мия была обута в тапки, сделанные в виде кроликов. Они были розовые, пушистые, с изображением сердечка и надписью «Лучшая мама в мире». При виде этих тапок Эван почувствовал нечто большее, чем просто удивление. Он понял, что ему нравится этот дом, где ножом пользуются, чтобы намазывать масло, а суперклеем – чтобы чинить игрушки.

– Простите, что накричала на вас там, наверху, – сказала Мия.

– Вы просто защищали своего сына.

– Вот что я вам скажу: быть родителем – это не для слабаков.

– Да уж, – ответил Эван. – Похоже на то.

– А еще и работа… – Мия вздохнула. Пряди волос снова легли ей на лоб. – Справляться со всем этим одной… Иногда это невероятно трудно. Я понимаю, что это звучит жалко, учитывая мой достаток, но… – Выражение ее лица изменилось. – Я все делала правильно, – произнесла она. – Усердно училась, упорно работала, была хорошей женой. Я знаю, что вы скажете. Мне надо вырасти. Я знаю, что говорю наивные вещи, но господи боже! Хочется надеяться, что все образуется. Что будет лучше, чем сейчас. – Мия взмахнула рукой, обведя вешалки, на которых висели плащи, и кипу свитеров на верхней полке. – Я продолжаю говорить себе это, верить в это, но этого не происходит. Почему?

Эвану были неизвестны такого рода проблемы – значимые, но не важные, прозаичные, но не тривиальные. Мальчик, растущий без отца. Ванная комната, в которой забился слив. Пакет с замороженным горохом, который прикладывают к синяку. Мия продолжала смотреть на Эвана, и он понял, что она ждет ответа.

– Полагаю, что это вопрос дисциплины и целеустремленности.

Мия задумчиво хмыкнула.

– Это вам так кажется, – сказала она без упрека. – В вашей жизни никого нет. То есть вообще никого. Люди и отношения сбивают с толку, норовят пнуть тебя под зад, отвлечь, заставить сменить курс. Ничего нельзя сделать идеально, если ты не один… А потом знаете что? Потом ты один. И это тоже далеко от идеала.

В памяти Эвана всплыл еще один эпизод: Джек, поздно вечером обходящий ферму, протирающий пыль, поправляющий предметы на полках, складывающий одежду и постельное белье с методичностью конвейера. Эвану всегда казалось, что этот ежевечерний ритуал – выражение стойкости, желания привести комнату, дом, вселенную в порядок, граничащих с религиозным фанатизмом.

– Возможно, ничто из того, что мы считаем важным, на самом деле не важно, – произнесла Мия. – Возможно, самое важное – это мелочи. Они скапливаются дюйм за дюймом, пока из них не образуется что-то без нашего ведома. Подбирать голосующих попутчиков. Собирать завтраки в школу. Сидеть у кровати в больнице одну ночь за другой… – Ее глаза блеснули в темноте. – Но это тоже выматывает. – Мия запрокинула голову, пытаясь сдержать слезы. – Я боюсь, что не смогу справиться со всем одна. Со всеми невзгодами. Что я слишком слабая, слишком чувствительная. Что одно будет следовать за другим, а у меня не хватит сил.

– Вы не слабая, – ответил Эван. – Вы не боитесь показаться непривлекательной.

– Ну, чудесно. – Мия слабо улыбнулась. – Значит, теперь я еще и непривлекательная. – Она вытянула руку вверх по диагонали. – Помогите мне встать.

– Уверены, что готовы выйти из шкафа?

Мия кивнула.

– Нужно убрать в комнате и постирать белье. К этому-то я готова.

Эван поднялся на ноги, взял женщину за руку и помог ей подняться. Мия, казалось, совсем ничего не весила. Какое-то мгновение они стояли рядом, почти соприкасаясь животами в тесном пространстве. Эван чувствовал ее взгляд на подбородке, ее дыхание на своей шее. Затем Мия похлопала его по боку и протиснулась мимо. Из спальни они вышли вместе. Мия выключила телевизор и принялась собирать белье.

Эван, направляясь к двери, вновь подумал об афоризме, который она прилепила к стене для своего сына. «Следуй за тем, что важно, а не за тем, что выгодно». Он остановился, глядя на надпись, и подумал, неизменны ли его Заповеди. Можно ли добавлять новые правила по собственному желанию? Эван опять вспомнил, как Джек бродил по темному дому, наводя заметный лишь одному ему порядок, производя одни и те же действия ночь за ночью. Ферма – такая безопасная, убранная, дышащая уютом – всегда казалась находящейся вне времени. Эта квартира выглядела совершенно иначе. Со всеми этими отпечатками маленьких рук на стенах и семейными фотографиями в рамках, она воплощала в себе превратности жизненного цикла – но в ее стенах обитал уют другого рода.

Мысль ускользнула прежде, чем Эван смог ее сформулировать, но все же он почувствовал, что такой уют недостижим без столкновения со сложностями жизни.

Краем глаза Эван заметил Мию, ползающую на четвереньках на полу у перевернутого подноса. Он развернулся и присоединился к ней, помогая собирать осколки.