Текст книги "Доисторический мир"

Существуют свидетельства того, что для людей эпохи мезолита, которые начали селиться на прибрежных территориях в его последнюю фазу, основными источниками пропитания стали морские млекопитающие, рыба и моллюски, хотя сомнительно, представляет ли это новую отправную точку или просто произошло вследствие затопления более древних мезолитических побережий на большей части Европы. Благодаря многочисленным холмам, образовавшимся из отбросов и утвари первобытных людей в Дании и Южной Швеции, стало очевидно, что морские ресурсы нашли широчайшее применение в атлантическую климатическую фазу. О том же свидетельствуют раскопки пещерных жилищ и холмов, оставленных представителями ларнийской и обанской культур по обеим сторонам Северного пролива на северо-востоке Ирландии и юго-западе Шотландии и на островах, находящихся на удалении от современного побережья Морбиана, а также вблизи устья реки Таг в Португалии, где проживали представители кремневых индустрий, которым были свойственны наконечники стрел трапецеидальной формы. Еще одно доказательство – раковинные кучи у входов в пещеры, изобилие которых встречается в североиспанской провинции Астурия и далее к западу, до самой Северной Португалии.

Важным аспектом поздних стадий развития в истории некоторых мезолитических групп в Европе является то, что они демонстрируют следы влияния вторгшегося в их жизнь неолитического хозяйства. Так, на определенной стадии, в прибрежном поселении в Дании, что подтверждает пример культуры, названной в честь стоянки Эртебелле в Северной Ютландии, мы обнаруживаем ряд черт, должно быть, неолитического происхождения, а именно – занятие гончарным искусством, использование плоской и лучеобразной ретуши при изготовлении кремневых топоров, заостренные наконечники стрел, сделанные из срезов кремневых пластин. И наконец, самое прямое доказательство – развитие сельского хозяйства и животноводства наряду со старыми способами добывания пищи. Общеизвестно, что все это имеет двоякое объяснение: либо указывает на связи между местными охотниками-рыболовами и незваными скотоводами, пришедшими в Данию, либо является свидетельством того, что на местную мезолитическую культуру оказали воздействие неолитические сельские культуры, существовавшие кое-где южнее. Что в любом случае можно сказать точно, так это то, что подобные контакты привели в действие процесс аккультурации, который служит объяснением особого характера ранней неолитической культуры севера. К тому же на юго-западе Европы мы находим следы того, что народы, которые изготавливали кремневые пластины и трапецеидальные наконечники стрел и вели совершенно иной мезолитический образ жизни, по-видимому, пасли стада коз или овец. В их число входят создатели кьеккенмедингов, или раковинных куч, обитавшие в дельте реки Таг, на побережье Морбиана, и представители тарденуазской культуры, населявшие пещеры Гюйени, которые получили свое название от Фер-ан-Тарденуа в Иль-де-Франс. Существуют также альтернативные объяснения, но факт остается фактом: и в Северной, и в Южной Европе люди позднего мезолита ликвидировали разрыв между обществами, основу которых составляло исключительно неорганизованное хозяйство, и теми, что всецело зависели от занятий животноводством.

Ранние неотермальные времена также свидетельствуют об определенном увеличении площадей, занятых поселениями людей. В особенности это касается северных территорий, освободившихся от власти гляциальных и перигляциальных климатических условий. На Британских островах заселенные земли сократились во времена последнего ледниковья до территории южнее границы между Сеттлом и Скарборо. И хотя на большей части Ирландии было множество пастбищ для большерогого оленя (которого также называют гигантским или ирландским) с пышной сочной растительностью, земли практически пустовали, люди на них не жили. Заселение пустовавших территорий происходило в двух направлениях: с одной стороны, создатели кремневых индустрий, аналогичных совтерской культуре Франции, но внесшие в них местное своеобразие, переселились, перейдя по Пеннинским горам, в Северо-Восточную Англию и Восточную Шотландию, а отчасти – к востоку, на остров Мэн; с другой стороны, ответвившись от центра культуры Маглемозе, ее представители обосновались на востоке Йоркшира в самом начале окончания пребореального периода, распространились на запад, через море, в Ирландию, где их поселения сосредоточились в богатой кремнем провинции Ольстер. Ларнийско-обанская культура, которая развилась по обеим сторонам Северного пролива и, в конечном счете, распространилась до западного побережья Шотландии, вполне вероятно, испытала влияние культуры, азильской по характеру, проникшей с территории Бискайи к югу, но обретшей свои собственные отличительные черты, выдававшие ее местный колорит, и в это внесли свой немалый вклад занятия людей, неразрывно связанные со спецификой их проживания на побережье.

В самом конце последнего ледникового периода бо́льшая часть Скандинавского полуострова была все еще погребена подо льдами, южная граница которых, отмеченная фенноскандской мореной, проходила четко на юге Осло и Стокгольма. Более того, с южной стороны ледового щита обширная зона, подвергшаяся изостатическому придавливанию, была затоплена морем. По мере сокращения ледового щита и освобождения земли от его оков стали расширяться территории, заселяемые людьми, но следует заметить, что освоение земель в эпоху мезолита фактически ограничилось площадями, простиравшимися до берегов Атлантики, находившимися за пределами фенноскандской морены. Открытие каменных индустрий здесь и там, по всему атлантическому побережью Скандинавии до Финнмарка и далее до берегов Мурманска, наводит на мысль о распространении береговых культур, обнаруженных в Дании и Западной Швеции и отнесенных к ранним атлантическим временам, но, по всей вероятности, упрочивших свое положение гораздо раньше. Трудность передвижения по суше до изрезанного фьордами побережья Норвегии, точно так же, как прерывистая цепь поселений, предполагают, что распространению культуры фосна-комса на север способствовало то, что ее представители приплыли туда на лодках, использование которых сильно увеличило возможности миграции в условиях первобытного общества.

Далее на востоке, в европейской части России, также наблюдается определенное расширение площади поселений. Так, долину реки Оки, куда с трудом проник человек верхнего палеолита, относительно плотно заселили мезолитические охотники-рыболовы. Еще дальше, на севере, присутствуют признаки того, что они начали вторгаться в южные пределы зоны сосновых лесов, простиравшихся от Восточной Балтики до Урала. Кунда и другие стоянки в Эстонии изобилуют оснасткой из кости и рога оленя, предназначенной для охоты и рыбной ловли, сопоставимой, но не идентичной с найденной на территории Западной Балтики и принадлежащей примерно к тому же времени, как стало ясно из отложений бореального и более поздних периодов. Чрезвычайно похожие находки, связанные с восточно-маглемозианской культурой, обнаружены на северо-западе России и дальше на удалении примерно 1200 километров к востоку, в шигирской культуре, вблизи Свердловска, за небольшим ущельем в Уральских горах. Хотя восточные маглемозцы преодолели хвойные леса, пройдя через область более чем в тысячу миль, они не углубились в них настолько, чтобы занять бо́льшую часть севера Европейской России, и она осталась незаселенной. К востоку, в Центральной Сибири, не произошло сколько-нибудь значимых изменений во внешней среде, и, как следствие, нельзя провести никаких четких границ в истории культур до самого появления керамики. Материал с Верхоленской горы рядом с Иркутском ассоциируется с современной фауной и датируется неотермальными временами, но, по сути, указывает на продолжение верхнепалеолитических традиций этого региона.

Глава 4
Изобретение сельского хозяйства и подъем месопотамской цивилизации

Неспециализированное многоотраслевое сельское хозяйство как основа развития цивилизаций Древнего мира

Возможность продвижения навстречу цивилизованному обществу прежде всего зависела от новой взаимосвязи человека и природы, а именно растений и животных, составлявших основу его пропитания. Поскольку он кормился мясом животных, добытых на охоте, дичью, пойманной в ловушки, рыбой, выловленной в водоемах, а также насекомыми и яйцами, которые ему удавалось собирать, листьями, корнями, фруктами и семенами, это ограничивало его способность вести своего рода общественный образ жизни. Как правило, он мог жить лишь в небольших группах, что значительно сужало рамки, в которых могли происходить специализация и разделение труда. К тому же в течение года ему приходилось передвигаться по обширным пространствам земель, меняя свое место жительства так, чтобы быть ближе к источникам природных ресурсов на очередной, выбранной им для поселения территории. Вряд ли удивительно, что среди общин, чья энергия была почти полностью направлена лишь на то, чтобы остаться в живых, технологии находились на очень низком уровне. Известно, что такие племена, как квакуитль и нутка в Британской Колумбии, которые обеспечивали себя провизией, вылавливая лосося, приплывавшего в их реки в сезон нереста, и делая его запасы, могли не сниматься с насиженных мест, строили массивные дома из древесины и придерживались тщательно продуманных общественных установлений, включавших церемониальное уничтожение материальных ценностей. Однако факт остается фактом: никакие другие люди, а лишь пионеры в области сельского хозяйства были способны своими собственными усилиями выбраться из каменного века. Только благодаря контролю над разведением животных и растений древний человек сумел обеспечить себя надежным и легко расширяемым источником питания и, таким образом, заложить прочный фундамент для культурного развития. Изобретение сельского хозяйства было на самом деле явлением революционным в том смысле, что только оно сделало возможным подъем обладающих письменностью цивилизаций, хотя неплохо помнить и о том, что хозяйство нового типа устанавливалось постепенно, а его воздействия на другие аспекты культуры были поначалу так незначительны, что практически не нашли отражения в археологических документах.

Карта 3. Центры цивилизации Старого Света примерно в 8000–2500 гг. до н. э.

Исторические цивилизации Ближнего Востока были сосредоточены у великих рек: Евфрата, Тигра, Нила и, позднее, Инда. Но археология, опираясь на радиоуглеродную датировку, делает совершенно ясным, что предшествующие ступени развития, на которых происходило зарождение сельского хозяйства, металлургии, городских поселений и сложной общественной иерархии, были пройдены человеком и в других местах. Возникновение сельского хозяйства и истоки оседлой жизни на Ближнем Востоке связаны с зоной, простирающейся от Палестины, Сирии и Киликии, откуда они распространились через предгорные районы Турции и Северного Ирака в Иран, к берегам Каспийского моря и в Туркестан (карта 3). В то время как на аллювиальных землях установились аридные условия и потребовалась ирригация, чтобы вернуть им плодородие, гористые местности, на которых сегодня выпадение осадков в виде дождя превышает 40 сантиметров в год, даже в самую засушливую фазу неотермального периода должно быть были наиболее благоприятны для первобытных людей, занимавшихся сельским хозяйством. Более того, именно на этих территориях достигли расцвета, будучи еще дикими, прототипы важных зерновых культур и домашнего скота. По крайней мере, Triticum dicoccoides (дикая двузернянка) и Hordeum spontaneum (дикий ячмень), соответственно, предшествовали появлению пшеницы двузернянки и ячменя, двух злаков, преобладающих в сельском хозяйстве этой зоны, причем и тот и другой даже сегодня, как и прежде, встречаются в этих местах в дикорастущей форме. Нет свидетельств того, что хотя бы один из них произрастал в Египте до тех пор, пока не был посеян человеком. Единственный дикорастущий злак, встречавшийся в Европе, Triticum aegilopoides, пшеница эгилопсовидная, произраставшая в Албании, Югославии и Северной Греции, вряд ли играла какую-то значительную роль, поскольку T. monococcum, пшеница однозернянка, которая от нее произошла, никогда не культивировалась как отдельное растение, потому что, как правило, имела всего одно зерно во вторичном колоске и не представляла интереса для разведения. Кроме того, хотя дикие прототипы быков и свиней были довольно широко распространены в умеренной зоне во время неотермального периода, дикие бараны встречались лишь на очень ограниченной территории. Муфлона можно было обнаружить в зоне от Сирии и Южной Турции до Ирака, уриал получил распространение от Каспия, через Иран и до Афганистана и Северного Пакистана, аргали – разновидность, свойственная региону от Туркестана до Узбекистана. Равным образом, именно в предгорных и горных зонах содержались руды металлов, что создало благоприятные условия для технологического прогресса обществ, хозяйство которых долгое время основывалось лишь на обеспечении пропитания. Когда общественное развитие стало идти более быстрыми темпами, впервые стало возможным заселение аллювиальных территорий, ирригация почвы и массовое использование основных сырьевых материалов.

Если изначально центр сельского хозяйства располагался где-то в пределах только что упомянутых земель, то новаторов, в определенном смысле ответственных за все будущее цивилизации Старого Света, следует искать среди передовых охотников-рыболовов и собирателей, занимавших эти территории в самом начале или непосредственно до начала неотермальных времен. Но наши знания о мезолитических народах Западной Азии все еще неполны, и это не позволяет нам делать какие-либо уверенные выводы о тех, кто предопределил развитие цивилизованных обществ. Можно допустить, что в действительности несколько разных групп столкнулись с одной и той же проблемой – высушиванием почвы, которым на этих землях было отмечено начало неотермального периода. В любом случае, даже если какая-то одна группа опережала в развитии другие, условия были таковы, что люди охотнее, чем обычно, стали воспринимать новые пути, способные облегчить ношу существования, в результате чего картина происходившего в те времена оказывается довольно расплывчатой. По этой причине, вероятно, нам следует дождаться более четкого определения групп людей эпохи мезолита, заселявших этот регион, и, кроме того, системы радиоуглеродной датировки, достаточно точной для того, чтобы можно было обозначить территории, на которых впервые возникла новая форма хозяйства.

Протонеолитические культуры Иерихона и Джармо

Между тем раскопки в Тель-эс-Султан, где находилась стоянка древних людей на месте древнего Иерихона, в Иордании и на холме Джармо в Курдских предгорьях Северного Ирака пролили долгожданный свет на раннюю стадию в истории сельского хозяйства. Основание кургана в Иерихоне выдало следы пребывания натуфийских охотников-рыболовов, чьи останки, которые прежде встречались в пещерных жилищах и на открытых местах, главным образом в Палестине, представлены наиболее полно по сравнению с представителями других мезолитических групп в Западной Азии. Согласно радиоуглеродной датировке, они устроили свое жилье возле источника в Иерихоне примерно 7800 лет до н. э. и, судя по ограниченному пространству, которое они занимали, кажется, сформировали лишь небольшую группу, возможно, несколько примитивных семей, таких, что могли жить у входа в большую пещеру. Как и их собратья, жившие на горе Кармель, жили они, в основном охотясь на газелей, и дополняли свою диету, собирая урожай зерна с помощью жатвенных ножей, имеющих вставки из кремневых пластин. Были ли те зерновые дикорастущими или в каком-то смысле окультуренными человеком, долго оставалось предметом дискуссий, но стоит обратить внимание на то, что дикие, растущие сами по себе злаки в наше время могут непосредственно соседствовать с культурными, и нет доказательств того, что натуфийцы применяли какие-то особые меры для хранения запасов зерна или создали настоящие ручные мельницы или мельничные камни – жернова, хотя они наверняка употребляли каменные приспособления для трения того типа, что использовались в разных частях света для приготовления пищи из диких растений. До тех пор, пока образцы зерна, урожай которого собирали натуфийцы, не будут изучены компетентным ботаником, вряд ли можно быть уверенными по поводу их точного происхождения. Что нам определенно известно, так это то, что натуфийцы едва ли сумели обрести над произрастанием злаков контроль, достаточный для того, чтобы оказать какое-либо заметное влияние на их образ жизни.

Напротив, примерно четырнадцатиметровые археологические напластования, залегающие над натуфийским слоем, хотя в них еще не обнаружена настоящая керамика, ясно указывают на существование значительно бо́льших социальных групп и более долговременные поселения, и можно обоснованно предположить, что, когда будут описаны останки растений, обнаружится определенный прогресс в окультуривании злаков. Уже проведенное сравнение оснований рогов многочисленных коз, найденных на стоянке, с аналогами, принадлежащими диким особям, свидетельствует об имевшем место одомашнивании. В протонеолитических отложениях различают две четко выраженные стадии. Более ранняя, представляющая натуфийскую традицию в кремневой индустрии, хотя в ней недостает некоторых типов орудий, дополнена каменными топорами с отшлифованной рабочей поверхностью. Для нее характерны неплохо построенные круглые хижины с осевшим полом и ульевыми стенами, выложенными из длинных овальных кирпичей с плоскими основаниями и кривой или выпуклой верхней поверхностью. В ходе этой более ранней, или, как ее называют, «горбатой», стадии протонеолита, которая, судя по кремневым орудиям, наследовала натуфийской традиции, поселение, раскинувшееся по всей площади холма, было защищено рвом, прорезавшим твердую скальную породу на глубину трех метров и имевшим девятиметровую ширину в верхней части. Позади рва находилась массивная каменная стена с огромными круглыми башнями, расположенными через определенные интервалы друг от друга; их соединяли внутренние лестницы, взойдя по которым защитники занимали свои места у орудий при обороне.

Тот факт, что столь примитивные люди считали необходимым уделять такое внимание защите своего поселения, предполагает наличие врагов, имевших аналогичный уровень развития, и, вероятно, об этом свидетельствует верхний протонеолитический пласт, начавший формироваться примерно 6000 лет до н. э. Но это совсем необязательно подразумевает, что переход к оседлому образу жизни, основанному на зарождающемся сельском хозяйстве, в дополнение к охоте на разнообразных животных, совершило не одно мезолитическое племя в данном регионе. Наиболее вероятно, здесь отражена возможность развития из одного натуфийского племени различных местных общин, которой благоприятствовало обретение более размеренного образа жизни. Примечательно, что каменная индустрия, представленная в верхнем иерихонском слое заостренными наконечниками стрел, полученными при помощи отжимной ретуши, и тяжелыми зазубренными жатвенными ножами, близка по характеру тахунской, ранее обнаруженной в иудейской пещере Эль-Хиам, в напластованиях, залегающих над следующими один за другим более молодыми натуфийскими. Характерной чертой верхнего протонеолита Иерихона является появление ручной мельницы особого типа, клинообразной формы, с углублением для толчения на более широком конце, а также, ставшее уже общепринятым, употребление в пищу зерна. Дома на данном этапе состояли из прямоугольных комнат, сгруппированных вокруг внутренних дворов, где занимались приготовлением пищи. Стены были построены из высушенного на солнце кирпича, уложенного горизонтальными рядами на каменный фундамент, а полы делали из глины и покрывали для получения ровной, гладкой поверхности известковой штукатуркой. Были и своеобразные коврики – тростниковые маты. В домах присутствуют знаки того, что можно принять за семейные святыни, но наиболее ярким свидетельством духовного развития надо назвать их отношение к умершим. Уже по нижним слоям ясно, что существовал прочно укоренившийся обычай отделять головы от туловищ и хоронить в отдельных гнездах. Параллельно такая же практика встречалась в мезолитической среде Южной Германии, в Офнете и Кауфертсберге возле Нердлингена. Примечательной чертой ритуала, который практиковали люди культуры глиняных полов в Иерихоне, было то, как они заполняли черепа глиной, поверх глазниц выкладывали ракушки и делали глиняные слепки с лиц, настолько выразительные, что получались настоящие портреты (рис. 2). С начала времен позднего плейстоцена умершим стали оказывать похоронные почести, а среди народов верхнего палеолита возник обычай предавать покойников земле одетыми и со всеми личными украшениями. И хотя похоронный ритуал оформился как способ отделения мертвых от живых и выбор предметов, предназначавшихся умершему, зависел от пола, нет никаких указаний на то, что в те древние времена как-то увековечивали память покинувших мир людей. Слепки лиц из Иерихона стали вехой на пути к созданию погребальных масок и портретов в более поздних и передовых культурах от Египта, живущего под властью фараонов, до Англии времен правления Стюартов. Помимо масштабности поселений и организации их защиты, отчетливее, чем что бы то ни было, следует подчеркнуть значимость перемен, начало которым положили охотники-рыболовы, а в течение седьмого тысячелетия до н. э. продолжали люди, добавившие к изобильным запасам мяса газели новые источники пропитания – окультуренные злаки и стада коз, граждане очень значимого общества, все еще не имевшие представления о керамике, долгое время считавшейся символом оседлой жизни.

Примитивные сельскохозяйственные общины проживали также в предгорьях Курдистана в Северном Ираке, где, как известно, поселились потомки представителей верхнепалеолитической зарзийской культуры, как на открытой стоянке Карим-Шахир, поскольку территория изобиловала разными видами животных, которых можно было одомашнить. При раскопках кургана Джармо в выступающей вершине холма найдены многочисленные доказательства проживания на этом месте примитивной неолитической общины, которая не знала керамики до последней трети своего существования. В домах, как и в тех, что принадлежат верхнему протонеолиту Джармо, были прямоугольные комнаты с глиняными стенами; строили их на каменных основаниях, а полы устилали тростниковыми матами. Каменная индустрия сочетала в себе пластины и микролиты мезолитического вида с жатвенными ножами и отшлифованными каменными топорами. Пестики, ступки, мельничные камни свидетельствуют о важности пищи растительного происхождения, а описанные как «напольные чаши» сосуды, изготовленные на месте из терракоты, скорее всего, обозначали вход в силосное хранилище. Зерна культурной двузернянки, пшеницы спельты и ячменя двухрядного наводят на мысль о том, что все эти злаки все еще находились на сравнительно ранней стадии окультуривания. Из мяса, употреблявшегося в пищу, судя по костям, диким животным принадлежит лишь 5 процентов, поскольку селяне, очевидно, держали стада овец или коз, крупный рогатый скот и свиней. Если бы мы следовали радиоуглеродным данным, полученным в результате анализа подлинных образцов, возраст стоянки определили бы не ранее чем первая половина пятого тысячелетия до н. э., и по этой причине обитатели этой стоянки являются скорее незначительной ветвью, чем предками представителей хассунской культуры. Даже при этих условиях стоянка представляет высочайший интерес не только как подтверждение того, что самое простое неспециализированное многоотраслевое сельское хозяйство могли вести люди, еще не овладевшие искусством керамики, но и как иллюстрация процесса распространения нового образа жизни в относительно примитивной форме в то время, когда в основных центрах он находился на несоизмеримо более высокой ступени развития, процесс, более яркие примеры которого мы рассмотрим в следующей главе, когда будем говорить о еще одной территории расселения, такой как Европа.