Текст книги "Квантовая механика"

– Тебе точно надо туда, – говорит Костя, – указывая пальцем вправо. В этот момент я обращаю внимание на то, что рукав преподавателя тоже испачкан тортом.

Меня поражает настойчивость, с которой он выпроваживает меня из этого кабинета и направляет в другой; я никак не пойму, в своём ли он уме. Но, ощущая в который уже раз свою мягкотелость и неспособность перечить мало знакомым людям, я направляюсь туда, куда мне указывает Костя. При этом сам молодой психолог продолжает стоять в дверях кабинета, словно бы вознамерившись убедиться в том, что я никуда не отклонюсь от маршрута, который он мне задал. В конце концов, я дохожу до другого конца коридора и открываю дверь кабинета, который, как мне казалось, всегда пустовал.

Моему взору предстаёт такая картина: Голигрова, вся в слезах, сидит на стуле, а над ней склонился старый пердун ректор и гладит её плечи.

– Всё равно он самый лучший молодой специалист. Я сам когда-то принимал у него экзамены, – говорит декан. – Просто он погорячился.

Старый пердун, кажется, вообще не слышит, что кто-то заглянул в кабинет. Зато Голигрова сквозь слёзы пялится на меня. Вижу, как на её лице появляется злостная гримаса. Ничего не говоря, я закрываю дверь. Да уж, на этом этаже, видимо, за время моей прогулки по территории института произошло много чего интересного.

Народ уже хлынул с лестницы и заполнил этаж. Вот-вот должны будут начаться занятия. Но я иду к лестнице, намереваясь ещё раз выйти покурить, чтобы обдумать всё то, что увидел. К моему удивлению, Костя до сих пор стоит в дверях крайнего кабинета. Смотрю на него недоумевающим взглядом. Молодой психолог, видя мою растерянность, подмигивает мне. Я не знаю, как вести себя в подобной ситуации, поэтому просто молча дохожу до лестницы.

– Ты куда собрался? – спрашивает Костя. – Наше занятие начнётся через десять минут в соседнем кабинете.

Только сейчас я вспоминаю, что составы групп изменили.

– Я думал, что я в группе у Яны. А я у вас… – говорю я, обращаясь на «вы», несмотря на то, что сами молодые психологи этого не любили.

– Да, ты у нас. – И Костя стряхивает на пол остатки торта со своего рукава.

– Я ещё успею выйти… покурить?

– Давай только быстрее. – И Костя закрывает на ключ дверь с внешней стороны, после чего заходит в соседний кабинет, в котором должен был скоро начаться семинар.

По дороге на улицу не перестаю удивляться тому, что Костя каким-то образом запомнил меня, раз уж сказал, что я в его группе. Мне всегда казалось, что окружающие меня люди как будто бы не видят меня. Вот и Голигрова, я не сомневаюсь в этом, наверняка уже сейчас забыла обо мне, будучи уверенной в том, что я не способен понять всего смысла того, чему я стал свидетелем. Она думает, что я обыкновенный дурачок, так как не отличаюсь ни особой успеваемостью в школе, ни желанием во что бы то ни стало реализовать инстинктивное стремление к доминированию, которое, по мнению таких людей как Голигрова, заложено в каждом человеке. А Костя, видимо, совсем другой человек.

На самом семинаре я, к своему удивлению, не вижу ни одного своего одноклассника. Минут десять я ломаю голову над тем, что бы это могло значить. И вдруг перед моим мысленным взором предстаёт вся картина того, что случилось. Видимо, в прошлую субботу Костя сделал заявление, в котором наотрез отказался обучать представителей нашей школы. Голигрова узнала об этом только сегодня, поэтому с тортом и прочими подачками, которые изначально предназначались другим людям, ломанулась к Косте, чтобы обсудить всё с ним и как-то задобрить его. Но вместо привычного потворства своим дурным планам Голигрова столкнулась с решительным отказом – возможно впервые в жизни. Всё это закончилось ссорой, проявлением грубости, слезами и жалобами ректору. Выходило, что Костя первым попытался обуздать наглость Голигровой. Но, самое главное, он как-то догадался, что и я не очень-то жалую свою классную руководительницу. И даже взял меня в свою группу! Это при том, что мне казалось, что никто никогда не оценит по достоинству моё презрение к человеческой низости! Оказывается, у меня есть единомышленник, обладающий феноменальным зрением, способный замечать любые движения человеческой души, а не только те, которые сопровождаются кривлянием и шумом. Есть же всё-таки действительно талантливые психологи!

И ещё меня радовало, что в этом институте где-то сейчас есть Женя Кошелев, который также был недоволен несправедливостью, даже несмотря на то, что его недовольство наверняка распространялось и на меня. И Михалыч с Трофимовым тоже где-то здесь. И Лена где-то, которая переживает за своё поступление в этот институт. Мир не так уж плох.

После семинара тащусь на общую лекцию по новому предмету – МХК. Слова преподавательницы до меня не доходят; все мои мысли – о предстоящем звонке Лене. Мне кажется, теперь, когда Костя после скандала взял меня, одного-единственного из класса, к себе в группу, Лена должна будет поверить в то, что я никакой не приблатнённый, и изменит своё отношение ко мне.

После занятий, уже в метро, совершенно случайно оказываюсь перед кассой, в которой продаются билеты на различные мероприятия. Обращаю внимание на билеты на концерт «Агаты Кристи», который должен был состояться в феврале в «Лужниках». Самые дешёвые стоят пятьсот рублей. Долго стою на одном месте, пытаясь прикинуть, за сколько суббот сумею скопить такую приличную сумму. Наконец ко мне подходят Михалыч с Трофимовым.

– Что, собрался куда? – спрашивает Михалыч.

– Наоборот, решил отказаться, – отвечаю.

– От чего?

– От концерта «Короля и Шута» в Зеленограде. Теперь я буду копить на «Агату Кристи». На два концерта денег не хватит.

– Вот тебе делать нечего, – только и говорит Михалыч.

Приезжаю домой и звоню Лене. Никто не берёт трубку.

* * *

В следующую субботу встречаемся ещё раньше обычного. Но, к нашему удивлению, когда мы оказываемся на троллейбусной остановке, три московских приятеля Михалыча и Трофимова стоят уже там.

– Парни, мы с вами определённо синхронизированы, – приветствует нас Серёга Печёнкин – высокий парень, одетый в кожаную куртку и модные джинсы. По правде говоря, он мне никогда не нравился, впрочем, так же, как и его приятели. – Решили как следует подготовиться к изучению мировой культуры?

– Есть такое, – говорит Трофимов.

– А что, до десяти времени полно, – говорит Михалыч. – Давайте как в тот раз, перед семинаром по квантовой механике.

Вспоминаю предстоящий в феврале концерт «Агаты Кристи»; вспоминаю свои серьёзные намерения поступить в институт; вспоминаю, как обещал Лене учиться на курсах за двоих. Но затем вспоминаю последний короткий разговор с Леной. В итоге решаю на сей раз составить компанию парням. Тем более что сегодня не будет ни квантовой механики, ни Лены. А до концерта ещё полно времени; успею наскрести необходимую сумму.

Доезжаем до нашей остановки и закупаемся в продуктовом магазине, после чего идём во двор, находящийся возле института.

Уже через полчаса я проникаюсь уважением к московским парням – Серёге Печёнкину, Владу Новикову и Игорю Просвирину. Они уже не кажутся мне чужими и излишне… взрослыми и крутыми, что ли, какими казались раньше.

Серёга Печёнкин достаёт из своей кожаной сумки-портфеля различные закуски к пиву, видимо припасённые заранее, и угощает нас всех.

– Вам нравится здесь учиться? – вдруг спрашивает он. Оттого что вопрос адресован ко всем, а не только к зеленоградским, я проникаюсь ещё большим уважением к этому обществу.

– Дерьмо эти курсы! – заявляет Михалыч, смахивая на землю остатки пива из пластикового стаканчика.

Печёнкин переводит взгляд на Влада; тот пожимает плечами и продолжает грызть сушки – быстро-быстро, как хомячок.

– В институте всё так убого, – говорит повеселевший Трофимов. – К курсам совсем не готовы. Для них это просто дополнительный доход. Рейтинг какой-то выдумали…

– А мне нравится, – говорит Игорь Просвирин. – Кто-то, может, хотел бы видеть мраморные колонны и фонтан в холле, а мне и так комфортно. Я ничего другого и не ожидал за такие относительно маленькие деньги. Хотя для моей семьи эти курсы – довольно приличный удар по бюджету. – У Игоря покраснели немного лопоухие уши, и от этого он походит на совсем молодого пацана. Не понимаю, почему он мне раньше казался слишком взрослым.

– Здание института обалденное, а вот народ в нём не очень качественный обитает, – вставляю слово я.

– Я к чему спрашиваю-то? А не послать ли нам к чёрту сегодняшние занятия? – говорит Печёнкин.

– МХК – это определённо дерьмо. – протягивает Михалыч. – Но по нему будет экзамен. К тому же…

– Поэтому мы много не потеряем, если пропустим одно занятие: во время подготовки к экзамену всё равно всё выучим и запомним, – весело говорит Влад Новиков.

– Короче, пошли пить пиво! – агитирует Печёнкин со скамейки, поднимая руку со стаканом вверх. – Больно хорошо сидим. Культурно.

– Ты предлагаешь сейчас идти в магазин? – волнуется Михалыч. – Ты подумай головой: сейчас повалят в институт толпы наших и ваших. Нам никак нельзя…

– Действительно, будет не здорово, если вас увидят наши. Особенно Женька Кошелев. Нам-то всё равно: у нас демократия в школе. А вот у вас могут возникнуть проблемы.

– Что ты мне рассказываешь про Женьку Кошелева? – недоумевает Михалыч. – Сейчас жирные пойдут! Целым стадом! Возможно, даже с самой-самой жирной!

Серёга Печёнкин жуёт сушки и не отрывает взгляда от Михалыча, пытаясь перевести слова приятеля. На его лице написано любопытство. И – сомнение в коммуникативных способностях Михалыча.

– «Жирные» – это жирные, – наконец разъясняет Трофимов. – Наши одноклассники то есть.

– А Женька Кошелев – ваш одноклассник? – спрашиваю я, после чего все взгляды устремляются на меня.

– А ты его знаешь? – настороженно спрашивает Игорь Просвирин.

– Вы из Печатников?

– Да-да. Ты там был?

– Нет, буду.

Думаю, по правилам хорошего тона, мне сейчас начнут рассказывать о достопримечательностях района Печатники. Но Трофимов предлагает:

– Пойдём к магазину через гаражи. Оттуда видно будет, кто идёт со стороны троллейбусной остановки.

Разумное предложение, ничего не скажешь.

Доходим вместе с двумя недопитыми «баллонами» «Очаковского» до гаражей и осматриваемся. Вроде как в сторону института никто из наших не идёт. Печёнкин даже приподнимается на цыпочках, чтобы тщательнейшим образом проведать обстановку. В итоге быстрой-быстрой походкой идём в сторону остановки. Нам надо пройти метров двести, не больше, а затем повернуть налево, в спасительный переулок. Но, пройдя половину дистанции, мы видим идущих нам навстречу одноклассников. Михалыч сразу же бросается назад; все остальные – за ним: мы с Трофимовым шустро, а московские парни – с ленцой.

Вернувшись к гаражам, прячемся за ними. Но тут из окна на четвёртом этаже начинает голосить мужик:

– Что вам там надо?! Сейчас выйду и ноги вам всем переломаю!

Печёнкин выходит из-за ракушки и подносит указательный палец к губам, мол, не шуми, дядя, всё нормально. Но на мужика это не действует.

– Убирайтесь оттуда! – голосит он.

Печёнкин продолжает стоять с прижатым к губам указательным пальцем, однако смотрит он уже не на мужика, а туда, откуда вот-вот должны были вынырнуть наши одноклассники.

Я, Михалыч и Трофимов прячемся за самой дальней ракушкой. Оттуда мы слышим восторженный вопль Дениса Голигрова:

– Хахаха! Вот вы красавцы-то! Гуляем с самого утра!

Печёнкин, Влад и Игорь Просвирин подходят поздороваться к «жирным». До нас доносится голос Печёнкина:

– Мы не писали там. Мы просто хотели подшутить над друзьями из института.

Из нашего укрытия нам виден мужик в окне четвёртого этажа. Судя по его выражению лица, Печёнкин адресовал последнюю реплику именно ему, и словам нашего приятеля мужик поверил. Демонстрируя своё миролюбивое отношение, мужик закрывает окно.

– Красава! – продолжает голосить Денис Голигров. – Правильный подход к жизни! Просто побольше бы таких людей, как вы! – «Да, Дениска, это хорошо, когда другие ведут себя как плохие мальчики. В такие моменты сам себе кажешься героем».

Наконец наши одноклассники вновь направляются к институту, а московские парни, немного помявшись на месте, возвращаются к нам. Лицо Печёнкина выражает недоумение и извинение одновременно.

– Я опасался жирных каких-то, а это вот кто. Если бы я знал! – говорит он.

Готовимся вновь сделать вылазку до магазина, но видим высокую фигуру панка Славика, приближающуюся к нам. Влад Новиков предлагает подшутить над товарищем по курсам. Мы все соглашаемся: панк Славик вряд ли расскажет кому-то о том, что видел нас.

Когда Славик почти доходит до гаражей, мы кидаем в его сторону несколько камней. Славик, не долго думая, направляется в нашу сторону. По дороге он хватает какую-то палку. Вид у него воинственный.

– Не бей, не бей, – выходит из укрытия Влад Новиков.

– Ах вы, маленькие засранцы, – приветствует нас Славик добродушно. – У меня в плеере играет «Каркас». Увидев летающие камни под эту музыку, можно развернуться и пойти обратно домой, чтоб прилечь.

Михалыч протягивает панку «баллон» «Очаковского», в котором осталась ещё почти четверть. Панк допивает его залпом.

– Мы решили пойти продолжить, – говорит Михалыч. – Пойдёшь с нами?

Славик презрительно смотрит на Михалыча сверху вниз. И говорит:

– Зря вы так… неуважительны к культуре. Ведь сегодня будут рассказывать об эпохе барокко. – И громко рыгает. – Одно время я интересовался этим направлением. Хочу блеснуть на лекции.

– Ладно, ты нас не пали только, – говорит Печёнкин, и мы выражаем свою готовность вновь двинуться в сторону магазина, даже толком не попрощавшись со Славиком.

Но видим, как к нам приближается ещё одна наша коллега по курсам. Её белокурые длинные-предлинные волосы видно издалека. А вот её маленькую спутницу мы долго не можем узнать. В итоге мы решаем тоже подшутить над девчонками, так же как и над Славиком. Лишь в самый последний момент мы понимает, что вторая девчонка – это наша одноклассница Ольга Дроздова. Думаю о том, что всё пропало; Ольга Дроздова обязательно расскажет всем, что видела нас. Слухи дойдут и до Голигровой, а та уж сделает всё возможное, чтобы за малейшую провинность отравить жизнь конкурентам Дениса, да и просто людям.

Отступать поздно; мы выходим из-за гаражей и приветствуем девчонок. Те подходят к нам. К нашему всеобщему удивлению, Ольга Дроздова первым делом хватает последний «баллон» «Очаковского», стоящий на асфальтированной дорожке, и отпивает из него.

– Вы бы знали, где я была ещё буквально шесть-семь часов назад, – говорит Ольга. – Это такая жесть. Мне надо медаль дать, за то что я доехала до этих сраных курсов. – И Ольга делает ещё большой глоток.

– Впереди ещё пару сотен метров, – говорит Трофимов. – Ещё рано говорить о медалях и пройденном пути. Давай вместе не доедем до магазина?

Ольга Дроздова как бы всхлипывает, а затем обращается к своей спутнице:

– Ты там скажи… Впрочем, ничего не говори. Если что, ты обо мне ничего не знаешь.

– И о нас тоже! – восклицаем мы хором.

В магазине все начинают шарить по карманам. В итоге общими усилиями собираем довольно приличную сумму, причём самым главным акционером нашего предприятия выступает Ольга Дроздова.

– А как насчёт водки? – говорит Трофимов.

– Начались морозы. От пива теплее не становится, – поддерживает Трофимова Игорь Просвирин.

Печёнкин, в руках которого оказались все наши сбережения, ждёт ещё предложений и пожеланий. Наконец он сам говорит:

– Водка – это хорошо, а ранняя зима – плохо. Здесь есть подъезд неподалёку…

Оказавшись в подъезде с двумя бутылками водки и двумя «баллонами» «Очаковского», мы располагаемся возле огромной батареи.

– Блин, нехорошо получается с занятиями, – жалуется Ольга Дроздова.

– Да чёрт с ними, – говорит Михалыч. – Все видели тот рейтинг? Люди, которые его составляли, должны учить нас мировой культуре? Тут уж, как говорится, доктор, излечись сам, а потом берись за меня.

– А мне вообще не нужны эти курсы, – говорит Печёнкин. – Это родители меня направили, интеллигенты хреновы. Я им сразу сказал, что образование мне ни к чему: я хочу заниматься разработкой современных технологий продаж. Да, философский образ мышления в моей профессии может пригодится, но эпоха барокко будет совсем бесполезной, так же как и учения психоаналитиков. Мы с парнями даже не собираемся забирать сертификаты. Верно, парни?

– Как поживает Лена? – вдруг спрашиваю я.

Одни недоуменные взгляды.

– Ну которая здесь училась, на этих курсах, – поясняю я. – Худенькая такая.

Печёнкин смотрит на меня, ничего не понимая.

– Бегемотова, что ль? – говорит Влад Новиков.

– Аааа, – протягивает Печёнкин. – Мы учимся в одном классе. Она ответственный человек. Это всё, что я могу сказать.

– Передавайте ей привет, когда будете в школе. Какая у вас, кстати, школа?

– Не поверишь – с психолого-педагогическим уклоном, – отвечает Печёнкин, разливая водку по стаканам. – А наш класс вообще состоит из одних психологов и педагогов. Десятый Б.

Игорь Просвирин называет номер школы и спрашивает:

– Ты хочешь к нам в гости?

– Буду на днях.

– Ты смотри, так до концерта «Агаты Кристи» можно не добраться, – подмигивает мне Михалыч.

Моё пятнадцатилетнее сознание, одурманенное пивом и водкой, сильно резануло вот это вот «Бегемотова, что ль». Теряюсь в догадках, что эта реплика Влада Новикова может означать. Меня тревожит мысль о том, что у Ленки завёлся парень по прозвищу Бегемот. Наверняка он здоровый, как… бегемот, а я такой пьяный и слабый в данный момент.

К счастью, о Ленке и о Печатниках больше никто не говорит: я не хочу себя расстраивать лишними подробностями. В жизни всегда всё бывает не так, как в разговоре с приятелями. Мне надо самому съездить в Печатники и всё выяснить.

Время летит медленно-медленно. Когда водка с пивом подошли к концу, оказалось, что ещё даже не закончилась лекция в институте. А мы уже были прилично пьяные!

– Может, сходим на тренинг? – предлагает Игорь Просвирин.

Трофимов после этих слов роняет последнюю бутылку водки на бетонный пол. А Печёнкин, к моему огромному сожалению, заявляет:

– Нет, ребята, идите куда хотите, но только без меня. Я устал.

– Меня дома так рано не ждут, – говорит Михалыч.

Меня тоже дома не ждали так рано.

В итоге, сердечно попрощавшись с Печёнкиным и Владом Новиковым, мы решаем завалиться в институтскую столовую во время второй пары. Ольга Дроздова заказывает себе завтрак, а мы лишь глотаем слюни, не решаясь потратить последние деньги, которые могут понадобиться, если не удастся удачно перепрыгнуть турникет в метро.

В столовой никого нет, и мы ничего не боимся. Да даже если бы здесь было много народа, мы бы чувствовали себя в полной безопасности: прибыль, которую получит институт от продажи булочки Ольге Дроздовой, интересует руководство больше, чем пятеро мудаков-прогульщиков. Мы это прекрасно понимаем.

Ближе к середине второй пары решаем выйти из столовой. Только тогда мы понимаем, как опасна наша затея. Но отступать мы не собираемся. Напротив, решаем подняться на третий этаж, где у наших групп в это время проходили тренинги.

Дверь в одном из кабинетов открыта, и до нас долетают слова Олеси:

– Итак, какой вы, Бивис и Батхед, выбрали себе девиз?

И звучит голос Голигрова, такой же придурошный, как и у того чувака, имя которого он себе присвоил:

– Наш девиз: расти, цвести и размножаться.

– Точно, – добавляет голос лучшего друга Голигрова.

Вот умора! Это не психологический институт; это психиатрическая больница. В трезвеющем состоянии это особенно заметно.

– А теперь давайте спросим наших экспертов, – говорит Олеся, после чего раздаётся какой-то топот, хлопки и всякая возня.

В общем, маразм на тренингах крепчает. Как же я рад, что нахожусь сейчас не на своём занятии!

Но вдруг какой-то грохот раздаётся уже где-то на лестнице. Мы сразу же бросаемся влево; стараясь не шуметь, проходим на максимально возможном удалении от кабинета с отрытой дверью, где проходило занятие, и прячемся кто за кафедрой «коридорной» аудитории, кто просто на полу под партами.

Открывается дверь аудитории слева и раздаётся голос Кости:

– Галина Ивановна, я к вам только собрался бежать.

А справа звучит голос Рыбалки:

– Хорошим людям мне не жалко самой принести.

Из своих укрытий мы видим, как Рыбалка и Костя выходят навстречу друг другу, и Рыбалка передаёт Косте какую-то папку.

– Спасибо, – говорит Костя.

Тут из своей аудитории выходит Олеся со словами:

– А, это вы тут. А я думаю, кто тут шумит.

– Всё спокойно, это мы, – на редкость добрым голосом говорит Рыбалка. – Это вопросы экзаменационные. Потом я и вам дам распечатку, сейчас просто в принтере зажевало бумагу, а мастера нет.

Олеся закрывает дверь, Костя уходит в свою аудиторию, а Рыбалка – на лестницу.

Только минуты через три мы выползаем из своих убежищ с мыслями о том, как крупно нам повезло.

С чувством неимоверного облегчения мы выходим на улицу.

Прощаясь в метро с Игорем Просвириным, я спрашиваю у него:

– Когда у вас заканчиваются занятия в школе в понедельник?

– В час, – отвечает Игорь.

Также он ответил на ещё несколько моих уточняющих вопросов. Хороший он парень, этот Игорь. Нет у него желания постоянно распутывать тайны и интриги. У Печёнкина или у Влада Новикова я бы вряд ли рискнул спросить такое в подобной ситуации. Хотя и к ним, уверен, надо просто найти подход.

* * *

В понедельник вместо школы еду в Москву. Не сомневаюсь, что я совершаю идиотский, но необходимый поступок. Вряд ли я о нём буду сильно жалеть, хотя покраснеть придётся.

В электричке я задаюсь разными вопросами. Вдруг Ленка заболела? Вдруг у них отменят последний урок? Вдруг она останется на какие-нибудь дополнительные занятия? Я кажусь сам себе мерзким и неимоверно слабым оттого, что довёл отношения с девчонкой до такой степени некоммуникабельности, что вынужден совершить двухчасовое путешествие для того только, чтобы сказать пару важных реплик. Мысль о том, что Ленка виновата наравне со мной, мне не приходит в голову; я всё сваливаю на себя.

В метро я чувствую себя увереннее, чем в электричке; я вообще полюбил в последнее время метро. Оно у меня теперь, должно быть, долго будет ассоциироваться с курсами, с институтом и со всем приятным, что там происходило.

Уже в одиннадцать я выхожу из метро в Печатниках. В двенадцать нахожу нужную школу. Остаётся только ждать, надеясь на то, что зрение меня не подведёт.

И оно меня не подводит: в час дня я вижу Лену, выпорхнувшую из школы. Я вспоминаю, как и в институте она всегда любила точно так же первой сбежать с занятий и оказаться на улице. На Лене одето зимнее пальто, и я рад, что уже видел её в таком прикиде, так как в противном случае мог бы не узнать её.

– Лена! – окликаю я.

Даже восхищение, написанное на Ленкином лице, не помогает мне избавиться от мысли, какой же я идиот.

– А ты как тут оказался? – спрашивает Лена, подходя близко-близко ко мне. Мне приходит в голову мысль, что Ленка любит идиотов. И это меня немного обнадёживает на данном этапе.

– Экскурсионная программа привела сюда.

– Да ты что!.. Мне пацаны рассказывали, передали привет.

– Такого больше не повториться.

– Чего?

– Не буду я больше пить в подъездах. Буду учиться на курсах за двоих.

В Ленкиных глазах появляется холодок. Но он быстро исчезает.

– Ты за что на меня обиделась? – спрашиваю.

– Я? Нее…

Что ж, настаивать в такой ситуации будет глупо. Будем считать, что Ленка в тот раз дала мне по телефону просто дружеский совет. И в каком-то роде я им воспользовался, что должно способствовать скорейшей нормализации наших отношений. Хочу что-нибудь сказать, но Ленка меня опережает:

– Мне про тебя плохо говорили.

– Что же именно?

– Ты с девчонками ходишь под ручку в зоопарке. И отжигаешь с ними на тренингах.

Ах вот оно в чём дело! Я мог вообразить всё что угодно, кроме того, что Ленка приревнует меня к Юльке Петраковой.

– И кто же тебе такое рассказал обо мне?

Ленка стоит какое-то время в нерешительности, а затем, нехотя, выдаёт ябеду, кивая головой куда-то мне за спину. Я оглядываюсь и вижу маленькую девчонку, похожую на мулатку, стоящую в компании пацанов и девчонок. Ах, маленькая сучка!..

– Привет, – слышу где-то.

Вновь поворачиваюсь к Ленке и вижу Влада Новикова. А я и забыл, что у меня тут есть знакомые. Поздоровавшись со мной, Влад как ни в чём ни бывало присоединяется к той компании, в которой стояла маленькая девчонка, похожая на мулатку. Каким же неуместным кажется мне моё присутствие здесь!

Мы с Ленкой стоим вдвоём. И она, кажется, рада этому. Эх, не зря я переборол чувство брезгливости к себе и добрался сюда!

– На курсах очень весело? – спрашивает Лена.

– Всякое бывает. Мы никак не сможем встретиться в субботу?

– Можно будет как-нибудь попробовать.

– Хорошо, я тебе буду звонить. А сейчас мне надо идти… ехать. Я же в это время тоже выхожу из своей школы.

Лена обнимает меня, и мы так стоит в обнимку некоторое время.

– Я рада была тебя видеть.

И я удаляюсь.

В метро я вижу кассу, в которой продаются билеты на различные мероприятия. Подхожу узнать, сколько стоит самый дешёвый билет на «Агату Кристи».

– Пятьсот пятьдесят, – говорит кассир.

Неужели дорожает? Надо быть экономнее. Сейчас, после разговора с Леной, мне почему-то захотелось во что бы то ни стало попасть на концерт. И Лене я не собирался об этом говорить. Мне кажется, желание сделать свою жизнь максимально насыщенной – это самое альтруистичное желание. Но именно из-за этого желания часто возникают проблемы в отношениях.

* * *

Уже во вторник после школы ощущаю небывалую лёгкость и собираюсь засесть за творческую работу. В этот день я ощущаю себя заново родившимся, очистившимся от проблем и тягот прошлой жизни. Кажется, все неприятности позади.

Но вечером приходит мать и сразу же направляется в мою комнату.

– Видела твою классную, – говорит она – спокойно, потому что боится расплескать понапрасну свой гнев. – Говорит, что ты стал прогульщиком.

Молчу, потому что не знаю о степени осведомлённости матери. Знает ли она, что меня не было на занятиях в институте? Или же она в курсе только моего вчерашнего прогула школы?

– Где ты был вчера? Признавайся!

– С ребятами в кинотеатре. А ты что подумала?

– И ты так спокойно мне об этом говоришь? Будто даже рад мне об этом сообщить.

– Я вижу, что ты очень сильно волнуешься. Если мы вместе будем сильно волноваться, то волнение не выветриться из нашей квартиры до следующей недели.

– И кто это из твоих приятелей предложил вам заняться организованной прогульщицкой деятельностью?

– Какая разница?

– С кем ты связался? Тебе надо с одноклассниками больше проводить времени, думать о школе, строить свою жизнь.

Молчу, потому что понимаю, что говорить что-либо в подобной ситуации бессмысленно.

– Теперь я тебе буду давать денег по субботам в два раза меньше, – наконец говорит мать. – Не хрен шастать по кинотеатрам вместо уроков!

Что ж, на концерт будет сложно попасть. Но времени до него ещё много, я обязательно что-нибудь придумаю. Главное, вчерашний день уже прошёл, и его у меня никто не отнимет.

* * *

В субботу перед общей лекцией по философии замечаю на себе подозрительные взгляды одноклассников. Вообще они ведут себя как-то на редкость спокойно. Пытаюсь обратить на это внимание Трофимова и Михалыча, но те не видят ничего странного в поведении «жирных».

Печёнкин, Влад Новиков и Игорь Просвирин стоят возле двери в одной компании с Женей Кошелевым и разговаривают о чём-то смешном. Кажется, они все являются лучшими друзьями. Не решаюсь подойти к ним хотя бы просто для того, чтобы поздороваться.

Стою в одиночестве, предвкушая интересную лекцию. На днях я написал вступительную часть своей творческой работы и до сих пор испытываю радость творца. А в такие моменты хочется жить интеллектуальной, а не общественной жизнью.

Уже тогда, когда лекция началась, в аудиторию заходит Мария Алексеевна Сойка. Вид у неё нервный и встревоженный.

– Всем доброе утро, – говорит заместительница ректора своим спокойным голосом. – К сожалению, у меня плохие новости. По нашей информации, в прошлую субботу несколько человек из числа учащихся на курсах шатались по институту во время занятий. И ладно бы они просто шатались. Но они вели себя демонстративно, так, словно бы хотели показать всем, что им на всё наплевать, что им всё можно.

Мы не хотим называть имён этих людей и даже говорить, из какой они школы. Скажу только, что у меня уже состоялся разговор с заинтересованными лицами, то есть с кураторами. Я сделала кое-кому строгий выговор. Если кому-то из вас плевать на наши курсы, пускай он бросает их без лишних демонстраций пофигизма и других действий, порочащих в первую очередь его школу. В конце концов, вам всем ещё учиться в своих школах ещё больше полутора лет, и если вас ничего не связывает с нашим институтом, то подумайте о кураторах в ваших школах и о том, что портить с ними отношения на ровном месте было бы глупо. В конце концов, руководство ваших школ потратило немало времени на то, чтобы подписать договора с нашим институтом. И мы тоже долго пребывали в раздумьях перед тем, как выбрать для сотрудничества именно ваши школы. Поэтому вряд ли руководители ваших школ обрадуются, узнав, что отдельные ученики портят им репутацию.

Как я уже говорила, фамилий мы называть не будем. Но лишить виновных заработанных до этого баллов мы всё же должны. Это будет справедливо для первого раза. Причём виновными в данном случае являются не конкретные лица, а вся школа, допустившая такой произвол со стороны некоторых своих учеников, то есть баллов лишатся все одноклассники любителей побродить по институту во время занятий. Чтобы никто ни о чём не догадался, мы решили не вывешивать обновлённый рейтинг. Теперь о том, у кого сколько баллов, будет знать только руководство института. Сразу говорю, что в следующий раз будут предприняты ещё более жёсткие меры. Причём неважно, кто будет нарушителем. Для нас вы все одинаковы, и каких-либо привилегий не имеет никто. Ясно?

Только этого мне сейчас не хватало. Только я почувствовал, что способен жить нормальной жизнью, как новые проблемы посыпались на меня. Причём на ровном месте. Эх, похоже, это ещё один закон природы: душа может быть восторженной только в течение нескольких дней, затем в дело вступают таинственные тёмные силы, желающие во что бы то ни стало потушить человеческое озарение. В данном случае в роли тёмной силы выступали Мария Алексеевна Сойка и…

Я погрузился в раздумья, пытаясь понять, в какой момент нас засекли. Ни Рыбалка, ни Костя нас не видели, я в этом уверен. Олеся, судя по её искреннему удивлению, тоже никак не могла разглядеть нас. Может, охранники или сотрудники столовой решили нас сдать? Но откуда они знают, из какой мы школы, да и вообще, какое им дело до нас? Значит, это кто-то из самих учеников пожаловался на нас.