Текст книги "Шут Балакирев, или Придворная комедия"

Картина седьмая

Картина эта возникла как бы в затуманенном сознании Балакирева.

…Увидел он поле на берегу реки. На краю поля сидел бородатый музыкант и печально играл на каком-то диковинном инструменте, напоминающем древний фагот. По полю кругами бродили странные люди, изредка поглядывая на толстую веревку, спускающуюся прямо с неба. Иногда кто-то из них подпрыгивал, пытаясь ухватиться за конец веревки. Но веревка была высоко, и человек падал в траву, а бродившие, равнодушно переступив через упавшего, продолжали свое тупое круговое движение. Среди этих людей Балакирев с изумлением увидел Монса, державшего свою отрубленную голову под мышкой. Рядом были шуты Карлик и Педрилло…

Балакирев. Виллим Иванович, вы, что ль? Здравствуйте.

Монс не ответил.

Здравствуйте, говорю… (Шутам.) Карла! Педрилло! Здорово, братцы!

Монс (недовольно). Что он такое говорит?

Монс, Карлик и Педрилло остановились, молча уставились на Балакирева.

Карлик. Здоровканье на другом свете осталось, Иван! Здесь говорят: упокой Бог душу!

Балакирев. Где «здесь»?

Карлик. Мы же мертвые, Иван!..

Педрилло (с улыбкой). Ми а ля морте…

Балакирев (испуганно). А я?

Монс (с улыбкой). И ты, Иван.

Балакирев. Не может того быть!..

Монс. Все так думают… Как это: «я» – и вдруг умру… А потом – р-раз! – голова в руках. (Протянул голову Балакиреву, тот испуганно отпрянул.)

Балакирев. Ладно шутить-то. У меня-то все на месте, слава богу!

Карлик. Так не бывает. (Подошел к Балакиреву.) Вон же дырка у тебя в груди… (Пригляделся.) А там пуля сидит… под самым сердцем. Мертвый ты, Ваня, мертвый! Даже и не сумлевайся!.. Тебе на панихиде не сказали, что ль?

Балакирев (кричит). Какая панихида?! Не было панихиды!

Все испуганно задрожали.

Монс. Не ори! Петр Алексеевич услышит – разгневается!

И правда: от реки быстро шел Петр – босой, но в шляпе и с удочкой за плечами.

Петр. Кто орал, нелюди?! Я ж просил: на рыбалке – тишина!

Монс. Новенький прибыл, Петр Алексеевич… Порядку еще не знает.

Петр. Иван? (Подошел к Балакиреву.) Вот сурприз! Даже не знаю, как и сказать: скажу «рад, что помер» – нехорошо, «не рад» – неправда! Молча обнимемся, Ваня! Ко всему подойдет! (Обнял Балакирева.) И как же ты к нам вдруг перекинулся, Ваня?

Карлик. Пуля в ем… Под самым сердцем сидит!..

Петр. Кто убийца?

Балакирев. По глупости все получилось… По пьянке…

Петр. Стало быть, сам в себя пальнул? Грех!

Балакирев. Стрелял не я.

Петр. Какая разница, кто стрелял? Под глупую пулю подставился – стало быть, самоубийца… Здесь, Ваня, мы все самоубийцы… Своими руками жизнь, дарованную Богом, загубили… (Повернулся к Монсу.) Вот он меня в гнев ввел, а я его казнил. А теперь оба здесь мучаемся – зачем это учинили? (Монсу.) Прости меня, брат Виля!

Монс. Ты меня прости, Алексеич!

Петр. Нет, говорю: ты прости!

Монс. Сперва – ты…

Петр (строго). Не зли меня, дурак! (Схватился за голову.) Вот! Пытка началась…

Монс. И поделом… тебе… сатрапу… Ох! (Схватился за голову, застонал.)

Карлик. Вот так друг дружку терзаем, Ваня! Без продыху!

Петр. Ладно!!! Хватит жаловаться. Ступайте, мужики!

Покойники со вздохом отошли и начали свое круговое монотонное движение вокруг веревки.

Балакирев (глядя на покойников, начавших свое монотонное круговое движение). Ваше величество…

Петр (перебивая). Здесь мы без чинов-званий… Зови просто… Петр Алексеевич или дядя Петя…

Балакирев. Как-то непривычно… Ну ладно… Петр Алексеевич, дозволь спросить: в чем же мука-то? По кругу, что ль, ходить?

Петр. Ходить нетрудно, а вот что думать при этом надо – беда!.. Ты зубы-то не скаль… Думать на том свете – мука адская. Каждая мысль здесь – как гвоздь! Голова раскалывается, кости трещат… Вот сегодня, например, поутру пришла мне такая мысль – был царем, создал державу большую-пребольшую… Каких нигде в мире нет. Так вот, подумал: может, и нам не надо было?! Растянул государство с запада на восток, как гармонь, а играть-то на сем инструменте подданных не обучил… Вот и дергают попусту меха да на клавиши без разбору давят… Трень-брень… Бух-ух… Блям-блям! (Сжал руками голову, заскрипел зубами.) Это ж не музыка, Ваня, – это пытка!

Балакирев. Не казните себя, Петр Алексеевич. Мы всем довольные.

Петр. Врешь! Кабы были довольные, не пили бы… Да не стреляли бы друг в дружку… Вашу дикость своей дикостью царь лечил, потому и не вылечил! Может, не так лечить надо было? Может, как сын Алексей предлагал – смирением да покаянием? А я его казнил…

Сзади прошел бледный молодой человек.

Здорово, Лешка…

Юноша молча ушел.

Не разговаривает… Простить не может, мучает. (Застонал.) Еще гвоздь в голове… А их там вона сколько! (Приподнял треуголку, показал.) Клещами не вытащить!

Балакирев (испуганно). Может, на речку тебе сходить, дядя Петя? На рыбалке, глядишь, полегчает…

Петр. Рыбалка здесь еще мучительней…

Балакирев. Клев хреновый?

Петр (со вздохом). Хуже, Ваня! Совсем плохой клев… Здесь же не просто река течет – река вечности. Лета называется… В ней такую говорящую рыбку поймать надо, чтоб смысл человеческой жизни тебе прояснила. Но рыбка эта, зараза, поверху не плавает… Только на глубине. А грузила нам здесь не выдают…

Балакирев. Без грузила нехорошо!

Петр. Без грузила беда, Ваня! Вот и сидишь как дурак, на воду смотришь… и тоска тебя берет такая… Изнутри сжигает. Смертная тоска! Не зря ее так прозвали. Хуже нее для души ничего нет. На том бывшем свете хоть удавиться можно было, а здесь и этого нам не позволено…

Балакирев. А какой смысл жизни нужен? Обчий или на каждого?

Петр. Общий только Богу известен. Здесь каждый про себя думает. Вот ответь мне, Иван, – зачем ты жил?

Балакирев. Как – зачем? Службу верную служил… Сперва солдатом, потом шутмайстером при дворе…

Петр. Ну, солдат ты плохой был, Иван. Сам знаешь. Да и шутмайстер, честно говоря, хреновый.

Балакирев. Вам нравилось, Петр Алексеевич. Смеялись.

Петр. Вкус у меня грубый. Помнишь шутку твою про то, как «ранжир» у голых преображенцев замерять?.. «Вдоль забора енту штуку растянуть – и шагами…» (Улыбнулся.) Плохая это шутка, Ваня. Недостойная царского внимания… Я вот тут с англичанином одним говорил, он тоже из королей… Старик убогий… Его родные дочери выгнали… В степи скитался в бурю. А шут его верный – тот рядом был… Уж такой языкастый шут… Парадоксами изъяснялся… «It is impossible get old a king, while it not… It is impossible become a clever king and be not crazy…» Понял?

Балакирев. Языкам не обучен.

Петр (вздохнул). Учиться ленился, вот и не обучен. Зряшный ты получаешься человек, Иван…

Балакирев застонал.

Первый гвоздь ощутил? Вот! Сейчас башка начнет трещать по причине бессмысленной твоей судьбы… А ведь было ж у тебя какое призвание с детства?

Балакирев (мучительно трет виски). Не помню. Пастушком был славным.

Петр. Кем?

Балакирев. Коров пас.

Петр. А чего ж не развил себя по этой части?

Балакирев. Отцу дворянство от царя вышло. Маменька сказала – не по чину дворянскому сыну с коровами якшаться…

Петр. Очередная глупость. Опять, выходит, я виноват?.. Сословия дурацкие придумал. Людей смущал. (Застонал.) Прости меня, Ваня.

Балакирев. Это ты меня прости, Алексеич.

Петр. Нет, ты прости…

Балакирев. Да за что прощать? Пастушок, честно сказать, тоже был хреновый… Коровы тощие, молока – полбидона за день…

Петр. Ты их, поди, на клевера гонял?

Балакирев. Гонял.

Петр. Вот и зря! Заливные пажити лучше…

Балакирев. И на заливные гонял. Но как на дудке задудю – все коровы в лес убегают…

Петр. Значит, дудку надо было сменить… Дудила! Я вот за границей дудку видел – так от ее музыки стада просто тучнели на глазах… Погоди-ка, у нас тут одна такая есть… Голландец с собой сюда пронес… (Музыканту.) Иоган! Одолжи инструмент. (Что-то сказал музыканту по-голландски, тот протянул фагот.) Попробуешь сыграть, Ваня?

Балакирев. На этой не смогу… В ней кнопок много. Лучше удочку свою одолжи, дядя Петя. Я ведь с детства рыбачить тоже любил…

Петр. Говорю ж тебе – грузила нет.

Балакирев. Чего-нибудь приспособим… Мы, русские, по части рыбалки смекалистые… (Берет удочку.) Во-первых, крючок надо перевязать на поводок… Волос бы тонкий добыть… (Потянул волос из головы.) Мой курчавый… Не годится. Дозволь? (Неожиданно протянул руку, вырвал волос из головы Петра.) Вот! Ваш волосок, Петр Алексеевич, самое оно! (Ловко перевязал крючок.) А под грузило вполне можно пулю приспособить…

Петр. Чего?

Балакирев. Пулю мою… Свинец как-никак!

Петр (оживился). А что?.. И вправду попробовать? Вдруг повезет? Ну-ка, где она у тебя застряла? (Сгреб Балакирева, сунул палец в рану.) Да не боись! Меня в Германии прозектор учил строению человеков… Сколько покойников вскрыл – все довольные… (Засовывает палец глубже.) Во! В подреберье вошел… Перепонку оттянул, фасция магна называется… А вот и она, пуля-дура, под левое легкое забилась…

Балакирев (истошно орет). Ой-ой!!

Петр. Чего орешь?

Балакирев. Больно-ооо!

Петр (быстро выдернул руку). Почему больно? Ты боль в теле чувствовать не можешь никак… (Прислушался.) Да ты живой, Ванька! Сердце застучало… (Потащил Балакирева к веревке.) А ну быстро! Быстро! Хватайся за конец… Может, еще выберешься! Такое случалось!..

Балакирев (пытается схватить конец, не допрыгивает, падает). Не могу! Сил нет.

Петр. Соберись! Молодой ведь еще… Успеешь помереть… Прыгай, Ваня!

Балакирев подпрыгнул, схватился за конец веревки, подтянулся, потом разжал руки, упал.

Балакирев. Нет! Петр Алексеевич… Государь! Спросить тебя должен…

Петр. Чего спросить?

Балакирев. Кого на российском троне видеть желаешь?

Петр. Ладно о глупостях-то сейчас болтать… Спешить надо!..

Балакирев. Там из-за этого большие раздоры. Скажи свою волю: кому на троне российском сидеть? Без этого обратно мне никак нельзя!..

Петр (усмехнулся). Вот дурак! Я тебе про смысл жизни толковал, а ты все про ж. пу! Кому ее на трон пристроить? Ладно. Скажу. (Шепчет что-то на ухо Балакиреву.) Так вот всем и передай!

Балакирев (изумленно). Так сказать не решусь… Да и не поверят.

Петр. Поверят! Пусть в бумагах моих посмотрят, там в третьей папке специальный указ на энтот случай мной заготовлен… Пусть удостоверятся!! А теперь быстро вылазь! И не перечь! Пошел отсюда!!

Балакирев подошел к веревке, прыгает, пытается достать.

Балакирев. Влезть бы на кого-нибудь… Все повыше будет! Педрилло, братец, подсоби!

Карлик (Петру). Алексеич, дозволь и мне помочь… Мы, шуты, одна артель, друг дружку всегда выручаем… (Петр кивнул.) Спасибо, государь, что с колен меня наконец-то поднял, вот рост мой и пригодился!

Карлик и Педрилло поднимают Балакирева. Тот хватается за веревку, начинает с трудом лезть наверх.

Петр. Давай, Иван!.. Напрягись… Все силы собери… А для этого про нас забудь. Про живых думай… Про тех, кто ждет тебя там… наверху…

Балакирев (мучительно подтягиваясь). Маменька моя…

Петр. Вот! За маменьку подтянись! За Дуняшу!

Балакирев (из последних сил). За сына Ванечку!

Петр. За Ванечку!! (При этих словах откуда-то сверху упал второй конец веревки.) Смотри! Добрый знак! Не иначе, Господь твой канат на блок повесил! Теперь и мы подмогнуть можем! (Схватил второй конец каната.) Ну вы, мертвяки, не зря я вас паруса поднимать учил! Помогай бывшему царю!!

Все схватили конец веревки, начали тянуть по команде Петра.

И-и раз! И-и еще раз! И-и еще рраз! Счастливо, Ваня! До следующей встречи! Не торопись к нам! Будь здоров! И-и рраз! И-и рр-раз!

И с каждой командой Балакирев приближался к верхнему краю колосников сцены, пока не скрылся из глаз.

Картина восьмая

Громкая музыка. Звуки рожков, трещоток, барабанов. Появляется шутовская процессия. Впереди – Лакоста, Ушастик, Шапский.

Шуты (поют)

 
Ать! Ать! Вашу мать!
Просим всех шутам внимать!
Головы коль не хватает,
Будем ж. пу величать!..
Оп! Оп! Оп! Стоп!
Положили ее в гроб.
И водичкой поливаем,
Чтобы в ней пророс укроп…
Ой, судари-судари!
Ой дури-дури-дури!..
 

Шапский (выходит вперед, разворачивает свиток). Слушай царский указ! «Ее императорское величество государыня Екатерина Алексеевна повелевает: во исполнение воли покойного государя нашего Петра Алексеевича учредить на Руси для потехи и смягчения нравов новый праздник День дурака, коий проводить ежегодно Первого апреля. В сей день повелеваю устраивать маскерады и потешные игры, а также дозволяю менять общий порядок вещей, званий и сословий, и при сем обиды и притеснений никому не чинить… Самолично для веселия на этот день дозволяю занять трон любимому шуту Ивану Балакиреву и приказываю всем моим подданным оказывать ему достойные царского звания почести!» (Свернул свиток.) Виват царю Ивану Алексеевичу!

Шуты. Виват! (Убегают.)

Появляются Шафиров и Ягужинский в маскерадных камзолах и шутовских колпаках.

Ягужинский. Экий наряд на тебе дурацкий, Петр Павлович! Но личит, ей-богу, личит… (Смеется.)

Шафиров. А ваш колпак, Павел Иваныч, сразу и не заметишь. Вроде и всегда так ходили…

Быстро входит Меншиков. Он в своем обычном генеральском одеянии, при звездах и орденах.

Меншиков. Здорово, Паша! Здорово, Петр Палыч!

Шафиров. Здравствуй, Александр Данилыч! А ты чего не в маскераде? Указ был. Царица осерчает.

Меншиков. Не нравится мне сей указ!

Шафиров. Ну почему ж? Во многих цивилизованных странах такой шутовской обычай установлен. Даже в Древней Греции были подобные праздники Дионисия…

Меншиков. И чего хорошего? Были греки могучие – Антей да Геракл, а теперь сплошь мелкий народ, на базарах фигами торгует… Дошутились чернявые!.. Короче, мужики, сымай колпаки, серьезный разговор у меня… О царице! (Огляделся, не слышит ли кто.) Приступ у ней ночью был. Доктора сказали – здоровье вконец порушено. И месяца не протянет…

Шафиров. Типун тебе на язык, Александр Данилыч! Выглядит царица хорошо… Бодра, весела.

Меншиков. Выпила с утра – вот и весела… А внутри все сломано. И умом начисто поехала. Особенно после Ванькиного похода на тот свет. Она ж и вправду поверила, что тот с Петром встречался.

Ягужинский. Как не поверить?.. Царскую печатку нашли в тайнике. И указ Петра насчет Первого апреля… Все точно сходится, что Иван сказал…

Меншиков. Ты, Паша, дурацкий колпак, видно, не зря надевал… Доверчивый прокурор – беда для державы. Да, может, Катя сама указ сочинила? Чувствует, что конец ее близко… вот и чудит! (Еще раз оглянулся, перешел на шепот.) Донесли мне мои люди – завещание новое составила… насчет трона.

Ягужинский. Мои люди мне ничего пока не сообщали…

Меншиков. Правильно. Потому как я их перекупил.

Ягужинский. Как можно, князь?!

Меншиков. Платить больше надо, граф! Не жмись!

Шафиров. Господа сенаторы, не время пререкаться! Кого ж государыня на троне пожелала видеть?

Меншиков. Век не догадаетесь… Петра!!!

Шафиров. Второго?

Меншиков. Первого!

Ягужинский. Как – Первого?.. Он же умер, Петр Первый!

Меншиков. Это для тебя он умер, а для нее – нет…

Ягужинский. Нет, если так говорить, то… и для меня покойный государь в некотором смысле жив…

Меншиков. Во! Слово за слово – ты и согласен… А народ тем более возрадуется! Для России мертвые всегда главней живых!

Шафиров. Дикость! Как он будет нами править с того света?

Меншиков. А Иван зачем? Откроют департамент по загробным делам. Назначат его главным курьером. Туда-сюда бегать будет… Указы царские нам приносить!

Ягужинский. Чтоб в России шут правил? Никогда!

Меншиков. Ты на себя, Пашка, в зеркало посмотри. Ты ему уже служишь – колпак-то надел… Нет, господа сенаторы, не хотите и далее в дураках ходить – надо действовать, и немедля…

Ягужинский. Как?

Меншиков. Катерину низложить… ввиду слабоумия! И – в монастырь! Первую свою жену царь Петр в монастырь засадил – значит, и вторую постричь для компании…

Шафиров. А править кому?

Меншиков. Для начала – коллегии Сената. Во главе коллегии – поочередно каждый из нас… По алфавиту.

Ягужинский. Стало быть, я опять последним?

Шафиров. Да и мое «ша» от «я» недалеко…

Меншиков. Кто ж вам виноват? Или мы теперь, по вашей милости, на жидовский манер будем читать, справа налево?

Ягужинский. Протестую! Я вообще заговоры пресекать обязан. Я – государево око…

Меншиков. Ну и прикрой его, Пашка, пока не вышибли!!! (Двинулся на Ягужинского.)

Шафиров (разнимая их). Господа сенаторы! Успокойтесь!.. Уверен, есть другой выход!.. Павел Иванович, надо поговорить с Балакиревым. Деньги хорошие посулите… Ваш же человек…

Ягужинский. Был мой, потом вашими духами пропах… Да меншиковским «гонобобелем»… Вы и разговаривайте!

Меншиков (печально). Говорил я с ним, да без толку. Ничей он нынче стал, Иван! Вот в чем беда… Свои понятия в голове завел, теперь не купить его, не споить!

Ягужинский. Ну, коли так… значит, и решать с ним надо окончательно!

Шафиров. Например?

Ягужинский. Дать ему подорожные на тот свет… в один конец!! Пусть по небу с Петром вечно гуляет. (Улыбнулся.) Хороша шутка?

Шафиров. Изячная…

Меншиков. Лучшая на сегодняшний дурацкий день…

Вдали слышен шум, смех.

Все! Царица идет!.. Виду не подавать, о чем говорили… Веселимся… поем…

Шафиров. Да… Запевай, Павел Иванович!

Ягужинский. Кто? Я? (Неумело и натужно запел.)

 
Мне сегодня между ног
Чтой-то стало весело…
 

Меншиков (подхватывая).

 
Это милка мне туда
Бубенцы повесила…
 

Появляется группа фрейлин. Среди них и Екатерина в простом деревенском платье. Впереди всех Дуняша – в царском платье, с короной на голове. Она явно напугана происходящим…

Екатерина. Встречайте царицу Дуню Первую!!

Все почтительно кланяются. Дуня испуганно делает книксен.

Да ты-то не приседай, глупенькая. Ты государыня нынче, они – слуги твои… Сколько повторять! Цыкни на них! Цыкни!

Дуня (нерешительно). Цик…

Екатерина. Эк напугала… (Смеется.) Ты строго гляди. Вот так! (Показывает.) Пальчиком погрози… Спроси: а чегой-то вы, господа сенаторы, тверезые, когда был царский указ сегодня напиться? А?

Дуня (робко). Чего это вы… господа тверезые? А?

Шафиров. Мы пьяные, государыня… Очень пьяные.

Меншиков. Ага… Это мы протрезвели, как тебя увидели, царица… Дозволь к ручке припасть? (Подает перед Дуней на колени.)

Дуня (испуганно). Ой, мамочка! Не могу! (Бросилась к Бурыкиной.)

Екатерина. С этими Бурыкиными потешные ассамблеи затевать – только нервы тратить. Не мамочка она твоя… Фрейлина! И все – фрейлины. И я тоже! Крикни на меня! Или лучше заколку выдерни… Вот ету…

Дуня дрожащей рукой потянулась к ее голове.

Да не эту, а эту… а то и правда прическу испортишь! Выдерни и крикни: «Пошла вон!»

Дуня (вытянув заколку, шепотом). Пошла вон!

Екатерина. Громче! Крикни, чтоб все задрожали…

Дуня (неожиданно громко). Пошла вон! Вон!!!

Екатерина (вздрогнув). Молодец!.. Но не переусердничай… А то Первый апрель, знаешь, быстро кончится! (Фрейлинам.) А вы, курицы, чего не смеетесь? Для кого я стараюсь?

Фрейлины робко захихикали. Сзади послышался шум.

Ну все! Царь идет! Встречаем!!

Где-то слышен шум, даже звуки борьбы. Затем шуты Шапский, Лакоста, Ушастик в костюмах гренадеров выводят упирающегося Балакирева. Вид у него довольно странный – домотканая рубаха, лапти. На голове корона.

Екатерина (изумленно). Хорош царский выход, нечего сказать… Это еще что такое?

Шапский. Извини, царица. Пришлось ентого царя силком привезти. Убежать хотел.

Екатерина. Как – убежать? Куда?

Шапский. Говорит: в деревню!

Балакирев. В… Тверь… хочу…

Анисья Кирилловна (Екатерине). Вот беда-то… Не гневайся, царица-матушка, он после того, как на том свете побывал, умом чуток повредился… Заладил – «в Тверь хочу»… Сладу нет.

Балакирев. В… Тверь…

Екатерина. Вот дурак!.. Что ж у нас за страна такая: как человека царем назначат – он сразу удрать хочет! Шапский! Я ж тебе весь праздник самолично расписала по пунктикам…

Шапский (достает свиток). Так точно, матушка!

Екатерина. Ну и дай ему бумагу! Пусть не несет ерунды, а говорит по писаному…

Шапский (подсовывает бумагу Балакиреву). Читай… вот тута… Ваше величество… сука ты эдакая!.. Не срами нас!..

Балакирев (долго смотрит в бумагу). …В Тверь хочу.

Екатерина. Нету там про Тверь! Все! Во гнев вхожу!.. Во гнев! Сами на себя потом пеняйте!!! (Глотнула из фляги.) Вот хочешь причинить людям радость – не дают! Читай, Шапский, ты, не то всех казню!

Шапский (берет бумагу, читает по складам). «Ми-лы-е дети… Был я на Том све-те… Ца-ря Пе-тра по-ви-дал… Он у-каз для вас пе-ре-дал…»

Екатерина (удовлетворенно). Вот! Хорошо! А теперь доставай указ… (Балакирев молчит.) Ну? Где указ Петра?.. (Балакирев молчит.) Шапский, посмотри у его за пазухой – нет ли?

Шапский (полез Балакиреву за пазуху). Нету здесь, царица…

Екатерина. Должен быть.

Шапский. Может, обронил?.. А может, вообще не было?

Екатерина. Как не было, дурак, коли я сама туда клала?.. (Поняв, что оговорилась, начинает театрально визжать.) Ой, он меня замучил! Ой, он меня убить хочет! Ой, умираю!.. (Неожиданно пошатнулась, схватилась за грудь.) Ой, мамочка, майне либе, мне и вправду плохо сделалось…

К ней бросились фрейлины. Замахали веерами.

Анисья Кирилловна. Дунька! Что стоишь? Царица ты аль нет? Пойдем поговорим с Ванькой по-семейному… А то все пропадем…

Анисья Кирилловна, Бурыкина и Дуня окружили Балакирева, запричитали…

Дуня. Ванечка, милый, не губи ты нас…

Бурыкина. Не погуби!

Анисья Кирилловна. Куда ты собрался, дурачок? Нам на Невском прошпекте второй дом пообещали…

Дуня. И третий еще в Царском Селе построют!

Бурыкина. Как – в Царском Селе? Что мелешь? Ишь куда, Дуняшка, замахнулась!

Дуня. А что, маменька, думаешь, зря, что ль, меня государыня на царицу учит?!

Бурыкина. Так это ж только на Первый апрель?..

Дуня. А вот и нет! Государыня пообещала: коли Иван будет себя хорошо вести, Первый апрель на весь год растянем… А то и навсегда!!

Анисья Кирилловна. Навсегда?! Вот счастье-то!

Бурыкина. Первый апрель навсегда?.. Как же это?.. И врать же тогда всегда придется, Дуня! Ты же врать не умеешь?

Дуня. Раньше не умела… дурой была. А с Иваном пожила – поумнела…

Анисья Кирилловна. Молодец, невестка! Я и сама примечаю: раньше соврешь – в обморок падаешь, а теперь и не покраснеешь! Молодец! (При этих словах Балакирев дрогнул, стал опускаться на пол.) А Ванька ослаб умом и заправдивел весь. (Поддерживает сына.) Держись, царь!

К ним решительно шагнул Меншиков.

Меншиков. А ну, семейка, расступись! Я тоже, чай, здесь в кумовьях! Поговорю с крестником. Раз царский указ потерян, пусть на словах все нам перескажет…

Анисья Кирилловна. Да он же не разговаривает!

Меншиков. Солдату с фельдмаршалом говорить не положено. Отвечай «так точно». Или головой кивай… Слышь, Иван?.. Спрашиваю при всех: правда ли ты на том свете был и царя Петра видел? (Балакирев слегка кивнул.) Вот! Молодец! А правда ли, что он тебе не только про тайник с бумагами сказывал, но и наследника на престоле объявил? (Балакирев сделал неопределенный жест.) И кто ж это? Не таись!! Чего на меня уставился? Я, что ль?.. (Неопределенный жест Балакирева.) Я?!! Вот спасибо, мин херц, Петр Алексеевич! Вспомнил друга своего верного, соратника неподкупного… А я уж твой выбор не подведу! Подниму державу с колен!.. Ты окно в Европу пробил – я им все двери вышибу!! Имя твое прославлю!! (Крестится.) Все слышали?

Шафиров. Что мы слышали?

Меншиков. Как он сказал «я»?

Шафиров. Это вы, светлейший, сказали «я»…

Меншиков. Ну, не дурить… Все свидетели – Иван кивнул.

Ягужинский. Кивок не документ, к делу не пришьешь! (Подходит к Балакиреву.) Иван, а может, царь Петр меня для трона выбрал? (Балакирев делает неопределенный жест.) А может, Шафирова? (Та же реакция.) А может, Анисью Кирилловну?.. Гляньте, он на всех кивает…

Меншиков. Он не кивает, Паша. Он глаза закрывает, чтоб вас, сукиных детей, больше не видеть… (Пошел к Екатерине.) Царица, ты свидетельница! На меня Иван указал. А коли ведаешь про иной царский указ, то объяви всем! Громогласно!!

Екатерина. Погоди… Он что-то говорит.

Балакирев (смотрит на Екатерину, потом медленно произносит). «It is impossible get old a king, while it not… It is impossible become a clever king and be not crazy…»

Меншиков. Вот такой подлости от тебя, Ванька я не ждал… По-русски говори, сучий сын!

Екатерина. «Нельзя царю стареть, пока не поумнеет… нельзя умнеть царю и не сойти с ума…» Наказ английским королям!

Меншиков. За английских пусть у других голова болит. А в России надо четко изъясняться! Кто править должен?!

Екатерина. Узнаешь. Дай срок…

Раздается громкий бой часов. В глубине сцены появился Петр, но кроме Екатерины, его как бы никто не видит.

А вот он и пришел… Финита шутовству! Первый апрель закончился, день без вранья наступает… Петенька, голубчик, иду к тебе…

Меншиков. Ну все! Предел моему терпенью… Докторов пора звать, вязать ее надобно!.. (Решительно.) Господа сенаторы! Царица разумом помутнела и берется под опеку! Отечество в опасности! По праву старшего принимаю руководство державой на себя!

Шафиров. Как так? Надо сперва коллегию Сената созвать…

Меншиков. Она созвана. Ты, барон, да я… Да Пашку возьмем, коли не задурит!

Шафиров. А Голициных приглашать?

Меншиков. Пригласи… На каторгу!

Шафиров. А Долгоруких?

Меншиков. А енти уже там!..

Ягужинский. Это заговор! Господа сенаторы, как обер-прокурор…

Меншиков (перебивая). Паша, я тебе все забываю сказать – ты уже не прокурор… И не обер… Просто граф… Паша. Понял?

Шафиров. Господа, не надо при всех!.. Пойдем туда, в залы, все спокойно обсудим… Прошу, светлейший князь… (Пропускает Меншикова вперед.)

Меншиков. Ну нет, к вам спиной становиться нельзя! Укусите!.. Прошу уж вас, сенаторы!

Отталкивая друг друга, сенаторы уходят. Через секунду слышны звуки борьбы и даже выстрелы. Екатерина идет навстречу Петру.

Екатерина (громко). Петенька… Голубчик… За мной, что ль?.. (Петр кивнул.) Господи, наконец-то! Счастье какое…

Бурыкина. С кем это она?

Анисья Кирилловна. Говорят же тебе – умом повредилась… Отвернись, не слушай… Жалко убогую!

Екатерина (Петру). Я знала – сегодня придешь. Платье твое любимое надела. То самое, в каком впервые увидел. Помнишь? Говори, Петруша, не молчи… По голосу твоему гораздо скучаю…

Петр (берет Екатерину за руку). Наговоримся еще, Катя! В жизни совсем мало времени друг для дружки было. Теперь – на все хватит…

Из-за кулис слышны выстрелы.

Екатерина (оглянулась). А все ж передал бы им… чего делать-то дальше с державой? Как быть?

Петр (прислушался к выстрелам). Эти уж не поймут. Других людей надо звать… (Достает из-за пазухи древний фагот. Балакиреву.) Попробуй сыграть на нем, Иван! Пусть другие придут, может, поймут, чего сказать им хотел?.. Ты только играй, не робей…

Балакирев берет инструмент, нерешительно трогает клапаны. Зазвучала музыка.

Под музыку и удивленные взгляды Петр и Екатерина уходят. За сценой слышней выстрелы. Но музыка звучит все-таки громче…