Текст книги "Осуждение и отчуждение"

– Дак холодно же, на…

– Ничего не холодно. Всё! – она резко отвернула от него голову, дав понять, чтобы он замолк и принял повинующийся вид.

Павел не знал, что отвечать и как реагировать, из-за чего глупо продолжал молчать, смотря то на Ольгу, то на уходящего вперёд по коридору охранника. Она недовольно поглядела на Маскова. Ей было некомфортно смотреть на него – на этого странного человека – снизу, ибо тот был выше её ростом.

– Ну проходите в зал, чего стои́те? – сдерживающим тоном протараторила Медведева и указала пальцем на ярко освещённую комнату слева от просторного коридора с высокими потолками. Напротив гостиной находилась лестница на второй этаж.

Масков кивнул головой, не показывая ни недовольства, ни назойливой лести, и повесил пальто на крючок, представив свой официальный костюм. Медведева прошла на второй этаж, а Павел – в гостиную. Это было небольшое помещение с необычным узорчатым ковром. Прямо напротив Павла, на всю стену, стоял громоздкий шкаф, на котором красовалось множество мраморных изделий: начиная от чашек, заканчивая статуэтками. Рядом с ним находились белые кожаные диванчики, контрастирующие с чёрной, декоративной кирпичной плиткой, выложенной на стене. Маскову гостиная показалась безвкусной и пустоватой. Единственные детали, которые любой интерьер насыщают жизнью, – цветы и растения. Здесь, по углам, были расставлены толстянки.

К нему подошёл блондинистый мужчина лет сорока и, растягивая в улыбке тонкие губы, поздоровался. Серый пиджак с бабочкой элегантно играли с тоном его брюк и обуви. Аркадий Каменев – выдающийся работник отдела по финансам, который, кстати, возглавлял сам Павел. Маскову этот человек казался не самым оригинальным и образованным, зато трудолюбивым; к работе, если подходит, то очень ответственно и даже иногда в ущерб себе и своему сну. Единственное, что ему нужно – хороший пинок, словесный.

Масков с наигранно доброжелательностью пожал тому руку. На диванчике сидела стройная, невысокорослая леди с болезненно бледным и непривлекательным личиком. На лбу у той свисали поблёскивающие светлые кудри; белое, сливающееся с цветом лица платье облегало худоватое тело. Однако, несмотря на неординарную внешность, которая немного отталкивала Маскова, было что-то странное, выделяющееся, что Павел наверняка заметил, но разом забыл.

– Хорошо выглядите, однако, – проговорил Аркадий.

– Спасибо. У вас тоже хороший костюм.

– Да, я знаю. Правда, я дольше, наверное, выбирал. Более тщательней. У вас на предплечье, кажется… кажется правом, да, пятнышки есть. Постирали бы лучше. Жена же есть? – он чуть посмеялся.

Последние слова сильно ранили сердце Маскова. Он сделался более грозным на вид и ненавистно взглянул на Каменева. Павлу стало невыносимо омерзительно скрытое фанфаронство его работника, из-за чего он провёл грубую, заметную черту между ними:

– Это реликвия. Этот костюм носил ещё мой отец на обеды и ужины с высокими чинами. Неудивительно, что он может быть запачкан каким-нибудь… дорогим соусом или вином. У вас, хочу тоже отметить, костюм новый, хороший, но брюки внизу грязные… коллега, – подражая Аркадию, улыбнулся он.

Одно слово. Еле заметное зевакам, но ярко-выраженное собеседнику, слово, поставившее человека на место подданного, а не друга или равного по положению.

– Дайте мне с дамой поздороваться, – немного оттолкнув Каменева, сказал Павел.

Леди всё сидела на мягком диванчике с неповинуемым и надменным взглядом, выжидая, когда к ней подойдёт мужчина, будто не подойти он права не имеет. Масков встал напротив Веры Сировой и немного поклонился. В уголках её рта заиграла улыбка, и леди нежным голосом произнесла:

– Это вы, Павел?

– Да. А вы, если я не ошибаюсь, Вера?

Она кивнула головой.

«Вот оно что! – крикнул в мыслях Павел. – Я же сразу это заметил! – выражение его лица еле заметно изменилось, что заставило Веру Сирову несколько засмущаться. Однако он не придал столько значения женщине, сколько серебряному крестику на её шее. – Она ведь сама многим твердила, что Ольга неверующая, что та яро отвергает Бога! И что? Что теперь я вижу? Что это? Или она забылась? Я, даже я – верующий человек… дома у себя оставил крестик».

– Сколько нас? – вмешался в разговор Каменев, чувствуя свою отстранённость.

– Пять, – ответила Сирова, – ещё двое должны подъехать.

В коридоре послышались шаги, и тотчас в дверном проёме появилась Медведева. Все сразу улыбнулись, посмотрели добрым взглядом, словно ничего плохого друг о друге не думали.

– Ну, пойдёмте, гости дорогие, – задорно сказала Ольга, – пока другие едут, за стол усядитесь.

– О, с радостью, – весело проговорила леди Сирова.

«Странно, чего это она радостная пришла? Вроде злой уходила…», – думал Масков про Ольгу.

Они все, выпрямившись и настроившись на роковой вечер, прошли за Медведевой вдаль по коридору. Напротив лестницы стояла женщина, которую Масков очень часто видел в дизайнерском отделе. Он всегда заставал ту с недовольной маской на лице и криком. Её звали Викторией Варваровой. Она стояла против громадных дверей с изуродованной гневом мимикой.

– Быстрее иди, быстрее! – чуть ли не орала она.

Из помещения с величественными дверьми, скорым шагом выходил, глядя вниз, повар. Варварова, заметив группку стоящих подле неё людей, как ни в чём не бывало расплылась в улыбке, которая казалось грозной и пугающей. Медведева немного окаменела, увидев эту женщину, а точнее услышав её повелительный тон с человеком, который ей не служит, которому деньги она не платит, но общается, как со своим работником. Масков проследил за выражением лица Медведевой и вскоре, вместо недопонимания различил в нём поощрение.

– Зачем же вы так? Он обидится же, – ради приличия сделала замечание Медведева.

«Ну да, ну да. Сейчас бы других ругать за то, что сам делаешь», – подумал Павел.

– Хорошо, искренне извиняюсь, – медленно кивнула та.

Словно забыв о разговоре, Ольга распахнула двери в громадную, тёмную столовую. Виктория ушла дальше по коридору за поваром, в то время как милейшая Ольга зажгла электрические люстры.

Столовая залилась светом трёх свисающих люстр, сто́ящих наверняка целое состояние. Посередине помещения стоял длинный стол из тёмного дуба. Весь интерьер пропитан чернотой, готикой и стариной. Чего только сто́ит красивейший, но изувеченный временем горящий камин? Чего стоит чёрный, великолепный рояль, в который можно смотреться, как в зеркало? Зайдя сюда, Павел долго не мог избавиться от ощущения окружающей его старины, какой-то застойной архитектуры, сохранившейся вместе с обществом прошедших столетий, хотя снаружи дом выполнен в современном стиле – в стиле модерн. По углам прорастали всё те же толстянки, что сливались с картинами в позолоченных рамах и архитектурными узорами. Люстры хоть и слепили, как второе Солнце, но тьма интерьера поглощала весь яркий свет. Помимо всего обворожительной деталью были панорамные окна, расположившиеся справа, напротив громадного обеденного стола. Они выходили на голый вишнёвый сад, который жутко смотрелся в ночи, навевая ощущение ущербности и скоропостижной смерти.

– Вау, – на выдохе произнёс ошеломлённый Каменев.

– Какая красота! – взвизгнула Вера.

Тут Медведева внимательнее посмотрела на эту бледную леди и с пренебрежением указала:

– Быстро сними этот крест и положи его в карман своей шубы в прихожей.

Сирова застыла. Во взгляде читался страх, а в руках виднелась дрожь.

– Не переношу этого извращения… – недовольно говорила Медведева.

Тут произошло то, за что Масков готов был себя в дальнейшем, при воспоминании, убить. Слова, которые он не смог сдержать из-за недопонимания женщины, вырвались из его уст, так ещё и с несколько настороженным тоном:

– А почему это?

Медведева окинула его убийственным взором.

– В каком смысле?

– Почему она должна снимать крестик? – продолжил Масков.

«Ладно, раз уж начал, придурок, так надо продолжать. Не страшно, ничего ведь постыдного и ужасного здесь нет. Да и тем более, к кому я пришёл? К боссу или к его жене? Хотя, она может мужу пожаловаться… Что я наделал?!».

– Да мне не сложно, вообще-то, – пренебрежительно проговорила Сирова и ретировалась из столовой, – я… я вообще его для красоты ношу.

– Подумаешь… – дополнил Каменев.

– Потому что бог – это антинаучное создание, которое вселилось в разумы низших слоёв общества, которые ничего не могут дельного делать, кроме как молиться, – сказала Медведева с высокомерной интонацией.

– Простите меня, конечно, я с вами согласен, – говорил Павел Масков, – но вера исцеляет людей.

– Чего? – недоумевающе спросила Медведева. – Каким образом, интересно услышать? Не бог лечит человека, а человек сам себя лечит. Да, тем более, сколько дыр и прорех в экономике появляется из-за религии, а точнее появлялось. А как эта религия доводила людей до фанатизма? Вы считаете нормальным сжигать человека?

– Н-нет, что вы? Зачем такие крайности?

– Простите, вы веруете?

На лоб выступил холодный пот.

– Н-нет, что вы, просто интересно узнать вашу точку зрения, – ухмыльнувшись, сказал Масков.

На удивление, Ольга также улыбнулась и мило наклонила голову к обнажённому плечику.

– Идите на второй этаж, в библиотеку. Поднимитесь по лестнице и увидите дальше ещё одну лестницу на третий этаж. От этой лестницы – вторая дверь. Почитайте великие труды по научному атеизму. В нашей молодости писали чудесные книги, верно? Когда мы все будем рассаживаться, не прослушайте звонок колокольчика.

– Хорошо, – кивнув, ответил Масков и как можно скорее вышел из столовой.

Выходя, он чуть было не столкнулся с озлобенной Сировой.

В конце коридора, где, по-видимому, находилась кухня, Павел, ещё будучи на первом этаже и только ступая на лестницу, услыхал раздававшийся приказной тон Виктории. Приглушённым эхом доносились желчные фразочки, которым Масков решил не уделять много внимания и потому проследовал как ни в чём не бывало на второй этаж.

II

Оказавшись на втором этаже, Павел хотел было подслушать доносившийся разговор внизу стоящих – Каменева, Медведевой и Сировой, – но, боясь плохого исхода, опасаясь того, что его слежку заметят, решил отказаться от этой затеи. Он пошёл вперёд. Слева находились тёмные лакированные балясины, справа – три дубовых двери. Впереди он увидел коренастого мужчину в форме. Это был охранник, который охранял вторую лестницу, ведущую на третий этаж.

«Что ему тут надо?»

Масков в раздумьях прошёл дальше.

– Стойте! – предупредил охранник. – Сюда нельзя. На третий этаж, точнее.

Масков промолчал, кивнув на слова этого бедного, неухоженного человека. Найдя нужную дверь, он открыл её и зашёл в библиотеку.

Помещение настолько сильно пропахло книгами, что из-за этого своеобразного запаха голова немного закружилась. Здесь был тусклый жёлтый свет, к которому – как к темноте, – нужно было привыкнуть, чтобы более чётко разглядеть каждую кроющуюся в полутьме деталь. Библиотека походила на лабиринт засчёт расставленных в центре книжных полок. Павел, обойдя забитый шкаф, увидел рядом мусорку. В ней лежало нечто похожее на небольшую коробку. Нагнувшись, он разглядел в этой вещи книгу:

Михаил Грёзнов.

«Трактат полумёртвого человека».

Павел в удивлении свёл брови.

«Да ладно? Неужели она тоже её читала?.. неудивительно, что книга тут оказалась».

Вдруг раздался мужской голос:

– Что интересного увидели?

Масков со страху сделал шаг назад и выпучил глаза. Из-за шкафа показалась чья-то фигура среднего роста.

– Простите, я вас, наверняка, напугал? – мужчина сделал паузу. – Ой, что же это я, – он вышел из тени, и теперь Масков мог чётко разглядеть человека. На его голове были тёмные гладко-расчёсанные волосы, на лице росла густая, недлинная бородка. Но то, что немного пугало и привлекало – небольшие светло-серые глаза, под которыми виднелись красноватые недельные мешки. И взгляд: острый, пронизывающий, словно внушающий. – Забыл представиться. Александр Григорьевич Сотирагин.

Мужчина протянул руку. Павел Масков то ли с недоверием, то ли с неуверенностью безмолвно поздоровался. Мужчина решил не смущать человека своим, будто испытывающим взором и прошёл к мусорному ведёрку, достав оттуда книгу Грёзнова.

– Провокационный роман, не так ли? – спросил Александр Григорьевич.

– Наверное, – холодно ответил Масков.

– А вы не читали?

– Нет.

«Лучше пусть не знает. Я его впервые вижу… а нет, видел в отделе дизайна. Что ему говорить? Правду? А если это он выбросил эту книгу? Мне же она нравится… не стоит разногласия порождать. Правильно сделал. Не знаю ещё, кто он».

Немного помолчав, Сотирагин вновь заговорил:

– Хорошее творение. Оно вызвало много недовольств в высших слоях общества капитализма. Мне кажется, вам стоит его прочитать.

– Почему это?

– Поймёте, когда прочитаете. Ольге Семёновне, как видите, оно не понравилось, – он цокнул и швырнул книгу обратно в мусорку.

Увидев, как в ведро бросают одно из его любимых произведений, Масков сморщил от недовольства лицо. Сотирагин это заметил.

– Вы уверены, что не читали эту книгу?

– Уверен, мне некогда читать.

Тот хмыкнул и сказал:

– Ну, тогда мне вас жаль.

Павла не переставали поражать эти излишества в наглости. Мысли сдерживались с трудом. Александр подошёл к окну и повернулся к собеседнику, скрестив ладони за спиной. Чуть наклонив вниз голову, он начал говорить:

– Я вас видел. Часто довольно-таки. А вы? Видели меня?

– Пару раз.

Он что-то промычал и добавил:

– А других?

– Конечно. Что за вопросы?

– А общались ли вы с ними?

Масков теперь полностью усомнился в надобности отвечать этому претящему человеку, однако, несмотря на это, тот его всё-таки заинтересовал.

– Ну, не очень, – ответил Павел. – Что за вопросы?

– Ха-х, – на его лице скользнула улыбка, – хватит уже играть, я всё вижу.

– В-в каком смысле играть?

– Вот опять, – теперь он смотрел прямо в глаза, – я ведь вижу, что ты другой.

– Что?.. Мы с вами на «ты» не переходили.

– Как скажете: вам, значит вам. Я вижу, что тебе, то есть вам, не нравится здесь. Перестаньте уже играться, я с вами об этом говорю, потому что мы похожи. Мне тоже противно видеть жеманство этих людей.

Павел в недоумении молчал. Его точно выбили из колеи.

– Мы с вами могли бы быть хорошими друзьями, если бы вы этого хотели. Мне, как и вам, неприятен этот дом.

– Простите, но с чего вы взяли? – чуть улыбаясь, спросил Масков.

– Ха-х, это видно. Но нет, не бойтесь, не каждый может это видеть. Просто я заметил ваш недовольный взгляд, когда вы, вероятнее всего, погружаетесь в свои мысли. Да и тем более вы отличаетесь от «них» своим скрытым альтруизмом. Я заметил, что вы часто заботитесь о других, нежели о себе. Не посчитайте меня психом.

Масков сохранил молчание. Они затихли. На часах было 19:08. Громкое тиканье разрезало витающую тишину. Александр Григорьевич снова заговорил:

– Видели охранника здесь, на втором этаже?

Маскова точно осенило:

– Да! Зачем он тут?

– На третьем этаже живут дети. Два ребёнка. Они братья, но ведут себя, как два щенка. Матери истерики закатывают; учиться не хотят, ничего не хотят. Странные дети, если знать их родителей.

Масков, сморщив в сомнениях лицо спросил:

– Простите… вам откуда это знать?

– Я вам расскажу, если мы и вправду станем друзьями, но не просто на словах, а по существу.

– Знаете моё имя?

– Я всех знаю.

– Ладно. Как я помню, Ольга не работает.

– Да, вы правы.

– И за воспитанием всё равно не следит?

– Ха-х, как сказать… да, она не работает, но хотела работать. Муж запретил. А дети… если говорить уж кратко и правдиво, то она их не любит. Стойте, не перебивайте только. Да, она начитанная, иногда ходит в фитнес зал, чтобы следить за собой. От книг просто без ума. Помимо художественной литературы читает и про экономику, и про политику. Но дети… Они когда-нибудь поубивают друг друга. Они ненавидят друг друга. Ненавидят ещё и прислугу, и других. А почему? Потому что пример с родителей берут. Одному – шесть, другому – семь. Такова детская психология. Однако Медведеву можно понять – она сама не испытывала искренней родительской любви в детстве. Поэтому отношения с мужем не ладятся – нет базиса. Хотя, найти такого мужа, как Пётр Медведев – уже большая удача. Она работала у него в фирме, на средней такой должности, но, тем не менее, внимание босса и многих других сотрудников привлекла своей образованностью.

«Что он несёт? Откуда ему это знать?».

– Судя по вашему лицу, вы мне не доверяете.

– Что? – будто очнувшись, спросил Павел.

– Да-а… ну, видимо, когда вы задумываетесь, вы перестаёте слушать. Ладно. Вас она сюда тоже направила почитать атеистические труды? У неё весьма… весьма строгие атеистические взгляды.

– Грубо атеистические…

– Ну, может быть. Не стоит осуждать: надо понять. С её не самым радостным прошлым вера в бога пропадёт однозначно. Хотя, знаете, религиозный вопрос для меня довольно сомнителен.

– В смысле? Вы не веруете?

– Не то чтобы не верую… скажем так: я не отрицаю. Однако наукой не доказано. Понимаете, сверхъестественные силы – это настолько неправдиво и нереалистично…

– Тогда как вы объясните воскресение Христа? – вдруг перебил Павел.

– Манёвр, трюк.

Масков возмутился:

– Трюк? Что вы такое говорите?

– А что говорите вы? Понимаете, для меня Иисус – философ. Да, он возомнил себя богом, из-за чего мне это не нравится, но он спас человечество. Его нравоучения, в виде заповедей – не что иное, как философское течение, вылившееся в мировой масштаб. И главное – как же люди через это проходили? По каким ступеням-то шли? Отрицание, принятие, фанатизм, смирение. Сейчас же идёт переосознание. Веровать сейчас не обязательно. Каждый сам выбирает: в кого верить, когда, и верить ли вообще. Да и знаете, идёт эпоха перерождения. Люди натворили столько грязи, что сейчас, осознавая всё, они пытаются меняться.

– Хорошо, пусть вы не веруете в Бога…

– Стойте, бога я не отрицаю. В его существовании я сомневаюсь, не путайте, друг мой.

– Хорошо, вы не знаете: существует Бог или нет. Хорошо, вы не склонны к религиозным культам, но вера? Вера, что с ней? Человеческая душа не может существовать без веры.

– Может быть вы и правы, но…

– Чтобы делали люди без веры? – продолжал Масков. – В кого бы они превратились? Да и тем более Бог настраивал людей верить в себя, чтобы мы, в конце концов, объединились, чтобы у нас была общая вера, чтобы мы все были вместе, воедино.

– Да, однако в мире много религий, из-за чего всё человеческое общество разделяется на группы.

– Да, но это уже путь к объединению! Люди уже, в каком-то смысле, вместе. Разве это не хорошо?

– Это хорошо, даже отлично, только на месте не надо топтаться, а то таким образом и на старые грабли, дорогой мой, наступите. Простите, конечно, но вы верите в сверхъестественную часть?

– Я?.. Да, – Павел чуть потупил взгляд, – мне просто жить так легче. С осознанием того, что есть что-то потустороннее, пусть это будет даже страшным. Загробный мир, например.

– Он, Иисус – философ – увидел, что люди больше всего в жизни боятся смерти. Лишь самый отчаянный и забитый не боится. Иисус снял с сердца людей эту тягу неминуемой смерти. Это ужасно, когда человек задумывается о своём предназначении: он теряет всякий стимул что-либо делать. Особенно, если искания его доходят до вселенского масштаба.

– Ну вот. А вы что, смерти не боитесь?

– Боюсь, просто я справляюсь без бога, без Христа. Я просто смирился и нашёл небольшие смыслы, нашёл людей, ради которых мне стоит жить, чтобы и те жили ради меня.

– А Библию читали?

– Нет, если честно. Как по мне, так вообще всё это можно перечеркнуть только одной заповедью «Не сотвори кумира». Религия сама собой подразумевает сотворения своего кумира – бога.

– Нет, нет! Там не такой смысл. Смысл в том, чтобы люди не создавали себе других кумиров, не ставили другие предметы подражания наравне с Богом.

– Правда? Ну ладно.

– Не понимаю я людей, которые не веруют. – Выдержав паузу, сказал Павел. – Они себя обманывают.

– Я считаю, что вера человека должна быть направлена не на сверхъестественное существо, а во-первых – на человечество, во-вторых – на себя.

Павел отвёл от собеседника взгляд, ибо не знал, что ответить, как вдруг в его голову влез «победный» вопрос:

– Хорошо, а кто тогда, по-вашему, создал мир?

Быстрого ответа не последовало. Александр Сотирагин опустил голову и поджал губы, негромко проговорив:

– Физика – вот ответы мирозданию.

– А кто создал физику?

Александр, чуть подумав, решил немного уклониться от темы:

– Как я знаю, мир, вселенная… всё было создано из точки.

Масков, разом спохватившись за мысль, спросил:

– А кто создал точку?

По лицу собеседника было понятно, что теперь он ответить не может.

– Вот так вот, – словно победоносно начал говорить Масков, – именно поэтому нельзя отрицать Бога, не ответив на все вопросы.

– Тем не менее, – очнувшись, сказал Александр, – у науки ещё есть время, чтобы на всё ответить. Да и глупый этот вопрос. Если бог есть – он за пределами. А запределье меня не интересует. Я, хотя, пожалуй, соглашусь с данной концепцией мироздания, каких много. Тем не менее, именно «религиозная» концепция меня заставляет сомневаться. Я, пожалуй, скажу лишь то, что философы, чьи учения и взгляды на мир не аморальны, гуманны и логичны – есть боги, есть вечность.

Масков, предчувствуя поражение, немного угрюмо проговорил:

– Тем не менее, чтобы вы не говорили, для меня Бог – высший символ, которому мы должны кланяться…

– К которому должны стремиться, – перебив, поправил его Александр.

Они оба замолчали. С улицы донеслись чьи-то приглушённые смешки. Александр обернулся, дабы посмотреть в окно. Он увидел новопришедших гостей: одна рыжеволосая женщина из отдела кадров и её муж, что работал в том же отделе.

– О, вы только взгляните на них, – говорил Сотирагин.

– Кто там? – Павел также подошёл к окну. – А, понятно.

– Какая сладкая парочка. Наверное, одни из немногих людей, которые вселяют в меня надежду на человеческую доброту. Ходят всегда вместе, улыбаются, жмутся как дети…

– А это разве плохо? – Павлу тон Александра Григорьевича показался язвительным.

– Нет-нет, что вы. По сравнению с другими здесь присутствующими они, хотя бы по виду, вносят сюда тепло своих… отношений.

Масков немного огорчился за излишнюю обобщённость: будто он, Павел, относится к тем лицемерным людям. Помимо этого ему показалась странной пауза, которую сделал Сотирагин перед словом «отношений».

– Вы меня считаете лицемерным? – прямо решил спросить Масков.

– Конечно.

Павел немного опешил.

– А чего вы удивляетесь? Разве это не так? И я лицемерен, и ты, и они тоже, – он кивнул головой на сияющую от радости парочку, которая заходила в дом.

– Они? Вы сами себе противоречите?

– Каким образом? Я, если память не изменяет, сказал: «По виду».

Масков удивлённо глянул на Сотирагина.

«Почему я ещё здесь?.. чем-то он интересен. Странен – поэтому интересен».

– На прошлой неделе я видел его жену – то есть Карину – с другим. С любовником.

– Ну-у… – непонимающе протянул Масков и несколько разочаровался в этом человеке из-за «бабских» разговоров. – Мне какое дело?

На этот вопрос Александр Григорьевич тяжело вздохнул, после чего с долей печали в голосе сказал:

– Да дело всё в том, что всё это лицемерие, весь эгоцентризм, которым пропитана не только наша компания, но и большинство государств, переходит в семейный круг, въедается в семью. Даже за примером далеко ходить не надо. Возьми эту же Карину. Она лицемерна, а за милой рожей прячет алчную натуру. Она пятки готова вылизывать Медведеву…

– Да что вы такое говорите? – снова недоумевал Масков. – Никто никому пятки вылизывать здесь не собирается! Мы все сюда не для этого приходили.

– Нет, – усмехнулся Сотирагин, – мы пришли сюда мило поболтать. Побойтесь бога, – на его лице вдруг появилась ухмылка, – перестаньте себя обманывать. Не расстраивайте меня. Неужели вы так и не смиритесь со своими пороками?

– А зачем с ними смиряться?

– И правда. Так закройте их добродетелью. Или что, боитесь, что общество осудит?

– Я уже не в том возрасте, чтобы трепетать из-за мнения общества, – грубо оборвал Павел Масков.

– Ну, тогда чего же вы боитесь?

Павел Масков промолчал. Этот сероглазый мужчина начинал его раздражать.

– Эх, ты ведь понимаешь, – уже спокойнее говорил Александр, – что все мы здесь не по своей воле. Мы, или многие из нас, пришли сюда, чтобы не потерять доверие директора. Однако: хотим этого или нет – мы все будем вынуждены вступить в некую борьбу за репутацию, за авторитет. Сегодня.

– Я…

«Я не хотел такой жизни… хотя чего уж тут».

– Ты что-то хотел сказать? – Сотирагин заметил на лице Маскова кислую мину, из-за чего сделал шаг к нему, дабы успокоить, поскольку казалось, что тот вот-вот заплачет; но Павел резко отшагнул и скрыл мигом эмоции. Александр молча понял его и решил сменить своё обращение. – Вы же умный человек. Вы сами прекрасно знаете обо всём, что тут творится. Просто избегаете этого факта.

– В каком смысле «этого факта»?

– Что мы все здесь из-за страха.

Эти слова пронзили Маскова в самое сердце. На спине выступил холодный пот.

– Мы все здесь боимся. Боимся друг друга и больше всего – того, кто заставил нас друг друга бояться, понимаете?

Павел молчал, но этим безмолвием словно дал Сотирагину положительный ответ.

– Человек всегда боялся неизвестности. Мы остерегаемся незнакомых людей, потому что не знаем их истинных намерений. Но, в нашем случае, тут даже не незнакомый человек. У нашего страха, как ни странно, есть имя, хоть и по привычке называем фамилию – Медведев, а точнее – Медведев, – будто кривляясь, проговорил Александр.

– Ч-что вы такое говорите? Он святейший человек. Он ответственный! В семье наверняка хороший родитель, да и муж. Не несите бред! Он святой человек.

Сотирагин слегка опустил голову и продолжил говорить:

– А вам, случайно, не кажется, что сейчас вы ставите его на одну ступень с богом?

– С Богом? – недоуменно переспросил Павел. – Причём тут он?

– Да… Хотя ладно, извиняюсь. Я переборщил, простите меня. Но святым вы его точно назвали. Вы же сами ничего не знаете о Петре Осиповиче, верно?

– Верно. А вам откуда знать?

– Ну… я уже, кажется, вам говорил, что будь мы хорошими друзьями, я бы рассказал всё подробнее. Однако сейчас мне следует быть более аккуратным в своих высказываниях. Просто… просто позвольте мне рассказать. Вам это нужно, поверьте. Зла я не желаю, – он искренне по-доброму смотрел на Маскова.

Павел отвёл взгляд, устремив его на нижнюю книжную полку и, как уставший работник в конце трудового дня, произнёс:

– Хорошо, ваша взяла.

Сотирагин довольно улыбнулся, после чего начал свой рассказ:

– Пётр Осипович, как я понял, – скрытная личность. Он является сотрудникам в одном обличии, а семье – в другом. Вы сказали, что считаете его ответственным. Да, само собой. Однако ответственен он только к работе. А, увы, – он, печально покрутив головой, цокнул, – семья и близкие люди стоят по другую сторону от рабочей рутины. Я давно заметил, что человек в труде – не человек в семье. Однако на работу они приносят то настроение, которое было дома. И наоборот – домой приносят то настроение, которое было на работе.

Павел вспомнил своё прошлое, из-за чего тотчас потерял дар речи. Он хотел было отрицать всё, что говорил Александр, но бушующее от страха и стыда сердце вместе с комом в горле мешали что-либо отвергать. Он не хотел верить его словам, потому что знал, что это – правда, а правдой считал потому, поскольку лично с этим сталкивался. Говорящий задел его, невольно пробрался в душу, а слушающий всеми силами старался этого избегнуть.

– Так вот, – продолжал говорить Александр, – Пётр – эгоист. Жалкий, алчный эгоист. Трус. Почему трус? Потому что… посмотрите на расположение этого особняка! Он расположен не там, где живут все богатенькие люди. Не там, где живут высокопочтенные люди. Этот дом, этот современный дворец стоит в обедневшем районе. А точнее – чуть рядом с ним. Этот дом в лесу один. Потому что его владелец хочет чувствовать себя великим, хочет, чтобы ему подчинялись. Хочет иметь власть над бедными… Но в то же время он боится других – таких же богатых и могущественных, как и он, а уж тем более – тех, кто выше его… Ему плевать на свою семью, на своих детей, на свою жену. Будь ему не плевать – нанял бы няньку, или, как минимум, поговорил серьёзно с женой. Но он… он по-настоящему жалок. Не думайте, что я его осуждаю. Я говорю это, но не чувствую внутри никакой ненависти… Так вот всё это, всё что его окружает под названием «семья» – лишь социальный статус и эгоистичное желание доказать самому себе, что он не отстаёт от других, что он всего добился. Ведь во все времена считалось, что если у тебя есть семья, то ты уже что-то значишь, иначе не было бы таких красивых свадеб и мероприятий. Но, что правда, так это – его скрупулёзность в работе. Однако стоит ли она лишения понимания всех жизненных и нравственных ценностей?.. я думаю, что нет. Да и нравственные ценности, их положительную суть он утратил давно. Вы бы знали, как он относится к бедным женщинам… нет, ему не нравятся высокопочтенные дамы, ему нравятся рабочие бабы. Может, это идёт из его детства, может, из юношества. Тем не менее, на работе он изменяет жене с уборщицей. И Ольга об этом знает. Почему вы улыбаетесь? С этого ни смеяться нельзя, ни злиться. Так вот… Ольга об этом знает. Но не уходит, потому что уйдёт ни с чем. Она ждёт нового конфликта. И он, будьте уверены, уже скоро. Так вот, его привлекают женщины из низших слоёв. Более того, он считает, что такие дамы только и должны выполнять эту работу, будто это их предназначение… предназначение утешать человеческое либидо.

«Почему же тогда Ольга следит за собой, ходит в спортзал? Ради кого, если муж её не любит?! Что за несуразица!», – думал Павел.

– Кстати говоря, на этот вечер он нанял специально ещё одного охранника. Не доверяет он никому. Бедных людей он ненавидит, богатых презирает, а свою страсть пытается подавлять, но идти к психологу – не в его компетенции. Да и вы, как и другие, будто имеете личный счёт с бедными. Вы их не любите… – Масков удивлённо хотел было возразить, но Сотирагин его перебил, – даже нет. Вы их боитесь.

Павел в изумлении помолчал.

– Враньё, – будто обиженно сказал через некоторое время Павел.

– Враньё? – усмехнулся Сотирагин. – Почему же?

– Не знаю, как другие, но лично я отношусь к ним сдержанно и толерантно, – выделяя себя на фоне других, Масков продолжал стоять на своём.

– Толерантно – значит никак. Ещё скажите, что их работу уважаете.

– Да, а с чего вы взяли, что нет?!

– Относиться толерантно – не значит уважать. Толерантность – это терпение. Да и, если вы их уважаете, тогда почему, ответьте, когда вы зашли, вы даже не подумали снять обувь?