Текст книги "Сибирь. Монголия. Китай. Тибет. Путешествия длиною в жизнь"

Сань-чуаньцы говорят, что лун-ванов множество; что в каждой местности свой лун-ван; все они различно рисуются или лепятся и носят по местностям различные имена. Лун-ван Сань-чуани называется Со-чжие и изображается с красным лицом. Этот самый Со-чжие когда-то был свирепым богом, но встретился с Гуань-ин-пусой, должен был испытать на себе ее могущество, смирился, смягчился сердцем и поступил в ее ученики. С тех пор он чтит ее, как своего учителя (бакши), помнит сделанный ему урок и всегда чувствует ее власть над собой. Поэтому-то недовольные скупостью бога дождя сань-чуаньцы и ходят жаловаться на него вододательнице Гуань-ин-пусе, обитающей пещеру Шуй-лэн-дун; несколько почтенных стариков, предварительно выдержав семидневный пост, состоящий в отказе от мяса и чесноку и от ношения панталон и обуви, несут на своих плечах статую Со-чжие в Шуй-лэн-дун в сопровождении трех упомянутых выше депутатов.

Прибыв в Шуй-лэн-дун, статую Со-чжие ставят в правой пещере подле Гуань-ин-пусы и оставляют тут на целую ночь. Депутация приносит с собой глиняную флягу и шелковую нить или шнур; флягу ставят на пол пещеры подле бассейна, один конец нити опускают в описанный выше стакан в стене пещеры, другой во флягу; вода из стакана по нитке начинает медленно сочиться во флягу. Когда на дне фляги скопится несколько капель, депутация уходит в Сань-чуань в уверенности, что теперь скупой Со-чжие откроет хляби небесные; когда же действительно прольет дождь, депутация вновь идет в Шуй-лэн-дун, и капли, унесенные во фляге, возвращает в бассейн.

Положив на алтарь связку мелких медных китайских монет, поставив каждому богу по масляной лампадке, мы спустились из кумирни вниз в келью старика-ламы, чтоб поблагодарить его. Старик угостил нас чаем из жареного ячменя с молоком. Оставив ему еще связку монет, которую он ни за что не хотел принять, как плату за гостеприимство, и принял только, как дар в кумирню богам, мы распростились с ним и поехали догонять свой караван, который из деревни Сун-чжя-чыр ушел вперед в Сань-чуань.

Монгольские и тибетские предания, сказки и легенды[60]60
  Текст первых двух сказок публикуется по изданию: Сборник к 80-летию со дня рождения Григория Николаевича Потанина: Избранные статьи и биографический очерк. Томск, 1915. Остальных сказок и преданий – по изданию: Тибетские сказки и предания. Пг., 1914 (с сокращениями).


[Закрыть]

О сотворении мира и человека

Сначала было небо да вода; земли еще не было. Очурманы жил на небе, ему и присесть было негде. Вот он смотрел вниз и думал: «Что это все вода да вода, дай сделаю местами землю». Вздумал сделать землю, а сам стал сомневаться: «Ну, как не сделаю?..» И стал он искать товарища. Нашел Чаган-Шукуты и стал просить его спуститься с неба вниз. Они согласились между собой и стали спускаться на воду. Лишь только они стали приближаться к воде, увидали лягушку (лягушек в Алтае не бьют, потому что на лягушке земля стоит), которая, как только заметила их, нырнула в воду. Очурманы послал товарища Чаган-Шукуты отыскать в воде лягушку. Товарищ нырнул в воду, вытащил лягушку на поверхность воды, повернул ее вверх брюхом. Очурманы сказал Чаган-Шукуты: «Я сяду на брюхо лягушки, а ты нырни в воду и достань со дна, что тебе попадется, только в воде поминай меня, а то тебе своей силой ничего не сделать».

Чаган-Шукуты спустился в воду, а Очурманы остался на лягушке и дожидался товарища. Чаган-Шукуты, достигнув дна, захватил целую охапку жидкой земли и с ней вынырнул. Очурманы сказал: «Давай сюда землю». Чаган-Шукуты сказал ему: «Если бы не я, так тебе не достать бы земли». Лишь только он это выговорил, земля вывалилась у него из рук и упала в воду. Очурманы сказал: «Какой же ты дурак! ведь я тебе говорил, чтобы ты поминал мое имя, а ты этого не сделал. Ты бы сказал: не я тебя, земля, беру, а Очурманы, а ты, дурак, только раз меня помянул». Потом Очурманы послал своего товарища в воду и на этот раз наказал ему: «Что тебе попадется, то ты и неси ко мне, да при этом говори: не я тебя беру, а Очурманы берет, а когда понесешь, говори: не я тебя несу, а Очурманы тебя несет».

Спустился Чаган-Шукуты на дно, стал брать землю и не может взять: очень тверда земля; вылезти же ни с чем не хотелось; поэтому он стал руками царапать землю и нацарапал только пригоршни, при чем говорил: «Не я тебя, земля, беру, а Очурманы тебя берет». И когда понес из воды, стал говорить: «Не я тебя несу, а Очурманы тебя несет». Когда Чаган-Шукуты вынырнул и принес землю Очурманы, то Очурманы велел высыпать землю на лягушку, сзади сел на эту землю и товарища посадил рядом с собой. Лягушки не стало видно, а только была видна земля, и притом столько, сколько они двое заняли места, лишней же земли не было. Посидели они оба и задремали, а прежде там негде было отдохнуть; потом и заснули оба.

Во время их сна явился Шулмус и смотрит, что это два человека лежат на земле, а лишней земли под ними нет. Подошел и думает: «Взять их и бросить вместе с землею в воду». Пока он брался за край земли, взглянул, воды уже нет; он поспешно схватил их обоих и бегом понес, чтобы добежать до края земли и бросить их в воду; но, пока бежал, земля все росла; Шулмус бежал, бежал, из сил выбился, а воды все не видать; бросил он ношу, и Очурманы пробудился с своим товарищем. Шулмус успел убежать еще в то время, как они глаз не раскрыли. Очурманы сказал товарищу: «Когда нас Курюмес хотел бросить в воду и утопить, земля нас защитила». Сотворив землю и отдохнув, Очурманы с товарищем стали ходить по земле. Очурманы говорит товарищу: «Я выдумал, а ты мне помощник. Теперь давай делать на земле живое». Вот и вздумали они сотворить человека.

Очурманы с товарищем Чаган-Шукуты (или Чукуты) сотворили тело человека из земли. Чанган-Шукуты сказал Очурманы: «Мы сотворили человека; надо искать душу, чтобы он был живой». Очурманы возразил: «Когда мы уйдем, это тело потеряется; дьявол украдет». – «Сделаем караульщика, – сказал Чаган-Шукуты, – чтобы он никого не допускал». Сделали собаку, но без шерсти, и сказали ей: «Мы пойдем тебе шерсть искать, а человеку душу». Лишь только они двое ушли, приходит дьявол. Собака не пускает его, а сама между тем мерзнет и есть хочет. «Ты на меня не лай и не ворчи, я тебе дам шерсть и накормлю тебя», – сказал дьявол. Собака допустила, дьявол пошептал что-то, и собака стала с шерстью. Она стала просить есть.

Дьявол сказал ей: «Вот твой хозяин, он тебя накормит». Потом дьявол подошел к телу человека, зажег пряжу, дым вдунул ему в нос, и человек стал ходить, а дьявол скрылся. Очурманы с товарищем возвратились, нашли его живым и сказали: «Мы тебя сотворили, пошли искать душу, не успели к тебе воротиться, а ты уж живой. Кто тебе дал душу?». – «А я как знаю, – ответил человек, – вы ли, кто другой меня сотворил». Создав человека и скотину, Очурманы сказал товарищу: «Теперь всему сотворенному нужен правитель. Ты хоть мне помогал, но сам ты ничего не выдумал». Чаган-Шукуты обиделся и сказал: «Если бы не я, так ты ничего бы не сделал». Слово за слово – и поругались; хотели было драться, но Очурманы сказал: «Постой, мы поставим чашку с водой и сядем возле чашки один против другого. На чьей стороне вырастет в чашке цветок, тому и быть богом и править землей».

Во время их ссоры явился Шулмус и сказал: «Вы спорите о том, кому быть богом и править землей, а меня позабыли. Если бы не я, так земли бы не было. Давайте же и мне пай из сотворенного». Долго они спорили и ругались, наконец, чтобы как-нибудь отвязаться от Шулмуса, Очурманы, посоветовавшись с товарищем, сказал: «Вот твой пай; сколько есть земли под оконечностью твоей палки, то и возьми». Шулмус осердился, ткнул палкой в землю, выдернул ее, и оттуда поползли черви, змеи и прочие гады. После того Очурманы с товарищем налили в чашку воды, сели и стали дожидаться, на чьей стороне вырастет цветок.

Пока сидели, оба задремали. Чаган-Шукуты проснулся раньше, посмотрел одним глазом на товарища, видит, что тот еще не открыл глаз, взял да и сорвал цветок и положил на свой край блюда. Проснулся Очурманы, посмотрел, видит, что цветок на стороне Чаган-Шукуты, а корень на его стороне, догадался, в чем дело, и сказал: «Вот мы, боги, воруем друг у друга, значит, и люди будут такие же воры, все сотворенное будет в постоянной ссоре и вражде, и люди и животные будут стараться истреблять друг друга». Обиделся Очурманы и вознесся на небо. Ему жертв не приносят, хотя он настоящий бог; Ульген – это не бог; это выдумали камы.

Перелет птиц

В незапамятные времена все птицы, прилетающие сюда на лето, не делали этого, а жили постоянно на юге. Но когда им сделалось тесно и жарко, они созвали собрание и начали говорить: «Нам стало тесно, корма недостает, от жары яйца наши гниют, число детей не увеличивается; необходимо найти другое место для летнего времени. Для этого нужно послать кого-нибудь высмотреть хорошие удобные места». С этим все согласились и выбрали журавля, птицу важную, почтенную, умную, осторожную, умеющую хорошо летать и отлично ходить, благодаря длинным ногам. Дали журавлю три года сроку, ибо ему нужно было облетать и осмотреть три стороны: запад, север и восток. Журавль улетел. Утка-чирок была красивее всех птиц; перья ее блестели ярко-зеленым цветом; кроме того, чирок отличался юркостью, веселостью и волокитством.

Когда улетел журавль, чирок сейчас же начал ухаживать за журавлихой и очень ей понравился. Зажили они знатно, и чирок даже поселился у журавлихи. Прошло три года. Как-то ночью прилетел журавль и сейчас же к своей жене; чирок едва успел спрятаться под гнездо. Журавль и говорит своей жене: «Прекрасные места нашел я на севере – обширные, привольные, прохладные, изобильные кормом. Там можно много расплодить птенцов. Но я не дурак. Завтра на общем собрании птиц я заявлю, что на севере хуже, чем где-либо, а потом мы с тобой полетим на север и там заживем на славу; никто не помешает». «Чирк! чирк!» – закричал чирок и вылетел из-под гнезда. «Что это такое?» – спросил журавль у жены. «Ах, друг, – сказала журавлиха, – здесь чудится. После того как ты улетел, я ни одной ночи не провела спокойно; все чудится, свистит, поет, хохочет, стонет, плачет». – «Да, да, всегда так бывает», – сказал журавль.

Маленькая бойкая утка-богоргоно, родственница чирка, отличалась невоздержанностью языка. Чирок прилетел прямо к богоргоно и говорит: «А знаешь? Журавль вернулся!» – «Ну и что же?» – спрашивает богоргоно. «А то, что журавль хочет погубить весь наш птичий род!» – «Не врешь ли? Этакая почтенная птица, как журавль, не сделает дурного дела». – «А вот сделал же! Слушай, сейчас я случайно слышал разговор журавля со своей женой; он говорил, что на севере есть прекрасные места для летовки, а собранию хочет доложить, что на севере скверно; хочет улететь туда только сам со своей женой». – «Смотри, какой мерзавец!» – сказала богоргоно. «Ну постой! Наделаю я ему стыда; пусть вспомнит он, как однажды при многих женщинах он смеялся над моими короткими ногами».

Вот собрались все птицы, собрались и маленькие на совет. Журавль рассказывает о том, что видел он во время своего полета. «Был я, – говорит, – на западе и на востоке; там все одно, как и здесь: тесно, жарко, корма мало; потом я полетел на север и едва-едва вернулся оттуда живым: там ужасно холодно; вечные туманы, нет лета, настоящая зима; растительности нет никакой, вдобавок там водятся огромные хищные птицы с клювом, длиною, как коса, и с такими же когтями; они прожорливы и жестоки; если лететь туда, никто не воротится». – «А как же ты вернулся? – вдруг спросил богоргоно и затем, обратившись к собранию, продолжал – Не верьте ему: он врет. Прошлой ночью он жене своей рассказывал совсем другое; он один хочет воспользоваться удобствами севера, он один хочет расплодить птенцов. Я случайно узнал о его злом умысле». – «Как ты смеешь перед таким почтенным собранием позорить меня?» – вскричал журавль и, вскочив со своего места, бросился на богоргоно.

Не успели крупные птицы броситься защищать богоргоно, как большая птица журавль до полусмерти избил маленькую птицу богоргоно, вывихнул ей ноги и, вероятно, убил бы, если бы собрание не спасло ее. Птицы сказали журавлю: «Старик-журавль, ты напрасно так разгорячился, напрасно так избил бедного богоргоно. Мы этого не одобряем: он ведь семейный. Смотри, он чуть жив. Нет, мы тебе теперь не верим!» Несколько успокоившись, птицы снова обсудили вопрос и решили: «Если бы журавль говорил действительно правду, то не ожесточился бы так сильно на малую птицу. Ясное дело, что бедный богоргоно не удержался и сказал слышанное. Поэтому надобно послать снова кого-нибудь на север. Пусть полетит туда орел, птица умная, дальнозоркая, храбрая и скорополетная. Дадим ему год сроку. А богоргоно пусть лечится и кормится на счет журавля, который пусть вперед не расправляется своей волей; на то есть общественное собрание!» Орел полетел на север. Ровно через год, весной, вернулся орел. Опять собрались птицы. Орел доложил, что он на севере нашел прекрасные, обширные, прохладные и обильные кормом места; для вывода птенцов места как нельзя более удобные. Никаких страшных птиц, о которых сказывал журавль, там нет.

Не теряя времени, птицы собрались для полета на север и только что хотели тронуться, как явился перед ними богоргоно, хромой и с вывихнутым крылом. «Старики, – сказал он, – я имею слово сказать. В прошлом году при вас же журавль избил меня безвинно и за правду; сами вы теперь видите. Вы теперь улетаете, а куда я денусь больной, и притом семейный человек? Без общества я здесь останусь на верную погибель. Посмотрите на меня теплым глазом, отцы-господа; решите мою участь, пока не улетели!» – «Да, он правду говорит – сказали все птицы. – Действительно, он погибнет без посторонней помощи, а дать погибнуть своему брату-птице будет для нас срамом. Так как в его беспомощности виноват журавль, который виноват и тем, что врал перед нами, то он и должен нести наказание: пусть он отныне и довека таскает к северу и обратно на себе птицу-богороно». И с тех пор при полете на север и обратно богоргоно садится на спину журавля; последний поэтому и редко долетает до дальнего севера, ибо ранее других птиц устает. А орла за его заслугу зовут тоён (господин, начальник).

Построение храма в Лхасе

В Си-ань-фу жил китайский царь Тан-ван[61]61
  Тан-ван – царь Танской династии. Ван – царь.


[Закрыть]. Однажды он заказал сделать шлем, украшенный драгоценностями, и послал его в подарок индийскому царю. Индийский царь, получив этот подарок, смутился; он стал грустен и молчалив. Вельможа спрашивает его, почему он так грустит. Царь сказал: «Я получил от китайского царя очень дорогой подарок, и должен отдарить его равноценным предметом, но я не имею в своем государстве столько драгоценностей, чтобы достойно отдарить китайского царя». Вельможа сказал: «Не беспокойся, царь! Есть возможность прекратить царскую грусть. У нас учитель Будда[62]62
  Рассказчик, говоривший пo-монгольски, вместо Будда говорил: Бурхан-бакши.


[Закрыть]; мы можем к нему обратиться за советом, и он нам укажет, как поступить в этом случае». Царь согласился. «Действительно, это так», – сказал он. Обратились к Будде, и Будда ответил: «Закажите моему мастеру Бишу-Гарме сделать мое изображение в двенадцатилетнем возрасте и пошлите китайскому царю. Если б китайский царь прислал вам тысячу таких же подарков, как разукрашенный шлем, то и это не будет равняться с подарками, которые вы ему пошлете». Так и поступили. Заказали художнику Бишу-Гарме копию с Будды и передали ее китайским послам; те отвезли святое изображение в Си-ань-фу. Китайский царь повелел построить храм для посещения этой святыни.

Тибет в это время был дикою страной. В нем жили только звери. Жила тут женщина-ракшаса, по тибетски чжасэ[63]63
  Пишется рдаксэр.


[Закрыть]; обезьяна-самец вступил с нею в связь, и от нее родились дети; в то же время с неба спустилось шесть [небожителей]; от этой чжасэ и шести спустившихся с неба небожителей и произошел тибетский народ; в нем и теперь различают произошедших от союза женщины с обезьяной и произошедших от шести дончжук [небожителей]. Когда народ умножился, оказалась потребность в правителе народа. Тогда воплотился в Тибете Брондон Чжалвин-чжун, который был воплощение Арья Бало. Через несколько поколений после него правителем Тибета был Турниша, при котором с неба выпала книга; эту книгу никто не мог прочесть, и даже не понимали, что это такое, потому что до той поры ничего не слыхали о письме. Тогда с неба раздался голос: «Через пять поколений родится у вас человек, который растолкует, что это такое».

Через пять поколений родился в Тибете царь Сронцзан-Гамбо (воплощение Арья Бало). Этот царь посылал учеников в разные места Индии учиться, и таким образом появилось в Тибете буддийское учение, недоставало только изображения. Им было известно, что в Непале есть изображение Будды по имени Меджит Дорчжи, но как его добыть? Войной? Царь чувствовал, что для этого он не обладает достаточным количеством войска. Просить? но царь Непала не отдаст. И составили такой план: высватать дочь непальского царя за царя Тибета в надежде получить за ней и драгоценную непальскую святыню. Так и сделали, высватали и получили святыню; когда ее привезли, построили для нее храм. Таким образом появилась первая буддийская святыня в Тибете.

Святыня в городе Си-ань-фу имела особенное свойство; появляясь в стране, она привлекала на себя уважение народа; когда она была привезена в Си-ань-фу, она сделалась предметом общего почитания у китайцев. Тибетский народ желает приобрести себе и эту святыню. С этою целью было решено послать в Си-ань-фу мудрого вельможу Лунбу-Га. Думали, что только он один в состоянии выполнить такое трудное поручение: высватать дочь Тан-вана за Сронцзан-Гамбо, в надежде вместе с нею получить святыню города Си-ань-фу. Лунбу-Га прибыл в город Си-ань-фу. Тан-ван сказал ему, что за его дочь сватались многие женихи, но что он еще не решил, за кого ее отдать. Царю, однако, хотелось отдать дочь за тибетского царя; так как Тибет смежен с Индией, то он рассчитывал, что с этой свадьбой установятся удобные сношения с Индией и через это облегчится распространение буддийского учения в Китае. Матери царевны хотелось отдать дочь поближе, чтоб было меньше затруднений видеться с нею почаще. Брату же царевны хотелось выдать ее за одного воинственного князя, в расчете впоследствии, при вступлении на престол, иметь в нем храброго и верного союзника. Таким образом, при дворе образовалось три мнения.

Лунбу-Га сказал Тан-вану, что обо всем этом донесет своему царю. На другой день он уже сообщил царю, что получил письмо от Сронцзан-Гамбо. Это удивило китайского царя и он подумал, что Лунбу-Га обладает какой то особой силой. В то же время Сронцзан-Гамбо, как воплощение Арья Бало, имел силу подействовать на сердце Тан-вана и расположить его в пользу брака. Тан-ван согласился отдать дочь, но с таким условием: в счастливый день он соберет пятьсот девиц и предложит женихам выбрать из них невесту. Ни Лунбу-Га, ни кто другой из женихов не был в состоянии отличить царевну от ее подруг. Была одна девица, которая служила во дворце и за что-то была выслана из дворца. Лунбу-Га познакомился с ней и обратился к ней с вопросом, не знает ли она, как отличить царевну от ее пятисот подруг. Та сказала, что знать-то она знает, но сказать боится, потому что если она выдаст эту тайну, то и она, и он, Лунбу-Га, не останутся живыми. Но Лунбу-Га успокоил ее: «Не беспокойся! Я в состоянии устроить все это, чтобы обошлось без дурных последствий для тебя».

По его приказанию была вырыта яма глубиною в семь чи[64]64
  Чи — китайский фут.


[Закрыть]; в яму были поставлены три камня, на камни – железный котел; в котел была налита вода, вода покрыта деревьями, травой и птичьими перьями. В яму села та девица, а из ямы была выставлена медная труба. В назначенный для выбора день она должна была сказать тайну. Она сказала тибетскому вельможе Лунбу-Га, что он узнает царевну по ее белому лицу и еще по тому, что когда она будет сидеть в ряду других девиц, на ее правое плечо сядет летающая около нее пчела. Так и случилось. Когда Лунбу-Га увидел на плече одной девицы пчелу, он догадался, что это царевна, и положил на нее хадак[65]65
  Хадак – шелковый лоскут, ширинка.


[Закрыть] Царь был удивлен, каким образом тибетский вельможа мог узнать царевну; он заподозрил, что кто-то из живущих во дворце выдал тайну, и приказал отыскать виновника. Были призваны дзурхайчи[66]66
  Дзурхайчи – гадальщик.


[Закрыть] и один из них, справившись с книгами, объявил: «Тайну выдало существо женского пола, сидящее под землею на глубине семи слоев, за тремя горами, за большим морем, около которого деревья[67]67
  Тут в записи пропуск; не записано, как отразились в представлении гадателя трава и перья.


[Закрыть]…; у женщины медный нос». Тан-ван, выслушав это, рассердился на то, что предсказатель сказал такую небывальщину, и в гневе приказал уничтожить все книги дзурханчинов. Поэтому теперь и не полны книги этого рода. Затем Тан-ван велел выдать дочь за тибетского царя.

Лунбу-Га, получив позволение отвезти царевну в Тибет, попросил ее заглянуть в его рукав, в котором она может увидеть своего будущего мужа. Она взглянула и увидела в рукаве весь Тибет и самого Сронцзан-Гамбо в образе Арья Бало. Увидев образ тибетского царя, она влюбилась в него. Лунбу-Га говорит ей: «Царевна, не проси у отца никаких драгоценностей, кроме изображения Будды». При выдаче царевны царь и царица посомневались: «Мы отпускаем свою единственную дочь и отдаем дорогую святыню в далекую сторону, а не знаем, что за человек, добрый или злой, этот тибетский вельможа? Может быть, он имеет намерение только приобрести для тибетского царя нашу святыню; он убьет дорогой нашу дочь и увезет святыню». Решили потребовать от Лунбу-Га, чтобы он остался в Си-ань-фу заложником. Лунбу-Га согласился. Царевну отправили в Тибет, а Лунбу-Га остался. Путь царевны прошел через город Тарсандо; здесь остался след ее на белом камне. Камень этот и теперь показывают в одной китайской кумирне в Тарсандо (хошаны за несколько чохов[68]68
  Чох — мелкая медная монета.


[Закрыть] пускают посмотреть). По всей дороге до Лхасы, через известные расстояния после ее проезда оставлялись копии с изображения, которое везла царевна.

Лунбу-Га притворился больным. Тан-ван, услыхав о его болезни, стал беспокоиться, что задержал человека, чужестранца, как бы по его вине он не умер и как бы за это не ответить. Он сам пришел к Лунбу-Га и спросил его, что с ним случилось. Лунбу-Га сказал, что его болезнь не важная, что легко бы исцелился от нее, что она происходит оттого, что его теснят духи Тибета, что для исцеления болезни нужно только умилостивить их, но что у него нет средств для этого. «Не могу ли я доставить эти средства?» – спросил китайский царь. «Что же это за средства?» Лунбу-Га сказал царю: «Для умилостивления духов, по нашему тибетскому обычаю нужно доставить мне одно доу[69]69
  Доу – мера сыпучих тел, около гарнца [около 10,35 л].


[Закрыть] пепла от сожженных каиф, нужно сушеного мяса от трех быков и бочку самой крепкой водки.

Кроме того, по нашему обычаю, я должен совершить это умилостивление в обществе 32 человек, я тридцать третий». Тан-ван велел дать ему все, что он просит, и прислал к нему 32 человека. Лунбу-Га выехал с 32-мя товарищами за город. К западу от Си-ань-фу есть холм. Лунбу-Га поднялся на него и сначала развеял по воздуху пепел, потом велел товарищам съесть мясо, и наконец, выпить вино. Он сказал им, что, по тибетскому обычаю так нужно поступить, чтобы духи оставили притеснять. Выпив вина, они опьянели п попадали; сухое мясо имеет такое свойство, – если после него будет выпито вино, то опьяневший в продолжение долгого времени не может отрезвиться. И они пролежали три дня. В это время Лунбу-Га, сев на коня, успел убежать.

Прошло три дня. Лунбу-Га с товарищами не возвращается в Си-ань-фу. Это удивило Тан-вана. Он велел послать людей узнать, что случилось с Лунбу-Га на холме. Посланные люди нашли товарищей Лунбу-Га, просыпавшихся после опьянения. Их спрашивают царские посланные: «Где же Лунбу-Га?» – «Не знаем, – отвечают те. – Сейчас был здесь и куда-то скрылся. Тогда царь послал погоню за Лунбу-Га. Между тем Лунбу-Га добежал до реки Мар-чу. Чуя за собою погоню, Лунбу-Га своего коня заткнул за пояс за своей спиной, нашел мертвого коня, сел на него и наделал множество конских следов по всему полю.

Прибыла погоня; видят – поле усеяно, конскими следами; подумали, что навстречу Лунбу-Га было выслано тибетское войско, что Лунбу-Га соединился с ним и уехал в Тибет. Подумав так, они сочли неблагоразумным ехать в погоню за такой силой и вернулись в Си-ань-фу.

Лунбу-Га продолжал ехать дальше и достиг местности Шямалун; тут лежал олень, который не успел встать, как его настиг Лунбу-Га. Лунбу-Га подумал: «Я так быстро ехал, что олень не успел, увидав меня, вскочить с места; значит, теперь я далеко ушел от погони и меня уже не догонят». Поэтому и место названо Шямалун; оно значит по-тибетски: «олень не встал». В местности Лхаргон Лунбу-Га догнал царевну. Царевна спросила его, как он мог уехать из Си-ань-фу, когда он был оставлен там заложником. Он сказал, что царь, боясь, чтоб с царевной не случилось чего в дороге, отпустил его затем, чтобы он провожал ее в качестве оберегателя. Она поверила, и они поехали дальше.

Дорогой Лунбу-Га стал говорить царевне, что цель сватовства тибетского царя была не сама царевна, а святыня, которую она везет; что Сронцзан-Гамбо имел в виду получить только святыню, а женщина ему не нужна (он ведь воплощение Арья Бало). Потом он еще сказал, будто у тибетского царя нет носа. «Понравится ли тебе, царевна, такой муж?» Царевна после этого задумалась, и у нее появлялась любовь к Лунбу-Га. Подъезжая к резиденции Сронцзан-Гамбо, Лунбу-Га послал людей вперед – донести царю, что он везет ему и святыню и невесту, но что невеста едва ли ему понравится; как от китаянки, от нее несет дурной запах; поэтому при свидании с царевной Лунбу-Га советует царю закрывать свой нос рукавом. Когда невеста была представлена царю, он принял ее, закрыв свой нос рукавом; царевна подумала, что Лунбу-Га сказал правду; царь, в свою очередь, поверил, что царевна имеет дурной запах. Царевну отвели в отдельное помещение.

Однажды она увидела царя и заметила, что у него целый пос. Лицо у него было красивое; она признала в нем то изображение, которое видела в рукаве у Лунбу-Га в Си-ань-фу, и влюбилась в царя. Вельможи, имевшие доступ к царевне, не заметили у нее никакого запаху и донесли о том царю. Царь вновь пожелал видеть царевну. Она говорит ему, что ее обманули, что ей сказали, будто у царя нет носа. Царь сказал, что и он был обманут: ему доложили, что она имеет скверный запах. Теперь он убедился, что это была ложь. Недоразумение их разъяснилось.

Когда обман вельможи Лунбу-Га раскрылся, царь разгневался и хотел казнить его. Царь сказал ему: «За такой гнусный поступок тебя следовало бы лишить жизни, но, так как ты сделал много пользы вере, я оставляю тебе жизнь, но без наказания все-таки оставить тебя нельзя». И царь отдал приказ, чтоб Лунбу-Га чистил золотое толи[70]70
  Толи – металлическое зеркало.


[Закрыть], сев на солнцепеке. Лунбу-Га, исполняя царское приказание, начал тереть золотое толи; лучи солнца попадали на толи и, отражаясь, попадали в глаза Лунбу-Га и он оттого ослеп.

Сронцзан-Гамбо женился на китайской царевне; таким образом, он имел одновременно двух супруг. По истечении некоторого времени танская царевна почувствовала себя беременною; когда пришло время танской царевне родить, непальская дала ей выпить какого-то напитка, от которого та впала в беспамятство; в этом состоянии она и родила. Тогда непальская царевна украла ее ребенка и объявила, будто это она родила. Танская царевна догадалась, что ее ребенок украден непальской царевной. Царь был принужден устроить суд над царевнами. С этою целью он пригласил с одной стороны вельмож из Китая, с другой – вельмож из Непала; сел на престол, призвал двух цариц и этих вельмож, a также велел привести и спорного мальчика, который к этому времени уже подрос. Затем велел принести вина и объявил: которой стороне, китайской или непальской, мальчик поднесет чашу с вином, та сторона ему и есть его родня. И китайские и непальские вельможи бросились к царевичу, прося его дать им вина. Но мальчик, налив чашу вина, нимало не колеблясь, поднес ее старшему из китайских вельмож. Тогда китайская царевна сказала, что это значит, что мальчик ее, и потребовала, чтоб он был передан ей. И она получила своего сына.

Сронцзан-Гамбо стал строить храм для привезенной святыни. Он испустил из себя тысячу хубилганов[71]71
  Хубилган – воплощение какого-нибудь лица.


[Закрыть] и при их помощи начал постройку. Однажды одна из цариц несла ему пищу, когда он высекал льва. Он услышал шаги, его внимание было отвлечено от работы, он сделал неверный удар топором и отсек льву нос. И в это время все хубилганы отсекли носы львам, которые они делали. Это и свидетельствует, что они были его хубилганы. И теперь все львы в Лхасе без носов.

В Лхасе находится изображение царя Сронцзан-Гамбо с его двумя женами, танской и непальской царевнами. А также есть изображение слепого Лунбу-Га; несмотря на его поступок, его изображение тем не менее почитается.