Текст книги "Феноменология зла и метафизика свободы"

Для формирования и развития личности важен, таким образом, не только успех-признание результатов ее деятельности, в том числе и признания «значимыми другими», но и успех-преодоление, разрешение человеком или коллективом проблем и противоречий реальной жизнедеятельности. Успех-преодоление суть свидетельство компетентности, реальных возможностей личности, того, что она может. Именно решенные проблемы, преодоленные трудности, составляя опыт человека, выражают его потенции. Человеку важно знать не только то чего он хочет или не хочет, но то, что он может. «Могу» наравне с «хочу-не хочу» составляющая интересов и потребностей человека. От баланса «хочу-не хочу» и «могу» зависит характер и содержание эмоциональной жизни (об этом уже говорилось в связи со смехом), самооценка и самоуважение личности.

Недостаток опыта и компетенции способствует дизмотивации, деморализации личности, формированию у нее комплекса «неудачника», превращению в невротика. Не случайно ведь социальной базой «невротизма» общественной жизни в различных его проявлениях типа популизма, «охот на ведьм», тоски по «сильной руке» вождя являются именно социальные слои людей невысокой квалификации, некомпетентных, а то и просто невежественных.

И наоборот – осознание своих потенций и возможностей, достаточных для разрешения жизненных и профессиональных проблем, дает мощный заряд положительных эмоций. Поэтому успех-преодоление особенно важен для молодого человека. Молодости не просто свойственна установка на «дерзание». Молодому человеку как воздух нужна питательная среда трудностей и проблем – это для него ферменты его роста. Если их нет в реальных ситуациях, он их себе сам найдет или придумает. Причем речь идет о реальных задачах и трудностях, а не тепличных, искусственных выморочных «моделях» и «акциях».

Но и избыток компетенции создает проблемы. Он может служить основой мотивации опасного поведения. Тонут, как известно, не те, кто не умеют плавать или те, кто действительно плавают хорошо. Тонут те, кто считают, что плавают очень хорошо. Освоив определенную деятельность, человек в стремлении к самоутверждению, в погоне за таким самоутверждением и положительными эмоциями начинает «испытывать судьбу», ставить себе сверхзадачи, иногда на грани допустимого риска – хорошо бы только своей жизнью, а то ведь и жизнью других людей. М. А. Котиком были описаны многие случаи подобного опасного поведения профессионалов, желающих удостовериться в своем профессионализме «могу или не могу»[72]72
  Котик М. А. Об одной модели опасного поведения и творческой деятельности //Учен. зап. Тарт. гос. ун-та. 1987. Вып. 746.


[Закрыть]. Собственно и интерес к этой проблеме у М. А. Котика появился после поездки в такси, водитель которого без всякой на то необходимости пошел на опасный обгон, объяснив свои действия тем, что если вот так пару раз за смену не «встряхнуться», – не чувствует себя человеком. А несколько лет назад газеты сообщали об аварии пассажирского лайнера в самарском (тогда – куйбышевском) аэропорту. Причиной аварии послужили действия первого пилота, при ясной погоде в полдень отключившего все приборы и потребовавшего, чтобы второй пилот держал перед ним шторку закрытой – «буду сажать самолет вслепую». Угробил самолет, половина пассажиров погибла, второй пилот умер от инфаркта при спасении пассажиров, а первый пилот выжил, его судили, и на суде выяснилось, что такое практикуют и другие пилоты авиаотряда и не только этого авиаотряда. Вот такие испытания себя – «ас я или не ас?»!

Такие асы-каскадеры – типичные самозванцы. Самозванство, как тень отца Гамлета, настигает и здесь: как в виде некомпетентного невротика, компенсирующего амбициями недостаток эрудиции, так и в виде этакого «супермена». И общество выстраивает системы политических, административных, правовых гарантий и защиты от подобных самозванцев. Однако никакие законы, инструкции, системы аттестации не дают 100 %-й гарантии, поскольку работает главный – нравственно-психологический источник самозванства – стремление к самоутверждению личности, почувствовавшей свои возможности.

Иногда альтернативой опасному поведению самозванного каскадера предлагается творческое поведение мастера: расширение компетенции субъекта, но не за счет понижения порога риска, не за счет воспроизводства одного и того же результата («и вчера мог и сегодня могу»), а при все более сложных условиях. Творчество – процесс бесконечного совершенствования, превращения деятельности в своего рода искусство, «игру». Если опасное поведение – в общем-то репродуктивно, не создает ничего нового, внося лишь «острые» переживания в духовную жизнь субъекта, то творчество всегда продуктивно, связано с получением нового результата, пусть даже если это новое будет относиться к не существенным параметрам результата – например, сделать это красивее. Каскадер-самозванец подобно наркоману «сидит на игле» самоутверждения с помощью однажды освоенного, мастер же стремится к освоению нового, того, что он еще не умел.

Самопреодоление и самосовершенствование: парадоксы сознания мастера

Оправданы ли такие надежды? Избавляет ли мастерство от самозванства? В первом приближении надежды вполне состоятельны. Ведь в конечном счете любое преодоление есть по сути дела самопреодоление, приобретение нового опыта, выход к новым горизонтам. Человек в любой момент времени не сводим к тому, что он есть, к тому, чем и кем он уже стал – он всегда, хотя бы немного, но больше «суммы своих свойств». Человек это еще и то, чем он еще не стал, то, что он еще не реализовал.

Как писал в «Назидательных новеллах» Мигель де Унамуно, в общении двух людей, например Хуана и Томаса, участвует как бы шесть человек: реальные Хуан и Томас – личности такие, какие они есть; идеальные Хуан Хуана и Томас Томаса – какими они сами видят себя; идеальный Хуан Томаса и Томас Хуана – какими они видят друг друга. Но, подчеркивал Унамуно, всегда есть еще «четвертый» человек – личность, какой человек хотел бы видеть себя, каким он хотел бы стать, не каким он себя видит, а каким бы он себя хотел видеть. Этого «четвертого» – творческое начало, творческий проект себя – Унамуно предлагал считать единственной подлинно реальной личностью. Она проявляется в человеке обычно не всегда, часто – случайно – во взгляде, жесте, улыбке, смехе. И чтобы ее узнать в человеке, его надо любить и ждать.

Стремление реализовать в себе «человека без свойств», стать больше, чем он есть, может выражаться в слабой форме – например у молодого человека, который сознательно или бессознательно, но хочет быть непонятным, загадочным для других, неразгаданным, не ставшим. Это может проявляться в одежде, поступках, лексике, нарочитой их парадоксальности и эпатаже окружающих. В сильной же форме оно выражается в установке на преодоление самого себя, выйти за свои собственные рамки, утвердиться на новых горизонтах и пределах, как стремление к самосовершенствованию, ко все большему мастерству и профессионализму. И мастерство также подлежит оценке.

Это, кстати, отлично понимают хорошие руководители, воспитатели, родители, режиссеры и тренеры. Как бы хорошо ни был подготовлен коллектив или воспитанник, какие бы тщательные репетиции ни были проведены, как бы отлично ни были тренированы команда или спортсмен, каких бы трудов самопреодоления им это ни стоило, если вовремя не придет признание, коллектив, труппа, спектакль, концертная программа развалятся, команда, спортсмен «перекиснут». И наоборот – если вовремя придет успех-признание, то у коллектива, команды, артиста, спортсмена, подчиненного вырастают «новые крылья», появляются новые силы, ранее скрытые возможности, в том числе и такие, о каких они сами в себе и не подозревали. Перед ними открываются новые горизонты, новое видение, новые темы и новые проблемы – фактически, возникает новый уровень притязаний и мотиваций.

Поэтому хороший тренер всегда чувствует, когда спортсмену или команде нужен хотя бы малый, но успех, чтобы не потерять веру в собственные силы и обрести новые. И тренер может и даже обязан «планировать успехи» – пусть даже в соревнованиях с заведомо слабейшими соперниками. Аналогично поступают и руководители творческих коллективов, не упускающие возможности малейших творческих побед и признания своих питомцев. Умелые руководители и воспитатели придают большое значение таким «малым успехам» своих подчиненных и воспитанников. Внимательные родители сознательно организуют «малые успехи» ребенка, направляя его духовное возмужание, его работу души. Дело не в похвале, захваливании или постоянном умилении, а в обеспечении «поля» самопреодоления, самоопределения и самосовершенствования и своевременном признании результатов продвижения на этом пути.

Правда, в этом случае социальное признание и одобрение являются лишь средством закрепления усилий самой личности в процессе ее самореализации и самоутверждения. Каких бы признанных успехов ни достиг человек, та часть его личности, которая образует «человека без свойств», «четвертого», – возникает вновь и вновь, только уже на новом уровне. Так или иначе, но в успехе-самопреодолении и самосовершенствовании еще в большей степени, чем в признании «значимыми другими», проявляется роль самой личности, ее самооценок в самоутверждении, ее большая «отстегнутость» от внешнего признания.

Кстати, это обстоятельство достаточно типично для феномена мастера. Любую деятельность любой человек в состоянии освоить за 3–4 года. Становясь мастером, он попадает в довольно-таки парадоксальное состояние сознания. Он начинает понимать, что, в принципе, если бы все остальные сполна делали все, что им «положено», то общество и окружение вполне могло бы обойтись и без него. Из этого может делаться несколько практических выводов. Можно запить – что, кстати, свойственно мастерам. Можно уйти в другую сферу, начать осваивать новое дело. Я знаю одного профессора, который трижды радикально менял сферу деятельности – экономическая география, внешкольное образование взрослых, управление культурно-просветительной деятельностью – каждый раз по своей воле и объясняя перемены тем, что в предыдущей деятельности им сделано все и больше там делать нечего. Чаще же всего мастера начинают долгое и бесконечное восхождение самосовершенствования, ориентируясь на оценки в лучшем случае таких же мастеров, чаще же – на самих себя и свои представления о совершенстве.

В анализе факторов и механизмов самоутверждения мы все ближе подходим к точке «вышелушивания» зерна самозванства. До сих пор, оно как бы «вдруг врывалось» в крайних проявлениях мотивации. Его психологический анализ напоминал поединок спортсмена с собственной тенью. Причем тень эта могла менять свои размеры в зависимости от точки зрения, освещения проблемы, двоиться, троиться, а то и исчезать. Теперь же, похоже, анализ дошел до того уровня мотивации, когда взгляду предстает главное, «голая правда» – может, и не очень красивая, зато очевидная.

Призвание и самозванство: границы добра и зла

Что, спрашивается, заставляет человека искать, находить и решать все новые и новые проблемы? Что движет им на пути самоутверждения и на что направлен этот путь? Что, например, заставляло М. Булгакова годами работать над рукописью романа «Мастер и Маргарита», переделывать и совершенствовать его, зная, что при его жизни роман не будет опубликован? Что вообще заставляет автора писать «в стол»? Ведь не случайно такое место в смысловой ткани того же булгаковского романа занимает ставшая крылатой фраза «рукописи не горят» – и это при отличном знании любого автора, что горят и еще как горят.

Что заставляло главного героя великого романа Ч. Амирэджиби «Дата Туташхиа» вновь и вновь искать пути «делать добро», несмотря на неудачи, катастрофы и трагедии, к которым эти пути вели в итоге? Что двигало М. В. Ломоносовым, заявившим в ответ на попытки отставить его от Академии, что «невозможно Ломоносова отставить от Академии, скорее Академию можно отставить от Ломоносова»? Что двигало М. Лютером, когда в ответ на отлучение его от римской католической церкви, он не только публично сжег папскую буллу об этом отлучении, но и отлучил от лона христианской религиозной общины самого папу Льва X и его кардиналов? Что заставило его, стоя на рейхстаге в Вормсе перед судом императора Карла V в ответ на требование об отречении произнести ставшие историческими слова: «На том стою и не могу иначе»? Что это? Непомерная гордыня? Великое самомнение вроде утверждения Людовика XIV, что «государство – это я»? Все, что известно об упоминавшихся людях, их высокая духовность, личная скромность говорят, что речь идет о чем-то ином.

По крайней мере очевидно, что это не проявление ориентации на признание конкретных результатов деятельности. Скорее речь идет о проявлениях осознания личностью своей призванности и ответственности за реализацию этой призванности. Значимой оказывается не оценка результатов, а сама возможность заниматься определенной деятельностью, к которой осознано призвание – «если не я, то кто?». Но призванности кем? И ответственности перед кем? Человеком в этих случаях явно движет некая глубоко им осознанная необходимость совершения вполне определенных поступков. Что же это за «осознанная необходимость»? Подчинение некоторому «надо»? Кому надо? И зачем?

Ведь если речь идет о каком-то внешнем «надо», которому подчиняется личность, то человек не может быть ответственным – он может быть лишь «неоправданно горд», поскольку действует не от себя лично, а от имени инстанции, от которой исходит требование «надо». Оправдываясь таким представительством, человек может быть лишь самозванцем. Особенно опасно сочетание «надо» с тоталитаризмом, придающим безответственности видимость обоснованности и высшей целесообразности. Такое сочетание порождает феномен имперского сознания в его двух основных зеркальных проявлениях: деспотизма и рабства. Тотальность внешнего «надо» – нравственная трагедия личности и общества, которые могут не осознаваться и личностью и обществом – в том и трагедия. Отчуждение мотивации от личности порождает теорию и практику манипуляции стимулами, появление манипуляторов ими – безответственных самозванцев, оперирующих лишенными ответственности людьми.

Нужда не может быть возведена в добродетель. Внешних целей нет и быть не может – они становятся таковыми только будучи соотнесенными с мотивацией и будучи принятыми личностью. Идеалы и великие примеры героизма, на которых пытаются воспитывать подрастающие поколения, требуя от них необходимость («надо») следования великим образцам, сами эти великие образцы возникли и воплотились благодаря не внешнему «надо», а внутреннему «не могу иначе». «Надо» ориентирует на несамостоятельность, безынициативность: надо, вот я и делаю. «Не могу иначе» ориентирует принципиально на инициативу и самостоятельность. И то и другое – осознанная необходимость, но в первом случае – необходимость внешняя – то, что я не могу обойти, во втором – необходимость внутренняя, пережитая, без чего я не могу обойтись.

Более того. «Надо» – значит я еще могу выбирать: может быть еще и не надо, стоит разобраться – кому это надо, и выбрать в зависимости от того, кому и что надо. За мной остается право выбора. «Не могу иначе» означает, что выбора нет – он уже сделан и сделан мною самим. «Надо» предполагает различие между добром и злом. Это надо, значит это хорошо, а то – не надо, значит оно плохое – «нельзя». Но зла как такового в мире нет. Зло это отсутствие добра, активного творческого утверждения. У человека есть одна свобода – «не могу иначе» – не выбирать между добром и злом, а истреблять зло (ничто) и тем самым утверждать себя и добро в себе. В этом смысле решение проблемы нравственного выбора – в снятии ее, когда альтернативы нет – «не могу иначе».

Но тогда чем призвание отличается от одержимости, которая, как и любое самозванство, – безответственна? В призвании должное и сущее реальное и необходимое сливаются в единой плоскости «как бы существующего», онтологического импульса «Да будет!», по законам которого начинает жить личность. Осознание своей призванности требует от личности подвижничества, отказа от легкой, спокойной и удобной жизни. Призванный – кем бы он ни был: политиком, увидевшим путь всеобщего благоденствия, религиозным деятелем, увидевшим пути всеобщего спасения, изобретателем или художником – нередко приносит неудобства и даже боль своим близким. Но отступиться от своего призвания он не в силах. Личность, осознавшая свое призвание беспощадна по отношению к себе, она взвалила на себя ответственность за всех, а то и за весь мир – «если не я, то кто?». И всякое умаление этой своей ответственности рассматривает и воспринимает как унижение.

Шкала мотивации от признания к призванию есть шкала от личности-цели до личности-средства. Именно так склонны рассматривать себя люди, мотивируемые этими факторами. Можно соотнести уровни успеха как уровни значащих факторов со степенью зрелости личности, наложить эту шкалу на этапы жизненного пути. Отчасти такая работа уже была проделана в книге «Разум, воля, успех. О философии поступка». Здесь же главное другое: шкала от признания к призванию есть шкала самоутверждения от полной зависимости от окружения, а значит, и безответственного, потребительского отношения к ней, до полностью автономной морали в сочетании с гиперответственностью за внешний мир.

И наконец, на этой шкале улавливается самое главное в контексте проблемы самозванства – его интимнейшая связь со святая святых, с высшими проявлениями человеческого духа – призванием и творчеством. Эта связь настолько тесна и интимна, что с чисто психологической точки зрения они практически неразличимы. Для их отличения самые тонкие и изощренные психологические концепции мотивации уже бессильны. Спасибо и на том, что смогли подвести к сердцевине проблемы. Сердцевина же эта – в критериях отличия одержимого самозванца от призванного творца; невменяемого фанатика от гиперответственного святого. Там, где проходят границы между ними – проходят границы добра и зла.

Каковы эти границы? Где они пролегают? Что есть творчество и что есть святость, и чем они отличны от самозванства? Об этом дальнейшее.

ERGO: МЕХАНИЗМЫ САМОЗВАНЧЕСКОЙ ПСИХИКИ

– Самозванство неизбывно, так как коренится в онтологическом импульсе человеческой свободы, оно alter ego свободы и человеческого самоутверждения;

– Его предпосылкой, подпочвой является сопричастность личности конкретному нормативно-ценностному синтезу, социальной общности, «мы»;

– Реализуется оно в социальных эмоциях гордости и стыда, сопровождающих бытие-под-взглядом личности;

– В зависимости от информационного баланса этих эмоций проявляется и их сила;

– Самозванческое, ничтожащее качество этих эмоций проявляется в глумливости торжества, смеха, бесстыдной гордыне самоутверждения за счет других;

– Самозванческая мотивация ориентируется на внешнее признание;

– Психологически самозванчески трудноотличимо от призвания – тем более необходим концептуальный анализ их отличий.

III. Метафизика самозванства
Рациональность, насилие и отвественность

Духовная драма, если не трагедия, ХХ столетия вопиет об осмыслении. Такого острого напряжения между претензиями разума, науки, рациональности – с одной стороны, и срывами общественного сознания в иррациональную стихию насилия, мистицизма – с другой, человечество, пожалуй, еще не знало. Одновременное тяготение к правовой организации общественной жизни и к «сильным личностям», научно обоснованным решениям и гороскопам – лишь внешнее проявление глубокого духовного стресса, переживаемого человеческой культурой. Что тому причиной? Отпадение от лона христианства, выпестовавшего современную цивилизацию? Энергичные и потому – неловкие попытки свободного сознания и разума оборвать нравственную пуповину, отбросить ставшие ненужными религиозные леса собственного нравственного строительства? Или это нравственный урок человечеству, его дьявольское искушение самозванством?

Попытки ответов на эти вопросы пронизывают всю ткань духовных поисков XX столетия: сначала как стремление определить векторы будущего культурного развития, затем как отчаянные попытки сохранить гуманистические идеалы, материя которых, подобно «шагреневой коже», сокращалась и истончалась. Но чем ближе порог следующего столетия, тем острее встает вопрос именно об осмыслении этого «приключения духа». Не о его сюжете, не о фактах, не о «белых пятнах», а о нравственных источниках, смысловой ткани и, если сохранилось желание учиться на собственном опыте, то и об уроках этих исканий.

В предыдущих разделах много говорилось о том, что самозванство ничтожит и что корень этого ничтожения всего живого – невменяемость и ничто безумной абстракции, которая и реализует пустое бессердечие. Пора показать – как.

Можно было бы искать рационалистические корни самозванства в картезианском coqito ergo sum, когда существование выводится из акта мысли – собственно, сама мысль есть самодостаточное выражение бытия. Однако такой ход слишком явен, если не поверхностен, – и по ряду причин. Во-первых, дело не в картезианстве. Логическое содержание аргумента «мыслю, следовательно – существую» то же, что и «ем, следовательно – существую», «сплю, следовательно – существую»… Это отмечали еще современники Р. Декарта. По логической схеме, сочетающей правила экзистенциального обобщения и отделения (модус поненс) можно доказать существование чего угодно – лишь бы оно было характеризовано какими-то предикатами. От описания чего-то делается вывод о наличии этого чего-то, обладающего описанными свойствами. По этой же схеме построено и онтологическое доказательство бытия Божия и «доказательства» существования внешнего мира и т. д. Фактически речь идет об элементарно тавтологической схеме: из непустоты универсума рассуждения (предметной области) выводится наличие в ней объектов. Это «онтологическое допущение» навязывается миру самой схемой рационализации. Иначе говоря, речь идет о банально-первичном самозванстве любого метода познания.

Во-вторых, специфика декартовского аргумента – в подчеркивании исключительной роли предиката «мыслить» для самопознания. За coqito оказывается вполне содержательное философствование, акцентирующее исключительную роль в самопознании осознания самого мыслительного акта. И в третьих, эта аргументация, подчеркивающая роль разума, не выводит Я в план отношения к другим, не выводит в план нравственности. Поэтому, обратив внимание на бросающуюся в глаза рационалистическую самодостаточность мысли по отношению к бытию, самозванство рационалистической методологии и гносеологии, имеет смысл все-таки обратиться к наиболее зрелым рационалистическим концепциям нравственности.