Текст книги "Адам и Ева"

Глава 18

Ядвига оглянулась, бессознательно стремясь увидеть того, кто сумеет в ее душе зажечь пламя любви, и никого не увидела, кроме своего коня, заснеженных гор, солнца и облаков.

Возвращаясь неспешно крутым склоном горной дороги домой, Ядвига рассуждала:

– Никого вокруг нет. И всякий раз невольно, спасаясь от одиночества, я обращаюсь к прошлому.

Легкая гримаса страдания на мгновение исказила божественный образ.

Глубокое знание истории и жертвенная любовь к ней, богатейшее воображение и воспринятый из рук Творца освященный его благословением литературный талант, тесно переплетаясь, обусловили события, о которых повествует настоящая книга.

Ядвига в равной мере была хороша собой и независима. Критерии в ее оценках были просты и одновременно, как выходило на практике, столь высоки, что она почти всегда была одна. При этом, что случалось нередко, попадая в людской водоворот, Ядвига оставалась одинокой в равной мере и в шумной толпе, и на пустынном морском берегу. Одиночество вкупе с необыкновенным талантом приносило плоды изумительные.

По утрам в большой комнате просторного светлого дома, века назад руками итальянского мастера из Тосканы поставленного на вершине альпийской горы, Ядвига садилась за широкий старинный стол, против стеклянной граненой чернильницы, между двумя высокими подсвечниками с пылающими свечами, брала в руку сотканную из серебряной нити перьевую ручку, и всякий день в эти мгновения незримый ангел, в молитве сложивший ладони на груди, поднимал очи к восходящему солнцу, прося у живой ткани одухотворенного пространства вдохновения юному автору. Структура окружающего Ядвигу пространства менялась. Ядвига оказывалась внутри незримой сферы, насыщенной тончайшей энергией творчества. Комната наполнялась свечением. Золотое перо серебряной ручки утопало в синем омуте чернил, и в сознании Ядвиги события минувших тысячелетий, восполненные воображением автора, которое никогда не противоречило сути событий, на девственно чистых листах бумаги превращались в теплую, трепетно пульсирующую реальность, и бурный, чувственный водоворот, захватив обворожительную сочинительницу, уносил ее в не доступную никому, кроме ангелов и героев древности, действительность.

Вишневые губы, синие глаза и черные ресницы склонялись над бумагой, словно над младенцем. На стол опускались русые локоны. Уголки листов едва заметно дрожали от девичьего дыхания. Пока верхняя часть листа изящным старинным почерком полууставом наполнялась повествованием, на нижней части листа покоилась совершенная белая ладонь, прикосновение которой и камню дарит неземное блаженство. В итоге спустя три месяца, достаточно скоро, иногда более, из-под золотого пера Ядвиги выходила стопа исписанных листов, в положенное время превращавшаяся в изумительную увлекательную книгу. При этом Ядвига всегда переживала глубочайшие эмоции, ибо всякое свершение жертвенно по сути.

Рождению каждой книги моей героини свыше было предпослано чувство меняющей сознание возвышенной любви к собственному творчеству. Холодный, пылающий в груди огонь лишал Ядвигу покоя, сна, аппетита, пробуждая необыкновенную энергию. Влюбленная Ядвига страдала вместе со своими героями, и когда чувства достигали апогея, перо серебряной ручки тонуло в чернилах, загорались свечи и начиналось великое таинство, в ходе которого переживаемые эмоции изливались на белоснежные листы бумаги рожденными божественным гением строками.

Ангел из-за головы Ядвиги завороженно смотрел на выходящие из-под ее пера предложения, невольно задумываясь о том, что совершенная плоть неслучайно оказалась вместилищем наделенного гениальностью возвышенного духа.

Паук плел паутину над высокими книжными шкафами. В камине пылал огонь. Большой серый кот, расположившись на коленях госпожи, тер лапой влажный нос. На широком старинном рабочем столе стояли ваза с фруктами и бокал горного хрусталя с алым виноградным соком. Ангел бодрствовал, Ядвига писала, а незримое людьми окружающее планету эмоциональное энергетическое пространство наполнялось яркими образами, возраст которых определяется загадочным понятием вечности.

– Как это замечательно, – повторяла Ядвига, листая страницы своих книг и наслаждаясь ароматами смол, тая на солнце мягкими душистыми струями стекавших золотыми стволами сосен против раскрытого окна. – Но как мучителен и одновременно сладок процесс их рождения. Ах эти книги, я ваша раба.

Два этажа старинного дома представляли собой две анфилады просторных комнат. В окружающем дом парке стояли камни, поверхность которых украшали древние надписи. При входе в дом Ядвига поместила две высокие стелы алого гранита с руническим письмом, привезенные с берегов озера Миларен из центральной Швеции.

Одна надпись гласила: «Этот камень установил по себе тот, кто уплыл на восток в Миклагард. Да хранит господь его душу».

На втором камне мастер высек: «Возлюбленная поставила этот камень в честь своего любимого, уплывшего на запад в Винланд».

Ядвига часто подолгу любовалась руническими стелами и, указывая на них немногим избранным, тем, кому двери ее дома были открыты, говорила:

– Тысячу лет назад рунами на камнях писали самые короткие романы, и они же самые прекрасные.

Про себя же Ядвига шептала, а это слышали лишь ангелы: «Сколько в этих камнях вдохновения… речь хладных камней для меня слаще меда».

Ядвига не догадывалась о том, что стоящий за ее спиной ангел в часы, посвящаемые ею творчеству, держал в руках волшебный кубок, до краев наполненный воспетым древними сагами медом поэзии.

Глава 19

Утром следующего дня известие о потрясшем Японию цунами взволновало доктора Майера, несшего ответственность за судьбу проекта. Накануне его уведомили о том, что экспедиция находится на побережье Хоккайдо, именно там, где волна цунами на сотни метров в глубь острова смела все на своем пути. Доктор Майер был наслышан и об инциденте в деревне масаев в Танзании, и об истории в Камеруне, и о произошедшем в Баб-эль-Мандебском проливе.

– О господи, – доктор смотрел на дно литровой кружки, полной янтарного пива. – Хоть сам бросай лабораторию и езжай по следам потомков Адама и Евы собирать ДНК их последователей.

– Вот увидишь, – Анна склоняла набок голову. – Выживут и на этот раз. Слава богу, их еще не занесло зимой в Сибирь.

– Ой, не говори, – тут доктор Майер не на шутку пугался. – Не дай бог.

Большая пивная в центре Гамбурга, на берегу Эльбы, шумела сотнями разгоряченных голосов. У стойки стоял хозяин заведения. Крепкий мужчина в кожаной безрукавке олицетворял жизнеутверждающий дух места. Вокруг него десяток красивых женщин жали вниз рычаги кранов, и пиво, пенясь, лилось рекой.

В полдень пришло сообщение от экспедиции:

«Живы. Автомобиль цунами унесло в океан. Улаживаем вопрос со страховщиками. Через сутки вылетаем в Монголию».

Перечитав текст трижды, доктор Майер заказал рюмку виски со словами:

– Кажется, сегодня я работать уже не смогу.

– Вот и прекрасно, – Анна осветила шумное сумрачное заведение лучезарной улыбкой. – Тогда займемся моей учебой.

Дом доктора Майера находился на высоком правом берегу Эльбы, в квартале старинных городских поместий, скрытых кронами вековых деревьев так, что рассмотреть что-либо здесь было непросто. Под окнами дома по Эльбе день и ночь в обе стороны плавно двигались расцвеченные огнями корабли с флагами всего мира.

– Этот дом, – Анна в большой морской бинокль внимательно рассматривала суда. – Стоит над самой романтичной дорогой, помнящей коги шведов, каравеллы испанцев и парусники англичан.

– Какая тема курсовой и нашего неформального семинара на этот раз? – доктор, раскрыв створки потемневшего за века массивного высокого резного буфета, достал из него бутылку вина.

– Сердце и система кровообращения, – Анна, помолчав, добавила: – Думаю, на мне и можно исследовать.

– Хорошо, так и поступим, – доктор кивнул. – Но прежде поставим в духовку противень с картошкой и луком. У нас сегодня праздник.

– Выжила экспедиция, – Анна хлопнула в ладоши.

– Надеюсь, в Монголии все обойдется без происшествий.

Сервировали большой дубовый стол. Зажгли свечи. Солнце скрылось за горизонт в устье Эльбы, и большой дом наполнился тенями. Под ногами скрипели широкие, истертые до блеска толстые доски. Старая резная деревянная мебель казалась декорацией к пьесам Шекспира. В камине потрескивая пылали поленья.

Анна, подойдя к доктору вплотную с внимательными глазами прилежной ученицы, положила ему на плечи руки, произнося:

– Итак, сердце – полый мышечный орган, скрытый в грудной клетке.

– Пока все верно, – доктор улыбался, – далее.

– Сердце делится на левую и правую половины. Клапаны делят половины на верхнее предсердие и нижний желудочек, – Анна вопросительно подняла настороженные глаза, взмахнув длинными ресницами. – Легкие насыщают кровь кислородом, и через легочные вены она поступает в левое предсердие, а далее в левый желудочек и из него через аорту и артериальные сосуды течет по всему телу.

– Очень хорошо.

– Лишившись кислорода и забрав из клеток углекислый газ, кровь через полые вены попадает в правое предсердие и правый желудочек, и через легочную артерию кровь снова устремляется в легкие, обогащаясь кислородом.

– Сколько сокращений совершает сердце в состоянии покоя в минуту? – доктор казался очень серьезным.

– От шестидесяти до восьмидесяти, – Анна подняла к лицу руку, обвитую серебряным браслетом. – Но у меня пульс двести.

Из духовки повалил дым.

– Наша картошка, – воскликнула Анна.

Глава 20

От столицы Монголии Улан-Батора до стойбища овцевода Адилбиша двести километров добирались на темно-зеленом УАЗе-«буханке». Последние километры пути степью ехали проселком. Был март. На северных склонах окрестных холмов лежал снег. Солнце скрылось за горизонтом. Повеяло стужей. Одолевая каменистое русло неширокой мелкой реки, УАЗ, сипло взвыв, зарылся колесами в грязь. Внизу что-то хрустнуло. Мотор заглох, и воцарилась абсолютная тишина.

– Ну вот, – Мелиса согревалась, дыша на скрывающие лицо покрасневшие ладони. – Хотели в глушь к монголам, получилось.

– После визита к айнам на Хоккайдо, – ироничные глаза Изабель округлились, – я всему рада. Но когда бы мы забрались в сердце плато Внутренней Монголии, в улус Чингисхана, в стойбища кэреитов, найманов, онгутов и меркитов.

Адилбиш, казалось, немного понимавший и по-русски, и по-английски, обошел УАЗ, с досадой постукивая носком сапога по колесам, и, выбравшись на берег, с гулким стоном сел на сухой взгорок, внимательно рассматривая широкую долину, по сторонам очерченную грядами пологих холмов.

В подпоясанном шнуром войлочном стеганом халате до пят, в лисьем малахае на невозмутимой голове Адилбиш с квадратным лицом и узкими глазами бусинами под дугами густых черных бровей, крепкий, среднего роста, среднего возраста на фоне пейзажа Внутренний Монголии смотрелся настолько органично, что его спутники, теряя ощущение времени, чувствовали, что находятся в тринадцатом столетии или гораздо ранее.

Стемнело. Завыли волки. Спины Мелисы и Изабель покрылись мурашками. Порывшись под сиденьем, Адилбиш достал ружье тульского завода шестнадцатого калибра. Деловито дунув в вороненый ствол, заглянул в него внимательным глазом, удовлетворенно тряхнул длинными волосами черного до синевы цвета вороньего крыла и со сдержанной улыбкой произнес:

– До стойбища доберетесь со стадом. А я поохочусь. Увидимся завтра.

Скоро невдалеке в сгущающихся сумерках заблеяли овцы. На ночь с пастбища их гнали в стойло. Пастухи, сыновья Адилбиша, Мелису и Изабель усадили на лошадей, и под лай носившихся вокруг собак отара овец двинулась к мерцавшему в ночной степи огоньку стойбища.

Над двумя юртами, крытыми войлоком и шкурами животных, курились голубые струйки дыма. В очагах тлел аргал, высушенный навоз. Жена Адилбиша Жаргал деревянным черпаком помешивала в закопченном котелке молочный чай с солью. Все происходило неспешно, словно во сне.

Мелису, Изабель и Николая в юрте, согласно обычаю, усадили на ковер на северной стороне. К чаю подали твердый сыр аруул и лепешку борцек. Загнав овец в стойло, вокруг очага в юрте собрались трое сыновей хозяев: пятнадцатилетний богатырь Дандар и его младшие братья, стройные как лоза, Махбал и Оросо. Еду подавала их семнадцатилетняя сестра Сугар. Она не сводила восторженных миндалевидных глаз с Николая, который поначалу смутился, но скоро, освоившись среди набитых шерстью овец подушек, обрел обычную невозмутимость.

– Как все здесь откровенно, – улыбнулась Изабель.

– Я слышала, что монголы, – Мелиса внимательно рассматривала каплю жира, плававшую в пиале с душистым, заваренным на степных травах чаем, – начинают супружескую жизнь в четырнадцать-пятнадцать лет. А их мужчины тридцатилетних жен оставляют и берут себе новую, молодую.

Изабель внимательно посмотрела на Жаргал, пытаясь понять, какая она по счету у Адилбиша. Улыбаясь уголками нежных губ, Мелиса объяснила:

– Я уже выяснила. Жаргал – вторая жена. Первую зовут Навчин, она обитает в соседней юрте, а сейчас доит коз.

Ночью у реки вокруг застрявшего на переправе УАЗа собрались родственники и соседи Адилбиша. До рассвета, распугивая волков, ревели моторы и ржали кони. Взаимная помощь для монголов закон. Утром Адилбиш на УАЗе благополучно добрался до стойбища.

Красавица Сугар не отходила от Николая, подавая полотенце, жестами объясняя значение утвари. В глазах девушки горели два ярких, источающих тепло и влагу огня.

Поев, мальчишки на ноги натянули обувь – гутулы, опоясались поясами задог, надели шапки и, выйдя из юрты, устроили турнир монгольской борьбы. Три десятка съехавшихся с окрестных стойбищ зрителей, неспешно поворачивая невозмутимые головы, с видимым удовольствием созерцали девственную природу с табунами лошадей на склонах холмов, дополняя происходившее в борцовском кругу одобрительными восклицаниями.

– Однако о деле, – Изабель подняла глаза к высоким небесам Внутренней Монголии. – Сегодня я ощутила, сколь значим культ силы для наших новых друзей.

– О деле – это правильно, – Мелиса кивнула. – У евразийского Адама было два потомка: DE с мутацией YAP+ и CF с мутацией YAP-. Гаплогруппа CF Y-ДНК появилась в Евразии шестьдесят восемь или пятьдесят девять тысяч лет назад.

– После катастрофы со взрывом вулкана Тобо, – Изабель наблюдала одновременно за движением воздушных потоков и за монгольской борьбой. – В свою очередь, и CF породила две ветви.

– Да, – Мелиса мяла ладонью стебель сухого чабреца, вкушая его терпкий запах. – CF породила мутацию, повлекшую появление в Азии гаплогруппы C Y-ДНК около шестидесяти тысяч лет назад. Наибольшее разнообразие C наблюдают в Индии, что в пользу предположения о миграции Homo Sapiens на восток берегом Индийского океана. В итоге C – это аборигены Австралии и C – это монголы, буряты, калмыки и хазарейцы.

– С гаплогруппой C я уяснила, – Изабель казалась серьезной, что забавляло Мелису. – Но у C есть родной брат, гаплогруппа F Y-ДНК.

– От F родилось девяносто процентов современного мужского населения планеты. F появилась около пятидесяти тысяч лет назад, то ли в Северной Африке, то ли в Азии.

– Исключая африканских бушменов A, пигмеев B, айнов D и монголов с аборигенами Австралии C, – Изабель сомкнула ладони на груди. – Вот мы и обозначили первых покорителей планеты из рода Homo Sapiens.

– Ты забыла североафриканских обитателей с гаплогруппой E, – Мелиса, обернувшись к Николаю, отметила, что и он стал внимательно посматривать на красавицу Сугар, уподоблявшуюся гейше.

Анализы ДНК сложили в контейнер, подписав на нем фломастером: «Германия. Доктору Майеру».

– Ну что же, – Мелиса осмотрелась, вздыхая. – Теперь можно возвращаться на Ближний Восток, исследовать потомков знаковой гаплогруппы F, столбовой дороги человечества.

Уезжать решили следующим утром. Однако случилось непредвиденное. Вечером в стойбище приземлился вертолет с красным крестом на боку. Адилбиш с сыновьями попытался выгнать овец из стойбища на пастбище, но прилетевшие люди, громко ругаясь, всех загнали в юрту, обвили ее лентой, на входе повесив шкурок с сургучной печатью.

Адилбиш, не отвечая на вопросы, лег, скрывшись под овечьей шкурой. Его сыновья через отверстия в войлоке наблюдали за происходившим наружи. Долго понять случившееся было невозможно. Наконец Дандар прошептал на ухо Николаю что-то, повергшее его в шок:

– В ойрате чума. – Николай, слушая, вытер рукавом лоб. – Стойбище на карантине. На месяц.

Изабель и Мелиса обнялись.

– Древо человечества ветвится, – прошептала Изабель. – И окна возможностей, открываясь, сопряжены с испытаниями.

– Это кармическая история, – отозвалась Мелиса. – А что же будет в итоге?

Спустя неделю до Изабель дозвонился ее научный руководитель Пьер. Прерывисто дыша, он восклицал:

– О боже, ты жива… Изабель.

Несколько успокоившись, француз повеселел.

– Представляешь, наша лаборатория пошла по твоим стопам.

– О-ля-ля, – Изабель грызла лепешку, рукавом войлочного армяка вытирая обветренные губы.

– Да-да, Изабель. Теперь мы изучаем методы очищения почв от пестицидов и нефтяных разливов, используя червей и муравьев. А во взаимодействии с генетиками мы изучаем то, как некоторые бактерии, используя особые белки, выводят наружу радиоактивные элементы.

– А кто же занимается чумой? – спрашивала Изабель.

– Думаю, русские, – заметил Пьер с горькой усмешкой. – Им всегда достается больше всех.

– Это известно. А у кого мне просить помощи и силы, чтобы пережить все это?

– У природы. Она всегда верна себе и не обманывает.

Глава 21

Пепел, извергнутый вулканом Тобо, дожди прибили к земле. Спустя десятилетие его поглотил дерн. Серая дымка в атмосфере планеты однажды рассеялась, как страшный сон юного человечества. Вновь засверкало солнце, и немногие выжившие, выбравшись из пещер, смеясь и рыдая одновременно, боясь поверить своему счастью, воздели руки в небеса, где за полночь, как прежде, вписываясь в галактический диск, выстраивались в линию Марс, Луна, Юпитер и Сатурн.

Далее планета, стремительно вращаясь, семь тысяч раз обернулась вокруг светила, прежде чем однажды на берегу Индийского океана среди усеивавших в отливы прибрежные отмели моллюсков и сладких розовых плодов манго произошло событие, на которое едва ли обратили особое внимание немногочисленные современники. То была история необыкновенной любви, породившей великое потомство.

Дочь африканской митохондриальной Евы в сотом и сотом поколении, носительница мутировавшей в Восточной Африке сто тысяч лет назад гаплогруппы L3, оказалась смуглой Венерой, за десяток тысяч лет эволюции в Евразии еще не утратившей черты пигмеев и в меньшей степени бушменов. Черные курчавые волосы обрамляли лицо богини с глазами серны и чертами, достойными гениальной кисти добавлявшего в краски золото Боттичелли. На семнадцатом году жизни Венера стала покидать деревню общины, представлявшую собой крытые сухой травой и ветвями хижины на берегу Индийского океана, затерянную между Западными Гатами и пустыней Тар.

В ту пору население планеты было редким. В Азии еще бродили потомки Homo Erectus и Homo Habilus, воспринимавшие представителей современного человечества как опасных чудовищ или источник пищи. В джунглях Западных Гат, выслеживая добычу, припав брюхом к высокой траве, крались тигры. В песках пустыни Тар бродили львы, и покидать пределы деревни было крайне опасно.

Любуясь ожерельями из раковин, украшавших грудь женщин общины, наша Венера захотела набрать на побережье раковин и украсить свои руки и шею браслетами и бусами.

Когда женщины во время отлива пошли на берег собирать моллюсков, наша героиня так увлеклась поиском красных раковин, что не заметила, как, отделившись от группы, оказалась в полном одиночестве среди доходивших до колен пенящихся волн ласкового, как солнечный майский полдень, океана.

Охотник, а он был совершенным творением, увидел девушку первым. Он подкрался к ней, как снежный барс к горной козе. Девушка ахнула, рассыпав раковины и повалившись на песок раскинувшегося на сотни километров пустынного пляжа, с громким криком вцепилась в волосы нападавшего нежными руками.

В глаза друг друга они смотрели мгновение, показавшееся им вечностью. Замолчав, Венера, закрыв глаза, со стоном обвила шею избранника тонкими руками. Они поцеловались, и пена прилива скрыла тела теплой соленой влагой.

Гены мутировали, и в общине в положенный срок появился необыкновенный младенец, девочка, носительница митохондриальной гаплогруппы N. Это ее дочери пошли с предками айнов далее на восток, к островам Японии, Курилам, Сахалину, к нижнему течению Амура. Иные ее дочери уйдут в Австралию, на пути к далекому континенту одолевая проливы, формируя общины аборигенов Австралии и Океании. Иные ее дочери из Евразии через обнажившийся от воды перешеек Берингова пролива уйдут в Америку. Но большая часть потомков обладательницы гаплогруппы N митохондриальной ДНК, приходящейся африканской Еве внучкой, с побережья Индийского океана выступит в Европу, пока еще занятую неандертальцами. А грядущее завоевание и освоение Европы, на севере скрытой ледниками Вюрма, еще займет у современного человечества несколько десятков тысяч лет.