Текст книги "Сыны Тьмы"

Мати

I

Говорят, что красота вечна лишь до первых слов. Мати вознесла молитву благодарности Богу Бури за то, что Ягненок не сделал ей предложения руки и сердца. Ничто так не портит роман, как попытка его продлить. Все, что она могла сделать, это лишь не рассмеяться ему в лицо. Фантазии этих влюбленных щенков о глупых северных девственницах способны обогнать галеон. Ее первый был таким же. Это был мускулистый усатый моряк из Мадурая. Он знал всего лишь три слова на санскрите, но, к счастью, одним из них было «вагина». Это, кстати, напомнило ей, что, как только она попадет в Бриллиантовую гавань, ей понадобится найти девадаси, которая умеет заваривать лунный чай, ведь ее живот должен остаться плоским.

Мати подняла глаза и увидела, как к кораблю летит стая бакланов. Земля близко. Далеко на западе, на фоне моря насыщенных сине-зеленых геральдических цветов Калинги, виднелся Сассан, укрепленная верфь Калинги. Впрочем, теперь знамена, развевающиеся на его зубчатых стенах, были красными, а не синими, и там, где когда-то гордо реял калинганский лебедь, теперь рычал коронованный лев империи Магадх. Она знала, что Калинга на самом деле не была завоевана Магадхом; она была слишком свободной для того, чтобы ее мог удержать завоеватель. Джарасандху, однако удалось управлять Калингой с помощью безразличия. Покуда печать со львом проставлялась на официальных документах, Магадх не заботился о ежедневном управлении Калинги, а сама Калинга в случае необходимости предоставляла один или два корабля.

Таким образом, Калинга оставалась Калингой, – в наши дни еще менее регулируемой, чем в прошлом. Бедняки все так же влачили свою жизнь, полную несчастий и приключений, а богатеи время от времени склоняли головы. А вот царской семье Калинги приходилось туго. Лебедям далась нелегко обязанность преклонить колено.

Нахмурившись, Мати повернулась, чтобы посмотреть на маяк в Бриллиантовой гавани, зовущий домой корабль, везущий дипломатов.

Наконец-то. Она схватилась за веревку, спускавшуюся с верхней палубы. За время долгих плаваний ее руки окрепли. Дети Лебедя традиционно приобщались к мореплаванию, стоило им только научиться сохранять равновесие на качающемся судне, но Мати и в этом была непревзойденной. Впервые она пересекла Малаккский пролив в возрасте семи лет, отправившись на Бали со своей тетей. И с тех пор она совершала такие путешествия каждый год. И путешествовала она совсем не как пассажир. Нет, она завязывала узлы, поднимала и опускала паруса, управлялась с «вороньим гнездом», лазила по мачтам, мыла столы, ухаживала за лошадьми, заделывала течи и училась ориентироваться по древним звездам. Капитаны говорили, что никогда не видели такую прирожденную морячку. Она десять лет плавала по Калинганскому морю гребцом, затем квартирмейстером и, наконец, капитаном собственной галеры, прежде чем заняться бумагами. Хорошие были времена.

Впервые она встретила его, направляясь на север по делам, собираясь заключить сделку на покупку рыболовных каноэ. Этот представитель Совета Ста Союзов пришел, чтобы пожаловаться на высокие цены, которые калинганцы взимают за свои продукты. «Нет ничего более невыносимого, чем человек долга», – запомнилась ей тогдашняя мысль. Он был жестким и дисциплинированным и крепко сжимал зубы. Но хуже всего было то, что у него был своего рода иммунитет к подмигиваниям и подкупу. Мати его возненавидела.

До этого она никогда особо не задумывалась о любви. Можно жаждать денег, любви или славы, но обладать можно лишь двумя вещами из этих трех. Все любовники для Мати были подобны слугам – они были столь же многочисленны и столь же легко забывались. Но как раз в тот момент, когда она была наиболее уверена в своей непроницаемости, любовь подкралась к ней, как убийца, скрываясь под столом с документами, тарифными сетками и контрактами, над которыми она и северянин обсуждали фрахт, сборы и взятки. Мати не могла сказать, когда именно это случилось, когда им обоим был нанесен удар в сердце, но работа была чистой и эффективной. Мотыльки торговли за одну ночь превратились в бабочек притяжения. Она знала, что суша и море не смешиваются. Рано или поздно ей пришлось бы уйти от него. Она решила, что лучше всего это сделать завтра.

Но завтра так и не наступило.

Этот роман не походил ни на один прежний. Ни один из них не был склонен к поэзии. Мати ничего не знала о цветах, но было к лучшему, потому что ему никогда бы не пришло в голову сравнивать ее с цветами. Она вдруг поняла, что сколько бы она ни ждала, это увлечение никак не проходило. И, что удивительно, она и сама этого не хотела. Она слышала, как барды нараспев рассказывали о том, что от любви слабеют колени и расстраивается желудок, но она не понимала, что от любви ты также становишься бескорыстным. Иначе чем еще можно объяснить ее присутствие на этом корабле? Она была здесь, рискуя своей жизнью только для того, чтобы подготовить ему свадебный подарок и убрать тернии на его пути, раз и навсегда. В конце концов, любовь без самопожертвования была просто похотью.

Мати вдруг осенило, что ей не следовало возлежать с Ягненком. Ох-х-х. Сожаление и вина всегда напоминали тех тетушек, что приходят после катастрофы, чтоб сказать: «А я ведь говорила!» Они бесполезны, незванны и крайне раздражают! Ну разве мужчины не устраивают перед свадьбой празднования в доме подушек? Но в то же время она знала, что ее северянин не из таких, пусть даже она бы и хотела, чтоб он был таким. Ее забавляло это чувство… вины, новая эмоция, которую она давно хотела испытать. Она всегда завидовала способности других навязывать себе моральные рамки. Клетки, которые позволяли страдать от боли и делиться счастьем, а не оставаться снаружи от них, действуя лишь под влиянием разума. Иногда ей казалось, что она связала свое будущее с северянином лишь ради удовольствия испытать что-то такое обычное, и вот она снова на том же месте, снова повторяет ошибки. Снова ведет себя как дикий, никому не принадлежащий зверь. Это не должно повториться!

II

Она почувствовала, как галеон замедлил ход. Корабль так забавно назывался! «Толстуха»! Забавно прежде всего из-за того, что ему очень мало подходило это имя. Бросив на него один взгляд, второй раз даже смотреть не хотелось – разве что для того, чтоб задаться вопросом, как ему удалось остаться на плаву. Источенная червями носовая фигура изображала смеющуюся женщину с толстым брюшком. Корпус был покрыт тускло-коричневой краской. Царская каюта здесь была только одна, и в ней сейчас жил бывший Верховный магистр Ангана Пракар Мардин. Также на корабле была каюта для капитана и три каюты среднего класса для других пассажиров. Экипаж разместился вместе с лошадьми, которых перевозила «Толстуха». Мати подумала, что, когда она сойдет на берег в Бриллиантовой гавани, ей нужно будет с головой окунуться в розовую воду, чтобы избавиться от запаха навоза. Остался всего час.

Издали донесся громкий глухой звук, как будто на землю упал большой камень. А потом раздался тревожный рев голосивших скорее для шума, чем для музыки. Впереди, по правому борту, на расстоянии девяноста ярдов от «Толстухи», виднелось постепенно приближающееся к ней судно. Первой мыслью Мати было, что это пираты, но затем она услышала, как моряк в «вороньем гнезде» испуганно заголосил:

– Таможенная охрана!

Буря! Скорее, это было головокружение, а не страх. Поправив тюрбан служанки, она поспешила через палубу к левому поручню. Навстречу «Толстухе» плыла пара изготовленных на заказ изящных яликов, на их носу в такт движениям гребцов покачивались красные и оранжевые фонари.

– Что за судно? – крикнул с борта лодки дежурный офицер.

– «Толстуха» из Анга, – донесся ответный крик с носа корабля.

– Направляетесь в Нефритовую гавань?

– Нет, в Бриллиантовую. Везем сановника. Его нельзя высаживать в Нефритовой.

– Товары?

– Лошади.

– Ходят слухи о корабле, зараженном чумой в этих морях. Мы должны проверить. Выведите всех своих пассажиров. После того как наш целитель даст справку, что все здоровы, вы сможете отправиться дальше.

– Так точно! Мы бросим веревку.

– Какого хрена?! – проворчала Мати. Даже учитывая ее тюрбан, прикрывающий рыжие волосы, таможенники сразу бы ее узнали. Она вспомнила калинганскую пословицу: Если по левому борту водоворот, а по правому – кракен, капитан выбирает третий курс. Она бросилась на корму корабля, туда, где было привязано несколько маленьких шлюпок. До Бриллиантовой гавани можно было сбежать на одной из них.

У фальшборта стоял, перегнувшись через борт и глядя на приближающихся таможенников, какой-то моряк. Мати подошла к нему сзади, и он удивленно обернулся:

– Веди себя прилично, девчонка. Таможенники не любят таких, как ты. Они решат, что ты шлюха, работающая без лицензии, и посадят за решетку. А попытаешься скрыться – может случиться и что-нибудь похуже.

– А то, что я не шлюха, не считается?

– Сиськи есть – значит, шлюха.

– Я как раз хотела спросить, могу я сбежать с корабля на одной из этих лодок?

Моряк коротко хохотнул:

– Хотел бы я на это посмотреть.

С главной палубы позади него раздался высокий голос чиновника. Он о чем-то жаловался капитану, а тот что-то невнятно пророкотал в ответ. У Мати совершенно не оставалось времени на разговоры.

– Может быть, я смогу тебя переубедить?

Веселье моряка угасло. Забрав монету, он попробовал ее на зуб. Судя по всему, ему очень хотелось ей помочь, он уговаривал себя, что, если он спасет честь женщины, это будет не трусость. Но инстинкт самосохранения оказался сильнее.

– Увы, не могу, девочка. Только не со здешними таможенниками. Капитан оторвет мне голову, если обнаружит, что шлюпка пропала. А я не перебежчик. – Он неохотно вернул монету, на золоте блеснула его слюна.

– Я так и думала, что ты это скажешь. – Мати осторожно завернула отравленную монету в свой носовой платок и выбросила в море. Она уже свое отработала.

Моряк проследил взглядом за упавшим в воду платком, повернулся, чтобы посмотреть на Мати, и его глаза расширились от ужаса. Его рука потянулась к горлу, но с губ не сорвалось ни звука, и он замертво упал на палубу.

Мертвые не болтают.

Мати изо всех сил потянула блок, канаты скользнули по кольцам из слоновой кости. Лодка с тихим всплеском ударилась о волны, и Мати быстро взялась за весла.

Она вытянула шею, пытаясь разглядеть Бриллиантовую гавань, но маяка не было видно. До нее вдруг дошло, как она глупа, и по спине пробежали мурашки от страха.

Буря! Я села не с той стороны корабля.

Карна

I

Палуба огласилась криками. Карна, едва сдерживая рвотные позывы, с трудом протолкался через толпу матросов и грузчиков, поспешно прятавших контрабанду, к Пракар Мардину, вокруг которого столпились офицеры в синей форме Калинги. Таможенники. Сейчас, пока «Толстуха» разворачивалась среди бурных волн, они все разглядывали почти скрывшуюся на западном горизонте шлюпку. За кормой виднелись уменьшающиеся очертания маяка Бриллиантовой гавани. Направляясь к корме, Карна услышал, как капитан выкрикивает команды:

– Отдать шкоты, ленивые собаки! Живо!

Пракар Мардин, одетый в украшенную серебряными пуговицами синюю куртку, равную по стоимости, вероятно, годовому жалованью всей команды корабля, стоял у фальшборта. Щеки бывшего Великого Магистра по какой-то придворной моде были припудрены розовым. По бокам стояла пара бородатых охранников, которые тут же мрачно уставились на Карну. Точнее, на татуировку решта у него на шее. Карна ответил им таким же взглядом, и они сделали вид, что забыли про него.

Сам Карна сейчас был одет довольно аристократично – в карамельно-коричневое пальто-шервани до колен, в котором он безумно потел. Что лишний раз доказывало, что он мошенник, – настоящие богатеи никогда не потеют.

– Ах, добро пожаловать, господин Карна, или мне следует вас называть Арадх? – Мардин усмехнулся, жестом отпуская своих охранников и приглашая Карну подойти поближе. – Самое время нам поговорить.

Я гонялся за тобой целую неделю!

К ним подбежал, отчаянно размахивая руками, грузчик, и Мардин нахмурился:

– Полагаю, мы должны сказать капитану, чтобы он перенес наши вещи на патрульный катер. Если корабль возвращается в Нефритовую гавань, нам понадобится целая жизнь, чтобы добраться до Бриллиантовой!

Карна нахмурился.

– А, вы же не знаете. Кто-то украл лодку и сбежал как раз в тот момент, когда подошли таможенники. Какой-то сбежавший преступник. Представляете, все это время на корабле среди нас находился убийца! – Карна на мгновение вздрогнул. – И все это происходит именно тогда, когда я уже начал думать, что это путешествие такое утомительное! Но, по крайней мере, вы хотя бы смогли развлечься с этой служанкой. – Он усмехнулся, увидев испуганное выражение лица Карны. – Уединение на корабле в море столь же реально, как явление дэва. А вы знаете, что до этого она была со мной? Вы унаследовали ее так же, как и Ангу. Нравятся объедки?

Карна знал, что Мардин попросту лжет, пытаясь вывести его из себя, так что он просто промолчал. Мардин рассмеялся.

– Честно говоря, я плохо это помню. Помню, как она вошла в мою комнату, вся такая соблазнительная… Ну, вы понимаете, о чем я говорю… А потом все как в тумане. Слишком много вина. Так как ее имя, малыш?

– Не помню, чтобы я спрашивал, – коротко ответил Карна, не желая создавать Кале проблемы.

– Замечательная политика, – одобрительно кивнул Мардин.

– Я хотел поговорить с вами о печатке и документах о переходе власти. Я… – меньше всего ему хотелось говорить об этом, – я уверяю вас, что, как бывший Великий Магистр, вы продолжите наслаждаться роскошью, к которой привыкли вы и ваша семья. Царевич считает, что…

– Мне насрать, что считает царевич, Карна, – ласково улыбнулся Мардин. Карна сжал пальцы на фальшборте, с трудом борясь с желанием выхватить кинжал, спрятанный под шервани. – Шакуни говорил, что все происходящее просто отвратительно, но я понятия не имел, насколько. – Мардин положил руку на плечо Карны, и тот пораженно уставился на него: кшарьи никогда не опускались до того, чтоб коснуться решта. Краем глаза он заметил, как вздрогнули охранники Мардина. – Ты мне нравишься, Карна. Образчик классического задумчивого северянина.

Капитан подул в морскую дудку:

– Держаться от берега, жалкие черви!

– Пойдем внутрь. Здесь слишком шумно. Выпьем чего-нибудь. Но перед этим я хочу знать, как тебе это удалось?

– Удалось что?

– Не надо скромничать, малыш. Ты смог подружиться с царевичем Союза и каким-то образом убедить его короновать решта Верховным Магистром Анга. Твои дипломатические навыки свежи, как вчерашний сыр, так что я просто не понимаю, как тебе это удалось. Мы находимся далеко от столицы, а потому для нас всех это загадка.

Для Карны и самого было загадкой, как ему удалось попасть на Турнир Героев, будучи рештом-революционером, и покинуть его, став союзником кшарьев. Он просто хотел встряхнуть все царства, победив лучшего из лучников кшарьев – царевича Арджуну, и пробудить понимание, что даже низкорожденные решты могут стать воинами, могут стать героями. Но вот чего Карна не знал, так это того, что кроме такого второстепенного качества для героя, как мастерство, у каждого воина должно было быть и основное качество – умение искусно бряцать оружием. И когда Арджуна вскинул свой прекрасно смазанный лук, он поймал им солнечные лучи и ослепил зрителей. В конце концов, попасть в цель – это просто ритуал. Колчан Арджуны, украшенный богатым орнаментом, был создан лучшими мастерами Хастины, и равного ему не было. Казалось – лишь прикоснись к нему, и сразу станешь героем. Даже стрелы Арджуны были усыпаны драгоценными камнями, мерцающими во время полета и не оставляющими никаких сомнений в том, что их хозяин был Избранным.

Для чего избранным – уже не важно.

А вот Карна, в его поношенной и рваной тунике-лунги и со стареньким луком, не находил никакой поддержки. У него не было богатой родни, да и у самого не было ни денег, ни земель, ни золота. Когда он ворвался на поле и попал точно в цель, ему показалось, что сейчас у него перехватит дыхание от потрясения. Вместо этого его освистали. Ни один решт не осмелился болеть за него. Его бы попросту бросили в тюрьму, но его спасла доброта незнакомца. Дурьодхана, двоюродный брат Арджуны, встал, чтобы поручиться за Карну.

Среди участников, конечно, были и те, кто, не желая стоять на поле рядом с рештом, шагнули навстречу. Их было шестеро. Против двоих. В их душах тогда говорили гнев, упорство, желание защищать традиции. Речь шла не о победе в Турнире. Турнир был всего лишь демонстрацией силы, развлечением для горожан, возможностью показать мастерство царевича Арджуны, а никак не смертельным состязанием. Их глаза горели яростью, и никто не вышел их остановить. Они даже забыли, что идут против наследника Хастины.

Но ни ярость, ни количество напавших не имели значения. Бой закончился так быстро, что показался каким-то сном. Карна сражался с шестью нападавшими сперва спина к спине, а затем бок о бок с Дурьодханой – человеком, которого он никогда раньше не видел.

Это был весьма неприятный опыт.

Карна держал лук. Дурьодхана использовал булаву. И все же они действовали заодно. Они не разговаривали во время боя. Не было никакой тактики, никаких предупреждений. Но они сражались так, словно их контролировал единый разум. Их враги пали в мгновение ока.

Карна помнил все свои битвы: каждый выпад, каждое парирование и финт запечатлевались в его памяти – и потом, пребывая в одиночестве, он мог вспомнить бой, понять, где ошибся. Так было всегда. Но тот вечер был как в тумане.

Дома ли, на войне, Карна всегда был одиночкой. Даже в самые мрачные годы он не искал подчиненных или друзей. Да и кто захочет дружить с рештом, жаждущим смерти? После того как его трижды прокляли, ему начало казаться, что он ходит по раскаленным углям. Он никогда не был женат. У его брата был ребенок, а значит, их род не прервется. Он был молод, непобедим и одержим благоговейным осознанием тех блестящих возможностей, которые открывала жизнь без кастовой системы. Но все изменилось в тот день, когда навстречу им шагнули шестеро воинов и Дурьодхана просто сказал:

– Приди, брат! Мы должны проучить их.

И проучили они их хорошо.

Когда все закончилось, он глянул на Дурьодхану и увидел, что тот улыбается ему, и улыбка столь же странна, как и те чувства, что испытывал и сам Карна. Как будто они оба что-то поняли и знали, о чем думает другой.

Но Карна ошибся.

Ибо Дурьодхана, пытаясь заставить замолчать разъяренную толпу, назначил измученного Карну Верховным Магистром Анги. Он еще сказал что-то о том, что Верховный Магистр – это просто административная должность, править все равно будет кшарья. Но Карна мало что помнил. У него голова шла кругом. И лишь когда он увидел, как решты, пусть их и было сейчас в толпе очень мало, в радостном волнении подбросили вверх тюрбаны и шарфы, он наконец… поклонился.

– Полагаю, мне повезло, – вздохнул Карна.

– О, не скромничай. Смирение – это не что иное, как искусно замаскированное высокомерие. Но тебе следовало вежливо отказаться от предложения Дурьодханы. Высокорожденные ненавидят тебя за твою дерзость, а решты думают, что ты их предал. Даже мои охранники не знают, кто ты. Ты, мой друг, находишься сейчас на ничейной земле. Не самое удобное место для жизни.

Нос корабля уже смотрел прямо на Нефритовую гавань.

– Вы ведь простите меня, если я не испугаюсь и не убегу? – пожал плечами Карна.

Мардин улыбнулся, пропуская гостя в свою каюту.

Ничейная земля. Надо же! Оказывается, у этой путаницы, в которой он оказался, даже было свое название! Он спас меня словом, а затем – булавой, – подумал Карна. А потом уничтожил, предложив дружбу.

Мир стал таким бессмысленным, когда царевич-кшарья защитил выскочку решта.

Но именно такого рода события, события еще более странные, чем вымысел, приводили к реальным изменениям. Возможно, Дурьодхане и Карне было суждено превратить эту ничейную землю в мир, где каста не становится препятствием на пути к успеху.

По крайней мере, Карна на это очень надеялся.

II

В каюте был накрыт обильный ужин: баранина со специями, рыбное филе в медовом соусе, курица с перцем и холодный фруктовый суп. Марден прожевал сочный кусок козлятины и шумно отхлебнул фруктового супа.

– Анга – место вечной борьбы, а потому она меньше и злее Хастинапура. – Он прожевал, а потом продолжил: – Анга – не лужайка, поросшая мягкой зеленью, как Хастина, и не болото со снулой рыбой, как Калинга; это котел конфликтующих цивилизаций и культур. Даже Калинга с ее огромной военно-морской силой не может похвастаться таким портом, как Тамралипта.

Дурьодхана рассказывал об этом. Анга была дверью Хастины на богатые рынки Золотых островов, и, учитывая, сколько культур здесь смешалось, Дурьодхана полагал, что здесь каста Карны не станет такой проблемой, как в Хастинапуре.

– Но Анга лежит слишком далеко от когтей Орла. Если Магадх подчиняет, то Хастина пытается договориться, а у этого есть свои недостатки. Поскольку ваш Слепой царь потерял области, завоеванные Панду, Анга действительно может начать бороться за свободу.

Карна вспомнил то, что он слышал:

– Теоретически Анга может быть союзником Хастинапура, но завоевание Анги Хастиной уже завершено. Анга восприняла и культуру, и законы Хастины. И наши законы не допускают отделения.

– Да-да, я весьма осведомлен об одержимости Хастины верховенством закона, но, чтобы продолжать править, Хастина должна сохранить Ангу. Однако Речные земли полны бандитов и, что гораздо хуже, лесных жителей, – на лбу Мардина виднелись капли влаги. – Император может сломать себе хребет в Матхуре, – продолжил Мардин, – но даже остатков его войска хватит на то, чтобы уничтожить целых три Анги. Война на Ямуне подошла к концу. Следующая битва будет последней, с которой столкнется Матхура. Но для императора она последней не станет. Тысячи дикарей валка рыщут по землям, окаймляющим тракты, соединяющие Хастинапур с Ангой. К югу от Анги лежит Калинга, являющаяся вассалом императора. – Мардин кашлянул. – И запомни мои слова, это только вопрос времени, когда Анга ускользнет от Хастины, и после этого Джарасандх обратит свой взор на Ангу. Все дело в том, что завоеватели не могут остановиться в своих завоеваниях, потому что тогда им придется начать править, а я предполагаю, что Джарасандх – скорее завоеватель, чем правитель.

– Мы можем укрепить нашу оборону, построить стены…

– Когда Хастина завоевала Ангу десятилетия назад, Лебеди, без сомнения, думали так же. Мой совет, мальчик, заводи друзей с обеих сторон. – Он снова закашлялся. – И я не имею в виду дипломатические отношения.

– Подружиться с императором?

– Нет, нет… Джарасандх с радостью повесил бы и тебя, и царевича на одном дереве. С этим своим безумным культом он стал очень религиозным. Я имею в виду, что друзей следует заводить в торговых гильдиях. Немного взять, немного одолжить… Это образ жизни.

– Причудливый способ сказать «применяй подкуп».

– Ха, вот что меня в тебе восхищает, Карна. Перехожу к сути. Я вижу, ты настроен скептически, но это Восток, Страна Хитрецов. Ты слышал о восстании Черного Лебедя?

Карна кивнул:

– Которое произошло семь или восемь лет назад? Оно ведь было подавлено?

– Его подавил царь Калинги, – вновь закашлявшись, согласился Пракар Мардин. – Прости, что я кашляю, Карна.

– С вами все в порядке, господин Мардин?

– О, конечно. Просто реакция на смену погоды. Сперва штиль, потом буря. Так на чем я остановился? Ах да. Несколько десятилетий назад, когда Магадх привел лошадей и слонов, чтобы завоевать Калингу, Пиратские острова не смогли оказать особого сопротивления, но вместо того, чтобы сражаться, они играли в прятки. Но Магадх знал, что ему не укротить Калингу, а Калинга знала, что ему не победить Магадх. И в такой ситуации главное – воспользоваться возможностью. Так что на острове Розы был заключен договор, по которому Магадх согласился уйти в обмен на верность Калинги и соблюдение Имперского кодекса. Магадх не знал Бога Бури; не знал, что на своем корабле любой калинганец – мужчина ли, женщина – царь, и что каждый корабль – царство. Но пираты умеют приспосабливаться. Корону надел Читрагандх, капитан, который мог внушить страх каждому и который оказался на высоте. Естественно, многие были недовольны. Пираты умеют ревновать. – Марден налил себе еще вина. – Итак, восемь лет назад этим склочным чайкам взбрело в голову начать претендовать на власть. Они отстаивали свое «право» взимать налоги с судов в заливе Калинга. Под налогами они подразумевали грабеж и мародерство.

– Черный Лебедь… – пробормотал Карна.

– Да. Она стала капитаном, которому подчинились остальные. Черный Лебедь была легендарным пиратом Калинги, ее гордостью. Ходили слухи, что изначально она была одним из капитанов флота царя Читрагандха и лишь затем стала Плащом.

– То есть она предательница?

– Уж как посмотреть, мой мальчик. Иногда ты предатель, а иногда повстанец. Все зависит от того, для кого исполняется пьеса. Итак, как я уже говорил, пираты напали на Ганджам и Соро и зашли почти в каждый порт и пристань на северном побережье Калинги. Начались ужаснейшие битвы со времен вторжения Магадха. Пираты совершали набеги на торговые суда на виду у царя Читрагандха и поднимали паруса, чтобы выйти в море, стоило калинганским галерам появиться на горизонте. Но они проиграли потому, что были повстанцами.

– Что вы имеете в виду?

– Пираты и наемники могут бесконечно убегать, прятаться, сдаваться и скрываться, но, когда ты становишься повстанцем, последняя битва – это битва за твой статус. Каждый из них был могучим пиратом, каждый из них, но, когда они сошлись с боевыми галерами, сравниться с ними корабли пиратов не могли. Разумеется, тут повлияли деньги, данные Магадхом. Но люди ждали, чем кончится битва. Ставки были сделаны.

– Люди делают ставки на битву?

Мардин улыбнулся:

– Это делает жизнь интереснее, хотя на мелочь ставок не делают. Разумеется, в торговле восточные люди наиболее трудолюбивы, но в тот день много людей потеряло свои деньги. Царский флот знал о каждом шаге повстанцев задолго до того, как они были готовы его сделать. Военно-морской флот потопил половину их кораблей, убил самых сильных пиратских капитанов, а остальных отправил в тюрьму. Черный Лебедь стояла на эшафоте с петлей на шее, и конец веревки держал царь Читрагандх. Дальнейшее достойно пера лучшего писателя – царь поцеловал Черного Лебедя в лоб.

– Что?! – Карна потрясенно замер.

– Она была его дочерью. Она специально возглавила восстание, чтобы собрать всех заблудших пиратов вместе, дабы царь мог предать их огню.

У Карны отвисла челюсть.

– После этого пиратство в Калинге стало весьма непопулярно. Наступили хорошие времена для хитрых торговцев, бесчестных продавцов и ушлых страховых агентов. Конечно, пираты по-прежнему существуют, но они не приближаются ни к Чилике, ни к Ганджаму, ни к побережью ближе чем на семь йоджан. Но мир в море означает, что самое страшное, с чем за последние пять лет сталкивался флот Хастины в Анге, – это корабли, зараженные чумой. Наступило спокойное время. Но покой не означает счастье, Карна. Мир означает и то, что на море стало меньше пиратов и пиратских кораблей. Обычно торговцы платили кораблям Хастины целыми корзинами соверенов за то, что их сопровождали морем к Золотым островам. И что стало с этой прибылью? – Он сдул с ладони воображаемое облачко пудры. – Наступил мир, и Анга перестала приносить прибыль. Так что, когда господин Шакуни предложил мне освободить должность Верховного Магистра, я был более чем счастлив принять это предложение. Теперь это твоя головная боль, Карна.

Так вот почему он устроил беспорядки в Анге. Не для того, чтобы сохранить за собой должность Верховного Магистра, а чтобы усилить свое положение. Карна нахмурился, заерзав на стуле. Каждый может столкнуться со встречной волной, но Карна чувствовал, что его приковали ко дну и он тонет.

– Но раз уж благотворительность Дурьодханы продолжается, ты должен знать, что я узнал о некоторых планах. Весьма коварных… – Бывший Великий Магистр обмакнул кусок хлеба в соус. И снова закашлялся. Так громко и сильно, что почти слышно было, насколько ему больно. Пракар Мардин как-то странно глянул на хлеб и вновь зашелся в сильном приступе кашля. Его лицо покраснело.

– Выпейте немного вина, мой господин, – предложил Карна, довольный тем, что эта коварная крыса страдает. Беспорядки, которые он устроил, сделали Дурьодхану очень непопулярным в Хастине. Его покинула знать. Торговцы призывали к убийству. Во времена кризиса престолонаследия в Хастине Мардин оказался самой большой занозой в боку Дурьодханы. Так что Карна с трудом сдерживался, чтоб не придушить заговорщика.

– Да… – Новый кашель. – Отличная мысль… – Верховный Магистр поднес чашу ко рту, но, прежде чем она успела коснуться его губ, он вновь разразился кашлем, настолько сильным, что был вынужден откинуться на спинку стула.

– Мой господин! – Вот теперь Карна встревожился. Вскочив, он поспешил к Мардину и попытался поддержать его дрожащее тело. Темное вино запачкало одежду и маленькими ручейками разбегалось по столу, растекаясь то вперед, то назад вместе с покачиванием корабля. Карна развернул старика и ударил его по спине тыльной стороной ладони. Изо рта Пракар Мардина посыпались остатки пищи, и мужчина отчаянно вцепился в руку Карны. Дверь распахнулась, и в каюту ворвались вооруженные стражники Великого Магистра.

– Прочь от него, кретин! – рявкнул один.

Как же сложно быть Верховным Магистром.

– Он не задыхается, но у него перехватило горло, а шея – твердая как камень. Приведите корабельного целителя, – приказал Карна, со страхом глядя на еду на столе. Мардин, которого он продолжал поддерживать, шевелился все слабее.

Но охранники не сдвинулись с места. Уставившись на Пракара Мардина, они опустили копья, и на их лицах возник ужас. Нахмурившись, Карна повернул Мардина к себе. Зрачки почти не были видны, сменившись жуткой белизной, а на шее виднелись кровоточащие царапины – Магистр отчаянно пытался расцарапать собственное горло. Карна понял, что его отравили.

Внезапно один из охранников проревел:

– Копья! – И Карна увидел, как телохранители разом направили на него острые наконечники. – Подонок! Сейчас ты умрешь, решт!

III

Левая рука сама обнажила кинжал, а пальцы правой руки, действуя по заученным правилам, поднялись в угрожающем жесте. Разум подсказывал, что сначала стоит попытаться разрешить все без боя, правда, он не помнил, когда в последний раз следовал велениям разума.