Текст книги "Медвежонок Железная Голова"

ГЛАВА XX. В которой дон Торибио замечает, что предчувствия его не обманули

Едва достигнув пристани, дон Торибио отправился во дворец губернатора.

Доверенный камердинер дона Хосе Риваса де Фигароа тотчас вышел сообщить дону Торибио, что господин губернатор долго ждал его, но в конце концов предположил, что мексиканец был чем-нибудь задержан, и решил отправиться в свой загородный дом, куда просил приехать как можно скорее и сеньора дона Торибио Морено, потому что собирался сообщить ему весьма важную новость.

Дон Торибио Морено велел оседлать для себя лошадь и тотчас поскакал вслед за доном Хосе, надеясь догнать его, так как, по словам камердинера, он выехал из Картахены не более двадцати минут назад.

Между тем в голове мексиканца роились мысли одна другой мрачнее.

О каких важных известиях собирался сообщить ему дон Хосе?

Неужели ему уже стало известно о прибытии флибустьеров к картахенскому берегу?

Он мчался во весь опор; уже невдалеке от Турбако дон Торибио был вынужден на крутом подъеме несколько умерить аллюр лошади и машинально бросил взгляд на море, простиравшееся справа от него обширной голубой равниной, уходящей за далекий горизонт. Вдруг он вскрикнул от изумления и остановился, весь бледный, растерянный, дрожащий.

В трех пушечных выстрелах от берега под всеми парусами шел великолепный фрегат.

Прежнему буканьеру было достаточно одного взгляда, чтобы узнать его.

– «Задорный»! – пробормотал он в ужасе, отирая пот, выступивший на его бледном лбу. – «Задорный», фрегат Медвежонка Железная Голова! Бартелеми обманул меня! Это Медвежонок Железная Голова, он сам возглавляет экспедицию! Но откуда же он может знать, что я здесь? О, мои предчувствия! Прочь все колебания, надо во что бы то ни стало опередить их. Я погиб, если не погублю их!

И с яростью вонзив шпоры в бока лошади, которая заржала от боли, бывший буканьер понесся во весь дух к Турбако.

Однако как ни быстро мчалась лошадь, мексиканец доскакал до загородного дома губернатора, так и не догнав его.

Входя во двор, он увидел несколько лошадей, которых держали под уздцы слуги-негры.

Дон Торибио соскочил наземь.

– Паломбо, – спросил он невольника, – здесь сеньор губернатор?

– Здесь. Только что приехал с сеньором полковником доном Лопесом Альдоа.

– И полковник тут?

– Так точно, сеньор кабальеро.

– Странно, – пробормотал дон Торибио Морено сам с собой. – Где они, Паломбо? – спросил он вслух.

– В гостиной сеньорит.

Мексиканец бросил поводья чуть ли не в лицо негру и опрометью кинулся к дому.

Он уже отворял двери гостиной, когда почувствовал на плече чью-то руку.

Быстро оглянувшись, он вдруг увидел склоненное к нему насмешливое лицо Бартелеми, которого никак не ожидал встретить.

– Ты здесь? – вскричал он.

– Почему же нет, когда ты тут? – откликнулся буканьер.

– Что я тут делаю – понятно, но ты? Объясни мне?..

– Сейчас, любезный друг, сейчас, – ответил Бартелеми, все также продолжая посмеиваться, – но что же мы стоим у дверей! Входи, есть много новостей.

– Вот тебе и на! Видно, сегодня у всех есть новости.

– Должно быть, – равнодушно заметил Бартелеми.

И не дожидаясь более дона Торибио, он сам распахнул двери с двусмысленной улыбкой на лице, которая имела свойство бросать в дрожь мнимого мексиканца.

Они вошли.

Среди комнаты стояли губернатор и комендант картахенского гарнизона, дон Лопес Альдоа. Они беседовали с Эльминой и Лилией.

По-видимому, разговор был очень оживлен, в нем даже слышались угрозы.

При виде дона Энрике Торибио Эльмина быстро обернулась к нему.

– В присутствии этого человека, – вскричала она, – когда случай или, лучше сказать, Господь привел его сюда, я объявляю вам, отец, что никогда не соглашусь быть его женой!

– Берегись! – с гневом топнув ногой, перебил ее дон Хосе.

– Сеньорита, умоляю вас! – прошептал дон Торибио Морено. – Да что же тут происходит?.. Я только сейчас прискакал… Мне ничего не говорили…

– Молчите! – крикнула на него девушка в порыве негодования. – Как вы смеете возвышать здесь голос?

– Довольно, донья Эльмина! – вскричал дон Хосе. – Вы будете женой дона Торибио, я так хочу.

– Нет, отец, – вскричала Эльмина еще смелее, – я скорее умру, чем сделаюсь женой этой презренной твари!

– Сеньорита! – опять вскричал дон Торибио, совсем озадаченный внезапным нападением и не зная, как себя держать.

Бартелеми исподтишка смеялся над жалким видом приятеля.

Донья Лилия старалась ободрить кузину и защитить ее от гнева отца.

При последних словах доньи Эльмины дон Хосе пришел в такую ярость, что чуть не бросился на дочь.

– Несчастная! – вскричал он. – И ты осмеливаешься не покоряться моей воле?

– Не хочу идти за этого человека, – произнесла она разбитым от скорби голосом.

– Ты выйдешь, говорю тебе, или…

– Убейте же меня на месте! – воскликнула девушка в невыразимом отчаянии.

– Повторяю тебе, – кричал дон Хосе, сильно сжимая ее руку, – ты выйдешь за дона Энрике Торибио Морено!

Внезапно дверь гостиной с шумом распахнулась и на пороге появился человек в сопровождении двух громадных собак и двух кабанов.

При виде незнакомца у присутствующих вырвался крик изумления, смешанного с ужасом.

Это был Медвежонок Железная Голова.

Он был одет в свой буканьерский костюм и держал в руке ружье.

Сделав два шага вперед, он спокойным голосом произнес:

– Вы ошибаетесь, сеньор кабальеро, донья Эльмина не выйдет за этого негодяя.

На мгновение все остолбенели.

При появлении Медвежонка Бартелеми как бы случайно стал у двери, чтобы загородить выход.

– Флибустьер, грабитель, здесь?! – вскричали оба испанца и взялись за эфесы шпаг.

– Прошу без криков и без угроз, – все так же невозмутимо продолжал Медвежонок Железная Голова. – Сеньор дон Хосе Ривас, знаете ли вы человека, которого выбрали себе в зятья?

– Кажется… – пробормотал было испанец, невольно подчиняясь твердости и прямодушию Берегового брата.

– У вас, по-видимому, короткая память, кабальеро, – строго заявил флибустьер, – я скажу вам, кто этот человек, который бесчестной игрой отнял у вас все состояние и теперь прикидывается, будто хочет жениться на вашей дочери. Правда заключается в том, что он обманывает вас, так как давно вступил в брак у себя на родине.

– Прежде всего, – надменно и с обычным хладнокровием сказал дон Хосе, который уже вполне овладел собой, – не угодно ли вам будет сообщить, кто вы такой, сеньор кабальеро, и по какому праву вошли в мой дом.

– Кто я? – холодно ответил Медвежонок. – Флибустьер, как вы сами только что сказали, тот человек, сеньор кабальеро, которому вы на Санто-Доминго были обязаны своей свободой и сохранением чести вашей дочери. По какому праву я здесь? По праву каждого благородного человека – праву ограждать слабых от притеснений тех самых лиц, которые должны бы служить им покровителями.

– Такая дерзость не останется безнаказанной, сеньор! – вскричал в бешенстве дон Хосе. – Я сумею отплатить по заслугам…

– Давайте не будем попусту произносить напыщенные фразы и грозить, кабальеро, а вы, сеньориты, уйдите, пожалуйста, в ваши комнаты. Не бойтесь, донья Эльмина, вы теперь под моей охраной, я сумею защитить вас от всех и от каждого, даже от вашего отца.

Знаменитый Береговой брат низко поклонился молодым особам, которые, ответив на его поклон, медленно вышли из комнаты, не произнеся ни слова.

Дон Хосе бросился было вперед, чтобы преградить дочери выход. Но перед ним словно из-под земли вырос капитан Бартелеми.

– Позвольте, сеньор кабальеро, – сказал он, – поверьте, вам лучше послушаться капитана Железная Голова. Дело стоит того, клянусь душой!

Действия губернатора заставили Бартелеми отойти на несколько мгновений от дверей, которые он заслонял собой.

Дон Торибио не дремал, хотя совсем уже отчаялся спастись. Увидев лазейку, открывшуюся ему по счастливой случайности, он мигом юркнул в нее и бросился бежать сломя голову.

Почти немедленно вслед за тем раздался топот лошади, удалявшейся во весь опор.

Это мнимый мексиканец решил обратиться в бегство, так как для него стало очевидно, что он попал в безвыходное положение.

Побег произошел так стремительно, что пораженные изумлением присутствующие не успели ему воспрепятствовать.

Куда он ускакал, читатель узнает совсем скоро. Пока же предоставим беглецу свободу нестись что было духу.

– Доброго пути! – рассмеялся Бартелеми.

– Господа, – продолжал с достоинством Медвежонок Железная Голова, – Картахену теперь атакуют и с моря, и с суши. Отправляйтесь в город, чтобы стать во главе ваших солдат. Я не нарушу законов гостеприимства, задержав вас пленниками в вашем собственном доме; одной донье Эльмине вы обязаны, что я поступаю с вами таким образом.

– Презренный! – в бешенстве вскричал дон Хосе. – Я отомщу за эту гнусную измену!

Медвежонок презрительно улыбнулся.

– Вам изменил тот, – заявил он, – кого вы хотели сделать своим зятем, ваш прежний хозяин на Санто-Доминго, бывший буканьер, которого товарищи осудили на смерть, а злой дух спас. Словом, Пальник!

– Пальник?! – вскричал дон Хосе вне себя от унижения.

– Кровь смывает любую вину, кабальеро. Будьте мне благодарны за то, что я предоставляю вам возможность умереть смертью воина.

Дон Хосе с минуту колебался. Жгучая слеза сверкнула на его ресницах и тотчас высохла.

– Моя дочь! – воскликнул он.

– Что бы ни случилось, я возвращу вам ее после сражения. Она и ее кузина находятся под охраной моей чести.

– Итак, до встречи на поле битвы. Дай Бог, чтобы я нашел там смерть!

Вдруг дверь отворилась и в комнату вбежали донья Эльмина и донья Лилия.

– Отец! Отец! – донья Эльмина упала к ногам дона Хосе. Тот как будто пребывал в нерешительности.

– Отец! – повторила девушка голосом, исполненным тоски. – Сжальтесь надо мной!

Но гордость уже взяла верх в душе надменного дворянина; демон победил доброго ангела. Дон Хосе поглядел на бедное дитя со странным выражением и, наклонившись к ней, спросил вполголоса тоном убийственной иронии:

– Если я прощу тебя, покоришься ты моей воле?

– О, отец! – воскликнула она с невыразимой тоской. Губернатор поднял голову, горькая усмешка мелькнула на его бледных губах.

– Прочь! – крикнул он, грубо отталкивая Эльмину. – Прочь! Не желаю тебя знать!

И он быстро вышел.

Дон Лопес сделал было движение, чтобы последовать за ним, но любовь к дочери оказалась сильнее. Он остановился, прижал ее к сердцу и, толкнув в объятия Медвежонка Железная Голова, вскричал с невыразимой скорбью:

– Берегите ее!

Он выбежал с глухим рыданием, закрыв лицо руками. Обе девушки лежали в обмороке.

– Александр! – крикнул Медвежонок. Слуга немедленно явился на зов.

– Ты мне ответишь головой за них обеих, – сказал капитан, обращаясь к нему.

– Не беспокойтесь, командир, – заверил флибустьера Александр.

– А мы куда? – спросил Бартелеми.

– Мы идем победить или лечь костьми вместе с товарищами.

Через несколько минут Береговые братья также покинули загородный дом губернатора.

ГЛАВА XXI. Дон Хосе Ривасде Фигароа исповедуется дону Лопесу Альдоа Сандовалю

Два испанца вихрем мчались к Картахене на превосходных лошадях.

Бледный, нахмурив брови, сжав губы, без шляпы, с обнаженной шпагой в руке, дон Хосе то и дело погонял своего коня. – Осмеян! – бормотал он. – Предан, брошен всеми! И одной только жалости презренного флибустьера быть обязанным, что умру смертью солдата!

– Этот человек вовсе не презренный, вы сами это знаете, мой друг, – возразил дон Лопес Альдоа, пожав плечами.

Дон Хосе быстро обернулся.

– И вы, вы также против меня! – вскричал он с гневом, в котором сквозила невыразимая горечь.

– Я не против вас, дон Хосе. Вы же сами видите, я возле вас и готов принять смерть. Отчаяние ослепляет вас.

– Правда! Я с ума схожу! Я не прав! – горестно воскликнул губернатор. – Простите меня, друг мой, но вы не знаете, вы не можете знать, как я страдаю.

– А сам я разве не страдаю, дон Хосе? Разве моя честь воина не запятнана так же, как ваша? Разве я не отец, как и вы? И Богу известно, дорога ли мне моя дочь, моя бедная добрая девочка! Клянусь же вам честью, друг мой, я убежден, что донья Лилия подвергается не большей опасности под охраной этого человека, чем если бы была со мной.

– Уж не воображаете ли вы, что я не знаю этого так же хорошо, как и вы? – нетерпеливо произнес дон Хосе Ривас.

Дон Лопес поднял на него изумленный взгляд.

– Если так, то я не понимаю вас, мой друг, – сказал он.

– Вы не можете понять меня, любезный дон Лопес, – пробормотал с горькой улыбкой губернатор.

Они продолжали скакать так же стремительно, но уже молча.

Вскоре два испанских сановника очутились в виду Картахены; городская стена была всего в несколько сотнях шагов от них.

Везде царила тишина. Несмотря на слова Медвежонка, который полагал, что говорит правду, атака города еще не начиналась.

Всадники миновали довольно густой лесок гуайявы, который почти примыкал к городской стене, очень ветхой, как уже было сказано, и с большими брешами там и здесь.

Нигде не было видно ни души. Мертвое безмолвие установилось там, где обычно царило оживление.

Дон Хосе сошел с лошади.

Спутник его также остановился и глядел на него с изумлением, не понимая, в чем заключался смысл его последних слов и что он собирается делать.

– Дадим отдохнуть лошадям, – мрачно сказал губернатор, – торопиться некуда: неприятель еще далеко.

Дон Лопес Альдоа молча кивнул головой и в свою очередь спешился. Лошадей привязали к стволу дерева. Губернатор, бледный как мертвец, опустился на землю и несколько мгновений оставался неподвижен, с тусклым взглядом, искаженными чертами, холодным потом на лбу, словно не сознавая ничего вокруг себя. Его побороло жестокое душевное страдание, против которого он, несмотря на все усилия воли, устоять не мог.

– Что с вами, дон Хосе? – спросил с участием дон Лопес. – Вам дурно?

– Нет, – откликнулся губернатор, качая головой, – душа страдает. Выслушайте, любезный друг, мою предсмертную исповедь.

– Вашу предсмертную исповедь? – с изумлением вскричал дон Лопес.

– Да; вы мой единственный друг, вас я назначаю исполнителем моей последней воли.

– Однако…

– Вы отказываетесь? – дон Хосе почувствовал новую вспышку гнева.

– Я далек от подобной мысли.

– Так позвольте мне говорить, дон Лопес Альдоа, времени остается мало.

– Друг мой…

– Не перебивайте меня, – мрачно остановил коменданта дон Хосе. – Предстоящее сражение будет для меня роковым, я предчувствую это.

Но я не хочу уносить в могилу тайну, которая убивает меня и которую я так долго хранил в душе. После моей смерти поступайте как сочтете нужным – вернее, я в этом уверен, как предпишет вам честь. Не перебивайте, дайте мне договорить. Мне станет легче, когда я выскажусь. Если я не сделаю этого сейчас, то уже никогда не соберусь с духом покаяться в том, что меня просто убивает.

Я все скажу в нескольких словах. Неумолимая ненависть к двум объектам терзает мое сердце целых двадцать лет: я ненавижу флибустьеров и ненавижу Эльмину.

– Вашу дочь? – вскричал дон Лопес.

– Донья Эльмина мне не дочь, – сухо возразил дон Хосе Ривас.

Он говорил хрипло, отрывисто, поспешно, точно торопился поскорее излить страшную исповедь, быть может, уже раскаиваясь в глубине души, что приступил к ней.

Дон Лопес Альдоа слушал его в оцепенении, почти в ужасе.

– Мне было тогда двадцать пять лет, – продолжал дон Хосе немного погодя, – три года я был женат вопреки воле своих родителей. Вы знаете, что наш род принадлежит к высшему дворянству Испании. Мы жили с женой и двухлетней дочерью в маленьком городке Сан-Хуан-де-Гоаве на Эспаньоле; этот городок находится, как вам, быть может, известно, на самой границе испанских владений. В одну ночь буканьеры завладели городом и сожгли его. Мой дом взяли приступом только после отчаянного сопротивления, все мои слуги были безжалостно умерщвлены разбойниками. Лишь каким-то чудом я сумел убежать сквозь огонь и пламя. Жена и дочь сгорели.

– Это ужасно! – вскричал дон Лопес.

– Не правда ли? Слушайте дальше, я еще не кончил… Я люблю деньги – не ради них самих, но из-за наслаждений, которые они доставляют. Деньги для меня – все. По условиям брачного контракта состояние моей жены должно было возвратиться в ее род, если бы она умерла бездетной. Состояние это доходило до двух с лишним миллионов пиастров. Как младший сын, я не имел ничего, кроме дворянского титула. Смерть дочери делала меня нищим, а я жаждал богатства, жаждал во что бы то ни стало сохранить состояние своей жены, так как только ради него и женился. В суматохе, пока город погибал под натиском огня и меча, я незаметно выбрался из него. Увидев пьяного буканьера, который спал у подножия дерева, я подкрался, убил его, снял с него платье и надел взамен своего. Вслед за тем я пошел куда глаза глядят, без определенной цели, останавливаясь, когда усталость сломит меня, питаясь Бог знает как; я не помнил себя от отчаяния. На третий день я вошел в какой-то город. Впоследствии я узнал, что это был Пор– Марго. Под своей новой одеждой я был так хорошо скрыт, что никто не обратил на меня внимания. Мои предки из Наварры, а посему я говорю по-французски почти так же свободно, как на родном языке. Непроизвольно я остановился у первого встретившегося мне дома и попросил приюта; мне дали его. Хозяин был бедняк бретонец, недавно прибывший на Эспаньолу с женой и дочерью, слышите, дочерью в точности одного возраста с моей девочкой, которой я лишился таким ужасным образом…

– Итак, донья Эльмина…

– Дочь приютившего меня хозяина; вот как это произошло.

Спустя несколько дней после моего водворения в дом Гишара – моего хозяина, который был очень беден, звали Гишар – он нанялся матросом на корабль знаменитого Монбара Губителя и отправился в экспедицию, поручив жену и дочь моим заботам. Оставшись хозяином в доме, я поддался искушению – злой дух вселил в меня ужасную мысль. В первую же ночь по отъезде Гишара около полуночи я крадучись вошел в комнату хозяйки. Она спала; я приблизился к колыбели ребенка. При шуме моих шагов мать проснулась. И зачем ей только понадобилось просыпаться?! Я не .хотел ей зла… Увидав меня, она, вероятно по предчувствию, которое никогда не обманывает сердце матери, заподозрила мое намерение и с криком бросилась на меня, призывая на помощь. Я убил ее, потом хладнокровно закутал девочку в свой плащ и бежал. Через четыре дня я достиг Сан-Хуан-де-Гоаве. Я вернулся вовремя, – продолжал дон Хосе с резким смехом, в котором не слышалось ничего человеческого, – наследники уже делили мое состояние. Своим неожиданным появлением я спутал им все карты: моя жена умерла, но дочь осталась в живых. Итак, я сохранил богатство. Спустя месяц я уже продал все свое недвижимое имущество и был на пути в Мексику.

– О, это ужасно! – вскричал дон Лопес Альдоа, в ужасе всплеснув руками.

Дон Хосе продолжал, не обратив внимания на этот возглас, которого, может быть, не расслышал.

– И что же, друг мой! Несмотря на все, что я сделал для нее, – произнес он с невыразимой горечью и негодованием, – девочка никогда не любила меня. Слепое, безотчетное чувство удаляло ее от меня, оно будто говорило ей, что мы не одной крови. Она почти невольно стремится душой к этим презренным грабителям.

– А что же сталось с ее отцом? – спросил дон Лопес Альдоа, против воли увлеченный страшным рассказом.

– Никогда о нем не слыхал. Впрочем, вы должны понимать, что я и не добивался известий о нем. Какое мне было дело до этого человека, вероятно убитого во время какой-нибудь экспедиции?.. Вот тайна, которую я решился открыть вам перед смертью.

– Бедное дитя! – грустно произнес полковник вполголоса.

Дон Хосе Ривас презрительно рассмеялся.

– Не жалейте ее, – возразил он с горечью, – если захочет, она легко отыщет своих родных. Кто знает, быть может, я ошибаюсь и ее родители еще живы? Кстати, я забыл упомянуть, что благодаря образу жизни, который они ведут, флибустьеры часто бывают разлучены со своим семейством на долгий срок и потому имеют обыкновение отмечать детей разными знаками. У доньи Эльмины на правой руке вытатуирован голубой знак величиной с реал. Теперь, надеюсь, вы поймете мою ненависть к флибустьерам, этим врагам, которые вечно становились у меня на пути и вечно побеждали меня; вы понимаете, как я должен был страдать от геройского великодушия презренного разбойника, который избавил меня на Санто-Доминго от позорного рабства и час тому назад в моем собственном доме разыграл роль покровителя и с таким пренебрежением дал мне уйти, когда я находился в его власти!

При этих словах дон Хосе быстро встал и отвязал свою лошадь.

Полковник шел за ним почти машинально, находясь под впечатлением невыразимого ужаса.

Страшная исповедь ошеломила его.

– Еще одно слово, – вдруг сказал дон Хосе.

– Говорите.

– Я узнал гнусного негодяя, за которого насильно хотел выдать донью Эльмину! – с демонической усмешкой вскричал губернатор. – Брак этот должен был стать моей последней и окончательной местью!

– О, довольно! Довольно! – воскликнул полковник. – Это чудовищно!

Дон Хосе разразился адским смехом, вонзил шпоры в бока лошади и отпустил поводья.

Всадники понеслись во весь опор.

Едва они успели отъехать, как из кустарника медленно поднялся человек, прежде лежавший там, притаившись. С минуту он со странным выражением глядел вслед удалявшимся всадникам.

– Ей-Богу! Иногда полезно подслушивать! – вскричал он, весело потирая руки. – Как хорошо я сделал, что гнался за достойными испанскими сановниками! Ну и злодей же этот достопочтенный испанский дворянин! Честное слово, мой превосходный друг Пальник – просто невинный агнец перед ним!

Произнеся эту маленькую речь свойственным ему насмешливым тоном, он вернулся в лес за лошадью, которую там оставил, вскочил в седло и ускакал во весь опор по направлению к Картахене.

Читатель, вероятно, узнал в нем капитана Бартелеми.